Домик Пейджа оказалось нетрудно найти: тоже не бог весть что - старик Пейдж, такой великодушный филантроп, а не мог устроить сына получше. Леонард окинул беглым взглядом владения Пейджа, затем прошел по садовой дорожке и позвонил. Настроение у него было преотличное, храбрости - хоть отбавляй, и, по его собственному выражению, плевать он хотел на всех: за последние десять лет не было случая, чтобы он не справился с порученным ему делом. Поскольку на его звонок никто не вышел, он снова дернул за ручку - это был простой старинный звонок. Затем он услышал звук шагов. Дверь открылась. Перед ним была Кора.
- Доброе утро. - Он улыбнулся ей ослепительной улыбкой. - Миссис Пейдж, я полагаю? А я Леонард Най, представитель "Ежедневной хроники". Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
При виде его она не очень изменилась в лице. Заметно было, что она испугалась, хотя и предчувствовала, что он может приехать, и приготовилась к встрече с ним.
- Что вам надо?
Он заранее придумал ответ и с улыбкой заметил:
- Насколько я понимаю, ваш муж пишет книгу. Это всегда привлекает внимание читателя. Мне хотелось бы узнать некоторые подробности.
- Моего мужа нет дома.
- В таком случае, надеюсь, вы мне поможете, миссис Пейдж. - Он энергичным жестом выхватил из кармана блокнот. - Итак, как будет называться его труд?
- Спросите об этом у него самого, - сказала она. - И вообще, мы здесь таких, как вы, не желаем видеть. - И она захлопнула дверь.
Во всяком случае, захлопнула бы, если бы Най не просунул носок ботинка между дверью и косяком: слишком он был опытен в такого рода делах, чтобы дать себя провести. Нимало не смутившись, словно ничего не случилось, он обратился к ней с самой обаятельной и игривой улыбкой:
- В таком случае, миссис Пейдж, расскажите мне о себе. Вы, кажется, недавно замужем?
Она не отвечала.
- А до замужества, если не ошибаюсь, вас звали мисс Кора Бейтс.
Ее лицо стало мертвенно-бледным, а в темных глазах появилось жесткое выражение. По этому взгляду он понял, сколько ей пришлось выстрадать.
- Не слишком ли много вы знаете, а?
- Видите ли, - он улыбнулся, - наша обязанность знать кое-что. Вы ведь были в Блэкпуле в августе, три года тому назад?
- Ну, а если и была? Что с того?
- Значит, вы признаете, что были.
- Нет, не признаю. Это ложь. Я и близко-то около Блэкпула не была.
- Странно. - Най покачал головой, словно ее ответ озадачил его: вся эта история начинала ему нравиться. - А я могу поклясться, что вы были одной из "хозяек" в "Альгамбре".
- Это одной из тех несчастных, которые за гроши должны отплясывать ночи напролет с такими, как вы?
- Вот именно, - сказал Леонард, очень довольный этим признанием. - Вы весьма точно выразились.
- Только вы-то никогда не бывали в том зале в Блэкпуле. Ни в жизни не бывали. - После замужества Кора стала говорить гораздо правильнее, но сейчас, забывшись, в волнении снова перешла на жаргон с характерными интонациями своей юности.
- Я не из тех, кто увлекается танцами, - сказал Най. - Я просто слышал, что вы там работали.
- Кто это вам сказал?
- Один приятель.
- Разве у такой крысы могут быть приятели?
- Вы правы. - Леонард рассмеялся, точно она сказала ему комплимент. - Я довольно мерзкий тип. Никто меня не любит. Это был скорее знакомый по профессии. Его зовут Хейнз. Вам это имя что-нибудь говорит?
- Нет, ничего. Ничегошеньки.
- А впрочем, не в этом суть, - небрежно заметил Леонард. - Просто я случайно был с ним в суде, когда вам выносили приговор.
Главный удар он припас напоследок, и удар этот оглушил ее. Все время она надеялась - надеялась, что он знает лишь самую малость. И сейчас весь ее боевой пыл сразу иссяк. Она прислонилась к дверному косяку - глаза у нее были большие и темные, они казались темнее обычного на ее побелевшем лице, которое вдруг стало совсем маленьким.
