Двенадцать, или Воспитание женщины в условиях, непригодных для жизни - Ирэн Роздобудько


Роман Ирэн Роздобудько "Двенадцать, или Воспитание женщины в условиях, непригодных для жизни" уже с первых страниц захватывает читателя необычностью сюжетных линий и аллегоричностью образов и ситуаций. В силу служебных обязанностей главная героиня выслушивает жизненные истории разных людей. Это захватывает молодую женщину, и она не замечает, что и сама - объект наблюдения.

Содержание:

  • Часть первая 1

  • Часть вторая 26

  • Часть третья 33

Ирэн Роздобудько
Двенадцать, или Воспитание женщины в условиях, не пригодных для жизни

Часть первая

"Роман - не авторская исповедь, а исследование того, чем является человеческая жизнь в той ловушке, в какую превратился мир".

"Во вселенной существует планета, где все люди рождаются во второй раз. При этом они полностью осознают свою жизнь, проведенную на Земле, и весь приобретенный там опыт".

Милан Кундера

"Невыносимая легкость бытия"

…Я выхожу в сумрачное морозное утро - будто ныряю в противную мутную и холодную воду. Включаю автопилот. И просто пытаюсь достаточно четко переставлять ноги. Чтобы идти. Вдоль домов. По аллее промерзших деревьев. К остановке. Я вставляю в уши наушники и надеваю на нос солнцезащитные очки, хотя солнца нет уже недели две. Просто мне не хочется смотреть на мир. Надеюсь, он ко мне тоже неравнодушен. И поэтому он время от времени переворачивается и выливает на меня всю свою грязь.

Я делаю то же самое. В маршрутку передо мной лезет какая-то уродка в шубе из дохлых кошек. "Куда прешься, зараза?" - мысленно ругаюсь я. (Хотя в общем-то я довольно-таки вежливая и любезная. Порой даже детей называю на "вы"). Потом взгляд выхватывает из толпы какую-то бабку. "А тебя куда несет в час пик? Сидела бы дома у батареи, если они еще греют…" Потом все зло мира концентрируется на юнце с инфантильным выражением лица. Интересно, сколько невинных девичьих жизней он перепортит, прежде чем заляжет на диване в ожидании жареной курицы под соусом тартар?

Этим утром (собственно, такое случается довольно часто) я не люблю мир. И ему на меня наплевать. Он знает, что слишком мал. Он мне тесен. В нем воняет бензином, носками, духами, селедкой. И нет места для сороковой симфонии Моцарта или для "Лакримозы". В нем нет места (и времени) для слез. Вообще-то я не плачу вот уже несколько лет - наверное, пять или десять. Такой себе робот на автопилоте… Надо же было прожить столько лет, чтобы понять, что смысла в жизни нет. И твоя судьба зависит лишь от того, сбросил ли какой-нибудь ангел перышко, пролетая над твоей колыбелью. Хорошо тем счастливчикам, к которым прикоснулся он САМ. Но таких немного. Наверное, над моей детской кроваткой почистил свои взъерошенные перья кто-то другой, самый мелкий из божьей свиты воробей.

Иногда на меня накатывает мощная волна благотворительности. Тогда я раздумываю над тем, не собрать ли с улиц бездомных собак или не пойти ли работать в детский дом. Предложение (одной знакомой) поработать в доме скорби застало меня врасплох именно в такой момент.

"У тебя будет свой кабинет, - говорила знакомая. - Работа спокойная. Будешь вызывать к себе пациентов. Часок-другой поговоришь - и свободна! Все равно их вылечить невозможно! А единица такая в больнице есть.

Пусть это будешь ты". Я привыкла быть единицей и поэтому сразу согласилась.

И вот я еду в маршрутке, нацепив наушники и очки. Приступ благодетельности прошел, а трудовая книжка уже лежит в сейфе главврача. Надо отбыть хотя бы пару недель.

