Письмо отправлено только сегодня, в пять утра. Кому не спится в ночь глухую? Может это гг. Хабаров или Миронов? Или оборзевшие шакалы-конкуренты? Проблема Рафаэля была в том, что за последние годы он взял на себя столько всяких несусветных обязательств, многие из которых, следуя повсеместной традиции деловых кругов, и не собирался выполнять, что угрожать ему мог кто угодно...
Рафаэль обратил внимание на адрес в шапке сообщения: "dieinhell@rambler.ru". Стоп, что это за гребаный "dieinhell"? Он поспешил извлечь из стола портативный электронный переводчик ("Ectaco ER 900") и набрал странный "логин". "Не найдено", – отписала никчемная машинка. Тут Рафаэль, до сих пор не забывавший звонкие подзатыльники недотраханной школьной англичанки, заметил, что в середине слова "dieinhell" есть некое "in", которое вполне может служить предлогом, и в этом случае логин, по замыслу владельца адреса, состоит из трех слов: "die in hell". Он вновь обратился к услугам "Эктако" и незамедлительно получил хлесткий исчерпывающий ответ: "умри в аду"...
Рафаэль вырвал волосок из носа, поспешил прикурить новую сигарету и потянулся к телефонной трубке МГТС.
– Геннадий, приветус! Ты как? Есть небольшое дельце...
– Рафаэль Михайлович? Здравия желаю! – отозвались на том конце, нетерпеливо, но с субординационной ноткой уважения. – А больших дел нема? Деньги нужны, я машину покупаю.
Геннадий батрачил компьютерщиком-программистом в главном штабе ВМФ России, был настоящим морским офицером с погонами, регалиями и кортиком по праздникам, а в свободное от "плавания" время лабал частные программки и налаживал локальные сети в коммерческих офисах. Для телемагазина Рафаэля он отгрохал целый маленький Windows "заказ-доставка", учитывающий все нюансы практической деятельности. Эту программу, только с небольшим "дополнением", Рафаэль успел перепродать двум аналогичным своей компаниям и теперь благодаря "дополнению" ежедневно получал данные об их торговой деятельности.
– Дело-то хоть и маленькое, но для меня крайне важное, – ответил Рафаэль. – А с машиной я тебе помогу.
– Я слушаю, – встрепенулся Геннадий.
– Я хочу знать, откуда мне посылают анонимные сообщения и кто это делает.
– Вообще-то я по таким вещам не специалист... Но у меня есть один товарищ... Что мы имеем?
– Мы имеем два виртуальных "мыла".
– Негусто... Ru?
– Да.
– Для начала попробуем определить их IP-адреса. Пришлите мне эти письма.
ГЛАВА 7
Передо мной расселся Гриша Расторгуев – мой всеобъемлющий заместитель и, можно даже сказать, младший партнер. Он ниже меня на полголовы, крепко сбитый, с отполированной башкой, в элегантном черном костюме под желтую рубаху. Шелковый галстук нарочито небрежно ослаблен на распаренной шее, да и весь он этак эффектно расхристан, как цыган на свадьбе. В нем с лету должны признавать бунтаря, анархиста, творческую личность, спектр талантов которого шире Кутузовского проспекта.
– Чем здесь воняет? – повел чутким носом Расторгуев, по привычке жонглируя каскадом своих замечательных улыбок. – Будто кошки нагадили!
Я спрятал глаза в бумагах.
Расторгуевым я не уставал восхищаться. Я еще ничего не сделал, но уже устал, как гладиатор на арене Колизея, а он с шести утра на адреналине: смотался в Зеленоград, потом сгонял на наш склад, успел заехать к двум поставщикам – и при этом в нем еще столько огня, что хоть из огнетушителя заливай.
– На складе все в порядке, – Гриша шумно отхлебнул кофе из своей личной кружки с отколотой ручкой (этой кружке, в отличие от своей жены, он никогда не изменял). – Единственное... не знаю, стоит ли говорить? Доставщики вчера опять пересрались, заказы не поделили. В драке Чеботареву сломали челюсть. Кто зачинщик? Боже ж ты мой, конечно, как всегда, наша звезда доставки – Майоров.