- Почему вы не оставите нас в покое? - сказала она, наконец, так тихо, что он едва расслышал. - У меня есть свои чувства, как и у всех людей, правильно? Чего же вы приходите и суете нос в чужую жизнь?
- Я репортер, моя дорогая.
- И поэтому вы считаете, что имеете право выставлять напоказ все человеческие слабости, несчастья и страдания? О, вы, конечно, здорово умеете рассуждать о нравственности, а сами-то как на этот счет?
- Но, Кора, ведь я еще не причинил вам зла… пока еще нет.
- Впервые в жизни я счастлива… здесь… у меня есть муж, о котором я могу заботиться…
- В таком случае он - счастливый человек, ему повезло. Должен признаться, я ему завидую. - Он многозначительно посмотрел на нее, но она, видимо, этого не заметила.
Она долго молчала, затем, пристально глядя на него, тихо, еле внятно спросила:
- Что вам надо?
На секунду Най почувствовал искушение. Чертовски лакомый кусочек, в доме - никого, а ее ненависть к нему лишь придала бы приключению большую остроту. Но нет, нельзя рисковать: ведь он приехал не для удовольствия, а ради дела, и притом очень важного.
- Мы только хотим, чтобы вы помогли нам, так сказать, договориться со стариком Пейджем, - небрежно заметил он. - Просто признались бы в нужное время и все.
Очень медленно она сказала:
- У вас не хватит наглости донести на меня, нет, не хватит.
- Ну, будьте же благоразумны. Кора. Ведь все может кончиться вполне благополучно. Если действовать спокойно, никто серьезно не пострадает.
- Теперь я вижу, - сказала она тоном, не поддающимся описанию. - Вы хороший, вы… в самом деле очень хороший.
Оба долго молчали, затем, так и не подняв на него глаза, она повернулась и медленно закрыла за собой дверь. На сей раз Най и не пытался помешать ей. Он постоял с минуту, почти уверенный, что она вновь откроет дверь, но поскольку этого не произошло, положил блокнот в карман и вышел за калитку. Он не прошел и десяти шагов, как лицом к лицу столкнулся с молодым Пейджем. Дэвид инстинктивно отступил на шаг и, закинув голову, высокомерно посмотрел на Ная.
- Что вы здесь делаете? - обретя, наконец, дар речи, спросил он.
- Гуляю, - спокойно ответил Най.
- Вы были у меня в доме.
- Очень рад был бы там побывать, но, к сожалению, весь разговор проходил под открытым небом. Впрочем, не стоит расстраиваться. Доктор сказал, что морской воздух мне полезен.
- Вот что… - У Дэвида задергалась щека. - Я не знаю, что вам надо, но не желаю, чтобы вы тут шлялись.
- Каждый имеет право поступать, как ему заблагорассудится.
- Но вы не имеете права докучать моей жене.
- А кто же ей докучает?
- Вы - вчера на концерте.
- Боже мой, - сказал Най. - Да я и слова ей не сказал.
- Я не намерен состязаться с вами в остроумии, сэр. - Голос Дэвида поднялся на две октавы, его тощее тело, такое жалкое в коротких штанах, стоптанных туфлях и свитере, затряслось мелкой дрожью. - Я заявляю вам, что если вы будете приставать к моей жене, то я… я сверну вам шею.
- Побереги-ка собственную шею, приятель, - заметил Най и, презрительно махнув рукой, зашагал прочь. Совсем не к чему дальше препираться: Леонард не был особенно силен в наступательной тактике, да к тому же этот сумасшедший так сильно взволнован, что мог стать опасным.
Глава VI
Сердце у Дэвида стучало, точно молот; потрясенный, не в силах двинуться с места, он стоял и смотрел вслед Наю, спускавшемуся по пыльной извилистой дороге.
