Я сразу увидел ее. Напрасно волновался, что не узнаю! Она лежала на полосатом полотенце и читала книгу. Ее волосы - действительно очень темные и очень густые, были подобраны в высокий "конский хвост". Она была в открытом купальнике… Ничего общего с тем вчерашним ночным образом. Но я был уверен, что это она. Я сел на противоположном конце бассейна и принялся ее разглядывать. Напрасно! Я снова ощутил странную "замыленность" глаза - сколько ни всматривался, не мог собрать образ воедино. Он рассыпа́лся, как детские кубики. Хороша ли ее фигура? Я смотрел на ее розовые, сияющие на солнце пятки, и они казались мне райскими яблочками. Возможно, она была такой же, как все. Но смысл отношений между людьми, наверное, в том, что в какой-то момент "один из многих" попадает в пересечение небесных лучей и становится первым, единственным из всех… Я видел ее именно в таком ракурсе - будто она была самолетом, который "ведут" два прожектора. Все остальное пространство стало для меня темным и неинтересным. Больше не было смысла так пристально разглядывать ее. Я подошел. Примостился рядом на траву и сразу же ощутил тот терпкий нездешний аромат, только утром он был гораздо слабее, нежнее. Она оторвала взгляд от книги и перевела его на меня. Я не был уверен, что она меня узнала, но уже понял, что обычный вариант знакомства здесь не пройдет. Можно было спросить, какую книгу она читает или верит ли в любовь с первого взгляда… Нет, банально… Процитировать пару строк из Бодлера? Глупо… Заговорить о погоде? Еще чего…
- Не напрягайся, - вдруг сказала она, - меня зовут Лиза. Ведь ты это хотел узнать?
Ее голос раздел меня донага! Она перевернулась на бок, подперла подбородок рукой, посмотрела мне прямо в глаза. Солнце блестело на ее смуглом плече, ослепляло меня.
- Куда ты исчезла? - спросил я.
- Я вообще люблю исчезать, - ответила она и снова сосредоточилась на чтении. Но я уже не мог жить без ее голоса!
- Может, поднимемся на гору? - предложил я. - Или съездим в город, посидим в кафе?
- Это ни к чему. Всяких кафе мне хватает и дома. А на горе сейчас жарко.
Я просидел рядом с ней до самого обеда. Меня сто раз звали ребята: то на волейбольную площадку, то в лес, кое-кто из "стариков" издали здоровался и с ней. Время от времени мы перебрасывались ничего не значащими фразами. В общем, ничего особенного. Но держалась она по-королевски. Когда ей надоело читать, она сказала:
- Ну все, хватит. Иди к своим. Что ты томишься рядом со мной?
- Увидимся вечером? - с надеждой спросил я.
- А куда же мы здесь денемся…
Она меня не поняла! Если бы я снимал фильм, с удовольствием вырезал бы несколько дней из этой ленты, чтобы сразу перейти к главному. Я уже понимал, что буду добиваться ее внимания, что мы обязательно еще раз поднимемся на гору и что я попробую обнять ее. А что будет делать она? Этого в моем сценарии не было…
3
- Знаешь, кого ты опекал все утро? - спросил Макс, когда мы встретились в комнате перед обедом.
Мне стало не по себе. Я не хотел говорить о ней. То есть - вообще.
- Это же Елизавета Тенецкая.
Фамилия была мне знакома, но я не мог вспомнить, где ее слышал.
- Ну как же! - оживился Макс. - Помнишь прошлогодний молодежный фестиваль "Ночь кино"? Она там заняла первое место за короткометражку "Безумие"!
Так вот оно что! Конечно же, я с девятого класса бегал на эту всенощную, прорывался без пригласительных всеми правдами и неправдами, пока после поступления на подготовительные курсы не получил наконец удостоверение и возможность без проблем ходить туда. Тогда с этим было строго: на входе проверяли карманы, выискивая бутылки со спиртным (мы проносили портвейн в термосах), кроме того, с собой нужно было иметь комсомольский билет.
