Севан
На трассе вдоль озера Севан стоят будки размером два на два метра - оттуда выскакивают молодцы, разводя классическим рыбацким жестом руки в стороны. Преувеличение: таких рыб в Севане за последнее тысячелетие не было. Изведенный теперь под корень знаменитый ишхан, уникальная севанская форель, в среднем весил граммов 300–500 (хотя известны многокилограммовые рекорды). Таков же давно запущенный в озеро и прижившийся здесь ладожский и чудской сиг.
Однако ассортимент в будках впечатляющий: крупный сиг по 4 доллара кило, по такой же цене большие раки, карась вдвое дешевле. За ишхан требуют по 30–35 долларов за кило; когда просишь показать, озираясь, бегут в придорожный лесок, вынимают из-под камней ящик, прикрытый листьями. "На лохов рассчитано", - доходчиво объясняет приятель, сопровождающий нас по Армении, Рубен Мангасарян. В Севане ишхана практически больше нет, его сюда привозят с рыбоводных заводов и выдают за дикий. Устраивают рыбалки для туристов, незаметно подкладывая спрятанного в лодке фермерского ишхана в сеть. Подлинный, дикорастущий ишхан ловится лишь в Иссык-Куле, куда его в свое время запустили. Хоть так. Вот она, глобализация: чтобы поесть настоящую армянскую форель, надо ехать в Киргизию.
Но ладно, сам Севан-то - в Армении. И для страны это все. При отсутствии полезных ископаемых, источник энергии - за счет ГЭС, построенных на перепадах рельефа: озеро расположено на высоте 1900 метров над уровнем моря, а Араратская долина - 800 метров.
Свет. Тепло. Пресная вода. Орошение полей. Еда.
В тяжелые 90-е армян спас Севан. Тогда по настояниям экологов на фоне Чернобыльской катастрофы остановили свою атомную станцию. Из-за азербайджанской топливной блокады встала главная ТЭЦ. А тут еще ударила засуха. В дело пошли мощности Севана. Так что озеро - стратегический резерв страны.
И он же, Севан, - объект зверского эксперимента. В наглой большевистской гордыне переустройства мира за двадцать лет начиная с конца 30-х понизили уровень Севана на 20 (двадцать!) метров. Была идея понизить и на сорок, чтобы больше оказалось освободившихся земель, на которых можно сеять. Спохватились в 50-е, почуяв катастрофу. Она и произошла.
Как рассказал нам директор Института гидроэкологии и ихтиологии Академии наук Борис Габриелян, самыми страшными были как раз 30-е, а потом - 70-е, когда из-за спуска озера встала всерьез угроза изничтожения Севана.
Заметно ухудшилось качество воды. Дно опасно приблизилось к поверхности, нарушился кислородный обмен, естественные процессы заболачивания, которые идут тысячелетиями, пошли за десятки лет. Господи, как же бездумно мыслили эти люди: нарисуем - будем жить. Обнажились нерестилища - ишхан стал исчезать. Тут же выросла цена на него. Выросла цена - увеличилось браконьерство. В 76-м вышел запрет на ловлю севанской форели, в 78-м ее занесли в Красную книгу. Поздно.
Но Севан - все для Армении еще и потому, что тут непреходящая драма не только природная. Живой театр человеческих судеб с задником нечеловеческой красоты - снежными пиками хребтов.
Северо-восточный берег озера - сплошь армянские беженцы из Азербайджана. В Варденисском районе - всего 36 деревень: в 34-х жили азербайджанцы, теперь они заселены нашедшими здесь убежище армянами.
В деревне Покр-Масрик тормозим у ужасающего дома: будто война прошла тут вчера: поваленный забор, покосившиеся стены, затянутые полиэтиленом окна. В доме вопят "Том и Джерри" - у телевизора Сусанна Арутюнян с тремя детьми: девяти, восьми и трех лет. Муж на работе, он пастух, получает по 150 драмов в месяц за овцу. В отаре - 300–400 голов. Тысяч пятьдесят драмов выходит - примерно 140 долларов в месяц. При своей пшенице и курах - жить можно. Отчего же не вкручены лампочки, не вставлены стекла, отчего Сусанна прилаживает руками оголенный провод электроплитки, при малолетних-то? Их семья поселилась тут в 89-м. Ответ один: обреченность. Точнее, настроенность на обреченность. Так проще. Кто-то виноват. На себе поставлен крест - двадцативосьмилетней Сусанной и тридцатитрехлетним Ашотом. Надежда на детей, на девятилетнюю Лусинэ. Она с выражением читает нам стихотворение Сильвы Капутикян о матери, которой помогают дети. Переводит соседка, пятнадцатилетняя красивая Анна: та не дождется окончания щколы, чтобы уехать в Ереван. Она тоже - из беженцев.
