- Сынок! - сказал Боба и отодвинул от меня тарелку. - Пойдем в гостиницу. Полежишь немного - и на репетицию. Ты положи ложку, не ешь больше.
Бородатый проводил нас до порога хашной.
- Нахвамдис, генацвале! - поднял он руку в приветствии.
Нет, я не шел по городу Тбилиси, я нес свой желудок по городу Тбилиси и думал только о нем - о желудке. А рассвет был прекрасен - это само собой, но что мне до рассвета? Рассвет бывает каждый день.
- Сынок, - сказал Боба, - что это ты совсем не загорел? Мы уже месяц на юге, такое солнце, а ты… Слушай, ты совсем белый, как бумага.
Мы вошли в гостиницу и поднялись на свой четвертый этаж. Прошли весь длинный коридор (это была ошибка - с каждым шагом мы удалялись от общего туалета!). Мы вошли в наш просторный квадратный номер с окном во внутренний дворик. Я открыл это окно. Снизу пахнуло вчерашней едой.
И тут… Все! Все, что скопилось во мне за эти загульные полсуток… фонтаном вырвалось из моего обожженного перцем и алкоголем рта. И вознеслось к потолку.
- Сынок! - крикнул Боба.
Я хотел объяснить Бобе, что часть вины я должен взять на себя. Я повернулся к нему, чтобы сказать это, но тут второй залп из моего нутра поверг Бобу на пол. Он увернулся и начал неудержимо хохотать.
Я наклонился к нему, чтобы извиниться. Боба стремительно закатился под койку, и поэтому третий залп его миновал.
Я гонялся за Бобой, чтобы объясниться, а он метался от окна к двери, приседал, забегал за шкаф и оставался нетронутым в абсолютно заблеванном номере гостиницы "Тбилиси" на улице Руставели.
- Сынок! - кричал он и хохотал. Как же он хохотал! Все навыки бойца переднего края (а Боба воевал, и хорошо воевал в Великую Отечественную!), всю готовность сапера к любым неожиданностям (а Боба был сапером) применял он и уходил от моего бомбометания.
Мы оба обессилели. Я уже не мог ничего сказать. И Боба ничего не говорил. Он плакал от смеха. Слезы текли по его щекам и сотрясали все его тело.
Рассвет наступил окончательно.
Внутренний дворик, накрытый сверху витражами, осветился. Солнце пробило цветные стеклышки. Там, внизу, показалась фигура в грязном белом фартуке и широкое лицо с усами. Лицо крикнуло, и внутренний дворик мощным эхом подхватил этот крик.
- Ма-на-на! - крикнуло лицо. - Модияк! Мо-ди-як, Манана!
И тут мы оба повалились на пол, лицом вниз, чтобы досмеять весь этот ком… шар… пузырь смешного, где смешнее всего были мы сами.
Смеющимся я Бобу больше не видел. Разным видел. А смеющимся… - нет, больше не видел.
* * *
- How do you do? This is me, - сказал я в трубку.
- Сынок! - раздался голос Бобы. - Приехал?
Я приехал в Нью-Йорк через тридцать лет после наших тбилисских блядок и через десять лет после Бобиной эмиграции.
Эмиграция у него была по полной программе - исключение из партии (а Боба с войны еще был коммунистом), осуждение товарищей, лишение наград (а у Бобы с войны были боевые награды) и т. д. и т. п. Я рад, что жил тогда уже в другом городе и всех Бовиных испытаний не видел. Только слышал о них.
Щелкали годы. Я в Америку (естественно!) не выезжал. Боба из Америки (естественно!) не приезжал. Вообще говоря, стало казаться, что жизнь завершилась (что тоже естественно - мы же заранее знали, что она не бесконечна). Но вот какая штука: оказалось, что завершилась "та жизнь" и началась какая-то другая.
Я стоял на углу Седьмой авеню и 53-й стрит, недалеко от моего отеля, и ждал Бобу. Увидел издали. Боба двигался в толпе прогуливающейся походкой. На нем была светлая кепочка. Боба поглядывал по сторонам и периодически цыкал языком, слегка кривя рот налево. Видимо, в зубе была дырка. За прошедшие годы Боба сильно помолодел и, я бы сказал, как-то упорядочился. Некоторая суетливость движений, которая была свойственна ленинградскому Бобе, абсолютно исчезла. Фигура стала более вертикальной, не оставив и следа от прежней, если можно так выразиться, крючковатости. По нью-йоркской улице двигался совершенно нью-йоркский господин добротного пенсионного возраста в белой кепочке и в зеленой бобочке (по погоде). Господин этот никуда не торопился. Потому что хорошо знал дорогу и заранее продумал, куда он идет, зачем и в котором часу прибудет к месту назначения. Ну, совершенно иностранная фигура. И все-таки человек в белой кепочке и зеленой бобочке был не кто иной, как Боба.
