Бухгалтер-кассир Квитко уже освободил от денег половину своего железного ящика с деревянной ручкой, когда на противоположной стороне площади, у буфета, остановился темносиний "мерседес". Из машины вышли Роберт Петросян, его жена Мара и аккордеонист Ваня Анциферов. Открыв заднюю дверцу автомобиля, музыкант стащил с сидения и взял на руки большой кассовый аппарат, который через минуту уже был водружен на прилавок, подключен к электропроводам, а Мара стала нажимать кнопки, вертела ручки аппарата и, быстро пересчитывая, принимала деньги. Дело для нее было привычное и любимое. (Как видно, Роберт Егишевич правильно оценил настроение и ситуацию на площади и решил интенсифицировать дело, освободив мастеров мангала от необходимости тратить дорогое время на расчеты с посетителями).
Спотыкаясь и весело балагуря, площадь танцевала вальс "На сопках Манчжурии", когда на половине такта – еще медные баритоны не закончили свое знаменитое соло – оркестр вдруг смолк. К микрофону, рядом с которым еще минуту назад стоял сухонький престарелый капельмейстер Георгий Михайлович Добржанский, на нетвердых ногах подошел хорошо известный в Ободе строгий и неулыбчивый человек – городской прокурор Василий Сидорович Лахнин (после часового небесплодного сидения за столом в мэрии он вдруг объявил сидевшим рядом с ним единомышленникам, что у него возникло желание "поговорить с народом"). У микрофона встал, как солдат на параде: плечи расправлены, живот втянут, пуговицы мундира надраены до золотого блеска, глаза двумя серыми буравчиками сверлят площадь, не скрывая мысли, которую герой одного из анекдотов Гурсинкеля формулировал так: "я вас, блядей, наскрозь вижу"…
Что он скажет в этот праздничный день?
Толпа у сцены заметно сгустилась…
Младший корреспондент Вася Субчик, получивший задание написать для газеты репортаж о Дне города, речь прокурора записал на маленький магнитофон. Вечером, дома, он еще раз ее прослушал и долго ломал голову над тем, как пересказать речь в репортаже… В нашем человеке состояние, в котором к тому времени пребывал прокурор, часто лишь усиливает красноречие, некоторые только в таком состоянии и способны выразить мысли, к которым стоит прислушаться, но тут… хотя все слова законника и содержались в толковом словаре Ожегова, Вася Субчик, как ни бился, уловить в речи доминирующую нить так и не смог: похоже было, что к моменту выступления в голове блюстителя законов некий коловорот переворошил и превратил в хаос все приобретенные прокурором в университете и опытным путем знания и впечатления.
Вася слово в слово переписал речь с магнитофона на чистый лист:
"А теперь я, товарищи, несколько слов скажу своими словами… Что есть короли? Короли – это кучка эксплуататоров!.. Сколько, скажите, таких, как вы, садится на хвост гнилой луковицы?.. В европейской части страны из-за несвоевременной заготовки ежегодно гибнет двести миллионов кубометров леса!.. Путевой обходчик есть страж государственной собственности, а также жизней человеческих… "Чапаев", "Щорс" – эти кино для администрации очень нужны, а бродягам и тунеядцам чуждо чувство родины!.. Так и запишем, товарищи: "предупредить коммунистов об их авангардной роли на ремонте комбайнов"… Когда я вручаю жене оружие, я говорю ей: стреляй без предупреждения!.. Надо, товарищи, чтобы зоотехник отвечал не только за каждую лошадь, но и за каждую дырку в помещении для скота! Мы должны подсказать низовым товарищам: не могу я сеять так рано! Мне прислали прогноз погоды, и я им руководствуюсь, потому что прогноз – это не какая-нибудь художественная часть…"
Речь заняла у Васи целую страницу, но, чтобы не утомлять читателя, мы не станем переписывать ее полностью. Расскажем лишь, как закончилась та часть Дня города. Когда прокурор, уже едва держась на ногах, начал было сочинять очередную, совсем уж несуразную фразу, его молодой помощник, вдруг оказавшийся рядом, решительно отставил микрофон, взял под мышки начальника, кажется, тут же захрапевшего, и усадил его в подъехавшую к сцене служебную "Ниву". Публика, разочарованная тем, что дослушать речь до конца ей так и не удалось, нехотя стала отходить от сцены и скоро рассредоточилась на площади.