Трагедия первой гражданской войны на территории СССР. После полилась кровь грузин и абхазов, осетин и ингушей, киргизов и узбеков, таджиков и таджиков, чеченцев и русских, чеченцев и чеченцев. А началось в 1988 году в Карабахе.
В соседнем селе Арегуни живут бедновато. Местный начальник жалуется (это мы слышали и во многих других местах), что международные фонды развратили помощью, народ разучился работать. Опять плохо…
Но вот совсем другие - Рубен и Рена Манукяны. Две коровы, четыре бычка, два теленка, свиньи, куры. Не богачи, у богачей - по две машины, по два десятка коров. В горной Армении состоятельность не оценивается землей: "Здесь двадцать гектаров - хуже, чем двадцать соток в Араратской долине". У Рубена и Рены двое детей, старший уже просит компьютер. В Арегуни пока ни одного компьютера нет. Рубен сам никуда не собирается, но точно знает, что детям тут оставаться нельзя - надо в Ереван.
Сияет свежей покраской арегунская школа, отремонтированная на деньги студентов-армян Лос-Анджелеса. Висит стенгазета, выпущенная ко Дню Победы, который в Армении празднуется особо, потому что 9 мая 1992 года армянские войска взяли Шушу в Карабахе. Рядом стенд: девушки, погибшие в войне с Азербайджаном, - одна держит винтовку с оптическим прицелом, экс-чемпионка СССР по стрельбе. Для поколений армян понятие "война" означает - карабахская. Но этот выпуск стенгазеты только о Великой Отечественной, хотя главная иллюстрация - почему-то кадр с Петрухой из "Белого солнца пустыни". Непонятно, но Восток - дело тонкое.
Уезжая, притормаживаем, чтобы сфотографировать сценку: мужчины под вывеской "Бензин", а рядом - оседланная лошадь. Мужики не смущаются, но спрашивают: в чем интерес? Да вот, сочетание коня и бензина. Общий громовой хохот: столько лет не замечали. "Бензин" написано по-русски.
Школа в Цовагюхе (4 тысячи жителей). Урок русского языка, проходят деепричастия. В классе холодно: высокогорье, отопления нет. Девочка в пальто пишет: "Я ошибся, приняв людей, сидевших вокруг костра, за взрослых". В углу - распятие, рядом - маршал Баграмян в орденах. В окне справа - снежные вершины, слева - севанская гладь. "Я, глядя на бесчисленные золотые звезды, чувствовал бег земли". У двери плакат "Гении мысли": нарисованные цветными фломастерами Сократ, Платон, Аристотель - в желтых и синих хитонах, они бы страшно удивились. "Бабушка, кончив плясать, села на свое место".
Учительницу на русский манер называют по имени-отчеству - Карина Вагановна. Остальных учителей - по фамилии с приставлением либо "господина", либо "товарища": как где принято. (Отчество в стране странным образом удержалось в обращении к врачам, независимо от национальности.) Русских школ в Армении нет, есть отдельные классы в армянских школах, однако язык все учат со 2-го класса по 11-й. В селах по-русски говорят плохо, но охотно: пожалуй, только здесь да еще в Средней Азии (не везде) осталась искренняя приветливость по отношению к бывшему Старшему Брату. Ответственные вещи - на двух языках. "Кофемолка" - окошко в подворотне, где продают и мелют кофе. В селах "Пракат посуда" - на большие торжества своей утвари не хватает, берут у соседей взаймы. В обиходе русско-советские названия переименованных обратно городов: Ленинакан (Гюмри), Кировакан (Ванадзор), Красносельск (Чамбарак). Исключительно по-русски представлено по всей стране автодело: "вулканизация", "балансировка", "мойка", "автозапчасти". В обиходном городском языке из иностранных закрепились "Merci" и "Пока". Раззудись, лингвист-социолог!
