- Ну, посуди сам, - главный редактор начал говорить ласково, как обыкновенно разговаривают с душевнобольными, - наша газета рассчитана на целевую аудиторию, которую политика не интересует никоим образом. Некоторые, особо продвинутые господа, именуют её быдлом, пиплом, анчоусами. Эти люди, Сева, наши с тобой сограждане, являются становым хребтом нашего с тобой государства. Они - его плоть, кровь и фундамент. Они, Сева, трудятся, не покладая рук, они создают прибавочный продукт, они пашут, сеют, собирают, они воспитывают, учат, служат, защищают. Рожают, между прочим, тоже они. В то же время их мысли незатейливы, желания их просты. Им не требуется свобода как таковая, Сева, они не нуждаются в демократии, гласности, свобода слова их ни разу не волнует. Они хотят жить, Сева, жить сейчас, дышать полной грудью, но не так, как пытаются дышать демократы, либералы и прочие законченные либертианцы. Им нужна хорошая работа, хорошая зарплата, дешёвые кредиты, они мечтают о своей квартире, а лучше о своём коттедже, они желают отдыхать за границей, раз, а лучше два раза в год, они хотят иметь машину, а лучше две машины на семью, они мечтают выучить своих детей, дать им высшее образование, удачно женить, или выдать замуж, они мечтают о внуках и обеспеченной старости. Они хотят потреблять, Сева, потреблять и развлекаться. Создавать им условия для непрерывного потребления - забота государства, а наша с тобой забота, Сева, - их развлекать. Раз-вле-кать! Понимаешь?!
- Понимаю, Алексей Петрович, - сказал журналист. - Вы тоже считаете их быдлом. Тупыми жвачными парнокопытными.
- Нет, Сева, я считаю их потребителями, у которых есть законные желания и интересы. Я уважаю их выбор и не пытаюсь их перевоспитать. Я даю им тот продукт, который им нравится и делаю этот продукт качественно. Я сам выдаю качественный продукт и требую, чтобы и мои подчинённые выдавали продукт соответствующего качества. Ты, Сева, мой подчинённый, поэтому я говорю тебе: "Нет, Сева, ты не будешь заниматься этой темой, потому что эта тема - не наш формат". Я доступно изъясняюсь, Сева?
- Вполне, Алексей Петрович.
- Адьё, вопрос закрыт. Иди работай.
Журналист остался. Главный редактор решил демонстративно не обращать на него внимания.
- Алексей Петрович, - прервал молчание журналист. - Мне нужен отпуск. За свой счёт. На семь дней. Вы обещали...
- Банально, Сева, да? примитивно! В стиле дешёвых сериалов! Мне отказали, но я решил не сдаваться! Дайте мне отпуск и я совершу, что задумал!
- Вы не откажете, Алексей Петрович.
- Да, Сева, не откажу. Не могу. Не имею права. Я ведь обещал. Семь дней. За свой счёт. Свободен.
- Спасибо, Алексей Петрович.
- Да, Сева. Ты мой должник. Ты мне должен. Но знай, то, что ты притащишь из этого, как его... Перепердищенска, я не напечатаю. И никто из умных людей не напечатает. А если ты вдруг тиснешь свой опус где-нибудь на Западе, или в каком-нибудь оппозиционном СМИ, или выложишь его в интернет, я тебя уволю... задним числом. Я солью тебя без сожалений и буду спать сном счастливого младенца. Помни об этом, Сева.
- Разрешите идти, Алексей Петрович?
- Проваливай, Сева, с глаз моих долой. Семь дней!..
- До свиданья...
Журналист удаляется. Главный редактор ждёт, когда за журналистом закроется дверь, затем достаёт из кармана пиджака мобильный телефон, набирает номер того, кого надо, звонит тому, кому надо и сообщает то, что надо.
- Очнулся, блин, - грозно бормочет главный редактор, - нажимая кнопку "отбой связи". - Правдоруб-правдоискатель. Иван Флягин жёлтой прессы...