– Надо бы его уволить... – буркнул я рассерженно.
– Ставлю сто долларов, что рано или поздно Майоров пустит нам красного петуха, то есть подпалит склад.
– Обязательно подпалит! – солидаризировался Расторгуев, неуловимо сменив на лице личину воодушевления на эмоцию скорби. – А еще Петрович сказал, что душ "Зеленовка" кончается и "Канада грин" на исходе...
– Да, я знаю, только что смотрел складскую сводку. "Канада грин" уже на растаможке, сейчас денег отслюнявим, и "таможня даст добро". А по поводу душей – я завтра сам на ногинский завод поеду, договорюсь.
Правда, дачный сезон уже закончился – думаю, пятьсот комплектов хватит с лихвой... У Лаймы был?
Гриша вместо ответа таинственно округлил глаза, и это, скорее всего, значило, что произошло нечто незапланированное.
Рафаэль:
– Говори!..
Распознать в Расторгуеве опытного авантюриста почти невозможно за всей этой стеной бурной деятельности, показной искренности и скрупулезной продуманности в любой детали внешности и поведения. Вычислить его можно только по глазам, если присмотреться да призадуматься. В решительном, откровенном, доставучем взгляде нет-нет да мелькнет штришок вороватости и еще – нотка скользкой, как пойманная рыбешка, двойственности. Что ж, я его, забулдыгу, знаю давно: он такой же ушлый мошенник, балабол и профессиональный продавец воздуха, как и я. Мы с ним – два сапога пара...
– Ну, приехал к ней в Зеленоград, – начал Гриша, и я мгновенно попал под его эмоциональное обаяние.
– Квартирка однокомнатная, ничего так. Гляжу: не по-домашнему одета, вся такая в ажуре. В платье веселеньком с блестками, грудь торчком, как у Анны Семенович. Сплошной erotic art. Расстроенная вдрыск. Спрашивает: "Почему Рафаэль не приехал?" Я говорю: "Он на похоронах", – как ты и просил прогнать. Апельсины протягиваю, икру черную, желаю ей скорейшего выздоровления. Она апельсины берет и мнется чего-то. А в комнату не приглашает. Я бзынь туда одним глазком, а там стол накрыт, гостя дожидается...
Лайма Гаудиньш работала в медиа-холдинге "Телеэкспо-16" (Мы Вас любим! Оставайтесь с нами!), под небезызвестным г. Мироновым – бессменным директором 16-го телеканала. Последние месяцы между мной и этой телевизионной фурией наметилась неувязочка: она меня активно клеила, предлагала "любовь до гроба" и "заняться интимом до потери пульса", а я, как последний импотент, всячески увиливал от "love story". И не потому, что я женат, – этакий пустяк нынче вряд ли кого остановит, – и даже не потому, что она для меня недостаточно блистательна и чуток старовата. Проблема заключалась в том, что Лайма приходилась г. Миронову официальной содержанкой, а от последнего я был в полной вассальной зависимости. Тем более что при первом знакомстве он сразу меня ультимативно предостерег: если с Лаймой увидит – пристрелит без разговоров. У меня не было оснований не верить бывшему разведчику-японоведу и отъявленному единороссу – точно пристрелит...
– Мы на кухне сидим, чай пьем, а она все на часы поглядывает, – продолжал Гриша, вдохновлено жестикулируя, – так и мечтает меня выпроводить. Ведь ждала тебя, а заявился я... Да, забыл, она просила тебе передать то, что обещала... – он протянул мне билеты в Кремлевский Дворец на "Золотой граммофон". – Добавила, что, если ты захочешь, она с удовольствием составит тебе компанию...
Поговорив, мы отправились в операторскую, чтобы проконтролировать работу телефонисток. По пути я категорично потребовал от Гриши, чтобы тот срочно нашел новый товар.