На юго-западном берегу Севана - Норатус: сильнейшее потрясение всей армянской поездки. Поле хачкаров. Надгробья Средневековья: семьсот вертикальных, высотой метра полтора, плоских камней с орнаментом и рисунком. Непременно - изображение креста, откуда и название: хач - крест, кар - камень. Есть рельефные сцены еды, пахоты, свадьбы. Похоже на древнегреческое кладбище Керамик в Афинах, только больше, шире, вольнее.
Не так уж много выпадало мне в жизни зрелищ такой волшебной прелести: в золотистых лучах заката сотни покрытых золотистым мхом базальтовых хачкаров на зеленой траве, в которой пасется отара овец.
Старик Гайк с посохом спокойно позирует Максимишину. Спрашивает: "О'кей?" - и, услышав ответ по-русски, расплывается: "Здесь всегда иностранцы, а ты садись, по-русски поговорим". Откуда ни возьмись, появляется пятнадцатилетний Алик, без которого мы не поняли бы и половины в рисунках хачкаров: готовый гид - профессионал. Знаний - на опытного взрослого, русский язык - младенческий. Спасибо, с нами Рубен.
В Норатусе останавливаемся в гостинице "Оджах" ("Очаг") - с кавказской, скромно говоря, сомнительной роскошью: колонны, позолота, статуи. Но обходится все в 35 долларов на троих - по комнате на каждого. Портье Сюзанна приносит кофе, слушает, как мы восхищаемся хачкарами, и спрашивает: "Это то кладбище, о котором все говорят? Я не была". Сюзанна тут двенадцать лет. Нормально? Нормально, наверное. Провести блиц-опрос москвичей - кто никогда не бывал в Третьяковке: оторопь обеспечена. А сервис - душевный. "Когда завтрак? - В семь тридцать. - Хорошо, я не поеду домой ночевать, останусь тут". На завтрак, помимо кофе, сыра, зелени, варенья, Сюзанна приносит крутые яйца со свежим тархуном, завернутые с кусочком взбитого масла в горячий лаваш. Кто думает, что знает вкус в яйцах, - пусть попробует и покается.
Норатус - Новый Дом. Имеется в виду дом для беженцев из Западной Армении - от геноцида в начале хх века. Сюзанна бежала в конце того же века из Азербайджана.
Норатус - большое село, однако, как и в Цовагюхе, - ни клуба, ни дискотеки. Молодежь бродит вечером взад-вперед, на опытный взгляд, даже и не пьет вроде - так общается, всухую.
С утра ищем рыболовный промысел. Едем к Севану, в заболоченном прибрежье увязаем намертво. Рыбаки приходят на помощь, унизительно вытягивая "Волгой" наш джип, по-своему приободряют: "Если бы поехали совсем чуть влево, попадали в яму от экскаватора, там весь джип с головой в воду". Спрашиваем: "И что тогда?" С лучезарной улыбкой и пожатием широкими плечами: "Нэизвестно".
Идем в море (озеро Севан все местные так и называют - море) на рыбную ловлю вместе с артелью: строго говоря, это просто группа соседей и родственников. С лодки забрасывается сеть, описывается круг, и мы вместе со всеми тянем сеть на песчаную косу. Идет карась - добротный, в две ладони.
Вообще-то карась попал в Севан случайно. Хрестоматийный советский бардак: перепутали живорыбные цистерны и выпустили сюда не ту рыбу. Обладающий огромной жизненной силой карась бешено расплодился и стал в Севане главным. Так же попал в озеро и рак. Сейчас только эти два вида - промысловые. Карась довольно вкусный, но не чета, конечно, пятнистому красавцу - уникальному ишхану.
Арам везет улов на рынок, я с ним, прочие остаются у фанерной бытовки готовить обед. Рынок - условный: у обочины пять-шесть машин со свежим уловом, к ним подъезжают перекупщики. Нашего карася берут ереванцы, а мы по пути обратно заезжаем к Араму домой.