Эта неожиданная встреча словно громом поразила Дэвида: Най был у него в доме, и она, Кора, ждала его. Это было единственное, что он понимал, - все остальное расплывалось в его пылающем мозгу. Сознание того, что он стушевался перед этим неслыханным фанфароном и дерзким наглецом, хотя у него хватило бы физических сил растерзать противника, еще более усугубляло его горечь и гнев.
Но теперь хоть частица тайны была разгадана: Кора и Най знали друг друга давно и, должно быть, близко. Чем же иначе можно объяснить волнение Коры, поспешность, с какой было назначено свидание, наглую самоуверенность Ная? Он почувствовал, как сердце его сжимается от холодной, мучительной ревности. Почему она не доверилась ему? Ее необычная скрытность, жалкая попытка делать вид, будто ничего не произошло, были всего страшнее. Другой на его месте - человек не столь легко уязвимый - обязательно потребовал бы объяснения. Но он не такой, лак все, и некий внутренний голос, к которому он обычно прислушивался, запрещал ему это. Если Кора не хочет говорить, он не станет ее расспрашивать. Конечно, она и знать не должна, что он встретил Ная: она делает вид, будто ничего не случилось, - что ж, он будет вести себя так же, пока она сама, по доброй воле, не раскроет ему свое сердце. Приняв такое решение, он медленно направился к дому.
Кора сидела у окна, выходившего в сад, и смотрела вдаль, - в ярком свете дня черты ее лица казались особенно заострившимися. Сначала она не заметила его, затем слегка вздрогнула, быстро перевела дух и, овладев собой, встала.
- Ты сегодня долго гулял. - Хотя она повернулась спиной к свету, он увидел, что веки ее припухли. - Ты сейчас будешь работать?
- Пожалуй, да.
Оба помолчали. Словно извиняясь за свою праздность, она сказала:
- Я еще ничего не успела сделать, ничегошеньки.
- Разве ты не работала в саду?
- Нет. Во всяком случае, недолго.
Снова молчание. Она отвела глаза.
- Я даже поесть тебе не успела приготовить. Придется бежать в лавочку.
- Ты что-нибудь забыла купить?
- Да.
- Позволь я схожу.
- Нет, нет… мне хочется подышать воздухом. Я сейчас вернусь.
Он заметил, что, перед тем как уйти, она вынула из комода свою сумку. Поскольку в лавочке они платили по счету раз в месяц, он сразу догадался, что она пошла звонить по телефону. Все это было настолько очевидно, до такой степени выдавало ее неумение обманывать, что ему стало еще горше.
Он заметался по комнате, впервые за многие месяцы поняв, как ему нужна Кора. С самого начала он принял с ней покровительственный тон и держался с напускным равнодушием, постепенно привыкнув считать ее неотъемлемой частью своей жизни. Сейчас угроза потерять Кору возродила в нем былое чувство. Она принадлежит ему… ему… никто не должен стоять между ними. Но ему надо быть спокойным - ради себя и ради Коры. Разве доктор Ивенс не предупреждал его, чтобы он не смел волноваться, не поддавался чувству обиды? Но как справиться с ожесточением, которое вызвал в нем Най? В голове у Дэвида стоял такой гул, что на миг ему показалось, будто он теряет сознание: пришлось закрыть глаза и, чтобы не упасть, ухватиться за край стола. Пытаясь взять себя в руки, он поднялся в мансарду и по привычке поставил пластинку. Но тут же выключил патефон. Сегодня его любимый Берлиоз не приносил успокоения, а, наоборот, еще больше возбуждал. Что же до рукописи, лежавшей у него на столе, то Дэвиду даже смотреть на нее не хотелось. Книга, на которую он возлагал столько надежд, вдруг потеряла для него всякий смысл.
Он сел и начал прислушиваться, не идет ли Кора. Через некоторое время, показавшееся ему бесконечно долгим, входная дверь хлопнула, и из передней донеслись ее шаги. Она прошла в кухню, и время от времени он слышал, как она там ходит, приготовляя ленч. Обычно она звонила в колокольчик ровно в половине первого, но сегодня позвала его лишь после часа.
