Она не испытывала особой неприязни к Наю за то, что тот выступал против ее отца. В конце концов, это не слишком занимало Дороти, хотя она с любопытством наблюдала за тем, как Генри, которого она считала "не таким уж скверным старикашкой", с присущей ему щепетильностью пытался выкарабкаться из беды; однажды наступил даже довольно острый момент, когда казалось, они - совсем как в слезливых романах - вот-вот очутятся на улице вместе со всем своим имуществом или, вернее, тем, что от него осталось. Нет, ее отношение к Наю было продиктовано личными причинами. У нее были свои с ним счеты, и, хотя он сейчас улыбался во весь рот, словно все было замечательно в этом лучшем из миров, она прекрасно помнила, что он написал о ней в газете после того, как она опознала их "Человека-лотерею". Правда, с тех пор прошло довольно много времени, но тогда ее чуть не до смерти задразнили в школе и потом еще добрых две-три недели то и дело припоминали пикантные подробности из злополучной статьи. С тех пор при встречах на улице он неизменно снимал перед ней шляпу, но они ни разу не разговаривали.
- А я думала, вы уже уехали, - с нескрываемой досадой заметила Дороти.
- Теперь недолго осталось, - невозмутимо сказал он. - Вот я и подумал, что надо бы попрощаться перед отъездом. Просто чтоб вы знали, что никаких злых чувств у меня к вам нет.
- В самом деле?
Он продолжал улыбаться - не очень естественно, словно улыбка была приклеена к его губам.
- Конечно. Ваш папаша заставил нас порядком попотеть. Но что поделаешь; в нашей работе всякое бывает.
Он вытащил из кармана пачку сигарет и предложил ей закурить. Дороти, не желая показаться девчонкой, взяла сигарету. Щелкнув зажигалкой - Най принадлежал к той категории людей, у которых зажигалка всегда работает, - он спросил;
- Решили прокатиться?
- Да.
- Превосходная машина. "Юмбер", не так ли? Давно она у вас? - Заметив, что Дороти слегка покраснела, он поспешно добавил: - О, простите… я вовсе не хотел быть нескромным.
- Мне разрешили купить ее на те деньги, которые я выиграла в вашей лотерее; а то, что осталось, отец велел отдать на благотворительные цели.
- Что ж, - рассудительно заметил Най, - значит, они все-таки пошли вам на пользу.
Хотя Най делал вид, что не видит замешательства Дороти, ей с каждой минутой становилось все больше не по себе: неловко как-то стоять посреди улицы, неумело попыхивая сигаретой. Она частенько курила, когда с подружками заходила выпить кофе в "Эспрессо", но то было совсем другое дело, а так - это просто непристойно; если отец узнает, он разбушуется вовсю и будет прав. Она тщетно пыталась найти какой-нибудь предлог, чтобы распрощаться с Наем, но, прежде чем ей пришло что-либо в голову, он сказал:
- Я как раз иду в гостиницу выпить чаю. Не хотите ли присоединиться ко мне?
- Благодарю, но я еду пить чай к моей невестке в Слидон.
- А, понимаю, понимаю. - Он глубокомысленно кивнул. - Я видел ее на днях в городе. Она, кажется, очень мила.
- Очень.
- Странная, однако, штука, - задумчиво произнес он, - вот уже два года как я в Хедлстоне, а до сих пор ни разу не встречал ее. Должно быть, она живет очень замкнуто.
- Да, - отрезала Дороти, - вы, наверно, знаете, что мой брат был очень болен. И она считает, что ему лучше всего жить за городом.
- Ах да, я что-то слышал об этом. - Он сочувственно кивнул. - Вашему брату повезло, у него такая хорошая жена. Они познакомились, когда он служил в армии? Она была сестрой милосердия?
- Да нет, что вы! - вырвалось у Дороти. Она уже готова была, презрительно фыркнув, поправить его, как вдруг ей пришло в голову, что он пытается у нее что-то выведать, совсем как в тот раз. Те же чрезмерно учтивые манеры, те же наводящие вопросы, чтобы она сама все выболтала. Ну нет, решила она, это уж слишком, и, поняв, что может отыграться, не осадила Ная, а с самым невинным видом рассмеялась.