Черт его знает, что я воображал себе, впервые собираясь в Армению. Что-то вроде знакомого мне Кавказа. Ничего подобного. Своеобразно, "на любителя", красивые (скорее с намеком на прошедшую красоту) деревни увидал только в районе Чамбарака, к северу от озера. А так - и на юге и на северо- западе - бетонное единообразие. У Арама при зажиточном доме - ни травинки. Ни желания завести травинку. Маленькая дочка бродит по безрадостному двору, ступая по навозу туфельками на высоких каблуках с золочеными пряжками.
Пока Арам собирает шампуры, его жена выставляет на крыльцо газовый баллон и варит мужчинам кофе. Для меня из дома выносится полированный, с ворсистым сиденьем, стул.
Спрашиваю, зачем вода в медных чанах по краям двора, - оказывается, для купания и стирки: вода греется на солнце, к вечеру - горячая. Господи, жизнь на земле, натуральная, без книжек!
Когда, взяв в магазине водки "Ашвар" и для меня белого вина "Харджи", возвращаемся на озеро, там вовсю жарят карасей на углях, варят раков, ждут нас. Через полчаса заводятся обычные на всех широтах застольные разговоры: еда, дети, национальности.
"Ервеи, а что ервеи - хороший народ. У нас тут был ервей - и выпить, и все. Директор магазина, Рафаила звали". Бывший городской житель Армен, брат Арама, вдруг вскидывается: "Подожди, у евреев тоже был геноцид, я знаю, да?" Ага, Армен, был. То, что он был у вас, - известно. А в Ереване - очень заметно: не припомню мемориального комплекса такой трогательности, сдержанности, величия и гордости. У армян долгая историческая память. Геноцид 1915 года переживается как вчерашнее событие. Всеми.
Приезжает на раздолбанной белой "Волге" Вильгельм по кличке Слепой, по-армянски Кор. "Отец маме засадил, когда я в ней уже был, и прямо в глаз попал". Все привычно хохочут, поглядывая на гостей. Гости, проявляя понимание, хохочут тоже. Кор Вильгельм, потчуя нас, делится жизненным опытом, упирая на экологию: "Человек должен пытаться. Если не пытается - умирает. А что в городе пытаются? Одни консервы!"
Арам пьянеет сильнее других. Может, оттого, что у него сын пропал в Карабахе. Уже годы - никаких известий. Он недоволен текущей политикой: "В Армении все купивают. Кто много денег - все купивают. Но если приедут сюда - всех убиваю". Никаких сомнений, Арам, никаких сомнений.
Северо-восточный берег Севана живописнее юго-западного - из-за зарослей невысоких пушистых сосен, вроде крымских или шотландских. Неподалеку от Шоржи - вдруг отличная гостиница европейского класса. При ней - ресторан "Заназан", в переводе "Разнообразный". Мы разнообразим его еще больше, принеся на кухню мешок карасей, выданный нам рыбаками в Норатусе: половина вам, половина нам, готовка - ваша. За ужином с варенной в овощах и жаренной на гриле рыбой, с недурным белым вином из винограда воскехат (производитель - "Клуб погреб Ноя", без Ноя никак) обсуждаем туристическое будущее Севана. Идей полно, и мы с Максимишиным уговариваем Рубена открыть бизнес: трехдневный тур вокруг озера, с экскурсией по хачкарам, рыбалкой, конными прогулками в горы и гастрономическими радостями: день сига, день рака, день карася. Вот только дорогу надо проложить нормальную - всего-то 200 километров по периметру Севана. Практичный Рубен произносит слово, понятное во всех странах бывшей империи: "А откат?"
Сейчас туристы есть, но немного. Впрочем, при нас поселилась группа из Польши. А на стенде возле стойки портье, среди буклетов, я увидел, глазам своим не веря, книгу на латышском языке - Daina Avotina, "Kapteina Jeka milestiba" (Дайна Авотыня, "Любовь капитана Иека"). "Откуда? - Кто-то из гостей оставил, это по-фински". Да нет, ребята, это с моей малой родины. "Возьмите себе, если хотите". Вот она, империя: русский литератор, живущий в Праге гражданин США, читает в Армении латышскую книгу, считающуюся финской. Многослойная шизофрения. Прямой путь в дурдом. Я не рискнул. Латвийские земляки, соберетесь на Севан - книжек не берите: здесь найдется что почитать!
