- К сожалению, просим, - вздохнул Святослав Игоревич, - хотя и очень немного. Мы вынуждены. Без государственного участия нас обдерут и затопчут. Какие-нибудь бандиты перехватят тендер, выроют ямы, поставят дощатые сортиры… Вам же известно, как в России организован бизнес: если ты не воруешь у государства, государство ворует у тебя. Мы просим у государства рублик, чтобы отдать ему тысячу. Но и это еще не все. Он должен обязательно быть на церемонии открытия. Вы знаете этого человека?
Как и ты, подумала Аврелия. Иначе, почему ты здесь? Что тебе до наших дел? Откуда ты, вообще, взялся? И какая-то абсолютно чекистская мысль посетила (не могла не посетить!) Аврелию: кто тебя сюда прислал?
- Не настолько, чтобы продиктовать ему резолюцию, - ответила она Святославу Игоревичу. - К тому же я не уверена, что он досидит в должности до… того, как посох зацветет.
- Должен, - сказал Святослав Игоревич.
- После такой статейки? - кивнула на газету Аврелия.
- Он не имеет к ней отношения.
- Это ничего не значит.
- Его пребывание в должности - не ваш вопрос.
- Надеюсь, - сухо ответила Аврелия. - Жду пояснения к своему вопросу.
Святослав Игоревич снова открыл планшет, показал Аврелии фотографию молодой женщины в купальнике у бассейна. У женщины была идеальная фигура. Волосы были убраны под купальную шапочку. От уха под шапочку уходил косметический шов. Но женщина была слишком молода для пластических операций. Это был не шов, а шрам. На фотографии он был обведен красным фломастером.
- Его жена, - сказал Святослав Игоревич. - Чемпионка Европы по прыжкам в воду с трамплина. Говорят, она скучает. Мы можем предложить ей заняться хорошим и полезным делом. Допустим, возглавить общественное движение под названием "Водострой". Спортсменка, жена политика, она вполне может выступить с инициативой "Аква-комплекс - каждой российской школе!"
- Тогда муж сразу отпрыгнет в сторону, - заметила Аврелия.
- Ради бога, - сказал Святослав Игоревич. - От него требуется только виза и участие в церемонии открытия. Вы… знакомы с этой женщиной?
Аврелия молчала.
- Знакомы, - повторил он, - и знаете, что делать дальше. Вам, как и мне, не светит реализовать себя в гламуре, то есть сделаться известной и успешной в мире ТВ-баранов. Или, если угодно, Баранов ТВ. Наш мир - БТ, без трения об окружающую мерзость. Наш проект - компенсация, если угодно, пощечина позорному, не имеющему права на существование, но существующему и диктующему нам свои ублюдочные правила миру. Его суть там - в sms-как, бегущих по экрану во время трансляций реалити-шоу. Да вот он, этот мир, - Святослав Игоревич посмотрел на беззвучный 3Д экран на ресторанной стене: - "Люблю Пусю! Где моя маленькая крысочка? Отзовись, Мохнач!" - Пожал плечами. - Не хочешь жить в этом мире - измени его! Вот наш девиз! Жду обнадеживающих известий, - улыбнувшись, протянул руку Аврелии. - Спасибо за угощение. Я словно побывал на замечательном острове в Ионическом море, где…
- Кто сочинил статью? - перебила Святослава Игоревича Аврелия.
- Наверное, тот же, кто сочинил вот этот стишок, - заглянул в планшет Святослав Игоревич:
"Христос и истина едины
В дыму БТ
На склоне дня
Идете мимо, мимо, мимо
А зря, а зря, а зря, а зря…" -
закрыл планшет.
- Я обязательно отзовусь. Скоро. Маленькой крысочке недолго ждать своего Мохнача, - протянула ему руку Аврелия.
- А как быть с Пусей? - задержал ее руку в своей Святослав Игоревич.