Фестиваль длился с утра до полуночи с короткими перерывами для совещаний жюри, во время которых утомленные зрители могли съесть черствые бутерброды в буфете Дворца культуры и хлебнуть из термосов "живительной влаги".
Фильм мне действительно понравился. Даже потряс. Он был снят очень просто, без пафоса. Без малейшего намека на какую-либо идеологию. Это было странно, непривычно. Его обсуждение затянулось часа на два-три. Никто не расходился до тех пор, пока разгоряченные спорами члены жюри не объявили его победителем, а представители райкомов, обкомов и прочих наблюдающих за всей этой "вакханалией" не покинули поле боя, пригрозив разобраться позже.
Вряд ли я смог бы точно пересказать сюжет. Это была небольшая киноновелла об одиночестве. День женщины - с утра до вечера, - которая бесцельно бродит по большому городу. И конец: машина "скорой помощи", люди в синих халатах, заломленные руки, отчаянные глаза героини. Оказывается, она сбежала из психиатрической лечебницы… Вот, собственно, и все. Как такой фильм вообще мог попасть на этот комсомольский фестиваль, непонятно. Потом я долго вспоминал об этом фильме, но никогда не идентифицировал эту ленту с женским именем автора, не пытался выяснить, кто она. И вот сейчас был взволнован, потрясен. Неужели это она?! Эти терракотовые оттенки, намеренные царапины на пленке, эти съемки в манере подглядывания в "замочную скважину"… Мне стало страшно. Нет, меня не пугало то, что она старше и талантливей - все это только возбуждало мое воображение. Просто я чувствовал, что на меня надвигается девятый вал и самое разумное, что следовало бы сделать, - никогда к ней не приближаться. Но для такого решения я был слишком молод.
У меня был опыт общения с женщинами. Отец работал главным инженером на одном из крупных предприятий города, деньги у меня водились. Чтобы "познать жизнь", мы с приятелями частенько засиживались в ресторанах, играли на ипподроме, пускаясь порой во все тяжкие. Естественно, без женщин не обходилось. Но серьезных увлечений у меня до сих пор не было. Хотя уверен - я многим подпортил впечатление от того чувства, которое называется первой любовью: старался не встречаться с одной и той же девушкой дольше месяца, а чаще всего - и одной недели. Мне хотелось всего, много и сразу. Ощущение устоявшихся отношений наводило на меня тоску. Ни разу я не почувствовал раскаяния.
Правда, один случай заставил меня немного остепениться…
Я и двое моих друзей сидели в ресторане "Лесной" и подыскивали достойные объекты для продолжения вечера "на хате" у Мишки. Это был парень из обеспеченной семьи, жил в четырехкомнатной квартире в центре города и часто оставался один, пока родители инспектировали "загнивающий" капитализм западных стран. Приятели уже выбрали себе по девчонке и ждали, когда ВИА (вокально-инструментальный ансамбль - так это тогда называлось) настроит свои гитары, чтобы пригласить девочек на танец, а позже - домой. Я же, как всегда, выискивал для себя "нечто".
Меня не привлекали откровенно красивые телки "модельной внешности", как сказали бы сейчас. Волоокие длинноногие блондинки никогда мне не нравились - это все равно, считал я, что переспать с резиновой куклой. Хотя с такими было намного проще договориться. Объекты же моего внимания, как правило, по ресторанам не ходили (хотя это и стоило копейки по тем меркам).
- Ну ты как? - нетерпеливо спрашивали меня приятели.
Я отмахивался и озирался по сторонам. А когда уже совсем потерял надежду и обратил свой взор на перезревшую матрону за соседним столиком, в зал вошли три девушки.
- Все о'кей! - доложил я друзьям тоном рыбака, у которого "клюнуло".
На одной из девушек было черное платье. Это поразило меня. Летом, когда все ходят в светлом, она вырядилась как ворона, и этим очень выделялась среди остальных. Кроме того, у нее были волосы удивительного медного оттенка - пушистые, с "искринкой". Словом, очень красивые волосы.