Внимание! То, что вы читаете, не является документом! Так что не вздумайте придираться к деталям. А то, понимаешь, найдется какой-нибудь друг-приятель и начнет нудить: дескать, не было у Бобы зеленой бобочки, а носил он бледно-голубую рубашку с рукавами, и зубы он залечил, а потому не цыкал на левую сторону… Вот я и говорю: ЭТО НЕ ДОКУМЕНТ! Я могу в чем-то ошибаться. Мне говорили, что я дальтоник и плохо различаю цвета. Возможно. И память может подвести - сколько лет прошло! И мы ведь живые люди, а не компьютеры. Мне не раз говорили, что я все путаю. Возможно. Я не буду возражать. Я уважаю чужое мнение. Это так! Но, черт вас всех возьми, я-то точно знаю, что Боба шел в белой кепочке и зеленой бобочке по городу Нью-Йорку, и шел так, как будто он тут и родился, в этой бобочке. И Боба цыкал зубом! Это точно! Может быть, не тогда, может быть, в другой мой приезд, еще через десяток лет, а может быть, в Москве, куда он в результате наведался, - все может быть! Но зубом он цыкал!
И вот еще на что хочу обратить я ваше внимание. Удивительное дело. Я много видел наших эмигрантов, так или иначе, все они жались друг к другу. Ну, кроме тех, что выскочили в богачи или в большие люди (такие есть, но таких мало). Те, естественно, сами по себе - на фиг нужно опускаться до заурядного мелкого кишения? Но Боба ведь не стал ни богачом, ни большим человеком. И однако, он тоже умудрился С САМОГО НАЧАЛА послать это кишение на фиг!
Вы спросите - как это ему удалось? Отвечаю - а черт его знает! Вы скажете - может, он, в отличие от других, еще в России свободно говорил по-английски? Не смешите! (Впрочем, об этом позже.) Или, может быть, он вывез из Ленинграда в подошве ботинок бриллианты покойной Бабы Берты? Оставьте! Как говорится, из драгоценностей у Бабы Берты было только золотое сердце, это как максимум. И как минимум тоже. Ну так что? Как это? Как это получилось? Я вам уже сказал: понятия не имею!
Знаю - пожилой Боба развозил пиццу, служил посыльным, подрабатывал в массовках кино… Да не буду я вам все это рассказывать - тысячу раз все это уже переговорено.
Я вам другое скажу. ТРИ ПУНКТА:
Пожилой Боба
а/ Женился (опять!)
Ь/ Женился НА БАЛЕРИНЕ (опять!)
с/ Жена его - балерина была американкой и НИ СЛОВА не знала по-русски!
Ну? Теперь вы поняли, почему стоит читать этот рассказ про Бобу?!
* * *
К моменту той нашей, первой после перерыва встречи Боба стал (это кроме того, что женился на американской балерине), Боба стал профессором и LANDOWNER (то есть владельцем поместья).
Наверное, читателю ничего не остается, как только воскликнуть: "Ого!" Вот и я сделал то же самое.
- Ого! - воскликнул я. - Бобец, так ты полностью на полке! Имеешь мягкого вагона и плацкарт до конечной остановки!
- Сынок! - скривился Боба и цыкнул зубом. - Это Америка! Тут все может быть. Но тут все иначе - не как у вас.
Боба был первым, последним и, коротко говоря, единственным эмигрантом, который про Россию говорил "у вас", а про Америку - "у нас". Так вот, профессор в Америке это "не как у вас". Это не то что - сперва кандидат наук, потом доктор наук, диссертации, защиты, печатные труды и прочая хрестоматия на десятки лет, а то и на всю жизнь. В Америке профессор - тот, кто учит. Кого учит, чему учит - это второй вопрос. Учит! Значит, профессор.