Прежде, чем отправиться в поездку, необходимо определиться, куда и на чём тебе придется добираться до конечного пункта твоего путешествия. Раньше, до появления интернета, этой цели служили географические карты и тематические атласы: автомобильных и железнодорожных сообщений. С тех пор поиск изрядно упростился. Хватает одного запроса, вбитого в строку интернет-поисковика, чтобы получить максимум полезной информации: узнать местоположение интересующей тебя местности, или населённого пункта, наметить маршрут движения и, пользуясь случаем, заказать билеты. За десять минут, проведенных у компьютера журналисту удалось выяснить следующее: Перепихонский район входит в состав H-ской области, примыкающей к Северному Уралу, территориально граничит с Перепердяевским и Закармановским районами, районным центром является город Перепихонск, основанный в 1495 году выходцами из пермской земли, название свое получил от слова "перепихнуть" и назван был так оттого, что первым насельникам его пришлось тащить свои пожитки по горам зимой "перепихнуться со скарбом через горы". Статус города дарован был Перепихонску именным указом императрицы Всея Руси Екатерины II в 1779 году. Численность населения составляет пятнадцать тысяч восемьсот двадцать человек, занятых в лесозаготовительной и лесоперерабатывающей отраслях, сфере торговли и бытового обслуживания, муниципального управления, налогообложения, пенсионного обеспечения, судопроизводства и правоохранительной деятельности. Попасть в город можно следующим образом - по железной дороге до станции Б-скъ и оттуда рейсовым автобусом.
Журналист собрался и поехал. Вокзал Б-ска запомнился ему модернистской архитектурой и отсутствием общественных туалетов, стаями голубей и скульптурой рабочего-молотобойца на привокзальной площади. Монументальный крепыш, бугрящийся мускулами рук, плечей и обнажённого торса на щедром размахе пролетарского молота плющил бесформенную груду металла, по замыслу скульптора символизирующую агрессивные замыслы империалистической закулисы. Молотобоец был окрашен серебрянкой, его голова и плечи служили посадочной площадкой для голубей, голуби беспрерывно кружились над памятником, слетали, садились и блудливо поглядывали на мерзнущих в ожидании рейсового автобуса пассажиров. Автобус был советский, производства Львовского автобусного завода, старый, холодный и дребезжащий на кочках, рытвинах и ухабах. Печка работала на полную мощность, горячий воздух растекался по салону, но холодный бил из щелястого пола и сифонил из неплотно прикрытых раздвижных гармошек-дверей. Кондукторша, хватаясь за поручни, медленно передвигалась по салону, обилечивая пассажиров. Билет стоил сто пятьдесят рублей. Кондукторша, крупная баба, одетая в зелёную китайскую пуховую куртку, серую суконную юбку, вязаные тёплые колготы, зимние сапоги на толстой подошве с невысокими уродливыми каблуками тщательно считала передаваемые ей монеты и купюры, кидала выручку в коричневую кожаную сумочку, висящую у неё на груди. Взамен денег пассажиры получали разноцветные билетики, отрываемые кондукторшей от рулончиков, нанизанных на проволочный валик, прикреплённый к денежной сумке.
Журналист оплатил проезд и приник к окну. За окном проплывали унылые зимние пейзажи российской провинции. Леса сменялись полями, поля - заброшенными деревнями. В некоторых из них ещё теплилась жизнь, поднимался дым из печных труб, были протоптаны тропинки и очищены дорожки, кое-где встречались уложенные стога сена. Холод украдкой проникал сквозь городскую одежду, заставляя журналиста плотнее вжиматься в продавленное скрипучее сиденье. Убаюканный монотонной ездой, он провалился в вязкую темноту зыбкого полусна, полукошмара, чутко скользя по тонкой грани забытьём и бодрствованием, из которого был грубо вырван рычанием мощных двигателей. Журналист вскинул голову. По встречной полосе шла колонна серо-зелёных бронетранспортёров. На конической башне головной машины развевался трёхцветный государственный флаг.
- В Чечню, никак, отправляют родимых, - жалостливо предположил сзади женский голос.
- Какое, Чечня! - авторитетно заявил голос мужской. - В Чечне, тётя, мы лет двенадцать назад победили. В Дагестан они едут, тетя, в Дагестан.