За время, пока выступал прокурор, капельмейстер Добржанский сходил в выездной буфет и, судя по всему, не ограничился тут только закуской. Когда маэстро вернулся на свое место, он вместо того, чтобы скомандовать оркестру продолжить исполнение вальса "На сопках Манчжурии", взял в руки микрофон и стал декламировать свое любимое стихотворение Некрасова:
"…есть и овощ в огороде – хрен да луковица"…
Солист-первая труба вскоре увел ослабевшего капельмейстера куда-то за угол ближайшего дома, а сам, вернувшись, стал руководить оркестром.
Между уходом и возвращением солиста-трубача на сцене случился еще и такой эпизод. У микрофона неожиданно объявился вынырнувший из толпы Эдик Шамовный – если помнит читатель, ободовский изобретатель. Дрожащими руками он примерил микрофон, опустил его, согласовывая с ростом, на десяток-другой сантиметров, и после этого площадь услышала его пронзительный голос:
– Граждане! Деньги, которые вам сегодня вернули из фонда "Телескоп" и которые вы еще не успели пропить, давайте вложим в фонд "Вечный двигатель"! Я хорошо все продумал, учел предыдущие свои ошибки и теперь гарантирую: город получит вечную бесплатную электроэнергию, вам не придется тратиться на освещение, платить за электроплитки, холодильники… Мне не хватает совсем небольшой суммы, чтобы закончить изготовление вечного двигателя!
Эдика прервал добродушный густой бас, перекрывший все звуки на площади:
– Нам, Эдик, вечный двигатель не нужен.
В конце репортажа о "Дне города" Вася Субчик написал: "Прокурор города Василий Сидорович Лахнин в своей речи осудил бродяг и тунеядцев и призвал ободовцев быть бдительными. Перед микрофоном выступили также капельмейстер Михаил Добржанский и нигде не работающий Эдуард Шамовный. Не обошлось и без "театрального представления": известный в городе алкоголик Толя Мурсин ближе к вечеру взобрался на постамент бывшего памятника вождю революции, подражая вождю, протянул кепку к толпе и, торопясь и заикаясь, прокричал: "Граждане! Революция, о которой так долго мечтал наш многострадальный народ, в опасности: в правительстве опять одни жиды!". Милиция оперативно прекратила безобразие".
Редактор похвалил репортаж, пообещал Субчику повышенный гонорар, только в "театральном представлении" слово "жиды" заменил словами "лица некоренной национальности".
4.
Через несколько дней, низко проплыв над Каналом, город накрыли тяжелые серые тучи. Пошли дожди.
Ободовцев утомила целый месяц державшаяся духота, дожди освежили воздух и щедро напоили растения не только на клумбах и вдоль тротуаров, а и на пригородных дачах, где горожане на шести сотках земли, прячась на ночь в фанерных домиках, выращивали картошку, свеклу, капусту, лук, помидоры, огурцы, а самые прилежные – еще и клубнику. Чтобы все это вырастить (часть урожая "закрутить" в банки, а часть, может быть, и продать), в жаркие дни приходилось каждый день ездить на огороды – благо, ходил попутный автобус – и без устали из двух колодцев и небольшого, но глубокого озерца, вырытого самими дачниками по требованию пожарных, поливать огороды. Нынешним летом, в затянувшуюся сухую пору, на дачах воды почти не оставалось, и в озерце в последние дни черпали ведрами уже жиденькую серую муть.
Дожди освобождали от тяжелой работы, а озерцо быстро наполняли свежими кубометрами воды, так что через неделю здесь можно было даже купаться.
Дожди шли целый месяц.
К тому дню, когда опять выглянуло солнце, жители города уже редко вспоминали о так было взволновавшем их космическом "куске", а, вспоминая, радовались, что все обошлось.