- Над чем вы смеетесь? - спросил он.
- Так, ни над чем. Просто уж очень вы ошиблись. И как только вам могло это прийти в голову?
- Должно быть, я ее с кем-то путаю. Кто же она в таком случае?
- Она? - И Дороти принялась сочинять, стараясь держаться как можно дальше от правды. - Она дочь одного шотландца, маминого старинного приятеля. Они с Дэвидом знают друг друга с детства.
- Вот как! - не без раздражения заметил он.
- Ее родители - наши большие друзья. Мы обычно проводили вместе лето. В Сент-Эндрьюз. Их дом был совсем рядом с… Бэнксхолмом… Конечно, все это было до того, как она кончила колледж и уехала преподавать.
- Преподавать? Где же?
- В женской школе на севере Шотландии… Точнее - в Эбердине.
- Понятно. - Судя по его тону, он был вконец разочарован. - А как была ее девичья фамилия?
- Элизабет Каслтон, - ответила Дороти, и глазом не моргнув. Она и сама не знала, откуда она взяла эту фамилию: должно быть, из какого-нибудь фильма, во всяком случае - фамилия вполне благозвучная. - Ее семья с незапамятных времен живет в Вест-Лотиане, хотя люди они не очень богатые. Ее дядюшка был присяжный поверенный.
- Каслтон, - протянул Най, словно пытаясь вспомнить, где он слышал эту фамилию, но, естественно, так и не вспомнил. Хмуро глядя на ближайший фонарь, он еще раза два повторил ее, но тщетно.
Дороти, страшно довольная тем, что сумела запутать его, решила: теперь - самое время пуститься наутек. Она поставила ногу на педаль, намереваясь вскочить в седло.
- Боюсь, что мне пора. Элизабет ждет меня.
- Ах да, конечно. - Най очнулся от своей задумчивости и бросил сигарету, забыв, однако, прилепить улыбочку. - Рад был вас видеть. Всего хорошего.
- До свидания, - вежливо сказала Дороти.
Сворачивая за угол, она посмотрела через плечо. Най все еще стоял на прежнем месте, тупо уставившись в одну точку, - вид у него был бесконечно озадаченный.
Вскоре Дороти выехала за город и, весьма довольная собой, помчалась по шоссе. Она поквиталась с ним. В каких-то своих грязных целях он хотел, чтобы она открыла ему, кто такая Элизабет, или, вернее, - тут Дороти улыбнулась, - кто такая Кора. И она была бесконечно рада, что сумела натянуть ему нос. Она даже запела, потом, заложив руки за спину и не сбавляя скорости, принялась подбирать рифму к фамилии Каслтон; так она довольно быстро доехала до Слидона. Спускаясь с холма в деревушку, она увидела Кору, прогуливавшуюся по молу. Через минуту Дороти уже тряслась по прибрежным камням. Кора повернула назад как раз в ту минуту, когда Дороти добралась до конца волнореза.
- Дороти! Какой приятный сюрприз! Только осторожней, дорогая. Здесь опасно ездить на велосипеде.
- Ни чуточки! - воскликнула Дороти, но все-таки перестала описывать круги возле Коры и спрыгнула с машины: она заметила, что Кора вздрогнула, когда она подъехала к краю волнореза. - Я привезла записку от мамы.
- Дэвиду?
- Нет, тебе. А почему мама не может написать тебе? Что в этом удивительного? - Дороти вынула письмо и протянула Коре.
Кора неуверенно взяла письмо, словно боясь узнать, что в нем написано, - опасение вполне естественное, если принять во внимание то, как относилась к ней миссис Пейдж. Но, когда она вскрыла конверт и прочла записку, выражение ее лица изменилось. Она так и просияла от удовольствия.
- Твоя мама очень добра, Дороти. Она приглашает нас завтра к обеду, то есть, я хочу сказать, ленчу.
