4
Мы возвращались домой, проходило два-три дня, все становилось на свои места. Я ходил на работу, Лика ждала меня, красиво сервируя стол к ужину. Это мне нравилось. Я становился обывателем. А скорее всего, всегда им и был. В какой-то момент мне захотелось большего комфорта. Именно мне, а не ей. И вот в этот момент (который я до сих пор вспоминаю с ужасом и отчаянием) на глаза мне попался шкаф…
Я никогда не беспокоился об обустройстве своего быта, но однажды, когда мы с Ликой прогуливались у привокзальной площади, обратил внимание на вывеску нового мебельного салона, и мой взгляд скользнул по витрине. В ней красовалось оригинальное "сооружение" - целая комната из дуба с резными узорами и всякими шишечками.
- Смотри, - сказал я, - вот к чему я бы обратился на "вы". Помнишь, как у твоего любимого Чехова: "Многоуважаемый шкаф!.."
Лика засмеялась.
- Да это и не шкаф, - продолжал я, - это настоящее "дворянское гнездо"! В нем можно жить!
- Мы можем его купить? - спросила Лика, которая мало интересовалась финансовым положением нашей семьи.
- Мы просто обязаны это сделать! Идем!
Мы зашли в магазин, и там выяснилось, что это - экспериментальная модель, единственный экземпляр. Выставлена для изучения покупательского спроса. Лика огорчилась.
- А когда же вы изучите этот самый спрос?
- Месяца через два. Не раньше, - ответил продавец. - Вот тогда и начнем принимать заказы.
- Ой, как жалко! - всплеснула руками Лика.
Всю дорогу я успокаивал ее.
- Но это же единственная вещь, которую тебе захотелось приобрести за все это время! - не унималась она. - Я хочу, чтобы твои желания всегда исполнялись!
- Да черт с ней, с этой деревянной коробкой!
Я уже жалел, что потащил ее в магазин, - она воспринимала все слишком серьезно. Мне пришлось срочно придумывать что-то, и в следующем магазине я "положил глаз" на роскошный, но довольно пошлый комплект постельного белья. Потом мы купили торшер и антикварный письменный прибор. Все это было совершенно бессмысленно. Но создавало атмосферу общего семейного дела.
- Тебе правда все это нравится? - допытывалась Лика, с сомнением разглядывая дома наши покупки.
- Не очень…
- Тогда раздадим все это людям…
- Каким людям?
- Все равно каким. Тем, кому это действительно нужно!
- Отлично! Если учесть, что самое дешевое из этого хлама стоит не меньше сотни зеленых! - не выдержал я. И дальше уже не мог сдержаться. - Тебе интересно так жить? Быть комнатным котенком, при твоем уме и таланте?! Я иногда чувствую себя полным кретином, когда ты обслуживаешь меня, как в гостинице! Тебе это интересно? Нет, конечно, меня, как нормального мужика, все устраивает - "хороший дом и жена рядом. Что еще нужно, чтобы достойно встретить старость?..". Но я чувствую себя каким-то тираном. Разве такой жизни ты хотела?! Тебе все это интересно?
Я толкнул торшер ногой. Она сжалась. Я испугался.
- Послушай, - сказал я уже спокойнее, - я не хотел тебя обидеть. Мне просто жаль, что ты понапрасну тратишь свое время и… жизнь.
- Любовь не бывает напрасной. Я тебя не понимаю.
Она, похоже, и в самом деле не понимала. И я прекратил любые попытки воздействовать на ее самолюбие.
Месяца через полтора ей позвонили из института и предложили принять участие в биеннале, которое проходило в живописном уголке Карпат. Я обрадовался, что о ней не забыли.
Лике не очень хотелось уезжать, но когда в нашу кухню набилось полгруппы бывших однокурсников во главе с преподавателем, ее глаза заблестели. Все они, шумные и веселые, с опаской поглядывали в мою сторону. Напрасно! Я излучал благодушие, разливал вино и всем своим видом показывал, что не собираюсь становиться на пути молодого таланта. Это действительно так и было.
- Хорошо. Я поеду, - сказала Лика, когда гости разошлись, - если вы все так этого хотите…
- Ну вот, ты опять делаешь это ради кого-то! А ведь ты - талантливая художница, это - твой мир, твое окружение. В конце концов, ты сможешь там продать свои картины и… О! Я придумал! Ты продашь свои картины и подаришь мне шкаф!
