Хедуанна насторожилась.
– Странный предмет?
Большая Мамка преисполнилась важности:
– Я сама видела, даже держала в руках. Сначала я из опасения, чтобы новая рабыня не нанесла господину увечья тяжелым серебряным поясом, забрала его, но потом вернула.
Хедуанна внутренне усмехнулась: ну конечно, хотела прибрать к рукам, но хозяин не позволил.
– И что же сказал тебе господин?
Большая Мамка немного замялась, но потом решительно сказала:
– Хозяин сказал, что пояс этот не представляет никакой опасности и что его можно вернуть рабыне. Ой, я хотела сказать – сестре господина!
– Ты можешь описать мне этот пояс?
Большая Мамка расплылась в улыбке, и, загибая толстые пальцы на своей грубой, разъеденной щелочью руке, медленно и важно проговорила:
– Ну конечно. Небольшие серебряные диски скреплены вместе. Диски эти небольшие, меньше моей ладони. Всего этих дисков двадцать восемь и на каждом странные отверстия и непонятные знаки…
Большая Мамка открыла было рот, чтобы еще что-то сказать, но Хедуанна уже не слушала ее. Резко развернувшись, она стремительно вышла из комнаты.
16
Лучи заходящего солнца мягко освещали глубокую нишу у алтаря в стене Комнаты предков, куда Сансид привел Мораду, чтобы уберечь ее от расспросов Хедуанны. С тех пор, как Морада вошла в дом купца, Хедуанна с безумной настойчивостью искала встречи с нею. Девушка не могла понять, почему Сансид всеми способами пытается уберечь ее от разговора со старшей женой. Поначалу Сансид отмалчивался и вздыхал, но после очередной попытки Хедуанны встретиться с Морадой он наконец решился признаться:
– Хедуанна была младшей дочерью жреца и знает, что было у тебя с собой. Она понимает, что моя пропавшая сестра не могла быть жрицей.
– Но если не успокоить ее страхи, то может случиться беда. Женщина в гневе и в страхе часто наносит раны, не задумываясь, к чему это может привести.
Сансид покачал головой.
– Я не хотел, чтобы кто-нибудь вас тревожил в этом доме.
Морада прервала его.
– Тревожить меня – все равно, что потревожить ветер. Я вечная странница и найду покой и вечный дом там, где вода становится стеклом, а горы едят людей.
Сансид внутренне содрогнулся от ее слов, но девушка постаралась успокоить его:
– Я не боюсь встречи с твоей женой и готова к разговору. Пусть она придет!
– Когда же вы хотите говорить с ней?
– Сейчас! Только обещайте хранить молчание, что бы здесь ни происходило!
– Обещаю.
Сансид подошел к двери и распахнул ее. Подслушивающий у двери мальчик – слуга, подосланный Хедуанной, резко отпрянул, но все же получил удар внезапно распахнувшейся створкой тяжелой двери. Сансид грозно сверкнул глазами и приказал:
– Позови свою госпожу!
Ждать пришлось недолго. Хедуанна была поблизости и сразу же откликнулась на призыв мужа. Заглянув в комнату, где она прежде никогда не бывала, она остановилась в нерешительности, едва переступив порог.
В нишах стен стояли гипсовые человеческие головы. Это были портреты предков Сансида, сделанные из черепов умерших. Раковины-глазницы смотрели на Хедуанну отовсюду, проникая в самую душу и заставляя ее испытывать священный ужас перед Неотвратимым. Морада стояла у самого очага, в котором не было огня, лишь вчерашняя зола, которую не успели убрать, потому что Сансид запретил слугам входить в ритуальный зал. Хедуанна собралась с духом и спросила мужа:
– Ты звал меня? Зачем?
Сансид не удостоил жену ответом. Морада ответила за него сама:
– Ты искала встречи со мной, Хедуанна. О чем ты хотела спросить меня?
– Я лишь хотела поближе узнать сестру моего дорогого мужа. Нет ничего странного в моих попытках.
