В середине апреля Соломон Исакович неожиданно получил посылку от своего уехавшего однофамильца. Ему было очень приятно, что "двоюродный брат" вспомнил-таки его, а главное, он воспринял посылку как знак того, что людям этим за год удалось обжиться на новом месте. Радость его, впрочем, несколько сникла, когда он принес коробку домой и вскрыл ее. Внутри он нашел пачку мацы, баночку растворимого кофе, несколько овощных супов в пакетиках и десяток кубиков куриного бульона. Как ни скромно жил Соломон Исакович, а нищим себя никогда не считал, и эта посылка показалась ему незаслуженно обидной, не подарком, а подачкой. Но он тут же сказал себе, что людям тяжело на новом месте, они, может быть, от себя кусок оторвали, чтобы ему послать, и выругал себя за неблагодарность.
Пакет с мацой напомнил Соломону Исаковичу, что близится большой религиозный праздник, который там, куда он собирался, все, вероятно, справляли в обязательном порядке. Он решил сходить к синагоге - для практики, а заодно послушать, нет ли каких полезных новостей.
На подступах к синагоге было много милиции, и Соломону Исаковичу стало сильно не по себе. Ему захотелось даже повернуть обратно, но было как-то стыдно, да и никто не обращал на него внимания.
В саму синагогу он заходить не стал, так как не хотел мешать людям справлять важный для них обряд, а любопытства особого не испытывал. У синагоги было празднично, играли на гитаре, несколько молодых людей, обняв друг друга за плечи, вприпрыжку топтались по кругу, расплескивая ледянистые лужи. Люди пели, улыбались, поздравляли друг друга с праздником, некоторые даже на свежеосвоенном языке своего будущего отечества. Соломон Исакович заметил в толпе несколько знакомых лиц и с удовольствием поздоровался с ними, но и незнакомые смотрели дружелюбно, весело, старались не толкать друг друга, а кто-то мимоходом даже ласково обнял его за плечи. Молодой человек в ермолке и с очень черной бородой пустил по кругу бутылку сладкого вина, и Соломон Исакович, когда очередь дошла до него, охотно сделал два глотка. Он размяк, повеселел, и в душе его опять зашевелились какие-то неопределенные упования.
Выяснилось, что почти все его новые знакомые получили к празднику точно такие же посылки, как и Соломон Исакович, из чего следовало, что ни обижаться на "двоюродного брата", ни благодарить его особенно не за что. Но и это не испортило Соломону Исаковичу настроения, так как ставило событие в привычные официозные рамки, а следовательно, не затрагивало Соломона Исаковича ни положительно, ни отрицательно.
Новостей, как всегда, было множество. Предстоял государственный визит группы значительных лиц из-за границы, и это, по мнению всех, сулило надежду на скорый отъезд большой партии ожидающих. Соломон Исакович и сам, читая газету, пришел к такому же выводу. Но тут, как всегда, бабушка надвое гадала, а Соломона Исаковича больше заинтересовало сообщение о том, что один из новых знакомых только что получил позволение уехать и оставлял место курьера в большой строительной конторе. Он поздравил отъезжающего, взял адрес его бывшей работы и вернулся домой в бодром расположении духа.
У дверей его поджидал знакомый милиционер. На сей раз он был менее благодушен, хотя по-прежнему вежлив. Открывая дверь и впуская милиционера в квартиру, Соломон Исакович смутно припомнил разговоры своих новых знакомых о том, что-де милиция по закону не имеет будто бы права входить в частные дома без ордера, или без согласия хозяев, или еще без чего-то, но к данному случаю все это наверняка отношения не имело. Трудно было представить себе, чтобы милиция, да не имела права; не впустить к себе милиционера означало бы попросту сразу признать свою вину.
Милиционер снова записал паспортные данные Соломона Исаковича и снова спросил, где он работает. Соломон Исакович сказал, что временно не работает.
- Сколько времени не работаете?
- С полгода.
- По собственному желанию или как?
- По сокращению штатов.
- А то некоторые ваши сами загодя увольняются, думают, так проще будет, - ухмыльнулся милиционер.
На сей раз очевидно было, что он знал.
- Ничего себе временно, полгода, - продолжал милиционер. - И что же, так и не ищете работы? Тунеядством занимаетесь?
- Нет, я искал, - сказал Соломон Исакович.
- И за полгода ничего не нашли? Плохо искали.
- Я как раз нашел себе работу, - неосторожно сказал Соломон Исакович и тут же пожалел. Что, если они станут проверять и обнаружится, что в стройконторе о нем и не слыхали? Эта излишняя торопливость ответов была нехорошим симптомом. Он начал терять бдительность, позволил себе чрезмерно распуститься в расчете на скорое облегчение, которое между тем отнюдь еще не было гарантировано.
