Иэн Макьюэн - один из "правящею триумвирата" современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), лауреат Букеровской премии за роман "Амстердам".
В своих ранних рассказах (а больше Макьюэн к короткой форме не возвращался, сосредоточившись на романах) автор демонстрирует широкий спектр стилистических экспериментов. "Это была для меня своего рода лаборатория, - говорил он в интервью, - способ опробовать различные регистры, найти себя как писателя". Умело балансируя на грани между возвышенным и макабрическим, он демонстрирует нам постапокалиптический Лондон и любимую обезьяну популярной писательницы, бизнесмена, воспылавшего страстью к портновскому манекену, и отца, ревнующего дочь-подростка к ее подруге-карлице…
Впервые на русском.
Содержание:
Порнография 1
Раздумья обезьяны-альфонса 4
Два фрагмента: март 199… 7
Суббота 7
Воскресенье 9
Кончить разом и умереть 11
Меж сбитых простыней 14
Туда-сюда 17
Психополис 19
Примечания 24
Иэн Макьюэн
Меж сбитых простыней
Посвящается Вику Сэйджу
Порнография
Через рынок Сохо О'Бирн прошел к магазину брата на Брюэр-стрит. Гарольд сидел на устроенном в углу помосте и сквозь толстенные стекла очков наблюдал за горсткой покупателей, листавших журналы. Ростом около пяти футов, он носил ботинки с набойками. До поступления к нему на службу О'Бирн звал брата Коротышкой. Миниатюрный приемник хрипел подробностями дневных скачек.
- А, наш блудный братец… - процедил Гарольд. Его увеличенные линзами глаза мигали на каждой согласной, - Журналы для продажи, господа! - прикрикнул он, глядя через плечо О’Бирна.
Покупатели беспокойно завозились, точно их потревожили во сне. Один человек вернул журнал на место и поспешно вышел из магазина.
- Где тебя носило? - уже тише спросил Гарольд.
Он сошел с помоста и, надевая пальто, в ожидании ответа сверлил О’Бирна взглядом. Коротышка. Младше на десять лет, О’Бирн терпеть не мог везунчика брата, но сейчас, как ни странно, хотел его одобрения.
- К врачу записывался, - негромко сказал он, - Я триппер подцепил.
Гарольд просветлел и шутливо ткнул его в плечо.
- Так тебе и надо! - наигранно хохотнул он.
Еще один покупатель бочком выбрался из магазина. У дверей Гарольд обернулся:
- Вернусь к пяти.
О’Бирн улыбнулся и, зацепив большие пальцы за карманы джинсов, неспешно приблизился к кучке покупателей.
- Вам помочь, джентльмены? Журналы для продажи.
Покупатели брызнули, точно всполошенные куры, и внезапно он остался в магазине один.
Толстуха лет за пятьдесят в одних трусах и респираторе стояла на фоне пластиковой душевой шторы, безвольно уронив руку с дымящейся сигаретой. Супруга месяца. С тех пор как обзавелись респираторами и подстелили толстую клеенку, писала Дж. Н. из Андовера, мы горя не знаем. О’Бирн покрутил настройку и выключил радио. Перелистав журнал, он остановился на разделе писем. Необрезанный девственник, которому в мае исполнялось сорок два, никогда не мыл член и теперь не отваживался залупить головку, страшась того, что предстанет его взору. Его мучили кошмары с червями. О'Бирн рассмеялся и скрестил ноги. Потом отложил журнал, включил и тотчас выключил приемник, поймав бессмысленный обрывок фразы. Затем прошелся по магазину, подравнивая журналы на стойках. Постоял у двери, глядя на мокрую улицу, испещренную цветными полосами от отделанного пластиком пассажа. После чего взошел на Гарольдов помост и сделал два звонка в больницу, первый Люси. Оказалось, сестра Дрю занята и не может подойти к телефону. О’Бирн оставил сообщение: нынче повидаться никак не выйдет, он перезвонит завтра. Потом снова набрал больничный коммутатор и спросил практикантку Шеперд из детского отделения.
- Привет, это я, - сказал О’Бирн, когда Паулина взяла трубку.