Боба учил, худо-бедно, в Нью-Йоркском университете. Он преподавал "Кино и актерское искусство". Этот курс был в сетке предлагаемых факультативов, и курс этот "was taken" (был взят) каждый год некоторым количеством людей. У нас (на этот раз у нас с вами, в России) Боба снимался в кино в эпизодиках, в небольших ролях, и иногда очень симпатично. На сцене тоже играл роли небольшие, а в последние годы, прямо скажем, в одних массовках, что было горько, может быть, и несправедливо, но такой вышел расклад в нашем знаменитом театре.
Вы спросите: знал ли Боба кино и актерское искусство, знал ли Боба эти дела настолько, чтобы преподавать их в университете? Я вам отвечу так, как он ответил мне: "Сынок, это Америка! Тут все может быть!" А еще я вас в свою очередь спрошу: а у нас (у нас - в России!), с нашими диссертациями, степенями, утверждениями, проверками, - ВСЕ, кто преподает, знают толком, чего они, собственно, преподают? Как-с? Некоторые знают? Ага… а другие некоторые? Говорите, по-разному? Ну вот и снимем эту проблему! К тому же в Америке все русские считаются прямыми учениками Станиславского и знатоками его загадочной системы. Каждый дурак знает, что румыны играют на скрипках в ресторане, индусы занимаются йогой, а русские лудят систему Станиславского. Не Бог весть что, но некоторую ценность это имеет. Это, как здесь говорят, "аутентично" - из первых рук! Надо брать!
- Сынок, - говорил Боба-американец, - здесь свободная страна. Кто чем хочет, тот тем и занимается. Можешь целый день стоять на голове. Можешь лежать в гамаке. Если кто-то оплатил этот гамак, можешь лежать. А можешь записаться ко мне на факультатив. Ко мне ходят пара-тройка черных, двое желтых, один красный, в смысле такой… марксист, он пуэрториканец, и голов шесть белых, но тоже с разными оттенками. Здесь свободная страна - какой цвет имеешь, такой и имей. А хочешь, можешь поменять, пожалуйста, но тогда надо очень много бабок. Надо иметь тугой кошель, как Майкл Джексон.
Знаешь, почему они ко мне ходят? Это для них экзотика. Они слово "театр" никогда не слышали. "Кино" - знают, "балет", "мюзикл" - знают. "Театр" - понятия не имеют! Я им рассказываю про БДТ, про МХАТ, про Станиславского - слушают, открыв рот, и… не верят! Думают, либо я вру, либо плохо по-английски говорю и сам не соображаю, что несу. А потом пишут на меня доносы. Здесь свободная страна, сынок! После каждого семестра они все пишут декану, как им понравился профессор. И одна сучка каждый раз пишет, что я говорю непонятно! Кончится тем, что меня уволят. (NB - как в воду глядел!) Но, правда, есть и другие. Я с ними начал делать чеховские рассказы. Они прямо обалдели: как это? Сперва один говорит, а потом другой? Не налезая друг на друга? Потрясающе! Это называется "Система Станиславского"? Потрясающе! Есть у меня один - играет во всех рассказах. Я такого неспособного для сцены человека даже в страшном сне представить не мог. Совсем бездарный! Он в prison, как это по-русски?.. prison… - тюрьма! Он охранник в тюрьме! Они же все где-нибудь работают. А университет вроде вечерней школы. Драмкружок! Так вот он все время приходит из своей тюрьмы и жутко играет рассказы Чехова. Я ему сказал уже, не раз сказал: "Garry, слушай, не ходи сюда, зачем? У тебя хороший job - профессия, не надо тебе быть актером. Это дело у тебя не пойдет". А он на следующий семестр опять записывается! Сынок, это хорошо, что никто не приходит смотреть, как мы играем, а то бы… ой, прощайте, мамо, иду биться з румынцами, и хрена вы меня больше увидите! А эта сучка, Солли, она меня достанет, этим кончится! Каждый раз одно и то же пишет декану: "За весь семестр ни слова не поняла, профессор говорит на неизвестном языке!"
Стоп! Теперь уже не Боба говорит, теперь я вхожу в разговор - ведь тем дело и кончилось! Лет через пять количество доносов зашкалило, какой-то административный компьютер выбил отрицательный результат, и Бобу уволили. Тюремный охранник бегал за ним и пытался договориться о частных занятиях на дому, но дело как-то совсем не пошло и само рассосалось.