Спустившись вниз, он увидел, что она умыла лицо и напудрилась, веки у нее уже не были такими опухшими, но она была очень бледна и казалась совсем больной. Однако с упорством отчаяния она по-прежнему держалась неестественно оживленно и даже заискивала перед ним, что выглядело фальшиво и было совсем ей несвойственно. Сначала она болтала о всяких пустяках, затем неумело завела речь о том, о чем они говорили накануне.
- Ты, наверно, решил, что я совсем одурела, правда, Дэвид, когда я предложила уехать куда-нибудь?
- Нисколько. - Он вынужден был отвечать ей в том же притворно веселом тоне. - Вполне естественно, что человеку хочется переменить обстановку.
- Но ты не сможешь поехать из-за книги, да?
- Книга - это еще не самое главное. Если тебе действительно хочется, то, я думаю, мы могли бы поехать.
- Правда? - И прежде чем он успел ответить, она поспешно добавила: - Я тут на днях читала в одном журнале про человека, который поехал в Калифорнию и стал выращивать апельсины. Климат в тех краях замечательный, теплый, солнечный. И он заработал много денег. Вот бы и нам, Дэвид, тоже поехать туда, а?
- Но я ничего не смыслю в этом.
- Мы бы научились. Я бы стала работать, как… как не знаю кто. Да и для твоего здоровья, может, там было бы лучше, чем в Слидоне.
Все это могло бы показаться очень забавным, если бы не было так грустно. Хотя напряжение начинало сказываться, Дэвид все же пытался держать себя в руках.
- А я думал, тебе хочется поехать во Францию.
- Если только так, ненадолго.
- А в Калифорнию - насовсем?
Она кивнула и только хотела было что-то сказать, как вдруг горло ее сдавила спазма. Стараясь держаться естественно, она заставляла себя есть. Но желудок взбунтовался, и, задыхаясь от приступа тошноты, она закашлялась, потянулась за стаканом воды и разрыдалась.
Он подошел к ней. Вся его решимость исчезла. Он понимал, что не должен задавать ей вопросов, но уже не мог удержаться:
- Ради бога, Кора, что случилось?
Произошло то, чего он больше всего боялся: она уклонилась от ответа.
- Ничего. Ничего не случилось.
- Нет, все-таки что-то есть. Ты так расстроена.
- Нет, нет. - Ей удалось подавить слезы. - Просто сегодня такой день, когда все не клеится.
Он в упор посмотрел на нее.
- Нет, дело не только в этом, кто-то докучает тебе… это Най.
- Нет, нет. Ничего подобного. Я его и знать-то не знаю. Никогда не знала. Он для меня все равно что пустое место - даже и того меньше…
- Тогда зачем же он приходил сюда сегодня утром?
- Он интересовался твоей книгой. - Она была на грани истерики. - Клянусь тебе, Дэвид… это правда. До сегодняшнего дня я никогда в жизни даже не разговаривала с ним.
К этому времени сам Дэвид уже был в таком состоянии, что едва мог говорить.
- Если он хочет обидеть тебя, то пусть поостережется. Я пойду к нему и выясню, в чем дело.
- Нет, нет… тебе нет нужды идти. Мы его никогда больше не увидим.
- Но я все-таки должен что-то предпринять.
Она положила руки на плечи мужа и крепко прижалась к нему. Он чувствовал, что она вся дрожит. У него самого нервы были напряжены до крайности.
- Только не оставляй меня, Дэвид. Пусть ничто не встанет между нами. И тогда ничего не случится… вот увидишь… увидишь.
Глава VII
Тем временем Най возвращался в Хедлстон. Ехал он медленно, так как надо было обдумать некоторые поправки к намеченному ранее плану, а теплый ветерок, овевавший его на ходу, способствовал ясности мысли. Встреча с Корой, ее волнение и горе нимало не заботили его. Он давно усвоил себе, что такое бизнес, и мог хоть каждый день, без малейшего зазрения совести, совершать подлости.
