Была бабушка Надя, вечно искавшая внучку по всему околотку. Ксюша была пухленькой милашкой со светлыми кудрявыми волосами, карими глазами и яркими лепестками губ, вылитый Вова Ульянов на октябрятском значке, очень приятной и общительной на людях, но дома – капризной и строптивой и вообще при почти ангельской внешности довольно вредной девчонкой. Игрушек у нее было навалом, но дома одна она играть не любила. Брала какую-нибудь игрушку и тащила бабу Надю во двор в песочницу, где собиралась детвора. Выпятив пухлую нижнюю губешку и пузико, она начинала командовать детворой, казня и милуя. Давала поиграть в свою игрушку, если кто-то отдавал ей свою конфету. Чинные игры были не для нее, больше любила проказничать. Могла, осердясь, сыпануть песком в глаза. Ей все сходило с рук.
Перед сном баба Надя качала ее в кроваткекачалке. Как-то мать не вытерпела и сказала сердито:
– Прекрати ты качать эту дылду! Может, еще песни будешь петь?
– А что, и буду! – ответила любящая единственную внучку бабка.
В ту же минуту раздался требовательнокапризный голосок Ксени:
– Баба! Песню пой! И бабка запела:
"По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах, бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах…
или славное море – священный Байкал…"
В 1947 году, в первый год после рождения дочери, оба родителя вступили в партию и стали ярыми и преданными заветам Ильича коммунистами. Баба Надежда не одобрила их поступок и часто бурчала про себя: – Ваши партейцы всю мою родню под корень извели, а вы пошли им прислуживать. Бабушка была верующей, потихоньку, когда родителей рядом не было, крестилась и вполголоса шептала молитвы. Правда, Ксюшу не приучала. Но зато тайком крестила ее, а крестик спрятала подальше: "Родители безбожники, а внучку не допущу…"
Ксеня подросла, ей было лет пять, когда произошел курьезный случай. Одна взрослая девочка выпросила Ксеню у родителей в кино. После долгих колебаний мать отпустила малолетнюю дочь с чужой почти девочкой, уж больно та просила. Окончился фильм, они вышли из кинотеатра. Через некоторое время Ксеня захныкала:
– Уста-а-ала, на ручки хочу…
Девочка взяла ее на руки и обнаружила, что на ногах малышки нет валенок, одни теплые носки. Бегом она вернулась обратно, но валенки не нашлись, и девочка, укутав ноги Ксени полами дохи, всю дорогу тащила ее, тяжеленную, на руках. От матери попало девочке, а не Ксене.
– Но я не знала, что она сняла валенки, – оправдывалась девочка.
– Надо было проверить, ты уже взрослая, с тебя спрос, – не унималась мать.
Ксеня, разомлевшая в тепле, помалкивала.
Похоронили бабушку Надежду. Ксене запомнилось ласковое, любящее лицо бабушки в больничном окне. Потом ее могила, вся в зеленой траве – на ней красиво смотрелись крашеные яйца, когда они втроем пришли на кладбище в родительский день. Конечно, родители были атеистами, но некоторые старые традиции украдкой исполняли. Из тусклого обычно неба вдруг проглянул тонкий солнечный лучик, упал на крашеные луковой шелухой яйца, и они засияли, как золотые.
После смерти бабушки пришлось родителям отдать Ксеню в круглосуточный детсад. Иногда они навещали ее среди недели и привозили что-нибудь вкусное, однажды – виноград. Она ела крупные прозрачные светло-зеленые ягоды и была счастлива. Мороз стоял под пятьдесят, а от винограда пахло летом. Здание детсада было кирпичным, с большими деревянными ставнями на окнах и широкими железными карнизами снизу. Ксене нравилось пускать на железо слюну, которая мгновенно застывала в пузыри – большие и маленькие. У нее здорово получалось. Раз она наклонилась и только хотела выпустить слюну, как кто-то из мальчишек толкнул ее: губы прилипли к железу. Она оторвала их, из глаз брызнули слезы. Не столько, может, от боли, а сами по себе. Она никогда не плакала от физической боли, но часто – от обиды на несправедливость.