Морада улыбнулась устало и печально.
– Мы обе прекрасно знаем, что я не сестра вашего мужа. Более того, вы догадываетесь, кто перед вами.
Хедуанна побледнела. Ее самые страшные опасения начинали подтверждаться. Она сбросила маску приличия и взволнованно сказала:
– Я думаю, что это вас хоронили с почестями пол года назад. Вы – Пуаби?!
Морада кивнула:
– Да. Меня так звали в прошлой жизни. И незачем вам вытаскивать на свет то, что должно умереть.
Она подошла к одной из многочисленных ниш и извлекла оттуда гипсовую голову.
– Вы видите этот череп? Все естественные отверстия прочно запечатаны. Ни одному духу не проникнуть в голову этого предка. Поэтому он ничем не сможет навредить своим потомкам. Так и вам следует запечатать свои уста и не подсылать глупых слуг дежурить у дверей, чтобы потом из дома не выползли страшные слухи.
Хедуанне не хватало воздуха, чтобы сказать хоть что-нибудь в свое оправдание. Женщина открыла было рот, но горло ее свело спазмом, и она разрыдалась.
– Это добром не кончится! Вас ищут! А когда найдут в нашем доме, то не пощадят никого!
Морада подошла к Хедуанне и спокойно положила ей руку на лоб. Холодная тонкая рука успокаивала, волнение ушло. Осталась только тонкая и острая, как лезвие ножа, печаль. Из глаз Хедуанны полились слезы.
– За что боги проклинают нас?!
Морада спокойно и тихо сказала:
– Боги переменчивы. Этот дом ждет упадок.
Хедуанна склонила голову и прошептала:
– Упадок ждет все, к чему вы прикасаетесь. Поэтому вас и держали в храме, подальше от людей.
Мораду, казалось, ничуть не задели слова женщины. Она улыбнулась и поставила череп предка на место. Сансид, до этих пор неподвижно сидевший в своем кресле, поднялся, но Морада жестом остановила его.
– Вы, Хедуанна, дочь жреца. А потому знаете, что если вас заставили прикоснуться к Тайне, то вы уже не принадлежите себе. Вы служите только своему Знанию. И никому больше.
Перед глазами Хедуанны встало изможденное лицо ее отца, который даже перед смертью смотрел на Небо, а не на лица своих близких, собравшихся перед его ложем. Он видел только Иннанну. И вот теперь ее муж, с которым они прожили долгую счастливую жизнь, заражен той же болезнью. Он не видит никого кроме этой девушки, стоящей перед нею, Хедуанной, старшей женой, которую больше ни во что не ставят в этом доме. Слуги, как звери, чувствуют настроение хозяина, и теперь ей невозможно будет держать дом в порядке, не имея той власти, которая была у нее в руках до появления здесь Морады.
– И что же мне теперь делать?!
Сансид не стал больше сдерживаться и подошел к жене:
– Мои сыновья уже выросли, и я могу доверить им дело, которое кормит нашу семью вот уже несколько поколений.
Хедуанна недоумевала:
– А как же ты?! Что ты задумал?!
– Я уеду. И увезу Пуаби подальше отсюда. Так будет лучше для всех.
Из глаз Хедуанны вновь покатились слезы, хотя она не плакала с тех самых пор, как умер ее отец.
– Да, так будет лучше…
17
Как я и предполагала, старое ветхое дерево не выдержало моего ребенка, который весил больше центнера, и он провалился вниз, изрядно ободрав себе колени. Дите, провалившись в яму метра на три, вопило из нее так, что по всей деревне залаяли собаки. Данил первым добежал до места происшествия, но вместо того, чтобы оказать первую помощь потерпевшему, он вдруг набросился на меня:
– Обязательно нужно было организовывать яму именно сегодня?
Я попыталась занять оборону:
– Извини, у нас нет графика раскопок. Копаем, когда вздумается!