- Ну и что же? Ты думаешь, у нас деликатесы подают, что ли?
- Не в этом дело… Мне это просто приятно. - Она аккуратно сложила записку и снова всунула ее в конверт, словно желая сохранить, как драгоценность; затем, подняв голову, добавила: - Пойдем домой.
- Разве ты не хочешь побыть здесь еще и посмотреть на море? Я ведь знаю, как ты его любишь. Ты проводишь здесь уйму времени:
- Только когда Дэвид работает. - Кора улыбнулась. - А сейчас я буду поить тебя чаем.
Они двинулись в гору, ведя между собой велосипед. Дороти прежде всего привлекало в невестке то, что Кора, как она выражалась, была порядочной. "Она никогда не притворяется, - думала Дорри, - и не станет делать вид, будто рада тебе, если этого не чувствует, но уж если она рада - так по-настоящему. Она всегда естественна и без конца готова помогать людям. Одни ее заботы о Дэвиде чего стоят: и готовит, и стирает, и белье чинит, и за садом ухаживает, и при этом терпит его напыщенные манеры и причуды, и относится к его литературным трудам так, точно он Шекспир и Мильтон в одном лице", - все это казалось Дорри образцом порядочности. Но было в Коре и нечто такое, что трудно поддавалось объяснению: сквозь внешнее спокойствие прорывалась затаенная нежность и чувствовалась какая-то настороженность, точно ей очень тяжело, но она ни в ноем случае не хочет показать это. Однако сейчас она была действительно в отличном настроении.
Пока Дороти накрывала в кухне на стол, Кора заварила чай, нажарила целую гору хрустящих гренков и открыла банку сардин. И хотя Дороти умоляла ее не возиться. Кора мигом замесила тесто и напекла пончиков, которые так и таяли во рту.
- Послушай, Кора, - сказала Дороти, когда ее невестка, наконец, села за стол, - как это ты научилась печь такие пончики?
- Если ты обещаешь мне, Дорри, помалкивать, то так уж и быть, раскрою тебе секрет, - весело сказала она. Обрадованная приглашением миссис Пейдж, Кора оживилась и была сейчас необычайно хорошенькой: щеки ее раскраснелись от возни у плиты, а ветерок, проникавший в открытое окно, растрепал густые волосы. - Я как-то целое лето только и делала, что пекла пончики. Такая уж у меня была работа, понимаешь. И, веришь ли, я выпекала их сотнями для проголодавшихся туристов. Сотнями - ты только представь себе.
- Господи боже мой! Но ты, надеюсь, и сама их ела.
- Нет… если ела, то немного. От запаха жира начинает тошнить… когда целый день им дышишь.
Дороти показалось это занятным, и она рассмеялась.
- Жаль, что я этого не знала, когда разговаривала сегодня с Наем: он так любит совать нос в чужие дела. Если бы я сказала ему, что Элизабет Каслтон пекла пончики, чтобы заработать себе на хлеб, у него, наверно, глаза полезли бы на лоб от удивления.
Кора улыбнулась, хотя ничего не поняла. Пришлось Дороти объяснить в чем дело, и она, не переставая жевать пончики и запивая их чаем, рассказала Коре во всех подробностях о своей встрече с Наем. Она думала, что ее рассказ позабавит Кору. Но, к ее удивлению, Коре это вовсе не показалось смешным. Больше того: с лица ее исчезло довольное выражение, она была явно взволнована, и во взгляде ее снова появилась тревога.
- Что ему нужно? - спросила она. - Зачем он ни с того ни с сего остановил тебя… на улице? Никакого права он не имел.
- О, они все такие… эти журналисты. Так и норовят кого-нибудь высмеять. Ты же знаешь, какую он милую шуточку сыграл со мной.
- Да, - медленно произнесла Кора, словно что-то обдумывая. - Но тут совсем другое. Ведь я-то его даже не знаю. А уж он и вовсе не знает меня.
- Теперь наверняка не знает, - рассмеялась Дороти. - Поверьте, мисс Каслтон, я действительно провела его.