К ней подбежала воспитательница, начала жалеть и ругать одновременно. А Ксеня молча смотрела на ярко-красное пятно, замерзшее на железе. И варежка была вся в крови, и во рту была кровь, которую она слизывала с губ. Под тонкой кожицей губ оказалось очень много крови. Пузыри она не перестала делать, только прежде смотрела, чтобы никто не стоял возле.
А вообще от города, где Ксеня родилась, в ее памяти остались снег и мороз почти всю долгую зиму, а летом – пыль, песок, унылая серость деревянных домов и пустота улиц. Много лет спустя она узнала, что Якутск строили ссыльные, "провинившиеся" перед властью люди.
В Якутске родители накопили деньги и купили "Победу" стального цвета.
МИНУСИНСК, город ссыльных
1952-55 годы. Небольшой провинциальный городок по обе стороны речки Протоки, впадающей в могучую сибирскую реку Енисей, соединялся высоким, но не широким деревянным мостом с проездом для телег и машин посередине и тротуарами по краям. Отца подвинула на переезд тетя Нина, его двоюродная сестра. Они жили втроем: тетя Нина, ее муж и сын – в большом доме с большим садом и огородом. Родня жила богато и была прижимиста. К себе жить, во всяком случае, не пригласили. Правда, по приезду, пока нашли квартиру, несколько дней они у них перекантовались.
Ксеня как-то днем на буфете возле хлебницы поймала мышонка прямо в руки. Посадила его в картонную коробку и поставила на подоконник. Такой маленький, такой хорошенький! Она его полюбила. Поднималась утром, шла к коробке и кормила его молоком с крошками хлеба. Идиллия продолжалась два дня. На третий – малышка обнаружила коробку пустой. Она огорчилась очень сильно. Даже заплакала. Вдруг сквозь слезы увидела на полу комочек серой шерстки и красное пятно. Она поняла своим детским умишком, что мышонка съел большущий кот Барсик, живущий в доме. Она сильно горевала, но домашних животных любить не перестала. Это была первая трагедия в ее детстве.
Ксене было ужасно скучно. Книг в доме не было, картинки не посмотришь, и она развлекала себя, как умела: когда все расходились по делам, она втихаря оборвала куст крупной спелой малины и наелась от пуза. Затем решила обследовать сад: яблок уже не было, лишь на одной ветке красовалось большое красное яблоко. Ксюша поняла, что оно висит неспроста, сорвать его и съесть не решилась, но вроде нечаянно задела его и уронила на землю. "Потом съем", подумала она. Яблоко действительно оказалось не простым, а каким-то коллекционным. Оказывается, хозяин дядя Федя пытался привить его к обычной низкорослой яблоне. Мичурин, блин! (XXI век, комментарий автора). Их поторопили с переездом.
Вскоре они поселились в доме у одинокой женщины. Родители купили гуся. Поскольку хозяйка не выносила кошек, а собака сидела во дворе на цепи, Ксеня, когда появился гусь, очень привязалась к нему, живому и теплому, и назвала его Тега. Гусь тоже привязался к ней. Едва Ксеня, возвращаясь из детсада вечером, появлялась в калитке, как он, растопырив крылья и гогоча, устремлялся к ней навстречу. Она, присев на корточки, обнимала его за длинную белую шею и шептала что-то ласковое. Так завязалась дружба. Девочке было очень одиноко, родители работали, хозяйка сидела дома и тоже была одинокая, но неприветливая и недобрая. А может, просто не любила детей.
В конце декабря у Ксени был день рождения. И "недобрая" хозяйка купила Ксюше подарок: пупсика с одежками. Но когда хватилась вручить девочке, оказалось, что потерялся ключ от комода, куда она положила подарок. Бедная женщина обыскалась, а Ксюша ходила за ней, как привязанная, и едва ни плакала. Это было утром перед детсадом. Ключ так и не нашелся. Ксюша от обиды украла в детсаде куклу. Подошла к дому и засунула ее в почтовый ящик. А потом сделала вид, что нашла куклу. Но мать ее разоблачила и заставила вернуть куклу при всех детях с извинениями. Это было очень унизительно. Ключ от комода нашелся на следующий день, но радости уже не было.
