В молодые годы Аврелия не сильно над этим размышляла, ей, в общем-то, было плевать на пропадавшего в лагерях отца-диссидента. Но однажды она убедилась, что дело тут не в равнодушии отца, а в том, что он любил ее такой, какой она была, а не - какой (теоретически) могла бы быть. Отец понимал, что судьба сильнее человека и, более того, различал "людей судьбы", которых не сказать, чтобы было много, и "людей без судьбы", которых было без числа. "Люди судьбы", должно быть, представлялись ему инструментами, с помощью которых высшие силы пытались исправить протекающий мир-сортир. "Люди без судьбы" - сбегающей вниз по фаянсовой глади водой, бесследно исчезающей в сливной трубе. Он любил дочь, пусть даже во вторую, безоговорочно пропускающую судьбу вперед, очередь.
Аврелия вспомнила, как много лет назад (она тогда училась на первом курсе в институте) решила "развести" на немалую по тем временам сумму - две тысячи долларов - одного своего, в общем-то, случайного, поклонника. Поклонник был старше ее на двадцать лет, не отличался уверенной потенцией (каждый раз Аврелии приходилось вдохновенно трудиться, чтобы привести его вялое "орудие" в надлежащее состояние), но самое главное - был недопустимо заторможен насчет подарков. Аврелия встречалась с ним уже больше месяца, но дальше тощих букетов и посиделок за чашкой кофе дело не двигалось.
Укропчик тогда только начинала карьеру "менеджера торгового зала" в ювелирном салоне "Bvlgari".
Аврелия рассудила, что хватит поклоннику (он работал в каком-то совместном предприятии, так что деньжата должны были водиться) "включать дурака", и - после мучительных двухнедельных переговоров - согласовала с ним "коридор стоимости" подарка. Поклонник пытался погасить свет в коридоре, чтобы Аврелия не могла в темноте как следует рассмотреть подарок. Но она не снимала руки с выключателя.
Дело представлялось простым, как обед в столовой самообслуживания. Аврелия заводила поклонника в салон "Bvlgari", выбирала на витрине колечко за двести долларов. К ценнику колечка "менеджер торгового зала" Укропчик предварительно дорисовывала нолик. После необходимых процедур - осмотра колечка и примерки - Аврелия давала "добро" на покупку. Укропчик получала на кассе две тысячи долларов, чек же пробивала на двести. Аврелия, осыпая поклонника поцелуями, надевала на палец кольцо, убирала коробочку с чеком в сумку.
Вот, собственно, и все.
Однако судьба предложила другой сценарий. Вместо водевиля - детективно-психологический триллер в трех действиях.
В первом действии Аврелия и поклонник ровно без одной минуты два вошли в салон "Bvlgari" на улице Богдана Хмельницкого, недавно переименованной в Солянку. С двух до трех салон (по советскому еще обычаю) закрывался на обед. Укропчик натурально изобразила на лице досаду, но согласилась обслужить посетителей, несмотря на начавшееся обеденное время. Лишних покупателей в зале не было. Почему-то поклоннику сразу не понравилась Укропчик. "Вы давно здесь работаете?" - вдруг спросил он. Услышав вопрос, Аврелия поняла, что номер с чеком не пройдет, но судьба как будто пролила ей под ноги подсолнечное масло, и Аврелия, как несчастный Берлиоз в романе Булгакова "Мастер и Маргарита", заскользила по маслу судьбы в угодную судьбе сторону. "Что за бред? - как сквозь сон услышала она злобный голос поклонника. - Оно не может стоить две тысячи долларов! Я два года работал в представительстве "Ювелирэкспорта" в Ботсване! Позовите старшего!"
Сволочь, успела подумать Аврелия, а мне говорил, что в посольстве в Лиссабоне! Она вдруг словно увидела со стороны, как ее лицо белеет от гнева, а широко открытые глаза с ужасом смотрят на несчастную Укропчик.