- Передайте Пусе, что я тоже его люблю, - сказала Аврелия. - Хотя, не думаю, что это его волнует.
7
Вергильев несколько раз брался за мобильник, доходил до последних цифр номера и сбрасывал звонок. Прочитав статью с описанием законов, якобы разработанных шефом, он понял, что надо немедленно с ним встретиться, или хотя бы переговорить по телефону. Вергильев знал, зачем и для чего появляются подобные статьи. Знал и что следует немедленно предпринять, "чтобы потом не было мучительно стыдно за бесцельно потраченное время". Но предпринять что-либо без согласования с шефом, особенно после получения оранжевого в пластике "кирпича" с пятитысячными купюрами в загадочной "водяной конторе" внезапно, как фонтан, распустившей густые финансовые струи над Москвой, он не мог.
Контора расположилась на шестьдесят седьмом этаже одной из башен Московского Сити на берегу Москвы-реки. В кабинете, из окон которого город казался плоской кучей мусора, частично прикрытой дымной полиэтиленовой пленкой, Вергильева принял исполнительный директор фирмы - Святослав Игоревич Мороз, прежде известный Вергильеву, как егерь по имени Слава, специализирующийся по охоте на белых медведей в канадской провинции Нуна далеко за Полярным кругом.
Дымная пленка над городом-мусором удерживалась несимметричными золотыми кнопками куполов церквей и храмов. Иногда ветер отрывал пленку от какой-нибудь кнопки, и тогда внизу можно было разглядеть ступенчатые крыши, ломаные линии переулков, как новогодние чулки подарками, забитые разноцветными машинами, разрезающее город на куски тусклое извилистое лезвие Москвы-реки.
"Слава, - спросил Вергильев, - почему ты не поменял фамилию? Мороз - это для Канады, где лед и белые медведи. В Москве тебе бы подошла фамилия Вода. Святослав Игоревич Вода. Разве плохо?"
"Чтобы все бы говорили - без Воды ни туды и ни сюды, - легко поднялся из-за овального, какого-то зеркального новомодного стола Слава. - А еще лучше двойная фамилия - Мороз-воеВода".
"Концептуально, - согласился Вергильев, - и с намеком на некие военные действия…"
"Которые мы должны победоносно завершить к началу сентября", - Слава в заоблачном кабинете в дорогом костюме при длинноногой (чай, кофе) секретарше и строгой в очках помощнице за компьютером в приемной смотрелся не как промышляющий белыми медведями егерь, а как тот, кто нанимает егеря, оплачивает охотничью экспедицию.
Вергильеву довольно часто доводилось встречаться с возвысившимися (разбогатевшими, получившими важный пост, выгодный подряд и так далее) людьми, которых он знал в их прежней жизни. За редким исключением они подтверждали мысль, что для человека предметом неустанного восхищения и комплиментарного изучения является… он сам, наблюдаемый собой же со стороны. Если же житейских успехов, мистически улучшающих физический образ человека, не наблюдалось, их компенсировали разные бытовые мелочи. Так молоденькая девушка-секретарша, вставив в губу или ноздрю железный шарик, или (если девушка с фантазией) сделав татуировку на интимном месте, без конца бегала в туалет, чтобы смотреть и смотреть на себя (и татуировку) в зеркало. Если, конечно, в офисе имелись подобающие (одиночные, запирающиеся и с зеркалами) туалеты.
Слава, однако, держался просто и естественно, как опытный артист в новой роли.
Вергильев подумал, что и ему отведена какая-то роль в пьесе, которую он не читал, режиссером, которого он не знает. Интересно, допустят ли его до "читки" пьесы, или его роль настолько несущественна и технична, что он будет играть "втемную"? Вергильеву уже и не верилось, что он вместе с (определенно получившим куда более серьезную роль) Славой когда-то тянул на лыжах повозку с охотничьим реквизитом по ослепительному полярному снегу.