Я подозвал официанта и велел отнести девчонкам бутылку шампанского. Я любил погусарить, а особенно - понаблюдать за впечатлением, которое производят подобные поступки, ведь наши женщины тогда еще не были приучены не то что к "бесплатному сыру", но и к вещам более элементарным. Вот и эти - тут же склонили головы и принялись возбужденно перешептываться, стреляя взглядами по залу. Вначале даже хотели вернуть бутылку. Официант что-то долго объяснял им, а потом (вот сволочь!) кивнул на наш стол. Все трое, как по команде, посмотрели в нашу сторону, потом так же резко отвернулись, делая вид, что им на нас наплевать. Я пытался угадать, о чем они могут сейчас говорить. Во-первых, решают, кому прислан подарок (судя по тому, как вспыхнуло лицо рыжеволосой, обе подружки убеждали, что именно ей). Во-вторых, мучаются вопросом: что делать дальше? В-третьих, обсуждают нас и теряются в догадках, кто из троих сделал такой королевский жест. Начались танцы, и я развеял их сомнения: подошел и пригласил рыжую.
А потом мы все вместе сидели за одним столом до закрытия ресторана. Мы щедро оплачивали девичьи капризы - шоколадку, салат из крабов, бутылку "Медвежьей крови". То, что вечер закончится на квартире у Мишки, ни у кого не вызывало сомнения. Девушку в черном звали Сашей. Но это имя ей катастрофически не подходило, еще глупее звучало "Шурочка". Платье на ней при ближайшем рассмотрении оказалось дешевеньким, туфли - детскими. Она только что окончила школу, ее подруги работали на швейном комбинате. Фабричные дамочки оказались бойчее и сговорчивее, "моя" старалась от них не отставать. И как только мы оказались в Мишкиной квартире, она не раздумывая улеглась со мной в постель. Когда позже я спросил - почему, Саша удивленно вскинула брови: "Ну ты же угощал нас!" Ха! Как порядочная девушка, она поспешила расплатиться!
Эту я помнил дольше других. И не только потому, что меня поразило ее платье и рыжие волосы (все остальное поглотил туман), - она была из какого-то иного мира. И это испугало меня. Тогда я не мог и представить, что он существует! Мы встретились несколько раз. Но как-то вяло: меня влекли новые впечатления, а она была слишком аморфной в своем отношении ко многим вещам, которые меня приводили в восторг, - последняя премьера в театре, новый сборник Евтушенко, бардовские фестивали.
Закончились отношения так же быстро, как и начались, после одного случая. Мы шли по улице и смотрели, как рабочие поднимают на фасад дома огромный плакат с фотографиями членов Политбюро.
- Куча свиней, - неожиданно сказала Саша, - а мы - их кормушка…
Я, сынок главного инженера прославленного завода, возмутился - как она может так говорить?
- Конечно… бывают перегибы, но в общем… - промямлил я, - нужно быть патриотом страны, в которой живешь…
- Все патриоты сейчас - сидят, - отрезала она.
- Как это - "сидят"? - не понял я. - Сидят - преступники.
- Ага, преступники! - язвительно сказала она. - Бродский, Стус, Солженицын… Все - преступники!
- Ну, положим, Бродский сел за тунеядство, - не сдавался я, хотя чувствовал, что не так все просто. Об остальных я вообще ничего не мог сказать.
- Ага, - еще ехиднее повторила она, - поэт должен вкалывать!
- А разве нет?..
Тут она прикусила язычок. Ее щеки пылали. Потом, вернувшись домой и проанализировав этот разговор, я решил, что девочка наслушалась лишнего от родителей. И испугался. Жизнь казалась мне прекрасной, и я не хотел, чтобы в нее вошли смута, беспорядок, неразбериха. Все хорошее, талантливое, думал я, должно преодолевать препятствия. Иначе не интересно! А она твердила, как попугай: "Свобода не может быть дозированной!" И я не понимал, что она имеет в виду. Да и понимала ли это она сама своим полудетским умишком? Вряд ли. Скорее всего, повторяла слова взрослых… Предателей родины и штрейкбрехеров! Наши встречи прекратились.