Муж не унимался:
– Если ты успела заметить, моя милая, я приехал не один, и эти двое здесь, чтобы переговорить по весьма важному делу А я по твоей милости теперь должен заниматься извлечением оболтуса из волчьей ямы, которую ему организовала собственная мать!
Я не стала впадать в дискуссию, только заметила:
– Те двое неплохо проводят время в компании моей подруги, так что тебе не на что жаловаться.
Действительно, с крыльца доносился веселый смех. Я мысленно поблагодарила Алку за помощь и приступила к эвакуации ребенка, который уже перестал орать как потерпевший и внимательно слушал, чем кончится наша с мужем перебранка. Пока Данил мрачно ходил за лестницей, я пыталась понять, куда ее лучше пристроить, чтобы дите окончательно не повредилось.
Лестница была самодельная, ее сработал местный умелец из ровных лиственных дрынов, так что поднять ее можно было только лошадиными силами. Данил справился, и мы осторожно спустили лестницу вниз, чтобы большой перепуганный ребенок смог выбраться на поверхность. Муж вернулся к гостям, а я принялась тщательно осматривать потерпевшего. Никаких явных повреждений я на нем не обнаружила.
– Будем считать, что отделался легким испугом.
Отправив Димку отмываться, я осторожно подошла к краю ямы и заглянула вниз. Может, мне только показалось, но в левом дальнем углу что-то лежало. Минуты мне хватило, чтобы спуститься в яму и осторожно подцепить то, что привлекло мое внимание. Это был старый, покрытый грязью металлический пояс. Двадцать восемь небольших круглых звеньев были скреплены чудным образом, и надписи на почерневших металлических пластинках едва можно было разобрать.
Во дворе было тихо – наверное, Данил и его помощники ушли в дом. Обязанности хозяйки я проигнорировать не могла, поэтому поспешила к гостям, на ходу размышляя, куда можно временно пристроить свою находку. Весь этот ворох нельзя было нести в дом, чтобы окончательно не испортить отношения с мужем, и я сложила все на столик возле крыльца, в надежде вернуться к нему в более подходящее время.
Алка уже разливала по чашкам горячий ароматный чай, и все трое мужчин теперь выглядели вполне довольными. Подруга весело подмигнула мне:
– Ты какие травки в чай добавляешь? Еще полчаса назад здесь были мрачные деловые субъекты. А теперь посмотри на них – просто душки.
Я подсела к столу и присоединилась к чаепитию.
– Травки с ближайшей горы. А душки здесь не все.
Это я метнула дротик в Данила.
Муж никак не отреагировал, но за начальника вступился юрист:
– Оторвали мужчину от игры.
Алка вызывающе повернулась в сторону молодого человека:
– И что?
Данил вдруг помрачнел.
– И ничего.
Алка внимательно посмотрела на него и слегка откинула голову назад. Этот жест подруги я хорошо знала. Это означало, что Алка взяла след своим журналистским чутьем и теперь ни за что не выпустит добычу.
– А вы на что там играете? Что-то вы тут слишком озабочены своими игрушками.
Юрист понял, что сболтнул лишнее, и постарался замять инцидент, чем вызвал еще больший интерес у моей подруги. Я вздохнула. С машиной мне теперь можно было на какое-то время распрощаться. С этого момента Алка будет регулярно посещать семинаристов, а нам придется ездить к Серебряному источнику за водой в ближайшую деревню на ее вызывающем Peugeot. Кажется, Данил тоже понял это.
– Ты нас когда вернешь обратно?
Подруга с безразличным видом пожала плечами:
– Допью свой чай и отвезу.
В глазах мужа мелькнула надежда на избавление, и он стал интересоваться чаем. Его помощники уже обрели хорошее расположение духа и сейчас рвались на свежий воздух – полюбоваться окрестными пейзажами. О делах они при мне говорить не стали, берегли шефа.
Алка слово сдержала, и через десять минут уже насильно запихивала мужчин в свою машину.
Димка стоял на крыльце и смотрел, как все грузятся в синий Peugeot. Он спросил:
– Это тетя Алла специально делает? Ну, чтобы они ее часа два из грязи вытаскивали? Может, сразу поедем за ними?