И еще почему-то ему вспомнился отвратительный пластиковый мешок с отрезанными мишкиными гениталиями. Шеф и Слава долго рассматривали сквозь пластик кровавое содержимое, пытались что-то измерить рулеткой, взвешивали мешок на руках. Вергильева, помнится, едва не стошнило.
Новый (артистический) образ Славы органично сложился из двух противоречивых составных частей: искрящегося под ледяным солнцем снега и - кровавых в пластике причиндалов медведя.
Потом - в несущемся над тундрой вертолете - Вергильева посетила мысль, что не мифические зоологи, якобы определяющие по причиндалам возраст и размер медведя, адресаты пластикового конверта, а какие-нибудь китайские фармацевты, изготовляющие из несчастных животных дикие снадобья.
Один информированный господин в Москве рассказывал Вергильеву, что с древних времен известна некая медицинская технология, способная за один курс омолодить пациента на двадцать-тридцать лет. Если верить этому господину, миллиардеры и правители государств выстроились в многолетнюю очередь на эту тайную процедуру. Цену ее информированный господин определял в двадцать шесть-двадцать восемь миллионов евро. Что же мешает поставить дело на поток, поинтересовался Вергильев, откуда очередь? В год, объяснил господин, можно проводить только один-единственный курс, это связано то ли с сезонным созреванием каких-то плодов, то ли с соответствующим качеством вытяжек из желез животных. Очередь расписана на десятилетия вперед. Лезть "поперед батьки" в пекло не рекомендуется. Садам Хусейн с Каддафи полезли, и были наказаны. А еще господин поведал, что последним (очередным, то есть легитимным) счастливцем был премьер-министр Италии, а следующим должен стать президент России. Потому-то он и не отдает власть, пояснил составляющий для президента "аналитические гороскопы" господин, хочет успеть сделать страну счастливой еще на протяжении своей жизни. И сколько он себе намерил, помнится, поинтересовался Вергильев. Да уж лет пятьдесят, не меньше, ответил господин.
Вергильев рассказал об этом разговоре шефу, но тот только в недоумении пожал плечами, какой, мол, бред несут люди.
Неужели, подумал сейчас, глядя на Славу, Вергильев, причиндалы белого медведя - необходимый компонент эликсира вечной жизни?
"Что нам сможет помешать? - спросил Вергильев. - Мороз всегда спасал Россию. Даже в… сентябре".
"А Америку и Канаду круглый год спасает вода, - конспирологически - в духе идей Парвулеску и Рене Генона - продолжил Слава. - Эти сволочи повелевают миром через океаны. Мы должны излечить их от комплекса водяного величия".
"Мысль правильная, - кивнул Вергильев, - но трудно осуществимая".
"Почему?" - удивился Слава.
"Чужое величие можно излечить только собственным, - объяснил Вергильев. - Россия сегодня на нижней ступеньке лестницы величий".
"Это не так плохо, - Слава, не тратя времени, шагнул к сейфу, набрал на пульте код, открыл дверцу. - Не больно падать. И… есть шанс добежать первыми до новой лестницы, чтобы успеть наверх". - Извлек из сейфа запаянный в пластик "кирпич" с пятитысячными купюрами.
Вергильев чуть в обморок не упал. Ему показалось, что Слава протягивает ему тот самый "мишкин" пластик.
Слава не сказал, сколько в пластике денег, не предложил Вергильеву хотя бы для порядка расписаться в какой-нибудь абстрактной ведомости, не обозначил горизонта отчетности. Это означало, что Вергильеву предоставлялась возможность самостоятельно определить пафос роли: отдать ей всю душу, или… произнести на сцене скучным голосом: "Кушать подано!", а то и вовсе не выходить на сцену, залечь на дно, получив расчет за участие в прежних спектаклях.