Ей нужен был толчок, идея, ради которой она могла бы оторваться от уютного домашнего мирка. И моя идея ей понравилась. Она даже захлопала в ладоши и тут же начала собирать свои прибамбасы для рисования, хотя до начала биенале оставалась еще неделя.
Выглядело это творческое мероприятие приблизительно так: где-то у подножия гор разбивался "художественный городок". Ставились палатки для участников, возводился импровизированный вернисаж под огромным брезентовым тентом. Две недели молодые дарования работали на пленэре, выставляя свои старые и новые работы на продажу. Сюда же на автобусах время от времени привозили журналистов, телевизионщиков, искусствоведов и даже иностранцев-коллекционеров.
- Это будет дурдом, - пояснила мне Лика, - застолья до утра. Какое там рисование? Так, профанация…
- Не преувеличивай. А если будет плохо - то хоть побудешь на природе, подышишь свежим воздухом, отдохнешь от меня, дурака… А я приеду тебя проведать. И мы будем будем гулять в горах!
Тут меня передернуло, и я замолчал…
5
Люблю сентябрь. В этом году он был особенно теплым и каким-то вкусным - воздух, пропитанный запахом кофе, под вечер приобретал еще и густой лиственный аромат с привкусом хризантем. Лика уезжала рано утром, с последней группой. Накануне я договорился с ребятами, что они возьмут ее принадлежности с собой, у меня в день отъезда была уйма важных дел, и я не мог ее проводить. А так Лике не пришлось тащить на себе тяжелый этюдник.
Утром мы пили кофе, и я пытался втолкнуть в нее хотя бы кусочек бутерброда, но она категорически отказывалась.
- Ну что, собственно, происходит? - спрашивал я. - Пару недель отдохнешь от дома, от меня… Другая бы радовалась…
- Никогда не говори так - "другая". Я не знаю, что делали бы другие, но мне без тебя плохо. Как будто потеряла какой-то важный орган - руку, например, или ногу. Ты бы смог ходить с одной ногой?!
- Купил бы костыли! - улыбнулся я.
- Ты шутишь, а я - серьезно…
Я вызвал такси. В прихожей осторожно застегнул мои любимые пуговицы на ее курточке.
- Этот ангел тебя обожает, этот - защитит, этот - сохранит, а этот немного сердится, - приговаривала она, пока я возился с застежками.
Я немного волновался, будто она и правда была маленьким ребенком. Но с каждой застегнутой пуговицей во мне поднималась едва ощутимая волна радости оттого, что она уезжает, что я смогу побыть один, ПОПРОБУЮ побыть один, без нее. Конечно, я не произнес этого вслух, она бы обиделась.
Уже стоя на пороге, Лика обхватила мою шею руками и замерла.
- В конце концов, - не выдержал я, - не хочешь ехать - оставайся! А то получается, что я тебя на каторгу отправляю! Черт знает что!
Она отстранилась и улыбнулась:
- Все, все! Я побежала!
- О Господи, - спохватился я, - а деньги?!
Быстро вернулся в комнату, выгреб из ящика пачку купюр и протянул Лике.
- Зачем столько?
- Возьми на всякий случай! Вдруг тебе там что-то не понравится - поселишься в гостинице. В конце концов, вернешься на самолете.
Она сунула деньги в карман джинсов и быстро закрыла за собой дверь. Из окна я проследил, как она села в такси, а потом, как старушка, послал вдогонку крестное знамение…
6
Я остался один. Особого облегчения не почувствовал. Выпил еще одну чашку кофе и начал собираться на встречу. Действовал почти механически. Мысли работали совершенно в другом направлении. Впервые за два года я был один. Может быть, пришло время встретиться с Лизой? Но - зачем?.. Не собирался же я заняться прелюбодеянием! Но мне все больше и больше хотелось хоть как-то заявить о себе, напомнить о том, что я, в отличие от нее, никогда не забывал. Может быть, даже наказать, заставить захлебнуться всем ужасом ситуации, как им захлебнулся я в тот момент, когда она появилась в полумраке прихожей. Да, именно так. Мне стоило бы поставить жирную точку в этой истории, чтобы больше никогда не сидеть за их елейным семейным столом.
Я быстро завершил переговоры, заглянул в "Суок", заправился для храбрости двумя рюмками коньяку и набрал номер ее мобильного телефона.
Вначале я доложил, что Лика уехала, отчитался, как она была одета и что взяла с собой, ответил еще на несколько дурацких вопросов. А потом предложил встретиться для "важного разговора". Она удивилась.
