Перенесемся на несколько столетий вперед. Гордый и старый город над излучиной реки, город, несущий на штандарте восставшего льва; путаница мощенных булыжником улиц; остатки древней крепостной стены; пробивающийся между серых камней росток клена дрожит на ветру. В кирпичном здании гимназии дребезжит звонок на перемену. Заметим, сначала я рисую широкую панораму, затем план поближе, затем - вспышка, стоп-кадр. Две гимназисточки выбегают из здания, на них белые передники, они держатся за руки. Имя черноглазой - Гнешка, сероглазую зовут Миррой, Миркой. Девочки смеются и отделяются от толпы одноклассниц. Они вырвались из пыльного, мелом пропахшего класса, из скучной дормитории, стены которой выкрашены желтой масляной краской. Они бегут к мосту. В этот день ранней осени река под мостом еще не того свинцового цвета, что будет позже, - нет, она играет на солнце. К перилам прилип желтый кленовый лист. Железо влажно от недавнего дождя. Сероглазая Мирра взбирается на перила и со смехом смотрит в реку. Гнешка смотрит только на свою подругу. Потом вместе они карабкаются на крепостную стену. Устраиваются в укромном месте, в тени выщербленного зубца, неподалеку от пугливого ростка. Гнешка берет руки Мирры в свои ладони. Мирра смотрит вдаль, в глазах ее отражаются солнечные блики, и черепичные крыши, и каменные львы старого города, и Ремесленная площадь, и поля за городом в ровной шерстке стерни, и дорога, и всё. Мирра улыбается. Она вообще часто улыбается. Она смеется, и шепчет смешные и страшные сказки в темноте дормитории, и щекочется под одеялом, и зажимает Гнешкин рот, когда в коридоре раздаются строгие шаги комендантши. Комендантша не любит сказок. Сказкам она предпочитает молодых красивых офицеров в новых мундирах, которые танцуют в парке. Трубы оркестра сияют ярче начищенных офицерских сапог. Когда в город войдут войска в серой униформе, вкатятся на брыластых танках и пыльных "фордах", эти молодые, красивые не продержатся и дня.
Конечно, Гнешка спрячет подругу на родительском чердаке, ведь серые расстреляют всю семью Мирры на четвертый день после своего победоносного марш-броска. Конечно, найдется сосед-доброжелатель, который подглядит или подслушает, как Гнешка каждую ночь взбегает на чердак с узелком еды. Конечно, серые придут за Миррой, и с ней уйдет и Гнешка. Мы уже знаем эту историю наизусть. В камере усталый ксендз пригнется к лицу Гнешки и скажет огорченно: "Хоть бы ты путалась с католичкой, дочь моя". До лагеря Гнешка не доживет. Ей повезет - она умрет в тюрьме, за два дня до пересылки, от воспаления легких. В камере она нацарапает на стене…
Джентльмен: Я мог бы продолжать бесконечно.
Кир: Не стоит, Осквернитель Источника. Основное я уже уловил. Но разве это не подтверждает моей гипотезы?
Джентльмен: Ни в коей мере, малыш. Видишь ли, ангелы по сути своей чужды иной любви, кроме любви к Создателю. Кроме того, если бы ты прислушался внимательно к моей истории, то понял бы, что никто никого не спас.
Каждой планете положен свой Ангел Смерти. Он приходит в черный последний день. Ангела этой планеты звали Анжелой. У Автора Сценария явно были нелады с воображением. У Анжелы бледное детское личико, фигура тринадцатилетнего андрогина и огромные белые крылья, которые волочатся за ней по земле. Казалось бы, к перьям должен прилипнуть уличный сор, однако крылья остаются снежно-белыми. Глаза у Анжелы того цвета, который был единственным во Вселенной до появления первых звезд.