А потом я вспоминал Сашу все чаще. И начинал понимать, О ЧЕМ она говорила, и чувствовал себя законченным негодяем и идиотом. Удивительно, но именно эту девушку я вспомнил, когда смотрел "Безумие", снятое Елизаветой Тенецкой…
Вспомнил и сейчас. Возможно, потому, что меня охватило чувство, слегка похожее на то, что было тогда, только в этот раз более сильное и острое: я НЕ ВИДЕЛ мою новую знакомую. Мне было все равно, какая она: фигура, цвет глаз, ноги, руки, волосы, в конце концов - возраст. Важным было одно: она есть.
Мой сосед по комнате уверял, что "Тенецкая - супер". Но даже если бы это было и не так - мне было все равно. Она существовала, как небо, в котором я побрел, спотыкаясь и падая, ничего не замечая ни под, ни над собой…
4
Потом мы часто виделись то в столовой, то в кинозале, то у бассейна. Она приветливо кивала мне и проходила мимо. Словом, дней пять из моего сценария можно спокойно выбросить. Я искал случая. И вот увидел ее имя в списке инструктора, который набирал группу для похода в горы. Я сбегал за деньгами - двухдневный маршрут стоил что-то около пятнадцати целковых.
- Опоздали, - безапелляционно сказал мне мужичок в мятых спортивных штанах, - группа уже укомплектована.
- Ну какая вам разница, вы что, не можете записать еще одного человека?!
- По инструкции положено двенадцать! - отрезал тот. - Пойдете в следующий раз. Долго думали!
- Что за дурацкая инструкция? - не унимался я. - Вам что, не хочется заработать?
- Ха! Это тебе не частная лавочка, я здесь на государственной службе. Двенадцать - цифра, которая утверждается там… - он поднял палец к небу.
- Богом, что ли? - попытался пошутить я.
- Не юродствуйте, юноша. Зачем мне отвечать за большее количество народа? Вот если бы я не набрал группу - тогда пожалуйста! А так мне лишняя морока ни к чему, мне за вас премию не дадут!
Тогда я смотался в коттедж и к уже предложенным пятнадцати добавил еще двадцатку.
- Так сойдет?
Мужичок оживился, достал список и с важным видом вписал в него мою фамилию.
- Собираемся завтра в шесть часов утра, у столовой! Завтрак получите "сухим пайком". Смотрите не опаздывайте! - строго сказал он.
…Утро выдалось прохладным, с привкусом подступающей осени. Этот привкус особенно ощутим в ранние часы. Я побрился, надел новую футболку и чистый свитер, потер щеки одеколоном "Шипр" и сунул в рюкзак бутылку домашнего красного вина, которую вечером купил у какой-то местной тетки.
На что я надеялся? Не знаю. Может, вечером, когда мы разобьем палатки, мне удастся прогуляться с ней?..
Еще я сунул в карманы брюк все деньги, которые у меня были, несколько коробок со спичками, нож, блокнот. Пришел к столовой первым. Мне предстояло полчаса мучиться вопросом: придет ли она? Я уже догадывался, что ее поступки могут быть непредвиденными Когда нас было уже двенадцать, инструктор начал нервно поглядывать на часы. Наконец в глубине аллеи появилась она.
- Наша звезда в своем репертуаре! - прокомментировал кто-то.
В группе, кроме меня и ее, были две семейные пары с детьми подросткового возраста - всего семь человек, две дамы бальзаковского возраста и кинодокументалист с дочкой. Скука смертная! Но я понял, что у меня нет конкурентов, а у нее - выбора. Поэтому, как только она приблизилась, я взял ее котомку и забросил себе на плечо.
- Вот что, товарищи, - обратился к нам инструктор. - Поведу вас кратчайшим путем: чтобы не обходить всю территорию, пойдем через аллею - там в заборе есть дыра… Это, конечно, непорядок, но не будем терять время!
Я посмотрел на Лизу. Она улыбалась.
И мы пошли уже знакомой мне дорогой - через луг, к подножию горы.