Я должна ей помочь! - Аврелия покачала головой, но получилось так, что будто бы она - честная покупательница - отказывается верить в то, что в салоне уважаемой фирмы "Bvlgari" могут работать мошенники, точнее мошенницы. Аврелия опустилась в кресло, закрыла глаза. Она теряла контроль над ситуацией. Надо что-то делать, стучало в голове, но что?
Сквозь накрашенные ресницы, заштриховавшие в косую линейку окружающий мир, она увидела, что в зале появились встревоженные начальник салона и охранник. Укропчик пыталась что-то объяснить, но охранник уже крепко взял ее под руку, повел вместе с начальником и гневно тыкающим пальцем в ценник поклонником Аврелии в служебное помещение. Другой охранник, скрестив руки, встал у стеклянной двери, мрачно уставившись на Аврелию. Он был прост, как щеколда на этой самой двери, а потому не сомневался, что она "в деле" и с интересом ждал, как будут развиваться события дальше.
На этом первое действие закончилось.
Второе получилось внешне не сильно динамичным, но полным внутренних переживаний героини (Аврелии).
Вытащив телефон, Аврелия осознала, что понятия не имеет, кому звонить. Никто из многочисленных абонентов не мог ей помочь. Никому из них она не могла в считанные секунды объяснить, кто виноват и что делать. Вопрос - кому это выгодно? - не представлялся актуальным. Пальцы сами набрали номер домашнего телефона. Когда Аврелия уходила, мать была дома. Но сейчас гудки летели в пустоту. Потом трубку неожиданно взял отец.
"Папа! - только и успела она прорыдать в трубку. - Это я!"
"Где ты? Что случилось? Адрес. Быстро! - совершенно спокойно произнес отец, ни разу ее не перебив. - Ничего не бойся. На вопросы не отвечай. Скажи им, что сейчас приедет твой отец".
Аврелии вдруг стало легко. Она больше не боялась охранника. Вот так, подумала она, утопающий хватается за соломинку. Вспомнила отца - худого, в "мальчиковых", как говорили советские тетки, сандалетах, ходившего каждую неделю отмечаться к участковому. Когда он приедет? Что сделает? Кто его, беспаспортного, будет слушать? Аврелия сомневалась, что у отца есть деньги на такси.
Третье действие началось с визга тормозов у салона. Но это приехал не отец, а милицейский майор, который, указав охраннику пальцем на Аврелию, скрылся в служебном помещении.
Она пошла к двери, но охранник покачал головой, мол, даже не думай.
Потом подъехала другая машина. В салон, небрежно отодвинув охранника, как манекен или чучело, вошли отец и неопределенного возраста дядя, которого Аврелия прежде не видела. И очень хорошо, что не видела, впрочем, успела подумать она.
У дяди было серое, напоминающее дно вытряхнутой пепельницы, лицо, глаза, как у мороженого судака, руки - в причудливых вензелях наколок. На тыльной стороне ладони у него тоже была какая-то надпись, но Аврелия не успела разобрать. Во всяком случае, точно не "Люди - карты Бога".
Дядя держался с такой естественной уверенностью, что вполне мог позволить себе наколку: "Люди - мои карты".
Отец радостно улыбнулся Аврелии, как будто она только что предъявила ему зачетку со сплошными пятерками. Дядя тоже попробовал изобразить улыбку, но губы с трудом раздвигались на его, похоже, не приспособленном для этого лице.
Что произошло за занавесом (в служебном помещении) Аврелии потом рассказала Укропчик.
В ее интерпретации события развивались следующим образом. Когда майор расположился за столом писать протокол ("Я сказала, что понятия не имею, откуда лишний ноль, мало ли кто подрисовал, хорошо еще, что чек на двести не успела пробить!"), в комнату вошли два кошмарных уголовника. Говорил, в основном, один, но Укропчик мало что разобрала. Он говорил на русском, но непонятном языке. Укропчик поняла только, что этот страшный тип знает и хозяина салона, и майора. Он взял со стола ценник, рассказала Укропчик, порвал его, потом посмотрел на этого… твоего… друга, сказал, что тот ошибся, никакого лишнего нуля не было, велел ему не смешить уважаемых людей, а немедленно купить кольцо девушке, а перед другой девушкой, то есть передо мной, извиниться.