- Где? - разумеется, спросил милиционер.
- Это еще не совсем точно, - стараясь не волноваться, сказал Соломон Исакович. - Я как раз завтра должен туда поехать, но я знаю, что там есть вакансия.
- Вакансия… Ну, глядите. А то, если сами найти не можете, мы вам поможем. Это, может, у вас там иждивенцами живут, а у нас такого порядка нету.
Водки у Соломона Исаковича на сей раз не было, но была непочатая бутылка грузинского вина. Он вынул бутылку и сказал:
- Может, выпьете со мной рюмочку?
Милиционер пренебрежительно глянул на бутылку:
- Извиняюсь, при исполнении не пью. Тем более вина.
Соломон Исакович убрал бутылку, еще сильнее ругая себя. Предложив милиционеру вино, он снова нарушил свои правила, одним из которых было никогда не проявлять инициативу в общении с официальными лицами. То, что он не сумел справиться с побуждением задобрить милиционера, было слабостью, и поделом ему было пренебрежение милиционера.
Милиционер оглядел картонные коробки с бельем и книгами, аккуратно сложенные в углу.
- Уже и собрались, я смотрю? Все готово, значит?
Ответа на это явно не требовалось, и Соломон Исакович лишь неопределенно качнул головой. По крайней мере, милиционер отвлекся от разговора о работе.
- То-то вы и комнату не обставляли. Не случайно, значит, за вами присмотр был. Что ж, теперь-то небось приобрели мебель? Я вон до сих пор, очередь за гарнитуром не подошла, а ваш брат это быстро.
- Нет, мебели не приобрел.
- Да ну? Чего же вы ждете? С деньгами-то как же, или солить их будете? Правила вам известные, на золото-брильянты рассчитывать нечего.
Соломон Исакович невольно усмехнулся:
- У меня денег очень мало.
- Мало? Да. Ну, это как хотите. И значит, так вот, с этим, и поедете? - милиционер небрежно махнул рукой вокруг кухни.
- Так и поеду - если поеду.
- Пое-едете! - протянул милиционер. - Кто вас тут держать будет? У нас насильно никого не держат. Поедете! Кто себя правильно ведет, все едут.
- Да, я надеюсь.
- Вот надеетесь, а сами что? Мы вас отпускаем, но с вашей стороны этого нет, чтоб подумать, как нашей чести за границей не уронить.
- Что вы имеете в виду?
- Голяком к ним ехать собираетесь. На жалость ихнюю давить, что ли?
- У меня же есть все необходимое.
- Да? - милиционер встал и вышел в прихожую. - Где же?
Он открыл дверь в комнату.
Стоя рядом с ним, Соломон Исакович впервые увидел привычный ему хаос глазами постороннего человека. Милиционер посмотрел, затем медленно повернулся к Соломону Исаковичу.
- Это что же это значит? - неторопливо проговорил он.
- У меня здесь дети соседские играют, - неловко ответил Соломон Исакович.
- Дети играют. Да. Кто же им позволил так играть?
- Я позволил.
- А вам кто позволил?
- Мне?
- Кто вам позволил социалистическую собственность так поганить? Вам для этого новую квартиру отдельную дали, чтоб пакостить? Вместо спасибо сказать - это же хлев, а не квартира. Думаете, не ваше, так можно хоть что? Все равно, мол, уеду, не жалко? А после вас людям жить!
- Нет, я так не думаю, - негромко ответил Соломон Исакович. - Я перед отъездом все приведу в порядок.
- Уж это точно. Это не сомневайтесь. Это вас и спрашивать не станут. Сдадите квартиру как новенькую. Ну а пока-то? Так и будем продолжать безобразие?
- А вы советуете отремонтировать прямо сейчас?
Милиционер непроизвольно фыркнул и закрыл дверь.
- Ох ты Господи. Разве наше дело советовать? Ваше дело соблюдать, а наше - наблюдать за соблюдением. А не хотите соблюдать - заставим, вплоть до выселения. Чьи дети-то?
- Да тут… в нашем доме.
- Я спрашиваю, какая квартира номер?
Делать было нечего. По крайней мере, соседи были на работе, и можно было успеть предупредить их до следующего прихода милиционера. Соломон Исакович назвал номер квартиры. Милиционер открыл свой блокнот, чтобы записать, и покрутил головой.
- Одна жалоба на вас от них уже поступила, и тоже за порчу квартиры, а вы опять туда же?