- Момент, когда убивают Меркуцио… - Кир сидел на куче старых полосатых матрасов. Матрасы были свалены на сцене студенческого театра и, как и все остальное, успели покрыться тонкой пленкой пыли. Кир беседовал с актерами. - Он может показаться вам неважным. Совсем незначительным по сравнению с первой встречей на балу или, скажем, сценой на балконе. Однако это - ключ ко всей истории. Возьмем, к примеру, Великую Войну. Убийство эрцгерцога - какая малость по сравнению со всем тем ядовитым котлом, в котором варилась тогдашняя Европа. Однако есть причина и есть зачин, есть пружина, отвечающая силам упругости и давления… - Тут для пущей наглядности Кир выдрал из матраса пружину и сжал ее двумя руками. - Есть, говорю, потенциальная энергия, жаждущая превратиться в кинетическую, в энергию разрушения, и есть спуск, толчок, высвобождающий эту энергию. - Кир отпустил левую ладонь. С визгливым звоном пружина погналась за рукой Кира и ужалила его в мизинец. Кир заругался. На подушечке пальца выступила капля крови. Кровь, понятно, была голубой. Кир сунул уязвленный мизинец в рот.
- Браво.
Кир обернулся на редкие и негромкие хлопки. Хотя хлопающие ладошки были миниатюрны, от каждого хлопка к балкону второго яруса поднималось облачко пыли.
- Еще лучше эта речь подействовала бы, если бы вы обращались к живым актерам, а не к марионеткам.
Кир вынул палец изо рта и улыбнулся:
- Что поделать. Театр теней - и то роскошь по нынешним временам.
Он встал с матраса и прошелся по сцене, взбивая кудрявые пылевые облачка. Доски скрипели, как скрипит береза без скворечника.
- Место, в общем, для меня ностальгическое. Вот здесь, на полдороге между сценой и гримеркой, я в первый раз встретил Ирку. Она волокла декорации. А я вызвался ей помочь. Это ужасные декорации, сказала она. И вправду, декорации оказались ужасны. Что поделать, я вечный аматер, прибавила она. Какой из меня художественный директор. Примерно такой же, как из меня режиссер, ответил я, и после этого мы подружились. Она была на первом курсе филфака, а я заканчивал медицинский. По четвертому, кажется, разу.
Анжела спустилась по ступенькам к сцене маленького театра.
- Вы хотели меня видеть, Кир? Зачем?
Кир склонил голову к плечу и оценивающе оглядел ангела.
- Продайте секрет.
- Какой секрет?
- Как ваши крылья остаются такими незапятнанными? Я посидел тут пять минут и извалялся в грязище, как свинья.
- Кир, у меня не так уж много времени. Вы хотели поговорить со мной? Говорите.
- Что, расписание поджимает? Полномочный посол локустов уже весь извертелся от нетерпения - так ему не терпится вгрызться в плоть матушки Земли?
Анжела улыбнулась. Лучше бы ты не улыбалась, подумал Кир. От такой улыбки сверхновая схлопнется и станет черной дырой.
- Ну какая вам Земля матушка? Вы здесь в лучшем случае непрошенный гость, который, как известно, хуже кабардино-балкарца. Вас терпели. Вам не мешали. А теперь настало время погостить где-нибудь еще.
- А вам ее ни чуточки не жалко?
Анжела развернула крылья. Театр наполнился их игрой - так играют пылинки в луче света, упавшем из-под церковного купола.
- Я знаю о вашей теории, Кир, - сказала Анжела голосом холодным, спокойным и звонким. - И она не лишена занимательности. Но вам не хватает фактов. Неназываемый действительно отправил ангела к Аврааму, когда тот занес нож над собственным сыном. Направил, да, но не затем, чтобы спасти Исаака. А чтобы проследить за исполнением. - Анжела вновь сложила крылья и сделала шаг назад, вверх по ступеням. - Жаль вас разочаровывать, но мне пора.
- Я позвал вас не за этим.
Ангел обернулся.
Кир нес в руке старую керосиновую лампу. Свет плясал по стенам подвала. Шаги ангела за спиной Кира были бесшумны.
- Это здание довольно старое. Построено еще до Великой Войны. Лет сорок назад его задумали было объявить памятником архитектуры, но потом пронюхали, что тут было, и Министерство культуры быстренько открестилось. Отдали университету. Сначала медики хотели устроить тут анатомический театр, но вентиляция никуда, проводка слабенькая. Да и аудитория, как вы видели, невелика. Ломаницкий, великий был человек, отбил студентам под драмкружок. Сверху гримерки, костюмерные, звукостудия, а внизу подсобные помещения.