Он потянулся и привалился к стене. Однажды тихоня Паулина расплакалась на фильме о бабочках, погибавших от пестицидов; она хотела спасти О’Бирна своей любовью. Сейчас она рассмеялась:
- Я звонила тебе все утро. Брат передал?
- Вот что, приду около восьми, - сказал О’Бирн и повесил трубку.
Гарольд появился лишь в седьмом часу; О’Бирн чуть не уснул, положив голову на руки. Покупателей не было. Он продал всего один экземпляр "Американской стервы".
- У америкашек отличные журналы, - сказал Гарольд, забирая из кассы пятнадцать фунтов и горсть серебра.
Он был в новом кожаном пиджаке. О’Бирн уважительно пощупал обновку.
- Семьдесят пять монет, - сверкнул очками Гарольд, перед сферическим зеркалом застегивая пиджак.
- Хорош, - одобрил О’Бирн.
- Офигенно хорош, - Гарольд стал закрывать магазин. - По средам всегда негусто. - Он грустно вздохнул и включил сигнализацию, - В среду полный пиздец.
- Не говори, бля, - согласился О’Бирн, в зеркале изучая угревую сыпь вокруг рта.
Он снимал комнату в доме Гарольда, приютившемся у подножья телебашни. Домой шли молча. Время от времени Гарольд искоса поглядывал в темные витрины магазинов, любуясь своим отражением, облаченным в новый пиджак. Коротышка.
- Не холодит? - спросил О’Бирн.
Ответа не последовало.
Вскоре они поравнялись с пивной; Гарольд втолкнул его в промозглое и безлюдное заведение.
- Угощаю, раз уж тебя наградили триппером, - сказал он.
Трактирщик расслышал и с интересом воззрился на О’Бирна. Они опрокинули по три стаканчика виски; О’Бирн оплатил четвертый заход, и Гарольд сказал:
- Кстати, звонила одна из медичек, с которыми ты валандаешься.
О'Бирн кивнул и отер губы.
- Неплохо ты устроился, - помолчав, добавил Гарольд.
- Угу, - снова кивнул О’Бирн.
Пиджак сиял и скрипел, когда Гарольд поднимал стакан. О’Бирн не собирался ничего рассказывать. Он хлопнул в ладоши и, глядя мимо брата на пустой бар, повторил:
- Угу.
- Интересовалась, куда ты пропал, - не отставал Гарольд.
- Да уж, - буркнул О’Бирн и ухмыльнулся.
Паулина, низенькая молчунья с большими настороженными зелеными глазами на бескровно-бледном лице, перечеркнутом густой черной челкой, снимала маленькую сырую квартиру на паях с секретаршей, которой никогда не было дома. Слегка пьяный, О’Бирн появился в одиннадцатом часу и пожелал принять ванну, дабы изгнать гнилостный душок, с недавних пор исходивший от его рук. Устроившись на невысокой табуретке, Паулина смотрела, как он блаженствует. Раз она подалась вперед и коснулась его тела там, где оно выступало из воды. О’Бирн закрыл глаза и вытянул руки; в тишине слышалось лишь угасающее шипенье бака. Паулина тихо встала и пошла в спальню за чистым полотенцем; О’Бирн не заметил ни ее ухода, ни возвращения. Паулина вновь села и взъерошила его мокрые спутанные волосы.
- Ужин пропал, - безропотно сказала она.
Капли пота собирались в уголках глаз О’Бирна и скатывались вдоль носа, точно слезы. Паулина положила руку ему на коленку, высунувшуюся из серой воды.
На холодных стенах скапливались водяные капли; проходили бессмысленные минуты.
- Наплевать, дорогуша, - ответил О’Бирн, вылезая из воды.