Вечером в день рожденья она вернулась из садика, вошла во двор, постояла, дожидаясь своего Тегу, но его не было. Она кинулась в дом.
– Где Тега?
– Сейчас, доченька, увидишь своего Тегу, – мама, наклонившись к духовке, вытащила огромный противень, на котором фырчал жиром, исходил паром и незнакомым для Ксени запахом с растопыренными в стороны крылышками и ножками, зажаренный до коричневого цвета Тега.
Ксеня в ужасе закрыла лицо руками и, зарыдав, бросилась во двор, в сарай, где держали гуся. Она упала на покрытый соломой пол – в соломе торчали белые перышки, и долго, безутешно рыдала, пока мать ни пришла за ней и ни увела ее, замерзшую и заплаканную, в дом. Ксеня еще долго всхлипывала, отогреваясь возле печки.
Отец, со смаком разделав гуся, положил на тарелку крылышко и поставил на стол перед Ксеней.
– Вот съешь и будешь легкой, как это крылышко, – ласково сказал он любимой, единственной дочке.
– Нет! Никогда я не буду есть гуся, – Ксеня непримиримо глядела на улыбающегося отца.
– Глупышка, мы для того купили и откармливали его, чтобы съесть, – сказала мама: она ела ножку, и жир стекал по ее пальцам.
"Лучше бы Тега умер от голода, тогда я бы похоронила его и проведала могилку", – подумала Ксеня.
Нет, нельзя сказать, что Ксенины родители были жестокими людьми, просто им не было времени заглянуть маленькому человечку в душу, в ее внутренний мир; посмотреть на свершившееся ее глазами. А она не могла смотреть, как ели Тегу, который был ее другом. Ксеня сильно хотела есть, но встала из-за стола и легла спать в другой комнате. К ней заходили и мать, и отец – они чувствовали себя виноватыми, хотя и не понимали, в чем, – уговаривали ее поесть, но бесполезно. Она уснула голодной. С тех пор Ксеня, даже став взрослой, не ела птицу. Даже на дух не выносила. Это была вторая детская трагедия в ее жизни.
Изредка они ходили в гости. Ксюша всегда скучала. Пока взрослые сидели за столом, пили и ели, любопытство вело ее поискать что-нибудь интересное. У одних хозяев она проскользнула в спальню. На комоде увидела пудреницу, а на крышке лежала красивая брошь: круглая красная ягодка и зеленые листики. Ручонка потянулась и схватила брошку. Но вот оказия! Вместе с брошкой на пол упала пудреница, пудра просыпалась. Ксеня заревела. Оказывается, брошка была прицеплена к картонной крышке. На ее рев сбежались взрослые. Отец больно дернул ее за ухо.
В другом доме она вышла во двор и увидела взрослый велосипед. Конечно, она вообразила себя велосипедисткой. Вскарабкалась кое-как на раму, не достав до сиденья, схватилась за руль и поехала… Ладно бы просто упала на землю, но на пути попался деревянный ящик, его углы были окантованы ленточками тонкого металла. Колесо уперлось в ящик, а колено девочки со всего маха в угол. Полилась кровь, и она, испугавшись, заорала, как резаная. Прибежали взрослые. Рана оказалась глубокой, и ее пришлось зашивать в больнице, куда ее отвез отец на машине. Одним словом, маленькая авантюристка искала приключений и находила на свою и родительские головы.
Вскоре они переехали на другую квартиру, в полуподвал двухэтажного деревянного дома. В этом же доме, через забор жила разведенка с двумя детьми, дочерями. С Майкой, ее ровесницей, Ксеня подружилась. Они лазили друг к другу через забор, и Ксеня однажды зацепилась подолом за гвоздь. А мама только ей сшила новый ситцевый сарафанчик! Ох и попало же ей ремнем! Мама била и приговаривала:
– Не лазь через забор! Будешь лазить? Будешь?
У Ксени обильно текли слезы, но она молчала. Через забор, конечно, лазить не перестала. Упрямства ей было не занимать.