На дороге знакомимся с Гукасом Адамяном, 80-летним сторожем двух пансионатов. Сильно сказано: каждый пансионат - два-три домика у воды, где за 5 тысяч драмов (14 долларов) комната на двоих с туалетом и телевизором. Нынче не сезон, Гукасу скучно, он варит нам кофе, показывает спрятанное под одеялом ружье 16-го калибра, достает восьмиструнный саз из тутового дерева, на гриф для красоты насажена красная крышечка от водки Sovetik. Гукас играет азербайджанские, потом армянские мелодии и для нас - фантазию на тему "Катюши". Он тоже беженец - из Арцвашена, армянского анклава в Азербайджане: "Мы там с ними жили хорошо, все плакали, как мы уезжали". Сюда пришел в 89-м, как Сусанна и Ашот из Покр-Масрика, но все у него по-другому. В прежней жизни был буфетчиком в ресторане, здесь сделался крестьянином: в семье и дойных коров, 20 овец, лошадь, грузовик "Урал", холодильник в подвале на тонну продуктов.
Откуда наколка с якорем, спрашиваем. Старик рассказывает, что служил на флоте, Балтийском. "Я из Риги", - говорю. И вдруг Гукас, одно время бывший поваром в рижском нахимовском училище на бульваре Кронвальда, извлекает из памяти нечто шестидесятилетней давности: Runa Riga. Pareizs laiks… - "Говорит Рига. Точное время…" Вот бы сюда тех, кто забыл в гостинице "Любовь капитана Иека". В двадцати метрах плещется Севан, пронзительно сияют снежные горы: широка страна…
Отказываемся от предложенного Гукасом супа из крапивы с картошкой: нас ждет обед в ресторане "У Аго". По-разному живут у Севана.
Аго Овсепян только десять лет ресторатор, а так всю жизнь проработал парикмахером в городишке Севан, бывшей Еленовке, где в конце XIX века жил мой прадед-молоканин, Алексей Петрович Семенов. Оттуда его сын, мой дед Михаил, уехал в Туркмению - там родилась моя мать. Но о поисках корней, о невероятных армянских русских - в следующий раз.
Заведение Аго работает в основном на Ереван. Для севанцев дороговато, объясняет Анна, жена Аго: доступно только местной элите - мэру, начальнику милиции, владельцам сахарного и мукомольного заводов. Зато из столицы приезжают на шашлык из сига, на рыбные котлеты, на кебаб из раков, который мне не забыть даже в неизбежном будущем маразме. Килограмм отборных раковых шеек, двести граммов свиного сала и луковица перемалываются, смесь насаживается на шампур и жарится на углях. Кто не пробовал - пусть и не пытается вообразить это блаженство.
Ресторан "У Аго" устроен как большинство армянских заведений: есть общий зал, но главное - кабинеты на компании от четырех до двадцати человек. В ресторан приходят не себя показать и людей посмотреть, а вкусно посидеть со своими. Аго заглядывает к нам с коньяком "Ахтамар" и шоколадным набором Grand, Candy. Уважение довершается совместными фотографиями под картиной с редким сюжетом: прихотливо изогнувшаяся Мадонна с Младенцем лет четырех, рядом мальчик Иоанн Предтеча, уже со звериной шкурой на чреслах.
В ста метрах от ресторана - обзорная вышка в виде трамплина. Сумеречная архитектурная мысль 60-х: ничего отсюда обозреть не удается. Кроме полуострова, который по сей день называют Островом (полустровом он стал при обмелении озера) - самое знаменитое место на Севане.
Два храма IX века. Когда Мандельштам писал про Армению: "плечьми осьмигранными дышишь мужицких бычачьих церквей" - это про них. Он видел, конечно, и другие старинные церкви: они все приземистые, простонародные, с острыми куполами на восьмигранных барабанах - но на Острове Мандельштам прожил несколько недель в 1930 году, и именно они, несомненно, запечатлелись в его памяти. Тогда тут был Дом писателей, как и сейчас (теперь еще и дача президента страны). История Дома - история советской Армении. В 1931 году такую же немыслимо прекрасную и такую же старую церковь внизу, у воды, снесли, чтобы из этих камней возвести новый писательский приют. Но ведь и его нет: вместо него страшное убожище 60-х - нечто бетонное, устремленное в светлое никуда.
Никуда никогда не наступало. На волшебном Севане это чувствуешь сильнее - как всегда бывает в таких мифологических дивных местах.