Где-то вверху лязгнули тяжелые решетчатые двери, вниз спустился надзиратель.
- Привет, Билл! - поздоровался дежурный на пропускнике. - Передай, что пришел адвокат Харта.
Лязгнула еще одна дверь - Джордан, несмотря на то что слышал этот лязг неоднократно, все равно не мог привыкнуть к подобному звуку, больше напоминающему выстрел, - и он вошел, лишь мельком скользнув взглядом по заключенным, потом повернул налево в комнату для переговоров, которую использовали для свиданий с подзащитными.
Селена, которая тенью следовала за ним, уселась рядом за стол. Откинулась на стуле и взглянула на потолок.
- Чертова тюрьма! - бросила она. - Каждый раз, когда я оказываюсь здесь, я чувствую одно и то же.
- М-да… - протянул Джордан. - Интерьер тут явно подкачал.
Дверь распахнулась, Крис вошел и остановился, переводя взгляд с Джордана на Селену.
- Крис, - начал Джордан, вставая, - познакомься, это Селена Дамаскус. Она частный детектив и будет помогать мне в твоем деле.
- Послушайте, - без предисловий выпалил Крис, - мне нужно отсюда выбраться.
Джордан достал из портфеля кипу бумаг.
- При благоприятном развитии событий, Крис, именно это и произойдет.
- Нет, вы не понимаете. Мне необходимо выбраться отсюда прямо сейчас.
Что-то в голосе парня заставило Джордана оторвать взгляд от бумаг. Испуганный подросток, готовый вот-вот разрыдаться прямо в полицейском участке, исчез, уступив место кому-то более крепкому, выносливому, способному скрывать свои страхи.
- В чем суть проблемы?
При этих словах Крис вспылил.
- Суть проблемы? Суть проблемы? Моя задница в тюремной камере - вот в чем суть проблемы. В этом году я должен был закончить школу. Поступить в колледж. А вместо этого меня заперли в клетки в компании с… с преступниками!
Джордан оставался спокоен.
- К сожалению, судья не выпустила тебя под залог. Ты прав, это означает, что ты будешь находиться в тюрьме до суда, который будет назначен через шесть-девять месяцев. Но это время не пройдет впустую. Каждая минута, проведенная тобой в тюрьме, даст мне возможность лучше подготовить защиту, чтобы тебя освободили. - Он подался вперед и уже более жестким голосом произнес: - Давай кое-что уточним прямо сейчас. Я тебе не враг. Не из-за меня ты оказался в тюрьме. Я твой адвокат, а ты мой подзащитный. Тебе предъявлено обвинение в убийстве первой степени, которое влечет за собой наказание - пожизненное заключение. А это означает, что твоя жизнь, без преувеличения, в моих руках. Проведешь ты ее в тюрьме или в Гарварде, напрямую зависит от того, смогу ли я вытащить тебя отсюда. - Он встал и остановился у Селены за спиной. - Во многом это зависит от того, готов ли ты мне помочь. Все, что ты скажешь мне или Селене, не выйдет за пределы этой комнаты. Я буду указывать тебе, что и кому говорить. И я должен знать то, что должен и когда должен. Понятно?
- Понятно, - ответил Крис, глядя в глаза Джордану.
- Вот и славно. Позволь я объясню, на каком свете мы находимся. В этом деле я должен принять большое количество решений после разговора с тобой, но есть три вопроса, которые решить вправе только ты. Первый: соглашаешься ли ты на сделку о признании вины или готов предстать перед судом? Второй: если собираешься предстать перед судом, то хочешь, чтобы дело рассматривал судья единолично или суд присяжных? И наконец третий: если будет суд, хочешь ты давать показания или нет? Я предоставлю тебе как можно больше информации, чтобы ты принял взвешенное решение, но ты должен сделать свой выбор, пока мы будем готовиться к суду. Ты следишь за моей мыслью?
Крис кивнул.
- Отлично. Далее. Довольно скоро я получу от помощника генерального прокурора материалы по делу. После этого я вернусь сюда, и мы вместе детально их изучим.
- И когда это будет?