Я удивилась:
– Зачем?
– Все равно они не проедут на ее машине. Там мост размыло.
– А ты откуда знаешь? Опять брал мой грузовик?
Старший огрызнулся:
– А что, здесь есть, кто пешком ходит, особенно к Камню?
Я постаралась не возбуждаться.
– Древние ходили. Надеюсь, ты не вел себя как монгол.
– А это как?
– Это когда только верхом. Машину оставлять надо хотя бы метров за сто от Камня.
В глазах у старшего появилось некое подобие паники.
– А сто метров это сколько?
– Это пятьдесят раз как ты.
Я оставила незадачливого ребенка мысленно измерять собой пространство и вернулась в дом, где младший нашел себе хорошее занятие – разрисовывал фломастерами деревянный пол в своей комнате. Я быстро подсчитала в уме, сколько его папе будет стоить замена части пола, и постаралась минимизировать потери. Для начала конфисковала у младшего все, чем можно привести уцелевший остаток пола в негодность, пока его не покрыли защитным лаком, потом принялась оттирать зеленый цвет, которого было вокруг в невероятном количестве. Въедливая краска никак не оттиралась, только давала новые разводы на свежеструганых досках. Я мысленно попросила небо, чтобы мне под руку сейчас никто не попался, чтобы не стать детоубийцей.
Детей спасла Алка, которая уже вернулась и требовала, чтобы я нашла ей применение. Это была сложная задача, потому что хозяйством она не занималась нигде и никогда, а ближайшие мужчины, достойные ее внимания, остались за пятьсот километров отсюда. Я вспомнила про машину:
– Как вы проехали через мост? Старший говорит, что его совсем размыло.
– А я и не проезжала. Я их высадила у моста.
Мы обе рассмеялись. Не знаю, как юрист и секретарь Данила, но муж мой был точно из племени диких монголов. Своими ногами он мог пройти метров пятьдесят, не больше. Потом начинал оглядываться в поисках подходящего транспортного средства.
– Они теперь на базу попадут к обеду, не раньше.
Алка загадочно улыбалась:
– Ничего, спесь немного стряхнут. Им только на пользу.
Я вскипятила воду и теперь мыла посуду по-деревенски – в тазике. Это доисторическое занятие заинтересовала мою вездесущую подругу и она внимательно следила за тем, как я вытираю и расставляю на полках чашки.
– Ты сегодня что-то не в себе. Лен, случилось что?
Я поставила последнюю чашку на барную стойку и присела за стол рядом с Алкой.
– Данил сегодня какой-то неадекватный. Тебе ничего такого не показалось?
Алка вытянула ноги под столом и откинулась на спинку стула.
– Ты бы тоже была неадекватной, если бы у тебя арестовали все счета.
Хорошо, что я закончила с посудой и сидела.
– Что?!
Алка повернулась в мою сторону и, тщательно выговаривая слова, спросила:
– Я что-то непонятное сказала?
Я молчала. Подруга пошарила в огромном кармане своего расписного сарафана и выудила оттуда сотовый телефон.
– Позвоню одному волшебнику, может, он что-нибудь сможет сделать для твоего неразумного мужа.
Она вышла на крыльцо, и оттуда с полчаса слышалось ее сладкое мурлыканье. Разобрать слова было невозможно, да и незачем, хотя я просто подыхала от любопытства. Наконец она вернулась, весьма довольная собой.
– Пообещал что-нибудь сделать.
– Это еще ничего не значит.
Алка отпрянула от меня как от прокаженной:
– Да ты, я смотрю, совсем в уме повредилась?! Я ради нее задействую такие связи, которые лучше без крайней надобности не трогать, а она сомневается в результате!
– А как ты узнала, что у Данила проблемы? Он даже от меня скрывает.