- Врёшь ты всё, мил человек, - вмешался старческий голос, - едут ни совсем не в Дагестан, в Дагестане они уже были. Едут они в Абхазию.
- И вовсе не в Абхазию, - безапелляционно сказал женский голос, - а в Карачаево-Черкесию. У них командировка на полгода.
- Тебе-то об этом откуда известно, Марфа? - с подковыркой спросил мужской голос.
- Хе-хе, - ехидно ответил за Марфу старческий, - знамо откуда...
- Ну, ты, пердун старый, - сказал женский голос вполне впрочем беззлобно, - ври, ври, да не завирайся. Ты надо мной не стоял, свечку не держал.
- Ещё бы, Марфа, над тобой стоят, - хохотнул мужчина, - на тебе обычно лежат...
- Кто это на мне лежит обычно? Ты, что ли, Сергеич? Или этот, что ли, старый хрыч?
- Старый конь, как говориться, - начал было старческий голос.
- И ничего не портит, - закончила за него Марфа.
- Оно, конечно, - сказал сбитый с толку старческий голос.
- Вот и молчи, - отрубила Марфа.
- Сиди тихо, Михал Ерофеич, дыши ровно, - подвёл итог спонтанной возникшей дискуссии мужской голос.
Чудеса начинались за дорожным знаком, сообщавшим, что до города Перепихонска осталось семьсот метров. Шоссе перегораживал самодельный шлагбаум, изготовленный из вкопанных в землю брёвен, строительного бруса и ступиц от грузового автомобиля в качестве противовеса. Горел костёр. У костра грелись четверо солдат в длинных кавалерийских шинелях, косматых папахах с нашитыми наискось красными лентами. Солдаты живописно опирались на длинные винтовки с примкнутыми трёхгранными штыками. На ремнях, стягивавших шинели, висели кожаные патронные и брезентовые гранатные сумки. В некотором отдалении от костра находился строительный балок, увенчанный алым революционным стягом. Автобус, скрипя тормозами, грузно просел на нос и остановился. Шофёр открыл переднюю дверцу. Двое солдат поднялись в салон. От них пахло махоркой, портупейной кожей, мокрым шинельным сукном.
- Граждане проезжающие! - зычно провозгласил солдат, - приготовьте документы для проверки!
Журналист схватился за портмоне, вытаскивая паспорт и редакционное удостоверение.
Солдат раскрыл удостоверение.
- Петряй, - сказал солдат, зачитав вслух название газеты, - дуй за командиром, у нас тут пресса с Большой земли.
Петряй выскочил из салона и побежал к балку, путаясь в полах шинели. Из балка показался командир. Был он одет по-революционному элегантно: начищенные до блеска кавалерийские сапоги, темно-зелёные галифе, серая бекеша с чёрной мерлушковой оторочкой, защитного цвета офицерская фуражка с красной звездой на околыше. На правом боку рыжая кобура, в ней - револьвер "наган". Командир поправил фуражку, надел перчатки и, не спеша направился к автобусу.
- Командир отдельного взвода охраны Бекетов, - представился командир, беря под козырёк.
- Лучников Всеволод Гаврилович. Журналист.
- Из столицы... К нам.., - командир придирчиво изучал паспорт журналиста.
- Из Москвы, - сказал журналист.
- По какой надобности следуете?
- Я? - растерялся журналист, - собственно, по личной и по заданию газеты... отчасти.
- Отчасти? - мгновенно среагировал Бекетов.
- Видите ли, - сказал журналист, - я собираю материалы для статьи о жизни в российской провинции, так сказать, в глубинке. Эта моя статья не соответствует редакторской политике нашего издания, но я всё равно решил её написать. В частном порядке.
- Замечательно, - одобрил инициативу журналиста комвзвода - И?..
- И я приехал сюда, в Перепихонск. Здесь у меня живет знакомый.
- Кто? - отрывисто спросил Бекетов.
- Зарядько, - быстро ответил журналист. - Улица Розалии Землячки. Дом двадцать, квартира пять.
- Зарядько, Зарядько, - нахмурился, вспоминая Бекетов. - Сычевский! - позвал он солдата, топчущегося у раскрытой дверцы.