"Компания может стартовать до окончательного согласования проекта, - сказал Слава. - Я бы начал рекламный фильм с кадров, как индусы моются в грязном Ганге, негры - в Лимпопо с бегемотами, австралийские аборигены - в болотах с крокодилами. Потом - современные европейские города, лето, жара, люди лезут в фонтаны. Идея: во все времена представители всех стран и народов стремятся к чистоте и прохладе. Православие - крестятся в купели, стоят в очередь на Крещение в прорубь. Ислам - ребята в мечети перед молитвой моют ноги. Иудаизм - бабы прыгают в микву. Хотя нет, миква не годится, там, кажется, не меняют воду. В общем, нужна мощная водяная песня песней. Ничего сверхъестественного. Я рад, что мы встретились. - Не сомневаюсь, что и эта наша охота будет удачной".
"Мне бы только понять на какого зверя мы охотимся", - убрал брикет с деньгами в портфель Вергильев. Портфель раздулся, как будто ему дали по морде, или (если у него имелись зубы) образовался флюс.
"Во все времена, - ответил Слава, - люди охотятся на одного и того же зверя. Мы знаем, что это за зверь, но не знаем правил охоты. Они, как, кстати, и оружие каждый раз новые. Я, как был, так и остался егерем, хотя мои полномочия несколько расширились. Знаю только, что охота - сезонная, до первых чисел сентября. Сверх этого, - посмотрел в глаза Вергильеву, - ничего знать не хочу".
"Отвечу, как Станиславский: не верю!" - взялся за ручку портфеля Вергильев.
"А ты, товарищ, верь, - усмехнулся Слава, - взойдет она, вода пленительного счастья… Да, чуть не забыл!"
Вергильев остановился.
Пьеса шла по правилам.
Самое важное - под занавес действия.
Ружье, подумал Вергильев, оно висит на стене с самого начала, чтобы выстрелить в финале. Или… имеется в виду новое - невидимое - оружие? Никто не знает, где оно висит, висит ли вообще и как стреляет…
"Следите за прессой. Если заметите что-то важное, принимайте меры. Не мне вас учить".
"По согласованию?" - уточнил Вергильев.
"Желательно, - ответил Слава. - Но если не будет возможности немедленно связаться, действуйте по своему усмотрению. Так просили передать".
Вергильев всегда испытывал мучительный дискомфорт, прежде чем напрямую звонить шефу. Если имелась хотя бы малейшая возможность избежать звонка или передоверить его (даже пожертвовав важной информацией) кому-то другому, он это делал.
К моменту появления странной статьи Вергильев находился "вне зоны действия" политической "сети" уже несколько месяцев. За это время номера телефонов могли измениться. Да и на его неизвестный номер запросто могли не откликнуться. Набрав телефон "прикрепленного" - круглосуточно находившегося возле шефа охранника, выполнявшего и функции адъютанта - Вергильев долго слушал безответные гудки. Обычно охранник сразу отвечал и передавал (если имелась такая возможность) трубку шефу. Если возможности не было, уведомлял шефа о звонке, и тот сам выходил на связь. Затем телефон глухо замолчал, как провалился в бездну. Приветливый женский голос ничего не объяснил Вергильеву ни по-русски, ни по-английски.
Проще всего было наплевать и забыть, обидеться, но Вергильев, проклиная себя за неуместное для уволенного чиновника усердие, а также памятуя о полученном "кирпиче", набрал номер помощника шефа Льва Ивановича. Тот всегда знал график начальника. У него не было уверенности, что Лев Иванович ответит - мелковат, даже после частичной реабилитации был для него Вергильев - но тот взял трубку.
- Только что взлетели, - не дожидаясь вопроса, произнес Лев Иванович сквозь рев моторов. - В Питер. Обратно - завтра утром. - Бывший коллега, проводив начальство, был в хорошем настроении. Точно такое же чувство, расставшись с шефом, особенно когда тот улетал куда-нибудь к черту на куличики, помнится, испытывал и Вергильев.
- Что там, в Питере? - спросил он. - Мне надо срочно переговорить.