- Правда? Какая ты умница, Дорри. - Кора тряхнула головой, точно пытаясь отделаться от каких-то мыслей, и, видимо, не вполне преуспев в этом, после некоторой паузы задумчиво добавила: - А я думала, они уже уехали… все эти из "Хроники".
- Они и уедут скоро. Он мне сам сказал. Вообще, он со мной уже попрощался.
- Да? - Кора, казалось, несколько успокоилась, и лицо ее прояснилось. - Наконец-то мы от них избавимся. Твой отец… да и все мы. С самого начала они только и выискивали, где бы напакостить. Ну, да ладно… Пора поить чаем Дэвида. - Взглянув на часы, стоявшие на каминной доске, она взяла со стола колокольчик и позвонила, затем с улыбкой посмотрела на Дороти. - Это мы такой сигнал придумали. Он сейчас очень занят, дорогая, не забивай ему голову пустяками, не рассказывай, о чем мы тут болтали.
Через несколько минут сверху спустился Дэвид. Дороти давно его не видела и была поражена его худобой: держался он еще более сухо, чем всегда, но, видимо, был рад ей. Он принял из рук Коры чашку и, поставив ногу на каминную решетку, стал медленно потягивать чай, несколько рисуясь, как он это всегда делал в присутствии сестры.
- Попробуй пончиков, - предложила Дороти. - Они страшно вкусные.
- Греки, - с улыбкой заметил Дэвид, - никогда не предлагали троянцам ничего хорошего, если не надеялись урвать частицу для себя. Дай девочке еще пончик, Кора.
- Нет, право же, - запротестовала Дороти, - я думала только о тебе.
- В самом деле, скушай пончик, Дэвид, - сказала Кора. - Ты сегодня так мало ел за ленчем. - Она положила пончик на тарелку и протянула ему.
- Да ну же, Дэвид, - уговаривала брата Дороти.
- Комедия с пончиком. - Он иронически приподнял брови. - Есть или не есть - вот в чем вопрос. И все же… благодарю, дорогая.
Он любезно принял тарелку, но поставил ее позади себя на каминную доску и, продолжая потягивать чай, принялся обсуждать программу предстоящего концерта, которую он подверг суровой критике за то, что в нее не были включены произведения Малера и Хиндемита.
"Все такой же, - подумала Дороти, с возмущением глядя на брата. - И почему он вечно парит в облаках? Так и хочется отодрать его за уши". К тому же она заметила, что после его ухода пончик так и остался лежать на каминной доске. Кора молча переложила его на блюдо, накрыла салфеткой и поставила в буфет. Вид у нее снова стал озабоченный, но, пока они с Дороти мыли посуду, - дома Дороти и не подумала бы этим заняться, - Коре удалось справиться с собой.
- А теперь, - весело объявила она, - пойдем нарвем цветов для твоей мамы.
Они пошли в сад, и Кора нарезала большой букет астр. Она завернула их в толстую оберточную бумагу и привязала веревочкой к багажнику.
- Мне так понравилось у тебя, Кора. Спасибо за все. Увидимся на концерте.
Ни за что на свете Дороти не позволила бы себе хоть как-то проявить свои чувства, а потому, наскоро простившись, вскочила на велосипед и помчалась вниз по крутой дороге, которая вела в Хедлстон.
Глава III
В воскресенье, без пяти минут три, Гарольд Смит, директор "Хроники", и ее главный редактор Леонард Най вышли из гостиницы "Красный лев".
- Не понимаю, зачем мы это делаем, - не унимался Смит, спускаясь со ступенек подъезда. - Я по-прежнему считаю, что нам не стоит туда идти.
- Что? - воскликнул Леонард. - Да ведь мы уже одеты!
Сегодня он был в особенно кислом настроении. Последние четыре дня он тщетно ломал себе голову, теряясь в догадках, но ни разу не напал на верный след; и все. же, несмотря на собственную неуверенность и на возражения, которые в последнюю минуту вдруг выдвинул Смит, они шли на концерт.