- Слушаю, товарищ командир!
- Сгоняй до рации, уточни, проживает ли по адресу: улица Землячки, двадцать, пять гражданин Зарядько. Как его по имени-отчеству?
- Алексей Анатольевич, - без заминки говорит журналист.
- Зарядько Алексей Анатольевич.
- Один момент, товарищ командир.
Журналист, комвзвода, пассажиры ждут.
Сычевский бежит обратно.
- Так точно, товарищ комвзвода. Проживает.
- Извините за задержку, - козыряет Бекетов, возвращая журналисту документы. - Сами понимаете, служба.
- Понимаю, - говорит журналист.
Командир идёт к выходу.
- Можете следовать по маршруту, - разрешающе машет шофёру. И перед тем, как сойти на землю громко напутствует:
- Счастливо доехать, граждане!
Автовокзал встретил журналиста многолюдным митингом. Духовой оркестр играл "Интернационал". С трибуны в толпу надсадно кричал оратор, яростно размахивая зажатым в кулаке треухом. Толпа отвечала оратору дружным криком и рукоплесканиями. Мимо автовокзала, толпы и трибуны, по проезжей части маршировал отряд Рабоче-Крестьянской Красной Гвардии. Впереди отряда шёл знаменосец, за знаменосцем несли транспаранты "Вся власть рабочим, крестьянским и солдатским депутатам", "Нет Учредительному Собранию!", за транспарантами шагал командир отряда. Музейная казачья шашка в инкрустированных ножнах била его по ногам. Митингующие приветствовали отряд одобряющим гулом. Командир повернул голову и вскинул ладонь к лихо заломленной набок папахе.
Красногвардейцы, в одинаковых серых шинелях, старательно отбивали шаг. Тускло блестели штыки. На груди бойцов пламенели кумачовые ленты. За красногвардейцами бежали дети с игрушечными автоматами и пистолетами. А за детьми катил винтажный броневичок (реплика-новодел), напоминающий видом и конструкцией тот самый британский "Остин", с которого швырял в массы революционные тезисы возвратившийся во вздыбленную Февральской буржуазной революцией Россию Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Пулемёты "максим" (самые что ни на есть всамделишные) в игрушечных башенках броневичка угрожающе целились в трусливо прячущуюся по подворотням гидру мировой контрреволюции.
Журналист, казалось бы, отвыкший удивляться, был тем не менее, несказанно ошарашен увиденным. Он словно бы провалился в прошлое и картины давно и прочно забытой отечественной истории, бывшей до того не более, чем суммой бесполезных фактов, неожиданно ожили, обрели плоть и кровь, вспыхнули и заиграли свежими красками, наполнились светом и цветом, звуками и запахами. Журналист выхватил мобильник и принялся с азартом фотографировать всё подряд: толпу, транспаранты, флаги, орущего с трибуны агитатора, почти скрывшийся за поворотом броневичок, мальчишек, вприпрыжку бегущих по обочинам обратно, пешеходов, новый отряд красногвардейцев и снова мальчишек, пристраивающихся к марширующей колонне. Вокруг него гудело, бурлило, хрипело, материлось, гремело медью духовых, фырчало, гоготало, плевалось шелухой подсолнечника и спешило восставшее из небытия минувшее. Исчезнув казалось бы навсегда, безвозвратно, оно необъяснимым образом возвратилось, и вторгнувшись в чуждую ему реальность, на удивление быстро укоренилось, разлилось и потеснило обыденность постсоциалистической России, с её привычными, но знаковыми атрибутами: бюджетными и престижными иномарками, смартфонами и коммуникаторами, читалками электронных книг, mp3-плеерами, нетбуками, ноутбуками, ультрабуками, планшетными и настольными компьютерами, банкоматами, пластиковыми банковскими картами, бутиками, дорогими швейцарскими часами, бандитами, полицейскими и отдыхом в Испании, на Кипре и в Арабских Эмиратах.
Оратор, в последний раз взмахнув треухом, завершил свою пламенную речь. Провожаемый одобрительными криками, он сошёл с трибуны и затерялся в толпе, а на его место буквально взлетел очередной революционный вития. Журналист навел на него объектив мобильной камеры.