- Зачем вы заговариваете мне зубы?
- А что, болят?
Кир пригнулся, избегая низкой притолоки, и качнул рукой с лампой. Желтый свет заметался особенно яростно.
- Осторожно. Проводка и впрямь никуда - из университетских зданий полетела одна из первых.
Кир остановился перед железной дверью и положил ладонь на засов.
- Для чего вы меня сюда привели?
Кир оглянулся.
- Вопросы, одни вопросы. А я думал, ангелы всеведущи.
Анжела нахмурила тонкие детские бровки.
- Если это какой-то из ваших дурацких фокусов…
- Нет, кроликов из рукава обещать не могу. Сюда мы стащили ужасные декорации. С Иркой, после того как спектакль провалился. Тут вообще все завалено хламом, но я расчистил дорожку к задней стене. - Он открыл дверь и посторонился: - Дамы вперед.
Ангел чуть слышно хмыкнул.
Полагаю, Анжела ожидала, что Кир захлопнет за ней дверь и задвинет засов. Она была к этому готова. К чему она не оказалась готова, так к этой короткой прогулке между фанерными деревьями и кустами роз на выцветшем холсте, мимо огромного, тоже холстяно-выцветшего полосатого кота, мимо фрагмента железной решетки, мимо крестов маленького деревенского кладбища на первом плане и покосившейся церквушки на втором, мимо картонных колонн и портиков амфитеатра, мимо пенопластового льва, мимо и к дальней стене, на которой было выцарапано несколько слов - кривые, от времени стершиеся буквы. Анжела остановилась перед ними и прочла их пальцами, как читают слепые по азбуке Брайля.
Полномочный посол тушканчегов, или локустов, как вам, мадемуазель (монсеньор?) будет угодно, сидел за казенного вида столом. Рожа у посла была плоская, как блин, а пальцы мосласты и волосаты. На после был френч военного покроя, несколько старомодный, и железные очки с круглыми стеклами. Перед послом на столе лежал некий документ. Тяжелые, квадратные ладони посла устроились по обе стороны от документа, как сторожевые львы у ступеней дворца.
- Ну-с, любезнейший представитель… - Очки сидящего, когда он поднял глаза на Анжелу, радостно заискрились. - Присаживайтесь, располагайтесь, с наивозможнейшими удобствами. Чайку? - Тут хозяин кабинета смутился, возможно, и сам осознав абсурдность своих слов. Из наивозможнейших удобств перед столом имелась лишь трехногая железная табуретка. Анжела придвинула ее ногой и уселась, оправив крылья. - Не хотите чайку? Ну и правда, ну и не надо. Сначала покончим с официозом, а затем будет нам и чаек, и тульские пряники, и стерляжья икорка.
Анжела смотрела на хлебосола без выражения.
- Документик-то, - неуместно захихикав и засуетившись, он подсунул Анжеле документик и золотое перо, - расписаться надо. Надо, милая, расписаться, и не поделаешь тут ничего, понимаю, сочувствую, сопереживаю даже, но с Ним… - Тут посол ткнул в потолок шерстистым пальцем. - С Ним все обговорено, и нечего, и точка. Закорючечку черкнуть, всех-то дел.
Анжела потрогала пальцем золотое перо. Хозяин кабинета подтолкнул чернильницу.
- Перышко можете себе оставить. Сувенирчик, хе-хе. Хотя у вас своих перышков… - Тут посол совсем закудахтал от счастья, радуясь каламбуру.
Анжела положила перо на стол. Дипломат прервал веселье, и выражение лица у него стало кислым.
- Не хотим, значит, подписывать? Сентиментальничаем? А ведь вроде нарывались уже.