- Недели через две, - ответил Джордан. - Потом недель через пять назначат предварительные досудебные слушания. - Он вопросительно приподнял брови. - Пока мы не начали, у тебя есть еще вопросы?
- Есть. Я могу встретиться с доктором Фейнштейном?
Джордан прищурился.
- Не думаю, что это хорошая идея.
Крис оторопел.
- Он психиатр.
- Он также человек, которого можно вызвать в суд. Конфиденциальность доктор - пациент не всегда соблюдается, особенно когда тебе предъявляют обвинение в убийстве. Если ты с кем-то будешь обсуждать преступление, это может потом больно ударить по тебе же. Поэтому запомни: никому ничего в тюрьме не говори.
Крис фыркнул.
- Как будто у меня здесь куча друзей.
Джордан сделал вид, что не услышал.
- Здесь сидят ребята, которых взяли за наркотики. Светит им до семи лет тюрьмы. И если они на тебя что-то нароют и смогут выступить в суде, то так и поступят. Копы могут намеренно подсадить к тебе наркомана, именно с этой целью.
- А если мы с доктором Фейнштейном не будем обсуждать… случившееся?
- Тогда о чем вам разговаривать?
- О разном, - уклончиво ответил Крис.
Джордан наклонился через стол к нему.
- Если тебе понадобится жилетка, чтобы поплакаться, - заявил он, - этой жилеткой буду я. - Он вернулся на свое место. - Еще вопросы?
- Да, - ответил Крис. - У вас есть дети?
Джордан замер.
- Что-что?
- Вы слышали.
- Я не вижу, какое отношение это имеет к твоему делу.
- Никакого, - признался Крис. - Просто я подумал: если в конечном итоге вы будете знать обо мне всю подноготную, то я бы тоже хотел узнать кое-что о вас.
Джордан услышал, как Селена хихикнула.
- У меня есть сын, - признался Джордан. - Ему тринадцать. А теперь, если мы закончили процесс знакомства, я бы хотел перейти непосредственно к делу. Сегодня на повестке дня - добыть как можно больше информации. Нужно, чтобы ты подписал разрешение на ознакомление с твоей медицинской картой. Ты когда-нибудь попадал в больницу? С физическим или душевным расстройством, которое делало бы тебя физически неспособным нажать на спусковой крючок?
- Я впервые оказался в больнице после того вечера. Что касается моей головы - я поранился, когда потерял сознание. - Крис прикусил губу. - Я с восьми лет хожу на охоту.
- Где ты в тот вечер взял пистолет? - спросила Селена.
- У отца. Он находился в сейфе вместе с остальными ружьями и дробовиками.
- Значит, к оружию ты привычен?
- Разумеется, - ответил Крис.
- Кто зарядил револьвер?
- Я.
- До того как вышел из дому?
- Нет.
Крис не отрывал взгляда от своих рук.
Джордан взъерошил волосы.
- Можешь назвать имена людей, которые бы могли рассказать о ваших взаимоотношениях с Эмили?
- Мои родители, - ответил Крис. - Ее родители. Думаю, все в школе.
Селена оторвала взгляд от блокнота.
- О чем могут рассказать эти люди? Чего от них ожидать?
Крис пожал плечами.
- Что мы с Эмили… как это… были вместе.
- Могли ли эти люди заметить у Эмили склонность к самоубийству? - уточнила Селена.
- Не знаю, - ответил Крис. - Она никому об этом не рассказывала.
- Мы также должны убедить присяжных, что и ты в тот вечер собирался покончить с собой. Может, ты обращался к школьным психологам? В психиатрическую службу?
- Вот об этом я и хотел с вами поговорить, - перебил Крис, облизывая пересохшие губы. - Никто не может выступить свидетелем того, что я собирался покончить с собой.
- Может быть, ты писал об этом в дневнике? - предположила Селена. - Может, упоминал в записке к Эмили?
Крис покачал головой.
- Дело в том, что я… - Он откашлялся. - …не собирался покончить с собой.
Джордан тут же отмахнулся от его признания.
- Поговорим об этом позже, - тихонько простонал он.