Десяток наших последних "телемагазинных" проектов, несмотря на радужные ожидания, оказались убыточны, и несколько дней назад г. Миронов разъяренно высказался на эту тему, что если так и дальше будет продолжаться, он, пожалуй, подыщет себе нового компаньона. Что ж, я, как всегда, вишу на волоске, и это жизненное состояние для меня уже давно стало привычным...
В дневной смене нашего call-центра (мы его называем по-простецки "операторской") – двадцать девчушек-недоучек; они разместили бедрышки в насиженных офисных креслицах перед включенными ЖК-мониторами. Все работницы в белых блузках, у каждой на голове беспроводная телефонная гарнитура, а на столике рядом с клавиатурой – папка с инструкциями и "вопрос-ответами" на все товары. На стенах, как и у меня в кабинете, телики с заранее настроенными каналами, разве что звук выключен – он им только мешает.
Когда мы вошли, "писюшки" задергались – попрятали в столы косметички, книжонки, чашки и огрызки своих жалких бутербродов. Разговоры виновато смолкли. Отманикюренные пальчики с фальшивой активностью забегали по кнопкам клавиатур. Старшая смены Танюшка (Xw/30/3+) поперхнулась пюре цвета детской неожиданности, которое до этого лопала из стеклянной баночки, вскочила и испуганно поздоровалась. Я сделал выражение лица, будто застал присутствующих за разнузданной оргией, и шагнул вперед с видом козырного туза, готового прихлопнуть своей разящей мастью всю колоду, а Расторгуев вообще превратился в транспарант: "Ум, честь и совесть нашей эпохи".
В операторской "затишье" – звонков почти нет, поэтому девушки всего-навсего расслабились. В общем-то ничего страшного, повод для пары бодрящих реплик, если не учитывать одного угрожающего обстоятельства: сегодня я особенно не в духе, и это значит, что обязательно кого-нибудь отымею, а скорее всего – пну ногой под зад.
Внезапно за выступом стены, у столика одной из телефонисток, я заметил Сашу Майорова (Xm/25/3) – того самого водителя-доставщика, о котором мы только что с Расторгуевым говорили. "Посторонним" заходить в операторскую возбраняется, особенно доставщикам товаров – всякий контакт между ними и телефонистками строжайше запрещен во избежание сговора. И все же Майоров самым наглым образом пробрался сюда, в мой тщательно охраняемый гарем, чтобы выкрасть сердце самой симпатичной моей наложницы. Он понимает, что попался на месте преступления, и поэтому стоит раздосадованный, насупившийся и режет в мою сторону враждебным взглядом.
– А что здесь Майоров забыл? – спросил я у Танюшки, ответственной за все, что происходит в ее смену, и тут впервые заметил, что животик у нее подозрительно округлился. Надеюсь, я тут ни при чем...
С замужней Танюшкой – крупноватой, давно обабившейся, однотонной внешности – у меня однажды был дурацкий, незащищенный drunk sex, как любит говорить тайный эротоман Расторгуев, квалифицирующий женщин и любые межполовые взаимоотношения только категориями порносайтов. Я неразборчиво помню – дело-то было на чьем-то дне рожденья – но, кажется, все произошло не совсем "адекватно". Припоминаю, что в одежной каморке я очень долго уговаривал телефонистку "доверять мне", "облегчить свою душу", "поделиться с ближним добром и светом", а после еще дольше вымаливал у нее прощение и лил горькие слезы, сетуя на свою забубенную жизнь. Собственно, я с самого начала испытывал к ней необъяснимую животную тягу – то ли из-за той заманчивой линии, которая лирической волной сползала по ее позвоночнику, спускалась до копчика и вдруг упоительно-сладко очерчивала зад, то ли из-за ее трогательной грустинки в глазах... С той попойки меня забрала внезапно нагрянувшая жена: помогла одеться, завязала шнурки на моих ботинках и заботливо отконвоировала в свою машину. А через неделю я повысил Танюшку до старшей смены и с чистым сердцем выбросил из головы всю эту неурядицу. С тех пор ее "линии" и "грустинки" меня не тревожили...