Все вышли в зал. Поклонник молча протянул Аврелии конверт. "Здесь две тысячи долларов, - сказал он. - Надеюсь, этого хватит, чтобы нам больше никогда не встречаться. Было очень приятно познакомиться с твоим отцом", - не оглядываясь, направился к выходу.
"Замечательная у вас продавщица, - похлопал по плечу отец начальника салона. - Работает, как часы, блюдет служебную копейку. Надеюсь, - подмигнул Укропчику, - не засидится на мелкой должностишке!"
"Возьми себе половину, - сказала Аврелия, когда они с отцом оказались на улице. - Купишь костюм, новые ботинки".
Отец покачал головой.
Они молча дошли до метро. Тогда эта станция называлась "Площадь Ногина".
Далее их пути расходились.
"Я знаю, - сказал отец, - ты будешь делать это всегда, но я тебя прошу: будь осторожней. Никому не доверяй и ни на кого не надейся! В таких делах не имеет значения, умный человек или глупый. Важно другое - везет ему или нет. Но это решает не он. Не обманывай людей, потому что это - возмещаемый грех. Обманывай государство. Это необъяснимо, - продолжил после паузы отец, - но управляют государством именно те, кто его обманывает. Если ты сможешь к ним присоединиться, у тебя будет все! Они всегда остаются в материальном выигрыше, даже если цена их ошибки - революция или переворот. Не приближайся к вершине, потому что те, кто там, всегда приносятся в жертву. При жизни или после смерти. Это закон. Держись по центру и в тени, и все будет в порядке. Если конечно… - отец вдруг замолчал, - но это уже не в твоей власти", - ответил сам себе на себе же заданный вопрос.
Аврелия не стала уточнять, какой.
…"Мир - не сортир. Сортир - не мир, - повторила Аврелия. - Я люблю тебя, папа!"
"Я люблю тебя больше. Но ты так и не сказала, на что мы спорим?" - спросил отец.
"Разве? - удивилась Аврелия. - На стакан сахарной воды!"
"Ну да, - развел руками отец, - как я сразу не догадался? Если он будет наполовину полон, я выиграл. Если наполовину пуст…"
"Выиграла я", - обняла его Аврелия.
"Прости меня, - неуверенно провел рукой по ее лицу отец, - я - старая сволочь, которая никак не может умереть, путается у тебя под ногами".
"Нет, папа, - покачала головой Аврелия. - Бог дал тебе длинную жизнь, чтобы ты оводом вился вокруг несправедливой власти. Но существует ли в природе власть справедливая? Ты сам мне когда-то сказал, что государство - это обман. На что ты надеешься?"
"Только на то, - прижал к себе Аврелию отец, и она почувствовала, как сильно бьется его сердце, - что на излете этой длинной жизни удастся хотя бы разок ужалить".
"Зачем?" - спросила Аврелия.
"Девяносто лет виться, как ты сказала, оводом и ни разу не ужалить? Как я предстану перед Богом?"
"Папа, - вздохнула Аврелия, - возьми меня с собой на Марс".
"Мы установим там сортиры!" - подмигнул ей отец.
"Если только, - уточнила Аврелия, - с Марса, как с Дона во времена Стеньки Разина, выдачи нет. Хочешь стихотворение? - вдруг спросила она и, не дожидаясь ответа, прочитала:
"На Марсе Бог.
Он строг.
Летим туда,
откуда нет пути назад.
Наш выбор небогат:
В дыму сортир,
А под сортиром - ад".
"Отправь его", - попросила Аврелия.
"Куда?" - спросил отец.
"Куда ты отправил свое стихотворение, - сказала Аврелия. - В "Мир санузлов". Вдруг, в самом деле, выиграем унитаз?"