Я еду. Смотрю в окно. Стараюсь не замечать, что на мое плечо оперся тот самый юнец с розовым лицом резинового пупса. В моих ушах звучит "Лакримоза". С нею я погружаюсь в вечность. И такие слова, как "дерьмо" или "сука", медленно испаряются из моего лексикона. Тетка в шубе из кошек мне уже почти нравится, старая дама вызывает жалость… Моцарт делает свое дело.

Кто-то может подумать, что я - несчастный человек. Ведь у благополучных только одна запись в трудовой книжке, у них есть семья, может быть, дачный участок. А я могу прожить семь пятниц на неделе. И несколько жизней в придачу, пока еду в этой маршрутке. Поэтому, думаю, возможно, сейчас и нашла свое место? В Желтом доме. В уютном кабинете с кушеткой и полукруглым столом. Неплохо, если бы это было так. Посмотрим…

На самом деле не так уж я не люблю этот мир. Я просто хочу перестроить его. Под себя. Для этого нужна незаурядная хитрость. Ведь постоянно приходится делать вид, что сама перестраиваешься под него. Чтобы не выделяться среди других.

Какая-то девочка напротив слишком пристально всматривается в мое лицо. Ее взгляд лишен случайного любопытства. Я это знаю наверняка. Взглянув один раз, она просто сверлит меня глазами. Вернее сказать - поедает. Я даже чувствую, как мое лицо тает, как мороженое на солнце.

- Извините, - наконец нерешительно шепчет она, - это о вас статья в "Подиуме"?

"Подиум" - это иллюстрированный модный журнал.

- Нет, - говорю я, - вы меня с кем-то перепутали.

Девушка в сомнении кивает головой:

- Да нет… На вас был вот этот перстень…

Кольца - это моя слабость. И если в мире много похожих лиц, то сочетание знакомого кольца со знакомым лицом - это уже вещественное доказательство. Цена моей славы - вот такие восторженные взгляды юных девиц, которые мечтают попасть в глянцевый журнал.

- Нет-нет, - повторяю я и отворачиваюсь к окну. Включаю музыку в плеере громче. Я хочу перевернуть эту страницу. Она слишком блестит…

Собственно, я еще ничего не сделала, чтобы привлекать к себе внимание. А все, что достигнуто, осталось в прошлой жизни, о которой не хочется вспоминать. Я давно уже ничего не пишу, но и сейчас слышу этот въедливый вопрос: "Как к вам приходят такие сюжеты?"

Для меня это очень сложный вопрос. Трудно объяснить нормальным людям…

Вот сейчас я смотрю на женщину в шубе из кошек. И меня потихоньку начинает тошнить. Бывают шубы из такого меха, что и не поймешь, что это такое - хвосты или спинка. Кажется, это просто мягкая пушистая ткань фабричной выделки, которая ну никак не связана с убийством, со смертью… Но кем нужно быть, чтобы приобрести именно такую - шкурки, явно содранные с дворовых кисок - серых в тоненькую полоску, сшиты так, что почти видны их распятые тельца. В подмышках серые полоски прерываются двумя белыми пятнышками. У несчастного животного были "особые приметы". Наверное, по ним ее и разыскивала хозяйка, обходя помойки и приюты для животных. "Вы не видели?.. У нее еще два таких пятнышка… белые… на спинке…" Вот они, эти пятнышки, прямо надо мной, под высоко поднятой рукой тетки, вцепившейся в поручень.

Меня тошнит. Надеюсь, вас тоже…

И вот эта тетка в шубе выходит из маршрутки (она, понятно, еще едет, держа над моей головой свою руку с этими пятнышками, но мое воображение уже выталкивает ее наружу), куда-то идет (куда - для нас не имеет значения) и натыкается на безутешную хозяйку определенной части своей верхней одежды. Той, что в подмышке. Они могут сначала поболтать о погоде, о детях или мужьях… Пока хозяйка мурки не заметит распятый силуэт с двумя белыми пятнами.

Дальше из этой ситуации можно делать все что угодно. Комедию, драму, триллер. Развивать в разных направлениях, раздувать страниц на четыреста, вводя туда кучу героев - тоже довольно разных. От слесаря Васи до олигарха N.