- Не знаю, зачем мне все это нужно… - словно продолжая разговор, сказала Лиза. - Не люблю коллективных мероприятий. Но здесь так скучно…
- Ты же сама отказалась развлечься. Я же приглашал… - ответил я, напрочь забыв, переходили мы на "ты" или нет.
Она странно посмотрела на меня.
- …и мы бы говорили про кино?..
Тут я понял, как с ней нужно разговаривать. Понял, но не мог вымолвить ни слова, как иностранец, который только начинает изучать чужой язык.
- Мы могли бы просто молчать… - ответил я.
Когда группа стала подниматься в гору, разговорчики в наших нестройных рядах поутихли, женщины пыхтели, мужчины, как истинные джентльмены, забрали у них рюкзаки и пыхтели еще сильнее. Все сбросили свитера. Солнце начинало прогревать влажный лес, из него испарялась ночь. Мы прошли то место, где Лиза оставила меня. Я снова ощутил тревогу. Понимал, что в любую минуту она может развернуться и уйти. Но было уже слишком поздно: мы забрались слишком далеко и вышли на полонину - горное пастбище. Большая поляна была окружена дикими черешнями. Ягоды были красными, мелкими.
Мы задержались у одного из деревьев. Я наклонил ветви, и мы почти одновременно поймали губами несколько ягод… (Я уже любил ее! Боялся лишний раз взглянуть на нее - от этого у меня резало в глазах, как от вспышки лампы, а изнутри пожирал огонь бешеного желания, я покрывался потом, краснел, трясся, как осиновый лист. И ненавидел себя за несдержанность).
- А пошли они все к черту! - вдруг сказала Лиза, глядя на группу, которая уже пересекала полонину. - Идем строем, как пионеры. А вокруг такая красота…
Ничего лучше нельзя было и представить.
- Давай спрячемся, пока они не уйдут подальше! - предложил я.
Она задумалась.
- Наверное, испортим им весь праздник. Искать будут…
- Тогда предлагаю просто заблудиться. Случайно. Бывает же такое?
- Ага. А утром в местной газете появится заметка "Случай в горах"… Кстати, ты же только что поступил в институт. Могут отчислить! Это мне терять нечего. Фильмы мне уже смывали…
- Как это? - не понял я.
- Очень просто: берут пленку и опускают в химический раствор…
- И "Безумие" смыли?
- А как же! - недобро улыбнулась она. - Разве могло быть иначе… Как принудительный аборт на восьмом месяце.
Она вытащила из пачки сигарету, медленно выпустила струйку дыма и посмотрела на меня прищурившись:
- А ты красивый. Тебе кто-нибудь говорил об этом?
Прежде чем ответить, я справился со шквалом разных эмоций, а главное, с глухотой, которая на мгновение охватила меня (сердце стучало прямо в голове!).
- Не помню… - ответил я как можно равнодушнее.
- Ладно, пойдем! - скомандовала она. - А то и правда потеряемся.
Но мы все-таки потерялись! Пройдя полонину, не могли сообразить, в какую сторону направилась группа. Сердце мое ликовало. Чтобы скрыть радость, пришлось немного побегать и покричать, но мне никто не ответил.
- Теперь это выглядит натурально? - спросил я.
- Вполне. Может, вернемся?
- Зачем?! Я думаю, к вечеру мы их догоним. Найдем по дыму костра.
Потом мы шли, то поднимаясь в гору, то спускаясь в долину, останавливались, молчали, зачарованные природой, падали в высокую траву и пили воду из горного ручейка. Вечер упал быстро, словно камень. Мы как раз подходили к очередному пригорку. Пришлось снова побегать и покричать, разыскивая палаточный лагерь. Я мысленно молился, чтобы никто не откликнулся. Так оно и случилось.
- Что ж, - сказала Лиза, - придется развести огонь и переждать тут до утра. Может быть, они найдут нас на обратном пути.
- Тебе страшно? - заволновался я.
- Мне? - Она рассмеялась. - Все самое страшное со мной уже произошло. А теперь будет только… прекрасное. Разве здесь не здорово?!