- Хорошо… Приезжайте к нам. У меня есть два часа свободного времени…
Только не у них, подумал я. Приглашение в ресторан тоже выглядело бы странным.
- Что-то не так? Что случилось? Может быть, подъехать к вам? - заволновалась Лиза.
Я предложил взять такси и подхватить ее на перекрестке через полчаса. Она согласилась. Я еще успевал заскочить в ближайший супермаркет - не угощать же ее вчерашним борщом!
В моей голове творилось бог знает что… Если я собираюсь вылить на нее всю черноту моего двадцатилетнего ада - зачем я, как заправский соблазнитель, нагреб шампанского, мартини и всяких красивых консервных баночек? Если же моей целью было достижение именно этой цели - каким же негодяем я буду выглядеть в ее глазах!
Я заметил ее издали, и сердце запрыгало, как мячик на резиновой нити. Она, как всегда, выглядела элегантно. Узкое черное платье (странно, но одежды другого цвета я на ней не помнил, за исключением белого купальника, в котором она лежала у бассейна сто лет назад), туфли на шпильке, гладко зачесанные назад волосы. Она кивнула мне без малейшего намека на любезность и села на переднее сиденье. Я смотрел на тонкую прядь волос, выбившуюся из безукоризненной прически, и жадно вдыхал нежный аромат духов - тех самых: она не меняла своих вкусов.
"Лиза, неужели это - ты? - хотелось прошептать мне в этот строгий затылок. - Я думал о тебе всю жизнь. Что мне делать теперь? Скажи сама. Как ты скажешь - так и будет…"
7
В лифте мы поднимались молча. Я кожей чувствовал ее пренебрежение, ее равнодушие и нежелание погружаться в проблемы, из-за которых я осмелился отнимать у нее время.
Я долго не мог вставить ключ в замок и даже был бы рад, если бы он сломался. Я робел так, будто мне не тридцать восемь, а восемнадцать, как тогда… Она вошла в квартиру, по-хозяйски прошлась по комнатам, заглянула на кухню, наверное, оценивая, насколько уютен этот дом. После отъезда Лики здесь царил некоторый беспорядок, на столе еще стояли две чашки, валялся надкушенный бутерброд.
- Я тут кое-что купил… - виновато сказал я и зашуршал пакетами, вынимая продукты и бутылки. - Сейчас сварю кофе…
- Не стоит. У меня совсем мало времени, - сказала она, присаживаясь на стул и доставая из сумочки сигареты. - У вас здесь довольно мило. Можно я еще пройдусь?
- Конечно!
Я был рад, что она на какое-то время оставила меня одного. Быстро убрал чашки и выбросил бутерброд, протер стол, расставил на нем все, что купил, включил кофеварку.
- Хороший дом, - заметила Лиза, вернувшись. - Откровенно говоря, не ожидала… Так о чем же вы хотели со мной поговорить? О Лике?
Я вздрогнул, будто мне за шиворот вылили холодную воду.
- Нет… Может быть, мартини? - предложил я, понимая, что с каждой минутой теряю смелость и желание о чем-то говорить. А если это так, то мое приглашение будет выглядеть совершенно дурацким.
- Хорошо, - согласилась она и закурила, переплела ноги и откинулась на спинку стула. Ее любимая поза. Я разлил мартини и сел напротив.
…Сколько раз я представлял себе эту минуту! Сколько раз воскрешал в памяти тот красный огонек, сверкнувший передо мною в конце ночной аллеи! Мы сидели почти так же, только теперь между нами стояла железобетонная стена. И ее имя было почти одинаково дорого нам обоим… Только я знал об этом, а она - нет. Мне было больно, а она спокойно курила и смотрела на меня насмешливыми, слегка прищуренными глазами - темными и глубокими, как на портретах фламандских мастеров.
Согласно всем известным теориям, включая и мои исследования манипулятивных систем, по всем правилам мужской логики и в полном соответствии со здравым смыслом, я должен был испытывать усталость и равнодушие. Теоретически я мог все разложить по полочкам: восемнадцатилетний сопляк, не очень-то опытный в любовных утехах, в период гормональной активности встречает свою первую любовь и… Дальше все было ясно, если учесть и психологические особенности самого сопляка. В принципе, от этого излечиваются. Если очень захотеть…
Я смотрел на нее, пытался найти в ее лице нечто, что заставило бы меня остановиться, подумать о всей несуразности положения - и видел, что она по-прежнему загадочна и притягательна. Как назло, в памяти всплыло сегодняшнее высказывание Лики: "Ты бы смог жить с одной ногой?" Все эти годы я именно так и жил. Лиза была утраченным органом, меня мучили фантомные боли. И теперь, когда она снова оказалась рядом, я не мог просто так отпустить ее.