- Подожди, сейчас посмотрю, - зашуршал бумагой Лев Иванович. Рев прекратился. Лев Иванович переместился с летного поля в павильон "Внукова-3". - Так, поехали. Встречают губернатор и полпред. Не успеешь. Потом беседа в Смольном. Поедут, скорее всего, в одной машине. Отпадает. Там же в Смольном сразу после беседы открывает международный инвестиционный форум. Ведет "круглый стол". Перерыв. Не получится. В перерыве - три международные встречи. На обед - десять минут. Продолжение "круглого стола", выступление на подведении итогов. Сразу же пресс-конференция. Интервью программе "Время". Переезд в университет, лекция на тему "Просуществует ли Россия до 2020 года?". Блядь! - отвлекся Лев Иванович. - Я же сто раз просил: поменяйте тему! Что? Кто? Какой, блядь, Кривошеин, гнать его на хуй! Извини, - вернулся, не обращая внимания на чей-то оправдательный бубнеж, к Вергильеву. - Достали сотруднички! Дискуссия со студентами и преподавателями факультета экономики… Ты, идиот! - снова отвлекся Лев Иванович. - О чем они будут дискутировать? До какого года просуществует Россия? Какие завтра будут заголовки в газетах? Все, блядь! Звони в университет, меняй тему! Насрать, что стоит в Интернете. Убирай! Мне по хую, что поздно! Вот уроды… Извини, Антонин. Так… Двадцать ноль-ноль - переезд в Таврический дворец. Выступление на церемонии открытия органного зала. Концерт органной музыки. Двадцать два тридцать - приветственное слово на банкете по случаю завершения международного инвестиционного форума, гостиница "Астория". Даже не знаю, - с сомнением произнес Лев Иванович, - когда ты его сможешь поймать…
- Так обычно работают в последний день перед отставкой, - мрачно подытожил Вергильев.
- Типун тебе на язык! - неуверенно отозвался Лев Иванович. Вергильев понял, что эта мысль не кажется Льву Ивановичу абсурдной.
- Помнишь лозунг "Типун Айхун"? - засмеялся Вергильев.
Лев Иванович не ответил.
- Читал статью? - спросил Вергильев.
- Читал, - неохотно признался Лев Иванович.
- Что скажешь?
- Ничего, - вздохнул Лев Иванович. Помолчав, добавил: - Он звонил президенту.
- Что сказал?
- Не дозвонился.
Уточнив на всякий случай номер "прикрепленного", Вергильев оставил в покое Льва Ивановича.
Он решил не звонить.
В конце концов, "кирпич" был при нем, а наказать его шеф не мог.
Непонятным образом Вергильев переместился в категорию людей, пользующихся неограниченным доверием шефа. Правда, для этого тому зачем-то понадобилось выгнать его с работы, но в данный момент Вергильев не думал о таких мелочах. Нежелание звонить шефу наполнило его, как бокал вином, темной креативной энергией. Вергильев знал по собственному опыту, что слишком долгая обида (на любимую женщину, друга, родственников, начальника и т. д.) либо перерождается в лютую ненависть, либо, неумеренно разрастаясь в полях души подобно наркотическому сорняку, начинает доставлять болезненное удовольствие. Так человек без конца трогает заживающий шрам, гладит пульсирующее сладкой болью место ушиба.
К счастью, обида на шефа не успела погрузить Вергильева в наркотический сон, когда "центр времени" смещается подобно центру тяжести, сносит человека с орбиты здравого смысла, заставляет бесцельно бродить по кругу одних и тех же, странным образом обновляющихся переживаний.
Он пребывал во власти другой - идейной - обиды, в основе которой лежала ложная, но для Вергильева живая и непоколебимая, уверенность, что он, Вергильев, лучше шефа знает, что и как надо делать шефу. Он, естественно, держал это в себе, старался не перегибать палку.
Но у шефа был глаз-ватерпас.