Алка рассмеялась:
– А ты знаешь много мужей, которые со своими проблемами сразу бегут к жене? Ты, случайно, мужчин с детьми не путаешь? Мужчины – это такие взрослые особи, которые заботятся не только о себе, но и о своей семье…
Я запротестовала:
– Ладно, хватит ботаники. Рассказывай, как ты узнала про Данила.
– Если бы у Данила был ум, он бы не привез с собой тех двоих. Я тут с ними чай не успела допить, как они мне все выложили.
– Только мне не рассказывай, что они добровольно сливали тебе истории про своего босса.
Алка самодовольно улыбнулась.
– Так ведь они же не знают, кто я. И про мои способности добывать информацию не слышали. Вот и рассказали мне все, что знали.
– И что же они тебе рассказали?
– Что сегодня утром компания Данила должна была сделать один важный платеж партнерам в Китай. Но счета заблокированы, и деньги не проходят. Если не отправят деньги в течение двух дней, Данил потеряет почти все, что имеет. Слишком много он вложил в своих китайских друзей. Он рвался в город, чтобы самому во всём разобраться.
Алка внимательно смотрела на меня, но я постаралась никак не прореагировать на поступившую информацию. Ее сотовый весело затренькал.
Она поспешно нажала кнопку приема и расплылась в улыбке. Поворковав с минуту, убрала телефон, который тут же затонул в ее бездонном кармане.
– Разбуди меня около часа ночи. Он как раз будет в Гонконге.
– Это ты о ком?
– Тебе это знать не обязательно. Но от этого разговора теперь зависит благосостояние твоего мужа.
У меня немного отлегло, и мы вышли погреться на солнышке. На крыльце младший старательно переворачивал картинки огромной книжки про динозавров. Прервавшись на минуту, он внимательно осмотрел Алку и спросил:
– Тетя Алла, а вы давно родились?
Алка не стала скрывать свой возраст перед мужчиной, который не представлял для нее никакого интереса:
– Давно, дружок.
– А динозавров в детстве видели?
Алка оторопела от такого откровенного вопроса, но вскоре пришла в себя.
– Нет, не видела. Они еще тогда не родились.
Я покачала головой:
– Вот и говори мужчинам правду!
Хорошее настроение понемногу возвращалось. Близилось время обеда…
18
Изумрудно-зеленые воды Персидского залива сменились синеватыми волнами Индийского Океана, но Сансид не торопился прервать путешествие, унося свою драгоценную тайну подальше от тех мест, где хоть кто-нибудь слышал о нем. Морада прекрасно переносила море, словно она выросла не среди каменных колоннад Зиккурата, а среди утлых суденышек моряков и рыболовов. Сансид не уставал удивляться ей – эта девушка в любом месте выглядела так, словно всю жизнь провела именно здесь.
Близилась ночь, и над горизонтом поднялась вечерняя звезда. Сансид, который плохо переносил путешествие морем, с трудом поднялся на палубу и огляделся. Морада стояла на корме в простом легком платье, накрыв плечи тонким шерстяным платком цвета свежей крови. Она не отрываясь смотрела, как вспененные волны идут легкой дорожкой вслед за кораблем. Сансид тихо подошел к ней и стал поодаль, любуясь невозмутимой грацией юной жрицы. Как бы ни таился Сансид, Морада все же заметила его и, не поворачивая головы в его сторону, тихо сказала:
– Через три месяца закончится твое путешествие. Ты обретешь все, к чему стремился.
На лбу у купца выступил холодный пот. Морада поспешила успокоить его:
– Я не о смерти говорю. Ты обретешь земные блага, и они будут тебе по силам.
Сансид удивился словам жрицы:
– Я знаю, что страданий не каждый может вынести столько, сколько ему отмерено. А разве блага могут быть не по силам?
Морада печально улыбнулась:
– Благо – это огромный кувшин, наполненный до краев. Не каждый может поднять его, а тем более нести так, чтобы не расплескать и не уронить. Многие правители держали в руках этот кувшин, но не каждый смог донести его. Кто-то разбивал, споткнувшись о собственные пороки, а кто-то бросал на полпути, не веря в свои силы.