По мнению Джордана, не нужно знать лишнего о преступлении своего клиента. Лишь в таком случае можно строить защиту и не нарушать норм морали. Как только подзащитный рассказал тебе свою историю, это его версия. Если он займет место для дачи показаний, то должен придерживаться именно этой версии.
Удивленный Крис перевел взгляд с Джордана на Селену.
- Постойте, - изумился он, - разве вы не хотите узнать, что произошло на самом деле?
Джордан открыл блокнот на новой, совершенно чистой странице.
- Честно признаться, не хочу, - ответил он.
Днем к Крису подселили сокамерника.
Незадолго до обеда он лежал, свернувшись калачиком на шконке, и его одолевали разные мысли, когда конвойный ввел мужчину. На нем были комбинезон и кеды, как у остальных заключенных, но он отличался от остальных - какой-то нелюдимый и отстраненный. Вновь прибывший кивнул Крису и полез на верхнюю шконку.
К решетчатой двери подошел Гектор.
- Устал любоваться собственной мордой, чувак?
- Исчезни, Гектор, - вздохнул, не оборачиваясь, сокамерник Криса.
- Не стоит просить меня исчезнуть, а то…
- Обед! - возвестил надзиратель.
Когда Гектор зашел в свою камеру, где его и заперли, мужчина встал с кровати и пошел за своим подносом. Крис, занимавший нижнюю койку, сообразил, что тому некуда сесть. Если он опять заберется наверх, ему придется есть лежа.
- Можешь… садиться здесь, - разрешил он, указывая в ноги своей постели.
- Спасибо. - Мужчина открыл свой поднос. В центре лежал неаппетитный трехцветный ком. - Я Стив Вернон.
- Крис Харт.
Стив кивнул и принялся за еду. Крис заметил, что сокамерник ненамного старше его. И, похоже, тоже держится особняком.
- Эй, Харт! - окликнул Гектор из своей камеры. - Лучше спи ночью с открытыми глазами. Рядом с ним детишкам опасно находиться.
Крис метнул взгляд на Стива, который методично поглощал еду. Это тот парень, который убил ребенка?
Крис попытался сосредоточиться на еде, напоминая себе, что виновным человека может признать только суд. В этом он не сомневался.
С другой стороны, Крис припомнил все, что Гектор сказал, когда они проходили мимо одиночной камеры: "Схватил ребенка среди ночи и сбрендил, чувак. Так сильно его треснул, что шею сломал". Кто знает, что может вывести из себя таких молодчиков, как этот парень?
Внутри у Криса все похолодело. Он поставил тарелку и направился к двери камеры, намереваясь отправиться в ванную комнату в конце коридора. Но она оказалась заперта и будет заперта еще по крайней мере полчаса. Впервые с тех пор, как угодил сюда, Крис был в камере не один. Он посмотрел на серый унитаз всего в нескольких сантиметрах от колена Стива Вернона. Покраснев от смущения и пытаясь не думать о том, что делает, он спустил штаны, сел на унитаз, скрестил руки на коленях и уставился в пол.
А когда закончил и встал, то обнаружил, что Стив лежит на своей койке, а полупустая тарелка стоит на кровати Криса. Вернон отвернулся от унитаза к голой стене, насколько возможно щадя достоинство Криса.
Телефон зазвонил в ту минуту, когда Майкл уже собирался отправиться по вызовам.
- Алло! - нетерпеливо бросил он, уже начиная потеть под тяжестью зимней куртки.
- Ой, Майки! - приветствовала его двоюродная сестра Феба из Калифорнии - единственный человек, который называл его Майки. - Я просто хотела позвонить и выразить свои глубочайшие соболезнования.
Майкл никогда Фебу не любил. Она была дочерью его тетки, и, видимо, мать после похорон сообщила новость племяннице, поскольку сам Майкл никого из своих родственников о смерти Эмили не извещал. Феба носила длинные волосы в стиле хиппи и сделала карьеру на том, что бросала горшки, которые намеренно делались кособокими. Когда Майкл с ней общался - что случалось довольно редко, на семейных праздниках, - ему всегда вспоминался тот случай, когда им было по четыре года и она глупо хихикала, когда он замочил штанишки.