Недалеко от дома в деревянной будке ютилась лавка вторсырья. На грязном от пыли окошке, как на витрине, была протянута веревочка, а на ней висели разные, привлекательные для детей предметы: пластмассовые ванночки для пупсиков, цветные карандаши, привязанные по одному, пищалки из резиновых шариков. Но для Ксени самыми втайне желаемыми были, конечно же, розовые ленточки, ярко-розовые атласные ленточки. Но чтобы заплести их в светло-каштановые косы, нужно было сдать старьевщику что-нибудь тяжелое. Ленточки стоили дорого.
Родители ушли на работу, и Ксеня, не долго думая, забралась в сарай, где стояла их машина "Победа". В углу она обнаружила спущенную резиновую камеру, схватила ее обеими руками, с трудом дотащила до лавки старьевщика и получила взамен розовые ленточки. Пока во весь дух мчалась домой, радость гасилась страхом: отец мог не только отругать, но и побить. Рука у него была тяжелая. Но Ксене так хотелось иметь розовые ленточки!
С Майкой они были в ссоре и уже два дня не водились. Ксеня обиделась, что подружка дала ей меньшую половину вкусного пирожка с осердием, фаршем из ливера. Но желание похвастаться обновкой оказалось сильнее обиды. Окно Майкиной кухни выходило на лесенку из четырех ступенек, ведущую в полуподвал, где жила Ксеня. На завалинку этого окна и уселась маленькая преступница и стала заплетать ленточки в косы, как будто не видя лица подружки за окном. При этом она приговаривала: "А у тебя-то нет, а у тебя-то нет…"
Одним глазком она все же смотрела на окно, и ей показалось, что Майка плачет. Правда, стекло было не очень чистое, и она могла ошибиться. Увлеченная завязыванием бантиков, она не заметила, как Майка ушла. Тут Ксеня вспомнила: ее мать говорила о соседях, что они бедные. За камеру отец наказал ее ремнем. Ленточки носить ей отчего-то расхотелось. Может, она смутно ощутила вину перед Майкой.
В детсад ее возили на автобусе на правый берег Протоки, иногда на "Победе", и тогда она выходила из машины напоказ, держа платьице за подол двумя пальчиками. Можно подумать, цаца. В детсаду непоседливая девочка скучала, и от скуки затевала проказы. Напротив детсада через дорогу находилась церковь. Ксеню влекло туда любопытство, и, подговорив двух-трех самых отчаянных девчонок и мальчишек, она организовывала вылазку.
Обычно проказы она затевала в тихий час. Выждав, пока все, и воспитательница тоже, уснут, она поднимала свой отряд, ползая под кроватями. Они одевались и крадучись выскальзывали на улицу. Перебежав дорогу, с затаенным страхом входили в церковь, где было столько непонятного, таинственного, а значит – интересного. Во все глаза они разглядывали чьи-то лица и фигуры в ярких красивых одеждах. Ими были расписаны стены и даже потолок. Горело множество свечей, и запах был приятный, и блики трепетали по стенам, оживляя картины. Иногда Ксеня испуганно вздрагивала, повстречавшись взглядом с чьими-то огромными, темными, будто живыми глазами. Сердце в ней от испуга сжималось в комочек и колотилось так сильно, что и платьишко на груди шевелилось. Иногда кто-то пел в глубине помещения. Голос гудел мощно и басовито, поднимаясь к потолку и эхом разносясь по углам. Слова были непонятные, но слушать было приятно. Раз Ксеня даже всхлипнула почему-то и украдкой вытерла глаза. Она заметила, что некоторые люди, в большинстве старушки, не скрываясь, плакали, кланялись и водили рукой ото лба к груди, от плеча к плечу: крестились.