На это замечание, хотя и вполне справедливое в смысле фактов, трудно было сразу придумать осмысленный ответ. Но Соломон Исакович подозревал, что, как и во всем визите милиционера, целью здесь было не получить осмысленный ответ, а напомнить ему правила игры, по-прежнему приложимые к нему, на случай, если он их преждевременно забыл. Соломон Исакович был вполне согласен, что он в таком напоминании нуждался.
- Я немедленно начну ремонт, - пообещал он.
- Обещать-то вы все горазды.
Сочтя, видимо, что он сделал свое дело, милиционер снизил тон и собрался уходить. Но у двери не удержался и спросил:
- А что ж телевизор, так и нету?
- Да вот…
- Зря. Хоть показали бы им там, какой у нас высокий уровень технической продукции.
- Да они и так знают.
- Что они знают? Одно дело знать, другое дело своими глазами увидеть. Ну, не телевизор, хоть что… хоть электробритву повезите. У вас есть электробритва?
- Нет, я безопасной бреюсь.
- На Ленинском проспекте в "Подарках" отличные бритвы недавно давали, "Заря" в кожимитовом футляре.
- Может, я и куплю бритву.
Хоть и безобиден мог показаться пожилой милиционер с его поучениями и пристрастием к отечественной технической продукции, а Соломон Исакович знал, как мало нужно для того, чтобы все его вопросы и вскользь брошенные замечания обернулись совсем не безобидными последствиями. Он немедленно принялся укреплять все слабые места своей обороны.
Как только пришли дети, он отвел их домой и сказал им, что они больше не смогут приходить к нему в квартиру, так как он будет ее ремонтировать. Родителям пришлось рассказать про милиционера, чтобы они были готовы, если он придет к ним с проверкой. Соседи, как он и ожидал, испугались, обвинили Соломона Исаковича в том, что он брал детей к себе без их ведома и разрешения, и немедленно отказали ему от места. Они по-прежнему делали вид, что не знают о его приготовлениях к отъезду, иначе людям могло бы показаться странным, что они доверили такому человеку детей.
На следующее утро Соломон Исакович поехал в стройконтору. В отделе кадров ему сказали, что место курьера действительно есть, но им не понравилось высшее образование Соломона Исаковича, а также то, что он уволен был по сокращению штатов в столь близком к пенсионному возрасте. Тем не менее ему предложили оставить заявление и приехать через неделю.
Затем Соломон Исакович принялся за уборку комнаты. В свой старый мешок из-под картошки он сложил все мало-мальски портативные предметы. Мешок он оставил в передней, чтобы потом отдать детям, а все остальное, включая матрас и осколки зеркала, вынес на помойку. Затем он, насколько мог, отдраил разрисованные стены шпахтелем. Ему пришло в голову, что за те неполные два года, что он живет в своей новой квартире, он уже в третий раз занимается капитальной отделкой своей комнаты, а вскоре, возможно, придется делать это в четвертый раз.
Когда Соломон Исакович начал разводить побелку, пришли дети. Соломон Исакович отдал им мешок и велел уходить. Они ушли, но через несколько минут вернулись с пустым мешком. Он взял мешок, не впуская их в квартиру, но дети стояли с таким скучным видом, что у него не хватило духу закрыть дверь.
- Мы есть хотим, - сказала девочка уныло.
- Разве вам мама ничего не оставила?
- Мы все твои вещи на помойку выбросили, и мелки, и все, - сказал мальчик.
- Зачем же? Там ведь много хорошего было, могло бы пригодиться.
- Нам не пригодится, - так же уныло ответила девочка. - Папа с мамой не велели барахло в дом носить.
- Я тоже есть хочу, - сказал мальчик.
Соломон Исакович впустил детей в квартиру. Они молча, не пытаясь даже заглянуть в комнату, прошли в кухню, аккуратно сложили свои пальто и портфели в ногах раскладушки, терпеливо до ждались, пока Соломон Исакович разогрел постные щи.
- Твой суп вкуснее нашего, - сказал мальчик.
- Не сравнить, - сказала девочка.
- Мы к тебе все равно каждый день приходить будем, - заверил мальчик.
- Нет, это нельзя, - сказал Соломон Исакович. - Вам ведь и мама с папой сказали, что нельзя.
- А мы все равно будем, - сказал мальчик. - Пока в лагерь не уедем. А потом вернемся из лагеря и опять будем приходить.
- Нет, нельзя, - сказал Соломон Исакович с некоторым усилием. - И играть вам негде, комнату я начал ремонтировать.
- А мы здесь будем, в кухне, с тобой, - сказал мальчик.