Паулина отправилась за пивом и пиццей, а он улегся в ее крохотной спальне. Прошло десять минут. Бегло осмотрев свой чистый, но опухший член, О’Бирн оделся и вяло побродил по гостиной. В маленьком собрании книг его ничто не заинтересовало. Журналов не было. В поисках выпивки он прошел в кухню. Там нашелся лишь пережаренный мясной пирог. Отковыривая пригоревшую корочку, О’Бирн пролистал иллюстрированный календарь. Закончив просмотр, он вспомнил, что ждет Паулину, и глянул на часы. Ее не было уже с полчаса. О’Бирн вскочил, уронив стул. В гостиной он помешкал, но затем решительно вышел из квартиры и захлопнул дверь. О’Бирн ринулся вниз по лестнице, боясь встретить ее теперь, когда надумал уйти. Но слегка запыхавшаяся Паулина была уже на середине второго пролета, в охапке она держала бутылки и свертки в фольге.
- Куда пропала-то? - буркнул О’Бирн.
Неловко выглядывая из-за покупок, Паулина стояла на пару ступенек ниже, в сумраке сверкали фольга и белки ее глаз.
- Соседний магазин закрыт. Пришлось бежать в дальний… Извини.
Они помолчали. О’Бирн был не голоден. Ему хотелось уйти. Он сунул большие пальцы за пояс джинсов, вскинул голову к неразличимому потолку, затем взглянул на ожидавшую подругу и наконец сказал:
- Я чуть не ушел.
Протискиваясь мимо него, Паулина шепнула:
- Глупенький.
О’Бирн развернулся и последовал за ней, чувствуя себя обманутым.
В кухне он привалился к дверному косяку, Паулина подняла стул. Мотнув головой, О’Бирн дал понять, что не желает еды, которую она раскладывала по тарелкам. Девушка налила ему пива и присела на корточки, собирая с пола горелые крошки. Они перешли в гостиную. О’Бирн тянул пиво, она медленно ела, оба молчали. Покончив с пивом, он взял ее за коленку. Паулина не шелохнулась.
- Ну что с тобой такое? - бодро спросил О’Бирн.
- Ничего, - ответила она.
Переполняясь раздражением, он придвинулся ближе, покровительственно уложил руки ей на плечи и проговорил громким шепотом:
- Знаешь что, давай-ка баиньки.
Паулина резко встала и ушла в спальню. Сцепив руки на затылке, О’Бирн слушал, как она раздевается; потом скрипнула кровать. Он встал и без всякого желания вошел в комнату.
Паулина лежала на спине; О’Бирн быстро разделся и лег рядом. Обычно подруга ластилась, сейчас же не шевельнулась. Он собрался погладить ее по плечу, но тяжело уронил уже поднятую руку. Они лежали в сгущавшемся молчании; наконец О’Бирн решил дать ей последний шанс: натужно закряхтев, он приподнялся на локте и навис над ее лицом. Ее набрякшие слезами глаза смотрели в сторону.
- Ну в чем дело-то? - с унылой покорностью пробубнил он.
Ее взгляд чуть сдвинулся и остановился на нем.
- В тебе, - просто сказала она.
О’Бирн отвалился и, помолчав, угрожающе буркнул:
- Понятно.
Затем перебрался через нее и слез с кровати.
- Что ж, ладно…
Затянув узлы на шнурках, он искал свою рубашку.
Паулина отвернулась. Однако в гостиной его нагнал ее взметнувшийся плач, просивший не уходить. О’Бирн оглянулся: в дверном проеме спальни белела одетая в холщовую сорочку фигура, которая вдруг в рваном стробоскопическом ритме словно перенеслась по воздуху и ткнулась ему в грудь, кусая пальцы и мотая головой. Он усмехнулся и обнял ее за плечи. Его окатило волной всепрощения. В обнимку они вернулись в спальню. О’Бирн снова разделся и лег, Паулина пристроилась на его плече.
- Поди знай, что творится в твоей голове, - сказал он и, совершенно успокоенный этой мыслью, заснул.
Через полчаса он пробудился. Паулина, измотанная неделей двенадцатичасовых смен, крепко спала. О’Бирн тихонько ее пихнул.
- Эй! - позвал он и толкнул сильнее.
Мерное посапывание сбилось, Паулина шевельнулась, и он произнес, подражая реплике из какого-то фильма:
- Слышь, мы еще кое-что не сделали…
Гарольд был взбудоражен. Когда в середине следующего дня О’Бирн пришел в магазин, брат схватил его за руку, размахивая листком бумаги.