Ни машины, ни шофера Фреда у них больше не было, а потому они отправились пешком и, свернув на Парк-стрит, влились в поток людей, направлявшихся к городской ратуше. Вскоре они уже были в зале. Пришли они как раз вовремя. Оркестранты настраивали инструменты, зал был полон, на лучших местах сидела местная знать со своими разряженными женами. Тут были все: семейство Уэзерби, доктор Бард с миссис Бард и ее тетушкой и, разумеется, священник церкви св. Марка Гилмор, адвокат Пейтон, майор Ситон, а также Херрингтон из Станкостроительной компании, сидевший рядом с мистером и миссис Холден. Одни пришли потому, что сбор от концерта поступал на благие дела; другие - потому, что вынуждены были купить билет, дабы прослыть филантропами, третьи - потому, что осенние филармонические концерты стали традиционным событием в светской жизни Хедлстона. Однако многие пришли сюда по той причине, что Генри из года в год со спокойным упорством прививал жителям городка хороший вкус и научил немало честных горожан ценить настоящую музыку.
Впрочем, Най придерживался другого мнения.
- Ну и убожество! - сказал он Смиту, обозрев публику. - Все сидят с таким видом, точно серьезная музыка - самая большая страсть в их жизни. Ставлю десять против одного, что они не отличат Шопена от игры на китайском барабане.
Внезапно он умолк: приветствуемый легким гулом, в зал вошел Пейдж с женой и дочерью, за ними - Дэвид и она. Най проследил за тем, как они заняли свои места в центре первого ряда, совсем неподалеку от них. Хорошо, что Смит достал приличные билеты, - оказалось, он достал их благодаря любезности самого Пейджа.
В последнюю минуту Най чуть было не уступил Смиту и не отказался от своей затеи. За эти два дня, не удовлетворившись беседой с Дороти, он произвел кое-какие дознания, которые, по его же собственным словам, ровно ни к чему не привели. Глупо было все-таки явиться сюда, когда все вокруг знали, что им крышка; Смит тоже как будто чувствовал себя неловко: он уставился в программу, и вид у него был как нельзя более смущенный. Но стоило Наю увидеть ее, и он сразу же снова преисполнился уверенности, что правильно поступил, появившись здесь. В ней было что-то… что-то такое… что задевало его, и довольно сильно.
Сначала она улыбалась: видимо, стесняясь, она тихо говорила о чем-то с мужем, но с явным нетерпением ждала начала концерта. На ней было темно-красное платье, уже не модное, но оно очень шло к ней - красный был, безусловно, ее цвет. Она не употребляла помады, и в ее бледном лице, обрамленном темными волосами, было что-то необычное, чертовски притягательное. Обращаясь к кому-то, она обернулась и в эту минуту увидела Леонарда. Выражение ее лица мгновенно изменилось, стало каким-то жестким, улыбка исчезла. И почти тотчас она досадливо отвела глаза. Он смотрел на нее в упор, и не было ничего странного, что она вынуждена была отвести взгляд, однако он готов был поклясться, что, увидев его, она пришла в замешательство.
Начался концерт. Сперва оркестр исполнил увертюру, затем низенькая полная дама с пышным бюстом спела с большим чувством один из романсов Шумана. После этого на сцену вышел мужчина и исполнил соло на скрипке. Наю показалось, что это вроде бы "Прекрасный розмарин" Крейслера. Но он не слушал, он думал, думал и изучал жену молодого Пейджа, вполне убежденный теперь, что Дороти, этот крысенок, намеренно направила его по ложному пути.
А молодая женщина, должно быть, почувствовала, что он наблюдает за ней, и, по мере того как шел концерт, становилась все неспокойнее и настороженнее. Это не удивило Ная: ведь она знала, что он из тех, кто боролся против Пейджа, и потому особой симпатии испытывать к нему не могла. И все же он чувствовал, дело не только в этом. Раз или два ему казалось, что она вот-вот обернется, но она неизменно сдерживала себя. Наконец Дэвид заметил, что его жена не слушает музыку. Он нагнулся к ней и прошептал:
- Тебе нехорошо, дорогая?