Дело не в них. Дело в… маленькой гребенке, на которой играет мелодию герой фильма Кислевского "Три цвета. Белый" - сначала на полу парижского метро, потом - в собственном офисе в Варшаве. То есть дело в направлении мысли, в конце концов - в деталях. Вот в этой шубе из домашних животных, в белых пятнышках в подмышках, из которых может разыграться настоящая шекспировская драма.

Эту историю я никогда не напишу. Она всплыла случайно и канула в небытие. Собственно, их вокруг меня - полно. На них я зарабатывала кучу денег, отправляя когда-то свои первые опусы в разные журналы. В общем-то, это - перевернутые страницы моей жизни. Я сменила имя, постриглась и перекрасилась, бывшие знакомые меня не узнают. Остались такие вот безумные поклонники, как эта девчушка. Да и те узнают меня не потому, что читали, а потому, что мое лицо раньше часто появлялась на телевидении и страницах прессы, в частности модной, глянцевой. То есть такой, которую они читают, надеясь удачно выйти замуж или профессионально намалевать на своем лице черты какой-то Кайли Миноуг. Иногда я получала от них письма. Они воспринимали мои истории всерьез. Так же, как я воспринимала романы своих любимых писателей.

Но когда я поняла, КАК все делается - мне надоело читать.

Непостижимым для меня остался только Шекспир. Технологию других вещей я начала понимать. И когда это произошло, решила - настало время изменить судьбу.

Участие во всеобщей профанации - не мой путь.

- Вот вы какая… - говорит главврач, и я прихожу в ужас: неужели он любитель модных журналов? - Моя жена, когда услышала, что вы будете у нас работать, очень обрадовалась. Велела непременно взять у вас автограф. Завтра я принесу журнал. Она их собирает.

Я молча вежливо улыбаюсь. Внутри подташнивает, сосет под ложечкой, как при чувстве голода.

- Ну вот, - говорит главврач, - сейчас пойдем, посмотрим ваш кабинет.

Он рассказывает о моих обязанностях, о режиме работы, о больнице и персонале.

Для меня главное то, что я буду сидеть в отдельной комнате и, возможно, буду облегчать участь каких-то несчастных своим общением с ними.

- Я назначил вам третью и седьмую палаты, - говорит главврач. - Люди там тихие, спокойные. Единственное, чего им недостает, - это общение. Собственно, должность, на которую мы берем вас, - это мое "ноу-хау".

Он пускается в пространные пояснения, как и почему возникла идея "психоспикера" (так он назвал эту должность). Но мне и так все ясно.

- Прекрасная идея! - говорю я.

Врач продолжает с воодушевлением свой рассказ. Наверное, ему тоже не хватает личного психоспикера. Всем хочется говорить. И всем кажется, что нет ничего важнее событий его жизни. В конце концов, так оно и есть…

Врач ведет меня в кабинет, который должен стать моим. Кабинет уютный, с фигурными решетками на окне. Тут есть кресло, стол со стулом, небольшой шкаф и торшер - для создания иллюзии домашнего уюта. Стены - белые. По ним вьются пластиковые заросли. Скоро их сниму, думаю я, заменю на несколько вазонов с настоящими цветами.

- Ну вот, - говорит главврач, - располагайтесь. Можете начать знакомство с вашими подопечными хоть сейчас. В вашем распоряжении - сестра-хозяйка. Она принесет все необходимое. В коридоре сидит дежурная - она вам все покажет и расскажет. Возникнут вопросы - я всегда к вашим услугам.

Он направляется к двери, и я понимаю, что птичка попала в клетку…

- И вот еще что… - оборачивается ко мне главврач, уже стоя за порогом. - Совсем забыл: все разговоры должны быть записаны на магнитофон! Это необходимо для лечения. Встречаются интересные экземпляры…

Он закрывает за собой дверь, до последнего мгновения наблюдая за мной. Последним в щелке исчезает длинный мясистый нос. Я сохраняю приветливую улыбку. Наверное, я тоже интересный экземпляр?..