- Я все подсчитал! - почти кричал он, - Теперь я знаю, что делать с этой лавкой.
- Угу, - вяло ответил О’Бирн и принялся чесать глаза; он скреб их, пока невыносимый зуд не сменился терпимой болью.
Гарольд потер розовые ладошки и торопливо пояснил:
- Возьмусь за "Американские звезды". Утром я говорил по телефону с их агентом, через полчаса он будет здесь. К едрене фене все эти письма про "отлить ей в манду". Хочу взять весь ассортимент "Флорентийского дома" по четыре с полтиной за штуку.
Слоняясь по магазину, О’Бирн примерил братов пиджак, висевший на стуле. Разумеется, он был маловат.
- Я буду называться "Трансатлантическая книга", - не унимался Гарольд.
О’Бирн бросил пиджак на стул. Кожан соскользнул на пол и съежился, точно сдутый воздушный мешок какой-то рептилии. Не смолкавший Гарольд его поднял.
- Если торговать исключительно флорентийской продукцией, мне дадут особую скидку и еще… - он хихикнул, - оплатят установку неоновой, бля, вывески.
- Сколько ты сбагрил надувных баб? - перебил его О’Бирн, опускаясь на стул. - В подвале еще двадцать пять этих сволочных блядей.
Гарольд разливал виски.
- Агент будет здесь через полчаса, - повторил он, протянув брату стакан.
- Да хрен-то с ним, - О’Бирн сделал глоток.
- Возьми фургон и валяй в Норбери, надо сегодня же забрать партию. Не хочу оттягивать.
О’Бирн угрюмо потягивал виски, Гарольд насвистывал, хлопоча в магазине. Вошел мужчина и купил журнал.
- Видишь, он взял английский, - кисло сказал О’Бирн, хотя покупатель еще разглядывал презервативы с усиками.
Мужчина испуганно дернулся и вышел.
Гарольд присел перед братом на корточки и заговорил как человек, растолковывающий несмышленышу, что такое совокупление:
- Что я сейчас имею? Сорок процентов от семидесяти пяти пенсов. Тридцать пенни. Тридцать сраных пенни. С "Флорентийским домом" я буду иметь пятьдесят процентов от четырех с полтиной. Вот это… - он шлепнул О’Бирна по коленке, - я и называю бизнесом.
О’Бирн покрутил перед ним пустой стакан и терпеливо дождался, когда его снова наполнят… Коротышка.
Склад "Флорентийского дома" занимал бывшую церковь, что стояла на неширокой уступчатой улочке. О’Бирн вошел через паперть. Контора и приемная с грубо оштукатуренными стенами расположились в западном крыле храма. Стоявшая в приемной купель служила большой пепельницей. В конторе никого не было, кроме пожилой дамы с голубыми волосами, которая печатала на машинке. Вначале она проигнорировала стук в раздвижное окно, но затем поднялась и отодвинула стеклянную панель. Взяв бланк заказа, она посмотрела на О’Бирна с нескрываемой неприязнью.
- Подождите там, - буркнула дама.
Насвистывая бесконечную мелодию, О’Бирн рассеянно отбил вокруг купели чечетку и причесался. Внезапно рядом возник ссохшийся мужичок в бурой куртке и с пюпитром под мышкой.
- "Трансатлантическая книга"? - спросил он.
О’Бирн дернул плечом и последовал за ним. Они медленно продвигались по боковому приделу, уставленному сборными стальными полками: заложив руки за спину, О’Бирн шел чуть впереди, старик толкал большую тележку. Кладовщик то и дело останавливался и, раздраженно пыхтя, снимал с полок толстые пачки журналов. Тележка наполнялась. Пыхтенье старика хриплым эхом разносилось по церкви. В конце первого придела он сел на тележку, устроившись между ровно уложенных пачек, закашлялся и долго отхаркивал в бумажный платок. Потом аккуратно сложил его и вместе с чудовищно зеленой мокротой спрятал обратно в карман.
- Слышь, ты помоложе, - сказал он, - Давай кати.
- Сам на хрен кати, - ответил О’Бирн. - Твоя работа.