Теперь насчет LANDOWNER, то есть насчет того, что Боба стал американским землевладельцем. Это ведь без всяких кавычек, на самом деле. Вы уже знаете, что он ходил сниматься в массовках. Массовка - она и есть массовка! Множество людей, и никакого внимания к кому-либо в отдельности. Но это ж Америка! Тут чтобы даже в массовку попасть, нужно иметь АГЕНТА! Тут каждый имеет агента. Напрямую с тобой никто и разговаривать не будет, кому ты нужен?! А с агентом - это совсем другое дело. Каждый свободный художник должен иметь агента! А Боба был именно свободным художником. То есть в первое время абсолютно свободным - от всякой работы и от всяких заработков.
Ну вот! А потом пошли массовки, переговоры агента с кем-то, какие-то списки, кастинги… И однажды… понадобился пожилой русский актер, работавший в России в знаменитом театре. И Боба сыграл роль. Небольшую, но РОЛЬ В АМЕРИКАНСКОМ ФИЛЬМЕ. И фильм снимал известный режиссер. А вы знаете, что это значит? Догадываетесь? Ну и правильно догадались! Боба получил ДЕНЬГИ. Я специально написал это слово большими буквами, потому что это были ДЕНЬГИ, которых Боба сроду в руках не держал. Не в том смысле, что они были какие-то странные, а в том смысле, что их было много! (Для непонятливых повторяю - МНОГО АМЕРИКАНСКИХ ДЕНЕГ ЗА ОДНУ НЕБОЛЬШУЮ РОЛЬ В КИНО!)
И тут Боба еще раз показал всему миру, что знает цену вещам. Думаете, он купил "роллс-ройс", закрылся наглухо в машине и громко послал всех к такой-то матери? А вот и нет! Машину Боба купил - подержанную, по дешевке, это само собой. Нет! Он купил поместье в штате Пенсильвания! И землю, и дом! Да, вот так все совпало - в одно и то же время Бобины доходы скакнули вверх, а цены на поместья в дальнем углу штата Пенсильвания ухнули вниз. И Боба стал AMERICAN LANDOWNER. Да-с!
Далековато. Что правда, то правда - далековато! Триста майлс. (Миль то есть.) А майлс эти длинные. В наших километрах в районе полтысячи наберется. Тут, конечно, допустим, на работу ездить - никаких колес не хватит. Но факт есть факт! Житель коммунальной квартиры на Выборгской стороне города Ленинграда на старости своих лет угнездился на самостоятельной площади в Нью-Йорке и заимел поместье в штате Пенсильвания!
Колоссально! Почти. Цена на землю в Пенсильвании маленько поднялась, тут бы и продать на фиг это никому не нужное за пятьсот километров поместье, так вот - не сориентировался! Тут надо было другого агента иметь, а его не было. Время убежало, быстро убежало, и полетела стоимость пенсильванских земель прямо-таки в тартарары. И ушло в результате поместье за бесценок. Америка! Тут чего угодно ждать можно! Но поместье у Бобы было? Было! Поместье имени одной небольшой роли в кино!
* * *
- Сынок, ты до сих пор куришь? - сказал Боба. - Ты с ума сошел! Надо бросать. Никотин?! Это ужасно!
- Ладно, Боба, оставь это, сколько лет ты дымил? Утром натощак в квартире артиста Буйного…
- "Беломор"? Полный кошмар. Какая же это была отрава!
- Да уж… И ты говорил: "Первую, утром, сразу обжечь легкие, и тогда можно жить…"
- A-а! Безумное дело! А потом кафе "Чайка". Там кашка, слипшиеся комки, политые машинным маслом… И тошницель по-венски. И "Уральские пельмени" напротив оперного театра, очередь от завтрака до обеда… Свердловск, пятьдесят восьмой год.
- А ты совсем бросил?
- Курить? Давно! Что ты?! Здесь курит только шпана. Травку, травку… И еще ваши приезжают со своими болгарскими сигаретами "Стюардесса"… Безумное дело. Ваш задымит, а американцы почуют запах и в сторону отскакивают - наркоман, сумасшедший, самоубийца!.. Ладно, какие у тебя проблемы? У тебя есть проблемы? Мы будем их сейчас решать. Пазл есть?
- Если пазл это проблема, то у меня большой пазл. Я, Боба, в аэропорту очки разбил.
- Обо что?