Позже сестра-хозяйка - полная тетенька в синем халате - заносит в комнату электрический чайник и магнитофон со стопочкой кассет.

Еще через пару минут в дверь стучит дежурная медсестра, которая сидит "на коридоре".

- Сейчас у нас завтрак, - говорит она, - а после двенадцати я приведу к вам первого. Вот его карточка. Ознакомьтесь пока.

Она не проявляет ко мне никакого интереса. Я для нее - новая сотрудница.

Я чувствую, что птичка уже увязает в чем-то мягком и влажном по самые уши.

- Ну конечно! - говорю я, сажусь за стол и раскрываю карточку. С умным видом углубляюсь в чтение. Медсестра точно так же закрывает двери, наблюдая за моими движениями. Наверное, у них так заведено. Так же они закрывают двери палат. Хорошо, что на моей нет окошка, вырезанного посредине.

Я пытаюсь разобраться в разнокалиберных врачебных почерках. Ничего не смысля в специфических терминах, перелистав энное число страниц, откладываю карточку в сторону. В конце концов, я не врач - я "психоспикер", мне нужно просто побеседовать.

Около двенадцати я начинаю дергаться. Дважды за полчаса я тайком пробираюсь в служебный туалет (для этого нужно просить ключи у "коридорной" - и это очень неприятно), потом вставляю кассету в магнитофон, проверяю, все ли в порядке, сажусь за стол, смотрю на дверь. Наконец в нее стучат. Дверь робко открывается.

- Можно?

Вот он, первый. Я смотрю на карточку и читаю имя и фамилию.

- Пожалуйста, смелее, - приветливо говорю я, нажимая под столом кнопку записи. - Садитесь. Давайте знакомиться.

Я представляюсь и вопросительно смотрю в глаза мужчине без возраста. У него седые волосы, аккуратная треугольная бородка (он мне напоминает Рериха) и светлые, почти прозрачные глаза. Мне немного неловко смотреть на его халат и пестрые тапочки. Ему бы был к лицу твидовый пиджак с галстуком-бабочкой…

- Моего имени история не сохранила, - произносит пациент. - Я - технолог. Можете называть меня так.

- Хорошо. А какого производства?

Он морщится и подергивает плечами.

- Моего имени история не сохранила, - повторяет он и продолжает: - Абиотические факторы - те, что влияют на компоненты экосистем и силы неживой природы. В частности, газовый состав воздуха, температуру, влажность или сухость, привкусы… Но суть не в этом. Она в альбедо, то есть в белизне, то есть в способности поверхности отражать поток излучения, в частности в отражении планетами потока света, падающего на их поверхность… Собственно, я не тщеславный. Суть не в этом.

Я тупо смотрю на его бородку. Глаза пациента излучают непостижимую мудрость. В магнитофоне зря крутится пленка, записывая полную абракадабру. Я не знаю, как прервать этот поток.

- История не сохранила моего имени не только потому, что я сознательно отошел в тень. Все намного проще: было бы странно вписывать себя в свою историю - в рамки, выстроенные собственноручно для других. В совокупности эволюционных процессов у популяции возникают новые виды. Микроэволюция приводит к мутациям, порой к мутуализму - такой форме межвидовых отношений, когда взаимодействие двух видов выгодно каждому из них…

- Это очень, очень интересно, - говорю я, сознавая, что тут - безнадежный случай, название которому может дать только главврач.

Я уже не пытаюсь понять. Мое дело - выслушать. По крайней мере, делать вид, что слушаю… Слежу за тем, как двигаются его губы и подергивается белый треугольник бородки. Интересно, кто так аккуратно подстригает ее каждое утро? Неужели он сам? Наверное, нет, ведь пациентам запрещено иметь ножницы… Постепенно ловлю себя на том, что мне неважно, о чем он говорит. Главное - интонация. А она убаюкивает. Я даже вздрагиваю, когда он перестает говорить.