Угостив старика сигаретой, он поднес ему огонь и кивнул на полки:
- Есть что почитать.
Тот сердито фыркнул:
- Сплошная гадость. Запретить бы к черту.
Они двинулись дальше. На выходе, подписывая счет, О’Бирн спросил:
- Кого нынче дрючишь? Мадам из конторы?
Кладовщик развеселился. Его дребезжащий смех, похожий на треньканье колокольчика, перешел в новый приступ кашля. Старик привалился к стене и, отдышавшись, многозначительно подмигнул слезящимся глазом. Но О’Бирн уже отвернулся и катил тележку к фургону.
Люси была на десять лет старше Паулины и чуть пухлее. Зато жила в большой удобной квартире. Она была медсестрой, тогда как Паулина всего лишь стажирующейся сиделкой. Друг о друге они не знали. Когда Люси открыла дверь, О’Бирн отвесил дурашливый поклон, щелкнул каблуками и преподнес ей купленный в метро букет.
- Предложение мира? - высокомерно спросила Люси, забирая бледно-желтые нарциссы.
Они прошли в спальню и сели на кровать. О’Бирн небрежно провел рукой по ее ляжке. Люси отбросила его руку.
- Отстань. Где пропадал три дня?
О’Бирн сам еле вспомнил. Два вечера он провел с Паулиной, один - в пивной с приятелями брата.
- Да так… с Гарольдом допоздна работали. - Он с наслаждением опрокинулся на розовое покрывало. - Переделываем магазин… и все такое.
- Сортируете похабные журнальчики! - визгливо рассмеялась Люси.
О’Бирн сел и скинул ботинки.
- Не начинай.
Слава богу, с оправданиями было покончено.
Люси нагнулась и подобрала его ботинки.
- Будешь так снимать, изуродуешь задники, - деловито сказала она.
Они разделись. Свою одежду Люси аккуратно повесила в шкаф и, обернувшись к полуголому любовнику, брезгливо сморщила нос:
- Это от тебя воняет?
Обиженный кавалер огрызнулся:
- Сейчас ванну приму.
Размешивая рукой воду, Люси перекрикивала рев кранов:
- Принес бы свои шмотки, я бы простирнула. - Она зацепила пальцем резинку его трусов. - Снимай, к утру высохнут.
В наигранной ласке О’Бирн перехватил ее руку.
- Нет, не надо! - поспешно прокричал он, - Утром чистые надел, правда!
Люси шутливо пыталась сдернуть с него трусы. Оба елозили по полу ванной, Люси визгливо смеялась, О’Бирн возбужденно пыхтел, но не сдавался.
Наконец Люси накинула халат и вышла. Было слышно, как она возится в кухне. О’Бирн сел в ванну и замыл на трусах ярко-зеленые пятна. Когда Люси вернулась, подштанники сохли на батарее.
- Может, примеришь? - из ванны спросил О’Бирн.
- Я к тебе, - Люси сняла халат.
- Прошу, располагайтесь, - улыбнулся О’Бирн.
Он потеснился, и Люси влезла в серую воду.
О’Бирн лежал навзничь на чистых белых простынях, а Люси уселась ему на живот, точно огромная гнездовая птица. Иных способов она не признавала, о чем уведомила еще в начале их отношений: "Командую я". "Это мы еще посмотрим", - ответил О’Бирн. Ему претила жуткая мысль о подневольном наслаждении, какое получали убогие из Гарольдовых журналов. Люси говорила отрывистым тоном, которым общалась со строптивыми пациентами: "Не нравится - больше не приходи". Незаметно О’Бирн проникся ее прихотями. Она не просто желала быть сверху, по требовала, чтобы он не двигался. "Еще раз шевельнешься, получишь", - однажды предупредила она. По привычке О’Бирн воткнул глубже и тотчас огреб пощечины, вылетевшие, точно змеиный язык. В тот же миг Люси кончила и повалилась на постель, заходясь то ли в рыданьях, то ли в смехе. "Чертова извращенка!" - угрюмо рявкнул О’Бирн, уходя с покрасневшей и опухшей щекой.