"Как подписать?"
"Подпиши простым русским именем - София", - вздохнула Аврелия.
"Простым греческим именем", - уточнил отец.
Что в имени моем?
Вода.
Она - моя судьба, -
опустила голову Аврелия.
"Тоже отправить?" - поинтересовался отец.
"Как хочешь", - ответила она.
…До встречи со Святославом Игоревичем оставалось пятнадцать минут.
Аврелия еще раз мысленно прошлась по вопросам, которые им предстояло обсудить. С технической и финансовой сторонами проекта все было ясно. Аврелия в очередной раз отметила мудрость отца, сказавшего ей однажды, что там, где государство - там всегда обман.
Несколько дней назад ей позвонил человек с водевильной фамилией Вергильев. Имя было не лучше - Антонин. Этот Антонин Вергильев, тем не менее, разговаривал с ней грамотно, легко обходя ловушки, которые устраивала ему Аврелия, окончившая в свое время курсы по НЛП (нейролингвистическому программированию) при академии государственной службы.
Положив трубку, Аврелия поняла, что разговаривала с чиновником, причем достаточно высокого ранга, но - бывшим, скорее всего отправленным на вынужденные "вольные хлеба". Она навела справки и выяснила, что до недавнего времени этот Вергильев работал в аппарате одного из первых вице-премьеров. Президент по какой-то причине медлил с назначением премьер-министра, как и двух других вице-премьеров, а потому первый вице-премьер в данный момент все решал и за все отвечал. Чем сейчас занимается уволенный им Вергильев, никто не знал. Похоже, проект "Чистый город - чистые люди" как раз и был тем "полем", где должны были заколоситься его "вольные хлеба".
Не приближайся к вершине, вспомнила Аврелия сказанные ей много лет назад у метро "Площадь Ногина" слова отца. Она помнила название станции, но совершенно не помнила, кто такой Ногин? Должно быть, революционер, кто же еще? Не бойся, папа, мысленно успокоила отца Аврелия, им меня не вычислить. А мне не вычислить… Ногина.
Вергильев сказал, что Святослав Игоревич поручил ему разработать медиа-план. Отлично, ответила Аврелия, кто поручил, тот и платит. Платить будет ЗАО "Линия воды", госпожа… Линник, поправил ее Вергильев, выдержав ироничную паузу перед тем как выговорить фамилию Аврелии. Бюджет рекламной компании согласован, деньги будут вам перечислены. Не отвлекайтесь на мелочи, посоветовал он, эта не та сумма, которая достойна вашего внимания. Вы и не разглядите ее с высоты своего полета.
Ну да, подумала Аврелия, чем ближе к вершине, тем круче ступеньки и… суммы. Но где середина, которой надо держаться и где тень, чтобы укрыться? Неужели (от этой мысли ей стало тревожно, как будто вдруг со зловещим стуком распахнулась форточка, и в лицо Аврелии ударил темный холод) жертвы уже определены?
Святославу Игоревичу, поспешила перевести разговор в сугубо деловую плоскость Аврелия, нравится название "Тангейзер-М", что вы думаете насчет приглашения в Москву берлинской оперы?
Гениальная идея, согласился Вергильев, но с точки зрения нейролингвистического воздействия на массы (он явно издевался над Аврелией!) небезупречная. Во-первых, звучит слишком серьезно, можно сказать эпически, продолжил он. Мало кто в современной России знает, кто такой Тангейзер, как, впрочем, и Вагнер. Футболиста Вагнера Лава да, знают, про композитора забыли, потому что никогда не знали. Во-вторых, представителям старших поколений, воспитанным в духе поклонения Победе советского народа в Великой Отечественной войне, "не покатит" слово "Тангейзер". Добавление же "М" через дефис вызовет у них ассоциацию не со столицей нашей Родины городом-героем Москвой, а с шарлатанским "МММ". В-третьих, молодежь в России предпочитает английский, немецкое слово не произведет на нее впечатления. В-четвертых, к "М", учитывая специфику проекта, просится "Ж". В принципе, "Тангейзер-МЖ" звучит неплохо, но дает повод для насмешек. Конкуренты, недоброжелатели, а они обязательно появятся, могут это использовать.