- Спасибо, что позвонила, Феба, - сказал он.
- Мне сообщила твоя мама, - добавила она.
Майкл удивился. Как мама могла делиться информацией, которую сам Майкл еще не мог принять?
- Я подумала, что тебе, может, хочется с кем-то поговорить.
"С тобой?" Майкл чуть было не задал ей этот вопрос, но опомнился. Потом вспомнил, что гражданский муж Фебы два года назад повесился в туалете.
- Понимаю, каково это, - продолжала Феба, - внезапно узнать о том, что должен был заметить давным-давно. Они попали на небеса - ведь к этому они и стремились. Но у нас с тобой остались вопросы, на которые они уже никогда не дадут ответов.
Майкл продолжал хранить молчание. Неужели она до сих пор скорбит, спустя два года? Неужели она намекает на то, что у них много общего? Майкл закрыл глаза и почувствовал, как дрожит, несмотря на теплую куртку. Это неправда, это просто не может быть правдой. Он не был знаком с мужем Фебы, но и она не могла знать своего мужа настолько же хорошо, как Майкл знал Эмили.
"Настолько хорошо, - подумал Майкл, - что случившееся стало полнейшей неожиданностью?"
Он почувствовал резкую боль в груди и понял, что это чувство вины лезет из всех щелей: из-за того, что оказался неспособным увидеть, что дочь в депрессии, из-за того, что даже сейчас ведет себя настолько эгоистично, что думает о том, как самоубийство Эм пятном ляжет на него как отца, и совершенно не думает о самой Эмили.
- Что мне делать? - пробормотал он, не понимая, что произнес последние слова вслух, пока не услышал ответ Фебы.
- Жить, - сказала она. - Делать то, что они уже не могут. - На другом конце провода его сестра вздохнула. - Знаешь, Майкл, я раньше сидела и пыталась объяснить произошедшее, как будто существует некий ответ, который можно найти, если поискать повнимательнее. Потом однажды я поняла, что если бы такой ответ был - Дейв до сих пор был бы жив. И я задумалась: неужели Дейв ощущал то же… то же, что я не могу описать словами? - Она откашлялась. - Я до сих пор не могу понять, зачем он это сделал. Я не одобряю его поступок, но, по крайней мере, стала чуть лучше понимать, что происходило в его голове.
Майкл представил, что в животе Эмили сжимался тот же гордиев узел, что сейчас у него, что мысли Эмили так же метались. И в миллионный раз пожалел, что оказался недостаточно бдительным, чтобы разделить ее боль.
Он невнятно поблагодарил Фебу и повесил трубку. Потом, не сняв меховую куртку, устало поднялся по лестнице пустого дома. Вошел в комнату Эмили и растянулся на ее кровати, по очереди посмотрел на зеркало, на учебники, на разбросанную одежду, пытаясь взглянуть на мир глазами дочери.
Френсиса Кассаветеса приговорили к шести месяцам тюрьмы, но он отбывал свой срок по выходным. Такова была обычная практика наказания для тех, кто имел работу и приносил пользу обществу: судья разрешал им приходить в тюрьму в пятницу и уходить в воскресенье, позволяя в будние дни работать. "Пятнишники" считались в тюрьме приходящими царьками и бóльшую часть времени занимались тем, что брали взятки у сокамерников, которым повезло меньше. Они проносили сигареты, иголки, таблетки тайленола - все, что угодно, - за определенную мзду.
Френсис, войдя в режим строгой изоляции, спросил Гектора:
- Я тебе друг?
И прошел мимо Гектора в туалет. Потом вернулся, кулаки его были сжаты.
- Ты должен мне двойной тариф, Гектор. Я поранился об эту чертовщину.
Крис видел, как рука Гектора коснулась руки Френсиса, и мелькнул маленький белый тюбик. Он повернулся и пошел в свою камеру.
Стив загнул угол страницы в журнале, который читал.
- Френсис опять принес ему сигареты.
- Я уже понял, - сказал Крис.