В глазах Анжелы что-то разгоралось. Возможно, первая вспыхнувшая в пустоте Космоса звезда. Посол локустов звезды не замечал. Звезды для его братии были детритом и материалом для последующей переработки. Агент распада раздраженно гундел:
- И делегирует-то Он всяких… духовно незрелых. Увидели мальчоночку, расплакались. Сердечко ледяное так и забилось. Какое там ледяное, урановое небось сердечко? И кровушка - чистый криптон. Инертный газ, между прочим. Так что нечего бы ей, кровушке, бурлить, а вот поди ж ты. И в тело человечье их засунут, и всяких бед накидают, и покалечат, и розгами посекут, и пожгут, и все им не наука, и все у них там во всяких местах свербит и бурлит…
- Мальчик тут ни при чем. Я сделал это для Него.
Посол уставился на Анжелу и тут впервые, кажется, заметил звезду. Увиденное не понравилось дипломату настолько, что он резво брякнулся со стула и пополз под стол. Из-под френча показались голенастые лапы со шпорами и неопрятным серым мехом.
- Я сделал это для Него. Чтобы Ему не было стыдно.
Ангел потянулся к собственному крылу и, поморщившись, выдрал длинное белое перо. Кончик пера по остроте не уступал бритвенному лезвию и по твердости - титану. Ангел проколол кончиком пера мизинец. Показалась капля крови. Кровь была черной. Обмакнув перо, черной кровью ангел вывел поперек документа резолюцию: "НЕ ОДОБРЯЮ". Кровь прожгла бумагу и стол под ней.
Анжела положила перо и села обратно на табуретку. Через некоторое время, убедившись, что убивать не будут, из-под стола на четвереньках выбрался посол. Он расправил френч, кашлянул не без достоинства и прошел к своему месту. Оглядел испорченный документ, огорченно покачал головой:
- Эх, какие же вы все-таки… люди. - Подняв аккуратные бусинки глаз на Анжелу, он добавил: - Милая моя… Вы хоть представляете, что ВАС ждет? Допустим, когда вы ради этого… агнца невинного… ломанулись под нож. Ну и стали овцой. Но это… - Посол обвел рукой кабинет, и шире - Город, и шире - Планету, перечеркнутую резолюцией Стены. - Жертвовать собой… за это? Ради этого?! В кого же вы, бедная моя, превратитесь…
Анжела молчала.
Кир: Так что же там все-таки было выцарапано, на той стене?
Джентльмен: Ну, малыш, сколько времени прошло. Да и не хотел я долго торчать в этой грешной камере. Душно… Но помнится, если примерно перетолмачить с польского, выйдет что-то вроде:
КУЛЬТУРНЫЙ ГЕРОЙ
Не жалко двуногих. Кому их возня
важна, антр ну суа ди?
Я также не нужен. Не жалко меня,
хоть пропадом я пропади.
М. Щербаков
- Мужчина готов переспать с женщиной по многим причинам, и любовь отнюдь не главная из них. - Глаза Кира поблескивали в темноте комнаты, мерцали отраженным светом. За голым окном с неба сыпались звезды. Самый сильный звездопад за последние семьдесят лет. Свет звезд отражался в зрачках Кира, и они вспыхивали холодными искорками. Ирке стало неуютно.
- А что же, если не любовь?
- Удовольствие. Желание унизить другого мужчину. Карьера. Стремление доказать превосходство. Или причинить боль.
Он произносил слова уверенно и в то же время равнодушно - не как что-то пережитое, а как затверженное по учебнику, по жестокой азбуке для таких вот киров. Ирка подумала, что в этом-то и секрет его дьявольского обаяния: сочетание великолепного тела - и равномерно тикающего механизма вместо души. Она почти слышала это "тик-так" в тишине комнаты, звук еще более жуткий, чем его слова. Ирка села на постели и щелкнула выключателем.
Желтый домашний свет рассеял оторопь. Кир потянулся - длинный, гибкий и жесткий, как тисовый прут, и Ирке снова захотелось его поцеловать, прижаться. Вместо этого она вскочила и босыми пятками прошлепала в кухню. Там поставила чайник и принялась шарить в холодильнике. Нашарив колбасу и сыр, сделала бутерброды. После секса ей всегда очень хотелось есть, просто до ужаса. Половину любовников она на этом и потеряла: не так уж приятно смотреть, как субтильная девушка, жадно урча, заглатывает все, что успевает ухватить. Она ела некрасиво, как жаба, - пальцами подпихивая хлеб, набивая полный рот и слизывая с губ крошки. Вот и сейчас она плюхнулась на табуретку, подогнула под себя правую ногу и принялась жрать. Табуретка холодила голый зад, но это было даже хорошо после потной горячки там, в спальне.