- Лиза, - сказал я, - Лиза, ты не узнала меня?..
8
…Потом я говорил много и бессвязно, видя перед собой только ее взволнованные глаза. Я не давал ей опомниться, потому что боялся услышать звук ее голоса. "Я любил тебя всю жизнь… - вот к чему сводился весь мой монолог, - кто из всех тех, кого ты встречала на своем пути, может сказать то же самое?! Уверен - никто! Ведь это безумие… - помнишь, так ты назвала свой фильм?… но добровольное безумие! Потому что не мог, не хотел забыть тебя. Я всех сравнивал с тобой, и в этом сравнении проигрывали и тускнели даже очень достойные женщины. Я чувствовал, что поступаю с ними подло. И я наказан. Даже встреча с тобой, о которой я мечтал столько лет, привела меня к подлому, ужасному поступку. Но, поверь, я в этом не виноват… Лиза, я люблю тебя до сих пор…"
Потом я замолчал, и тишина длилась невыносимо долго. Так долго, что за эти несколько минут (или секунд?) я родился, вырос и умер.
- Какая мерзость… - произнесла наконец Лиза и поднялась с места, - мерзость, мерзость… Какая пошлая мыльная опера…
И снова наступила смертельная тишина.
- В общем, так, - продолжила она, - с Ликой я все улажу сама - заберу ее с вокзала домой, когда она вернется… И… и больше никогда не появляйтесь у нас.
- Да… Понимаю… - Я не узнал собственного голоса, таким он был хриплым. - Хорошо. Да. Конечно.
Она уже стояла в прихожей и нервно дергала дверь, пытаясь справиться с замком, когда я вышел из ступора и почти преградил ей дорогу:
- Ты не поняла! Я не знал, что Лика - твоя дочь! Не знал. Не интересовался. Я пошел за ней только потому, что увидел вас вместе. И… и я люблю ее, как все, что связано с тобой!
- Подумать только, какие страсти! - Губы ее задрожали, будто бы она хотела сказать совсем другое. Потом она резко повернулась, так резко, что из прически выпали шпильки и волосы мягко полоснули меня по щеке (мы стояли слишком близко). - Я не могу даже слышать о любви! - Лизино лицо исказилось, мне показалось, что она вот-вот расплачется. - Но это - не твое дело!..Все - я ухожу!
- Лиза, - я осмелился снова произнести ее имя, - я больше не нарушу твой покой. Все будет так, как ты хочешь. Но умоляю, скажи: при других обстоятельствах, зная все, о чем я сказал тебе, ты бы смогла… если не полюбить, то хотя бы попытаться полюбить меня?
Во время паузы, которая снова повисла между нами, можно было бы умереть и родиться заново. Выражение ее лица вдруг смягчилось, я вспомнил этот взгляд - так же она посмотрела на меня в ТОМ сарае.
- Какой же ты дурачок! Неужели есть еще такие в нашем мире? Знаешь, я тебе даже завидую. И… И я тебе благодарна. Но мне давно не двадцать пять… или сколько там тогда мне было. Так что не о чем говорить. Бред какой-то…
- И все же?.. - Мне было крайне необходимо услышать ответ. - Я ведь теряю тебя навсегда…
- Может быть. Наверное. Не знаю…
Она рванула дверь и выскочила на лестничную площадку. Я побежал за ней, хотел проводить. Но Лиза быстро остановила первую попавшуюся машину и уехала.
А я пошел бродить по городу. Мне нужно было намотать несколько километров, иначе я бы не успокоился.
…Вернулся домой в невменяемом состоянии, прошел в спальню и рухнул на кровать в обуви и куртке.
Среди ночи мне показалось, что на меня наползает огромное черное чудовище. Приоткрыв глаза, я увидел странную вещь - в углу комнаты стоял… шкаф. Тот самый, "многоуважаемый", с резными шишечками. Я решил, что у меня началась "белая горячка", вскочил с кровати, включил свет. Видение не исчезло - стало еще более реальным. Этого еще не хватало! Откуда он здесь? Когда появился? Я не мог ломать себе над этим и без того раскалывающуюся голову. Может, его заказала Лика?.. Но - когда она успела? И зачем этот шкаф теперь? И зачем вообще - все?..