Но вылазки их внезапно кончились из-за непомерного любопытства Ксени. Для нее оказался самым притягательным в церкви стоявший в одном из углов стеклянный ящик на высоких ножках, почти до полу прикрытый белым атласным покрывалом. Люди по одному подходили, откидывали ткань, наклонялись и что-то шептали. Ксеня просто умирала от любопытства: а что же там лежит? Или – кто? Краем уха она услышала, как кто-то из взрослых сказал: Дева Мария непорочная. Последнего слова она не знала, но кто такая дева, знала из сказок. Конечно, ей еще сильнее захотелось заглянуть под покрывало. Бочком-бочком она подобралась к ящику, потянула ткань и, когда открылась стеклянная поверхность, поднялась на цыпочки и прижалась носом к боковой стенке. Увидела тонкий профиль, темную бровь и мохнатую ресницу на гладкой, желтоватой щеке. Лицо было неживое, как у куклы. Остальное было закутано белой тканью. Это разглядывание длилось несколько секунд. Покрывало соскользнуло на пол, и кто-то грубо схватил Ксеню за плечо. В самое ухо раздалось шипенье: "Ах ты, маленькая богохульница…" Ее потащили вон. Сердце Ксени рухнуло в пятки. Бледная, с дрожащими губами, и ноги почему-то подгибались в коленках, она очутилась на улице, на ярком солнечном свете. Больше в церковь ее не тянуло. Так, наверное, становились атеистами.
В детсаду она впервые влюбилась в мальчика Вову. Но у нее была соперница – Люда. Обе они были самые хорошенькие в группе, и Вова явно не знал, кого выбрать, с кем играть в песочнице, с кем сидеть за одним столом во время рисования или обеда. Ксеня была смелее и успевала опередить соперницу. Один раз она даже украдкой поцеловала Вову в щеку. Возможно, победа была бы за ней, если бы у нее на голове ни появились коросты. Врач, к которой обратилась мать, посоветовала остричь Ксеню наголо, а потом лечить. Лысая, она стала некрасивой. Пришла в детсад, повязанная по-старушечьи платком, и дети стали дразнить ее и громко смеяться. Вова смеялся громче всех, он ее сразу разлюбил.
Ксеня сильно страдала и даже плакала один раз. Вова лепил пряники из песка вместе с Людой, а Ксеня одна. Вова наступил на ее пряник, может, нечаянно, но она схватила в горсть песок и сыпанула ему в глаза. Мальчик заревел, и воспитательница наказала Ксюшу: поставила ее в угол. Она стояла и смотрела, как Вова с Людой вместе рисовали за столом. Ей было очень обидно. С потерей волос она потеряла свою первую любовь. Потеряла мальчика, который ей нравился. У него были ярко-голубые глаза, темные кудрявые волосы и крупные веснушки по всему лицу. Вова был такой красивый…
Через дорогу от дома, где они обитали, находился продуктовый магазин. В нем на витрине были только самые необходимые продукты: черный хлеб, маргарин, сахар, соль, серая мука и крупы. Ксеня обожала есть черный хлеб, намазанный маргарином и посыпанный сахаром. Если оба родителя попадали во вторую смену, до полуночи, то она, боясь оставаться одна, сидела на ступеньках, ведущих к закрытой на большой висячий замок двери магазина с бабкой-сторожихой и часто засыпала, положив голову к ней на колени. Ночью родители ее забирали.
Как-то в городке появились цыгане. Несколько человек в живописных одеждах устроили представление перед крыльцом магазина. Бурый медведь в жилетке ходил на задних лапах, пританцовывая. Юная девушка в широкой юбке в цветастой шали с бубном в руке тоже кружилась в танце. Ей аккомпанировал пожилой цыган в красной рубахе с гитарой в руках. Зрители бросали кто что, кто монетки, кто яблоки, кто конфеты, а кто и просто кусок хлеба. Маленький цыганенок шустро подбирал подношения с асфальта, складывая в холщовый мешок. Ксюша протянула чумазому мальчонке целый рубль, который долго копила на пупсика, так ей понравились цыгане.
Любила Ксеня ходить с родителями по воскресеньям на рынок, хотя они предпочитали не брать ее с собой. Привычка Ксени нудно клянчить мороженое раздражала их. А как было стерпеть, если мороженое казалось самым вкусным лакомством на свете! Чего только не было на длинных деревянных столах! В городке – сады и огороды, всякая живность. И все это в изобилии было на рынке. Ксенина мать продуктов покупала немного, но всегда долго выбирала и торговалась, чтобы взять подешевле.