Кир показался на пороге и встал, опираясь спиной о дверной косяк. Высокий, голова под притолоку. Рыжие волосы прилипли ко лбу, глаза насмешливо сощурены.
- Вожьмы шебе тове.
- Ась?
Ирка проглотила и протянула ему тарелку:
- Возьми себе тоже.
- Спасибо. Я лучше по пиву.
Он прошел мимо, вытащил из холодильника бутылку и пальцами содрал крышку. Опрокинул "Жигулевское" в глотку. Он и пить умудрялся аккуратно, не чета Ирке, - прямо из горла, а не пролил ни капли. Пиво всасывалось в него, как в воронку.
Ирка неодобрительно покачала головой:
- Ты что, все калории из спирта берешь?
- Я похож на хронического алкоголика?
- Нет. Просто ты и у Веньки ничего не ел. На дне рожденья - и ничего не сожрал. Ты вообще когда-нибудь ешь?
- Я не ем то, что сам не убил.
Ирка ухмыльнулась:
- И кого же ты убиваешь? Запоздалых прохожих, спешащих на электричку?
- Их тоже, если не найдется ничего получше. Но в основном мышей, тушканчиков, сурков. Кроликов, крыс.
Ирка моргнула, потом привстала и шутливо потрепала его по рыжей шевелюре.
- Ты что - лисица?
- Интересная мысль. Хотя обычно меня сравнивают с шакалом. - Желтые глаза Кира смеялись. Впрочем, они смеялись всегда.
Если же говорить о шакалах, а точнее, о койотах… Однажды Братцу Койоту захотелось подзакусить пчелами. Пчелы ведь только на вид несъедобны, а на самом деле на зубах так и похрустывают. Однако у пчел есть одно неприятное свойство - они больно жалят, и прямо в нос, а нос - очень чувствительное место. Особенно у койотов. Уж и так Братец Койот примеривался к улью, и эдак, а никак не схватить пчелы без того, чтобы она тебя за нос не тяпнула. Тогда Братец Койот махнул хвостом и побежал вниз по течению реки. На речном берегу жил Братец Тапир, большой любитель сладкого.
- Эй, - закричал Братец Койот, едва завидев Тапира. - Братец Тапир! Как хорошо, что я тебя встретил! Выше по течению реки есть улей, полный меда. Уж так много там меда, так много, съесть его сам не могу, склеился уже весь внутри. Вот погляди, как много меда я съел - аж потею им!
А надо сказать, что, пробегая мимо сосны, Братец Койот основательно измазался в смоле, желтой и клейкой. На вид она и вправду напоминала мед. Доверчивый Братец Тапир радостно махнул хвостом и поспешил за Братцем Койтом вверх по течению, приговаривая: "Ах, Братец Койот, какой же ты славный друг".
Братец Тапир был подслеповат и не сразу заметил вьющихся у улья пчел. Он с разбегу сунул морду прямиком в мед. И конечно, приклеился. Разозленные пчелы все как одна вылетели из улья и ну Братца Тапира кусать - и в морду, и в хвост, и в ноги, и в холку. Тот только покрикивал от боли. А всякая пчела, как известно, может ужалить лишь раз, потеряв же жало - умирает. У Братца Тапира шкура была толстая, и почти все пчелы вонзили в нее жала и издохли. Наконец Братец Тапир вырвался и убежал, а Братец Койот, посмеиваясь, вдоволь полакомился дохлыми пчелами. С тех пор у Братца Тапира распухший нос и сладкое он терпеть не может. А Братец Койот и по сию пору любит угольки чужими лапами разгребать. И бьют его за это, и мордуют, а ему хоть бы хны - махнет хвостом и снова примется за свои пакости. Такова уж природа койотов.