Путешествие заняло у него около часа, и к половине двенадцатого он уже вернул машину в гараж и прибыл в гостиницу "Красный лев". Смита он нашел в пустой гостиной - против обыкновения, тот не сидел в своем излюбленном уголке, а расхаживал взад и вперед у окна. Най был очень доволен собой и тем, как складываются дела, но не в его привычке было выказывать свои чувства. Он только сказал:
- Все в порядке. Дело обстоит именно так, как я говорил. Она - та самая особа.
- Да… да… - произнес Смит, глядя куда-то мимо Ная, словно он думал о чем-то другом.
- Что случилось? Я говорю тебе, что Кора - та самая птица, которая нам нужна.
- Я знаю. Она звонила мне по телефону пять минут назад.
Най сел и уставился на него. Какого черта она это сделала? Смит был взволнован и явно выбит из колеи: он ни минуты не мог стоять спокойно и все ходил по комнате, засунув свои большие руки в карманы брюк.
- Она сказала мужу, что ей надо пойти в лавку, а сама помчалась к автомату. Она была так расстроена, что я с трудом понимал, о чем она говорит. Должно быть, ты очень круто обошелся с ней.
- Что ты, Смит, - возразил Леонард, - я был нежен, как ягненок.
- Грязная это затея. - Смит покачал головой, точно гончая, отряхивающаяся от воды. - Омерзительная, гнусная. Я тебе прямо заявляю: я не желаю иметь к этому никакого отношения.
- Ты с ума сошел! - сказал Най. - Да они же теперь у нас в руках.
- Нет, не хочу. Я честный человек. Во всяком случае, всегда был порядочным… старался быть.
- Не впадай в мелодраму. Можно подумать, что ты снова стал лицеистом. Мы ведь только предлагаем quid pro quo. Мы же не собираемся оказывать давление на Пейджа: пусть сам выбирает. Нам-то чего о нем беспокоиться?
- Я говорю тебе, что не желаю принимать в этом участия.
Леонард никогда еще не видел Смита таким взволнованным: он уже несколько недель предчувствовал, что нервы Смита скоро сдадут - и вот они сдали. Он подумал: "Когда такой слизняк, как Смит, распускается, это за целую милю видно". Но ничего, он справится с ним.
- Хорошо, - сказал он. - Она просила тебя оставить ее в покое. Разыграем из себя двух милых иисусиков и выполним ее просьбу, да поможет нам бог, аминь.
- Не поминай имя господне всуе, - прикрикнул на него Смит. - Я этого не позволю. Ты… ты неверующий пес, Най.
- Мы сложим наши чемоданчики, - нарочито смиренно продолжал Леонард, не обращая на него внимания, - и отправимся к Соммервилу. Я подам в отставку. А тебя выгонят… вышвырнут за шиворот, так что ты шлепнешься на свой толстый зад… и уж больше не встанешь. После такого провала - после того, как ты просадил здесь столько денег, - тебе никогда в жизни не видать другой работы. А уж раз я говорю никогда, значит действительно никогда. На Флит-стрит про тебя никто и слушать не захочет. Ты будешь человек конченый.
Смит перестал расхаживать по комнате и присел на краешек стула. Согнувшись и покусывая ноготь большого пальца, он старался не смотреть на Ная. Запонка, придерживающая сзади воротничок, отстегнулась, и он вздыбился на шее. Не обращая на это внимания, Смит, наконец, сказал:
- Грили никогда не согласится на такое. Он человек строгих правил. Он любит, чтобы все было по закону.
- Но ведь и мы будем действовать по закону… ни на шаг от него не отступим. Кстати, Грили сейчас в отпуске - копается в каких-то развалинах. Он всегда в это время ездит в Италию. Его замещает Чэлонер, а того можно убедить в чем угодно. Когда Грили вернется, все уже будет сделано. И он только обрадуется.
- Но, Леонард, - возразил Смит, - даже если мы поступим… так, как ты предлагаешь… и уговорим Пейджа продать газету, откуда мы возьмем деньги, чтобы заплатить ему? Соммервилу действительно сейчас туго приходится… Мигхилл изрядно выпотрошил его за последнее время. После того как я, то есть, я хочу сказать, мы, истратили здесь столько денег, он просто не в состоянии дать нам еще. Да никогда и не станет этого делать.