Стив покачал головой.
- Гектору лучше бы попросить никотиновый пластырь, - пробормотал он. - И Френсису будет проще его пронести.
- Как он это проделывает? - полюбопытствовал Крис. - В смысле, проносит сигареты.
- Раньше, я слышал, он прятал их во рту. Но его поймали, и теперь он прячет их в другом отверстии. - Поскольку Крис продолжал непонимающе смотреть на него, Стив покачал головой. - Сколько у тебя отверстий? - многозначительно спросил он.
Крис зарделся. Стив отвернулся и снова открыл журнал.
- Господи боже, - прошептал он, - как, черт побери, ты здесь оказался?
Едва войдя в помещение с длинными поцарапанными столами, за которыми сидело скопище его сокамерников, Крис увидел маму. Он подошел, и она бросилась к нему.
- Крис, - выдохнула она, гладя его по голове, как делала, когда он был еще маленьким. - Ты как? Нормально?
Надзиратель осторожно тронул Гас за плечо.
- Мадам, - сказал он, - прикасаться нельзя.
Гас вздрогнула, выпустила сына из объятий и села за стол. Крис занял место напротив. Но, несмотря на то что их не разделяла перегородка из оргстекла, это не означало, что между ними не существовало барьера.
Он мог бы рассказать маме, что в своде правил поведения, установленном начальником тюрьмы, талмуде толщиной со словарь, было указано, что посещение заключенного должно начинаться с непродолжительных объятий или поцелуя (без открытого рта) и таким же образом заканчиваться. В этом же талмуде имелись запреты относительно сигарет, употребления нецензурных выражений, толкания сокамерников. Столь незначительное на воле правонарушение в тюрьме являлось преступлением. К общему сроку наказания прибавлялся еще один.
Гас потянулась через стол и взяла сына за руку. И только теперь он заметил, что мать пришла не одна, а с отцом. Джеймс сидел на стуле чуть позади, словно боялся прикоснуться к столу, и практически оказался сидящим напротив заключенного с татуировкой в виде паутины на щеке.
- Как я рада тебя видеть! - сказала мама.
Крис кивнул и втянул голову в плечи. Если он станет говорить то, что хочет сказать, - что ему необходимо вернуться домой, что он никогда не видел женщины красивее, чем она, - то тут же расплачется, а раскисать ему нельзя. Кто знает, кто это услышит и как эти слова отразятся на нем впоследствии.
- Мы принесли тебе немного денег, - сказала Гас, протягивая пухлый конверт. - Если понадобится еще, звони.
Она передала конверт Крису, который тут же сделал знак надзирателю и попросил положить эти деньги на его счет.
- Ну… - протянула мама.
- Ну?
Она опустила глаза, и Крису даже стало ее жаль. Говорить было не о чем. Он почти целую неделю провел в окружной тюрьме в режиме строгой изоляции, а его родители даже не подготовились к этому разговору.
- На следующей неделе тебя, возможно, переведут в режим средней изоляции, да?
От отцовского голоса Крис вздрогнул.
- Да, - ответил он. - Необходимо подать ходатайство в аттестационную комиссию.
Повисло молчание.
- Вчера наша команда пловцов выиграла у команды из Литтлтона.
- Правда? - Крис попытался, чтобы в его голосе звучало равнодушие. - Кто плыл вместо меня?
- Не знаю. Кажется, Роберт Ри… как-то там Рич…
- Ричардсон. - Крис шаркнул ногой по полу. - Тот еще был заплыв!
Он слушал, как мама рассказывает ему о задании по истории, которое получила Кейт и ради которого ей придется надеть костюм женщины-колонистки. Слушал ее болтовню о фильмах, которые идут в местном кинотеатре, о ее поездке в ассоциацию автолюбителей, чтобы выяснить, как быстрее всего добраться из Бейнбриджа в Графтон. И тут он понял, какими будут часы свиданий оставшиеся девять месяцев: не Крис будет описывать тюремные ужасы, о которых-то и знать родителям не стóит, а мать будет рисовать ему мир, который он уже стал забывать.