- Я сделал все, что мог, я умываю руки…

Он добавляет еще несколько фраз и сцепляет пальцы в замок. Сейчас он кажется вполне нормальным. Такой себе мужчина, увлеченный неведомой мне наукой.

- Хорошо, я вам очень благодарна, - вежливо говорю я, выключая магнитофон. - Но в следующий раз мне бы хотелось, чтобы вы ответили на несколько моих вопросов. Договорились?

Он послушно кивает головой. В его взгляде вспыхивает на миг нечто вроде иронии. Ясное дело: ему не о чем говорить с такой невеждой, как я.

Вызываю коридорную. Она уводит пациента. Он покорно уходит, оглядываясь на меня.

- До встречи, - говорю я.

Взглянув на часы, понимаю, что на следующего "клиента" у меня не хватит ни времени, ни сил. Учитывая, что домой мне добираться не менее полутора часов, начинаю собираться. Я еще не уверена, что вернусь сюда завтра. "Ты этого хотела? - говорю сама себе. - Ты это получила. Тихое место, непыльная, хоть и низкооплачиваемая работа и море общения с возможностью молчать". Я бросаю в сумку кассету. Не знаю зачем, но бросаю. Возможно, этот жест - механический?

- Ну как вам? - спрашивает дежурная медсестра, и в ее ухмылке просматривается издевка.

Представляю, что она думает обо мне.

- Интересно, - говорю я.

- Завтра будет еще интереснее, - бесцветным голосом произносит женщина.

Я хочу избежать общения и быстро иду к лестнице. Кажется, выход должен быть где-то слева. Я иду вниз, вдоль белых стен царства теней, прохожу через стеклянную дверь вахты и выхожу во двор. Чтобы добраться до остановки, нужно пройти по фруктовому саду, потом через домик еще одной охраны. На улице холодно, поэтому никто не гуляет. Оглядываясь на здание, вижу в окне третьего этажа размытый силуэт. Почему-то мне кажется, что это он - тот, кто называет себя "технологом". От взгляда сверху у меня всю дорогу к остановке зудит затылок…

В маршрутке я заснула и едва не проехала свой дом, в котором два месяца назад сняла квартиру. Наверное, еще не привыкла к новому месту. Предательская мысль о джакузи и бокале коктейля "Малибу" мелькнула в мозгу, и меня сразу же затошнило. Эту мысль я пояснила тем, что слишком устала сегодня. Еще бы! Шесть часов непонятного монолога!

Дома я выпила стакан теплого молока, сделала себе бутерброд с колбасой и горчицей и залезла в постель. Я люблю есть в постели, будто больная. Но я не больная. Просто это кажется мне уютным. На тумбочке у моего дивана - куча конфет и пустых оберток, вялые апельсины, несколько стаканов из-под молока и сока. Моя б воля, я бы вообще не вставала с дивана. Когда-то я читала о таком человеке, который попал в Книгу рекордов Гиннесса: двадцать лет в постели. Замечу, человек был вполне здоров.

Телевизора у меня нет, поэтому засыпать довольно сложно. Я вставила в магнитофон сегодняшнюю кассету. Может быть, голос снова убаюкает меня?

Удобно устроилась в постели. Если засну - магнитофон выключится автоматически.

…Услышав знакомый спокойный голос, я даже представила себе тихие светлые глаза и треугольную бородку. Но не уснула. Что-то в этом вздоре привлекло мое внимание. Я не могла сформулировать, что именно заставило меня вслушиваться. Монолог напоминал… разноцветное одеяло, сшитое из отдельных лоскутов. Все они были разного размера, с разным рисунком. Что соединяет такое одеяло, думала я, прислушиваясь к голосу. Основа! Разноцветные лоскуты обычно нашиваются на единую основу! У хорошей швеи эта основа совсем незаметна - только пестрый узор. Я вскочила с постели. Сна как не бывало!

Взяв бумагу и ручку, начала записывать несвязный монолог.

Дальше