- Об пол. Суетился с вещами, с паспортами и…
- Это плохо, сынок. Плохо, что ты уже тоже в очках. Ты же был такой молодой! Какие очки, безумное дело?! Ты что, ничего не видишь?
- Читать не могу.
- Все нормально - будешь читать. Сейчас мы пойдем и купим тебе очки.
- Нужен же рецепт, нужно заказать, потом сделать, а я тут всего три дня.
- Все нормально! Сынок! Заказать - это безумно дорого. Мы купим готовые. Это Америка! Здесь решаются все пазл. Через час ты будешь читать. А у тебя что, нет каких-нибудь других очков?
Я прерываю наш диалог. Я вмешиваюсь в него. Я пытаюсь объяснить дальнейшее. Это наше былое общение вело меня к тому, что я сделал. Это тот Большой смех в Тбилиси позволил мне совершить то, что я совершил.
Я вспомнил, что, собираясь в Америку, я, непонятно на что надеясь, но сообразуясь с летним временем, взял с собой плавки, купальную шапочку и купальные очки.
- Вот! - сказал я. (Я полез в чемодан и предъявил Бобе купальные очки - два продолговатых малопрозрачных стеклышка на широкой туготянущейся резинке, советский дизайн восьмидесятых.) - Вот! - сказал я. - У меня есть другие очки, но я в них ни хрена не вижу.
Боба придирчиво осмотрел предмет.
- Надень, - сказал Боба.
Я надел очки.
- Понимаешь, - сказал я, - я прямо тут же, в аэропорту, купил вот эти очки, но ничего не вижу. Я пробовал - одна муть.
Боба внимательно и серьезно смотрел на меня.
- Сынок! Ты не то купил, - сказал он. - Знаешь, что это? Это для… как это по-русски?.. swimming pool… это для плавать… для бассейна… Дай сюда…
Теперь он надел очки. Наморщив лицо, поглядел по сторонам.
- Ничего не видно. Ужасные стекла. Зачем ты это купил?
Что я мог ответить? Я же не мог сказать, что купил этот странный предмет лет десять назад, кажется, в Ярославле, по случаю, а с собой взял с несбыточной целью купаться в Атлантическом океане в районе Трескового мыса и наблюдать рыбок среди камней.
- Вот видишь, Боба, ничего не видно, - сказал я. - Я в метро ехал, надел их, чтобы посмотреть на схеме, где выходить, и… ни фига! Ничего разобрать не могу.
- Ты их надевал в нью-йоркском метро? - строго спросил Боба.
- Конечно! Я хотел посмотреть, где моя Пятьдесят третья улица, на какой мне выходить остановке.
- Сынок! Ты не мог ничего увидеть. - Боба все еще был в моих очках на резинке. - В них нет optics, понимаешь? Нету этих… диоптрий… Как ты смотрел в метро, я уже понял. Но как на тебя смотрели? Это же для swimming pool очки.
- То-то я ничего не мог разобрать, - сказал я.
В данный момент меня разбирал жуткий смех, потому что Боба сидел в моем номере в гостинице Holliday inn в купальных очках, морщил нос, пытался разглядеть что-нибудь, что разглядеть было нельзя, и НИКАК НЕ ВРУБАЛСЯ В РОЗЫГРЫШ, В КОМИЧНОСТЬ ЭТОЙ СИТУАЦИИ.
- Пошли, сынок! - сказал Боба, и мы отправились покупать очки. В универмаге Боба уверенно прошел между сотней прилавков к искомому нужному. Черная продавщица оскалилась дружелюбно.
- Мисс… плизз… - начал Боба, - ты какие хочешь очки, в оправе? Или одни стекла, знаешь, современные?
- Я не знаю… ну, очки, круглые такие, плюс два с половиной, если у них есть…
- Здесь все есть, это Америка! Мисс… плизз… гив фор ас, фор май френд… эти…
Черная продавщица охотно поощряла Бобу улыбками и междометиями.
- Сынок, ты хочешь стекла или этот… plastic… как по-русски? Пластмассу! Хочешь пластмассу?
- Ну, можно… Надо очки, такие круглые… чтобы смотреть… плюс два с половиной…
- Понятно… Ту энд хаф… Мисс… плизз гив фор ас…
Чернокожая очаровашка выслушала Бобу, ослепительно улыбнулась и ушла, сделав многообещающий жест.