Танюшка:
– Извините, Рафаэль Михайлович, он сам! Я ему говорила!
Она дрожала от страха, и этот ее страх, похоже, уже передался цепной реакцией всем, кто находился в помещении, даже непрошибаемому Расторгуеву. Только одеревеневший Майоров продолжал цедить воздух раздувающимися ноздрями, а на его щеках зарделась боевая раскраска румянца...
Бывший долгопрудненский гопник, Саша в свое время чудом избежал тюрьмы – наверное, потому, что его попросту некому было заложить. Он знал вдоль и поперек всю бандитскую "Долгопу", рыбачил с местными авторитетами – бывшими школьными товарищами, кличками которых охотно прикрывался, дружил, с его слов, с Рыбой из "Дюны" (Витьком Рыбиным), но ни в одной из "бригад", по данным РУБОП, никогда не состоял и предпочитал "работать" кустарем-одиночкой, без всяких паханов и общаков. Сегодня вставший от безысходности на путь исправления Майоров промышлял доставкой "телевизионных" товаров. Работал он с семи утра до двенадцати ночи на собственной "убитой горем" машине и абсолютно честно заколачивал по сто-двести долларов в день, и это не считая разноплановых "чаевых" – деньгами, обедами или, если подфартит, "любовью" одинокой домохозяйки.
С некоторых пор разведенный Майоров повадился ухаживать за Yw/19/4+++ – девятнадцатилетней телефонисткой Ксенией Борисовской. Согласно записи в ее трудовой книжке, она числилась младшим оператором call-центра "Lions creative" (оклад 20 т. р. + 1,5% от принятых заказов + премии + переработка – штрафы). Ксюша действительно была необыкновенной девушкой, вполне "young russian beautiful" – рослая, брюнетистая, с чистыми волнующими чертами и мелодичным, слегка татарским разрезом глаз. Она вся состояла из только что оформившихся интригующих "линий", вся была этакой идущей по радуге беспечной девочкой, солнечным зайчиком, тающим в мечтах, местной оплеухой всем обабившимся танюшкам и кривоногим матамарам. Такой редкий экземплярчик может заставить любого избегавшегося кочевника забыть о набегах и задуматься о тихой мирной жизни и простых пасторальных радостях. Майорову такую подружку – выше крыши. Эта переливающаяся рыбка привлекает к себе, как маяк, даже далеко находящихся рыб! Расторгуев как-то заявил с видом знатока, приглядевшись к Ксюшиной несмелой походке и робким манерам, что она еще "беспросветная" девственница и он с удовольствием оказал бы ей услугу по defloration или хотя бы преподал маленький урок oral sex...
Я набрался было храбрости, чтобы наехать на Майорова, заодно припомнить ему вчерашнюю сломанную челюсть Чеботарева и, может быть, даже вышвырнуть подонка с работы, раз уж он мне попался под горячую руку, но тут в кармане сработал мой коммуникатор.
Голос:
– Рафаэль Михайлович? Вот, с самого утра жду твоего звоночка. С объяснениями. А ты все молчишь. Думаю: странно, возможно, с ним что-то случилось. На камикадзе ты вроде не похож...
Это был г. Хабаров – в тот же момент меня тряхануло так, словно в голову мне шарахнула молния.
– Николай Александрович, я прямо сейчас стою, набираю Ваш номер, – соврал я. – Богатым будете! Честное слово, целый день лишь о Вас и думаю! Налоговая только что приходила, еле выпроводил...
– Хорошо. Ну, я слушаю тебя, дорогой.
Обычно чем спокойнее и добрее Хабаров вещал, тем страшнее было.
Рафаэль:
– Мне надо срочно с Вами поговорить! Это не телефонная тема!
Мой call-собеседник шумно засопел в трубку, как делают тучные, загнанные люди.
– Приезжай через час в ресторан "Лёд", – сказал он, цыкнув слюной, и добавил с усмешкой: – Только оденься потеплей!..