- Товарищ! - журналиста довольно грубо дёрнули за рукав куртки. - Документики ваши покажите! И разрешение на съёмку!
- Снимать на улице Конституцией не запрещено, - журналист раздражённо выдернул рукав из цепкого захвата неизвестного.
- А ну, прекращай снимать, плесень буржуазная! - неизвестный нахально схватил журналиста за плечо и развернул к себе.
- Да пошёл ты!.. - выкрикнул возмущённый журналист, отмахиваясь от навязчивого местного жителя.
- Народмил первого разряда Кривобабов, - хватаясь за револьвер, представился бдительный горожанин. - Руки вверх!
- Я - пресса! - торопливо скидывая руки над головой, жалким фальцетом воскликнул журналист. - Центральная!
- Откуда? - переспросил народмил первого разряда Кривобабов, отбирая у журналиста телефон.
- Из Москвы, - сказал журналист. - Удостоверение в кармане.
- В каком? - спросил Кривобабов.
- Во внутреннем. С правой стороны.
- Позвольте, - народмил, расстегнув на журналисте куртку, извлек бордовую книжку. - Тэк-с, посмотрим. Взаправду журналист. Руки опустите, товарищ. С какой целью, так сказать, прибыли?
- С целью написать статью. Осветить, так сказать, текущие события, - сказал журналист.
- Полезное начинание, - одобрил Кривобабов. - В каком ключе предполагаете освещать?
- Исключительно в позитивном, - успокоил народмила журналист.
- Разрешение имеется?
- На что?
- На освещение, так сказать, текущего момента, внешней и внутренней политики родимой рабоче-крестьянской власти.
- Нет, - честно повинился журналист. - Я предполагал, что Закон о средствах массовой информации и Конституция Российской Федерации гарантируют представителям свободной прессы и нашим уважаемым гражданам беспрепятственно получать и распространять общественно значимую информацию.
- Ошибаетесь, товарищ, - сказал народмил первого разряда Кривобабов и весь как-то подобрался, - на территории Перепихонской Советской Социалистической Республики действие вашей (народмил особо подчеркнул "вашей") буржуазной конституции, равно как и ваших буржуазных законов прекращено, полностью и безоговорочно. Правовой статус гражданина ПССР регулируется восстановленной Конституцией РСФСР 1978 года и вытекающими из неё законодательными актами.
- Простите, я не знал.
- Незнание закона не освобождает от ответственности, - назидательно изрёк Кривобабов, вроде бы случайно кладя руку на кобуру.
- Что же мне делать?
- По закону, - Кривобабов расстегнул клапан, - я должен вас задержать и препроводить в участковое отделение народной милиции для установления личности и дальнейшего разбирательства.
- Сколько? - понимающе осведомился журналист.
- Что вы, товарищ, - сказал Кривобабов, - народная милиция взяток не берёт. Пройдёмте.
- Куда?!
- Пройдёмте, пройдёмте, гражданин, - Кривобабов потащил револьвер из кобуры.
- Подчиняюсь грубому насилию. Но, предупреждаю, я буду жаловаться.
- Шагай вперёд, жалобщик, - народмил ткнул дулом в спину журналиста, задавая направление.
Они пересекли проезжую часть и свернули во двор.
- Стоять! - приказал Кривобабов. - Повернись!
Журналист послушно развернулся.
- Милиция взяток не берёт, - народмил убрал револьвер в кобуру, - и я... российскими рублями тоже взяток не беру. Предпочитаю брать деньгами в иностранной валюте.
- Доллары, фунты, евро?
- На ваше усмотрение, товарищ...
- Лучников. - подсказал журналист. - Сто пятьдесят устроит?
- Чего?
- Евро, разумеется.
- Не скупитесь, товарищ. Революция требует жертв. Каждодневно.
- Могу накинуть пятьдесят долларов сверху. Остальное - рубли и кредитные карточки. Конечно, если этой суммы недостаточно, я мог бы сходить в банк и обменять нужную сумму по курсу.