Вергильев предложил другой вариант - "Цветущий посох".
"Что такое средневековый водяной грот Венеры, где Тангейзер провел лучшие дни своей жизни? - спросил он. - Это же наш современный аква-комплекс!"
"А может, водяной бордель?" - усмехнулась Аврелия.
"Насколько мне известно, - возразил Вергильев, - их там было только двое. Так что мы имеем дело не с развратом, а с истинной любовью! А что такое истинная любовь, как не "цветущий посох"? Опять же, - продолжил он, - это своего рода реверанс в сторону мужской части населения страны среднего возраста. Кто, страдая от простатита или аденомы, не мечтает о "цветущем посохе"?"
Аврелия поняла, что этого демагога голыми руками не возьмешь.
"Целиком и полностью поддерживаю вашу идею насчет берлинской оперы, - окончательно добил ее Вергильев. - Это будет праздник для любителей классической музыки. Но не будем забывать про молодежь. Я недавно смотрел по Интернету интересный спектакль выпускников амстердамского балетного училища - эротический балет "Цветущий посох" под фрагмент из вагнеровского "Тангейзера". Предлагаю соединить на сцене оперу и балет. С берлинской оперой работает режиссер-модернист, не помню его фамилию. Дирижер там тоже такой… оригинальный. Дирижирует оркестром то в набедренной повязке, то в кожаных плавках, и не дирижерской палочкой, а хлыстом. Если упрутся, увеличим им гонорар, но я думаю, они согласятся. Им нравятся такие нестандартные вещи. Устроим представление на Пушкинской площади непосредственно перед торжественной церемонией открытия первого московского аква-комплекса. Организуем прямую трансляцию на телевидении".
"Надеюсь, вы знаете, что делаете, - озадаченно попрощалась с Вергильевым Аврелия. - Это ваша зона ответственности, я не буду вам мешать".
Она снова вспомнила отца и подумала, что "цветущий посох" - это не только мечта всех мужчин среднего возраста, но еще и символ политической борьбы. Ей вдруг снова, как много лет назад, показалось, что ноги ее заскользили по маслу судьбы в неизвестном направлении. Она надеялась, что не на бутерброд, который с удовольствием съест неизвестный (обобщенный) дядя. Кто, подумала Аврелия, придет мне на помощь в этот раз? Опять отец? Но ему девяносто лет! И какая-то совершенно дикая мысль посетила ее насчет другого "отца" - Дракония. Она вдруг увидела его, бородатого, в черной хламиде, грозно возвещающего пастве о наступлении новой эры - чистых, как ангелы, православных коммунистов. Эротический балет идеально дополнялся чудом - "цветущим посохом" в руках пророка. Выйдя из храма, он видит безобразие на сцене, в бешенстве стучит посохом по асфальту, проклиная мерзавцев, но посох вдруг… зацветает в его руках… Хотя, опамятовалась Аврелия, отец Драконий никогда не согласится на фокус с посохом. Но креативная мысль летела как ракета. Хорошо бы, чтобы эти… эротические танцоры вместе с православными коммунистами стали первыми посетителями аква-комплекса. Чистота (новое крещение!) спасет мир! И все это в прямой трансляции!
Мысленно посрамив Вергильева, Аврелия обратила взор на свежие газеты, любезно принесенные официантом.
Статья на первой полосе уважаемого издания называлась "Дурдом уполномочен заявить…" Речь шла о трех законопроектах, внесенных в Государственную Думу этим самым, заимевшим большую власть и уволившим Вергильева, первым вице-премьером. Правда, автор статьи честно предупреждал, что так и не добился от сотрудников Думы ясности: когда именно внесены законопроекты, и каким образом общественность может с ними ознакомиться? Думские люди молчали, как партизаны на допросе.