Я убрал мокрый из-за потных ладоней коммуникатор в карман и огляделся, собираясь окатить бедолагу Майорова дерьмом из всех брандспойтов. Но его уже и след простыл. Я поспешил перенести свой гнев в сторону телефонистки Ксюши:
– Может, ты мне объяснишь, что тут, в конце концов, происходит?! – Я заметил на ее рабочем столе розочку на длинной ножке (150 р. за штуку), и это обстоятельство окончательно сорвало меня с резьбы: – Где твоя должностная инструкция? Открой ее! Найди мне, пожалуйста, где здесь написано, что в рабочее время можно устраивать свидания! Давайте все наплюем на работу и будем прямо на рабочем месте разводить шуры-муры с цветочками! Или вообще... Слушай, когда Майоров в следующий раз к тебе заявится, ты не стесняйся – обращайся, я предоставлю вам свой кабинет! Кресло массажное, четырехпозиционное, можно разложить в лежачее положение...
Несчастная девочка покраснела так, как крымскому помидору не снилось, а ее глаза уже были полны слез обиды. Она всхлипнула, обозначив полный нос соплей. Увы, настоящего говнюка слезками из красивых глазок и жалостливыми сопельками не проймешь, я вышвырнул на улицу без компенсации и всякой надежды на будущее не один десяток человек и, даст бог здоровья, вышвырну еще немало.
– Я его не приглашала! – решила оправдаться Ксюша, с усилием проглатывая беззвучные рыдания. – Он сам приходит! Он меня везде преследует! А вы такие гадости говорите! Вам не стыдно?!
Бедняжка вгорячах сломала розочку и швырнула в мусорное ведерко.
Кровь ударила мне в голову:
– Уволена! Собирай вещи и марш на хауз. Расчет получишь в конце месяца!
Сколько раз я напоминал себе слова Наполеона I Бонапарта (1769–1821): "Кто стоит высоко и у всех на виду, не должен позволять себе порывистых движений", – и все же каждый раз срываюсь на людей, как бешеный пес...
К моему уху подтянулся вертлявый рот Расторгуева:
– Она нам еще пригодится, – шепнул он. – В прошлом месяце была на четвертом месте по количеству принятых заказов...
"И правда, – подумал я, – с чего я так разошелся? Девочка смышленая, студентка-заочница, работает исправно, три благодарности от покупателей. Не замужем, детей нет, не беременна, штрафы не оспаривает..."
Тут я заметил краем глаза, что на экране одной из телевизионных панелей появилась заставка нашего телемагазина, выполненная с элементами сверхсложной компьютерной графики, и сказал Ксюше примирительным тоном:
– Работай пока... Но чтобы больше Майорова я здесь не видел!
Я положил перед ней свой белоснежный носовой платок и отошел. Над "измордованной" девушкой склонились несколько подруг и поспешили ее утешить всем сердцем.
– Все по местам, приготовились! – скомандовал Гриша, изображая из себя Александра Македонского в преддверии битвы при Гавгамелах, и я заметил под столами по меньшей мере два замаскированных "фака", обращенных в его сторону...
Когда в эфире любой наш ролик, его всегда можно узнать по логотипу в нижнем правом углу кадра: "HBS" (Homeshopping Broadcasting System – "телемагазинная вещательная система"). Ни больше ни меньше. Такому бравому логотипу, едва не лопающемуся от мании величия, конечно, не место на задворках экрана, но в любом другом углу – например, в верхнем левом – он может быть "залеплен" символикой самого телеканала. Когда мы всю эту ересь придумывали, я сначала хотел обойтись русским языком, но Расторгуев настоял на "международной" аббревиатуре и оказался прав, паскуда. Очень скоро наша деятельность шагнула за пределы России, накрыла ближние страны, а через годик мы обзавелись многоязычным сайтом в Интернете и даже собственным спутниковым каналом HBS, так что теперь рассылали заколки, открывашки, суперножницы, книги, диски и прочий мелкий хлам по всему миру...