- Мы тебе поможем ремонтировать, - сказала девочка.
- И я ведь, наверно, скоро уеду.
- Э, а сам говорил, может, еще и не уеду, укоризненно сказала девочка.
- Когда? - спросил мальчик.
- Я еще не знаю.
- Меня с собой не возьмешь? - без особой надежды спросил мальчик.
- Заткнись, дурак! - сердито оборвала его девочка.
После еды Соломон Исакович позволил им надеть поверх одежды его старые рубахи, и они стали белить самые запачканные места в комнате. Больше часу они старательно работали, не пререкаясь между собой и не отрываясь от дела. Соломон Исакович не мог больше на это смотреть. Он сказал им, что они должны делать уроки, заставил вымыть руки и выпроводил на лестницу. Он стоял у закрытой двери на площадку и слушал, а дети молча стояли снаружи и ждали, не откроет ли он им опять. Затем он услышал голос девочки:
- Обманули дурака на четыре кулака! Вот дурак, верно? Он думал, нам жрать нечего. А мы сперва у него пожрали, а теперь пойдем поглядим, чего дома есть, верно?
- Верно, - угрюмо согласился мальчик.
Несколько дней после этого дети, вернувшись из школы, бегали у подъезда или играли на лестнице, и Соломон Исакович раз или два встретил их, но они не обращали на него внимания. А затем родители, видно, нашли им другую няньку, и Соломон Исакович больше их не видал.
На случай, если милиционер придет еще раз, Соломон Исакович съездил в магазин "Подарки" и купил электробритву в кожимитовом футляре.
В стройконторе, куда он пошел через неделю, ему сказали, что место курьера уже занято. Соломон Исакович стал искать другую работу, а пока жил на сбережения и чем дальше, тем больше тревожился, как же он обернется с деньгами, когда придет пора.
Против его ожиданий денежный вопрос решился сравнительно просто. В конце мая пришла открытка с требованием явиться в известное ему учреждение, занимавшееся его делом. Ему объявили, что он может ехать.
Вместе с несколькими другими он сходил в иностранное посольство, оказывавшее помощь отъезжающим, и там ему дали сумму, достаточную для того, чтобы заплатить за разрешение на выезд. Можно было просить и больше, но Соломон Исакович рассчитал, что на остальное ему хватит.
И спустя три недели он уехал. Оставил отличную, чистую восемнадцатиметровую квартиру в новом районе, город Москву и государство Россию, где родился и прожил всю жизнь, и поехал на свое место, к своим.
На новом месте оказалось действительно очень тепло, и Соломону Исаковичу пришлись весьма кстати все летние вещи, которые он так предусмотрительно купил еще зимой. Особенно костюм, который, хоть и жарковато в нем было, давал Соломону Исаковичу приятное ощущение, что он выходит на люди в скромном, но приличном виде.
Пригодились ему и те скудные обломки бабушкиного языка, которые он заново выудил из памяти, слепил кое-как вместе и употреблял во время длительных и сложных переговоров с местными чиновниками, занимавшимися судьбой приезжих. Никаких усилий к тому, чтобы освоить другой, совсем ему неизвестный язык, на котором говорило большинство местных жителей, он прилагать не стал, догадываясь, что в обычной жизни, когда закончится хлопотливый предварительный период устройства на новом месте, ни тот ни другой язык особенно ему не понадобится.
Ему продолжало везти. В аэропорту сразу по приезде все его попутчики очень волновались, каждый требовал, чтобы его послали в определенное место, и именно туда, куда начальство никак не было расположено его посылать. У Соломона же Исаковича никаких предпочтений не было, и ему понравился небольшой городок посреди пустыни, где его поселили в общежитии для иммигрантов. Дома в городе были некрасивые, знакомые Соломону Исаковичу голые блочные коробки, но городок был невелик, построен просторно, и в конце каждой улицы просматривалось нетронутое пустынное небо.
В первый же раз, как Соломон Исакович пошел гулять по городу, он набрел на окраине на небольшой цементный завод и очень скоро устроился туда работать ночным сторожем. Ночная работа очень удобна была для Соломона Исаковича, так как его напарник по комнате в общежитии, средних лет товаровед из Харькова, нервно ездивший в большие города искать работу, редко бывал дома днем, и они друг другу почти не мешали.
Разница с прежней жизнью была, конечно, большая. Совсем другая погода; месяц за месяцем ни капли дождя, стойкая жара изо дня в день с внезапным резким перепадом температуры перед заходом солнца, и сразу ранняя плотная ночь с большими переместившимися звездами и перевернутым месяцем.
Другой воздух, острый и сухой, иногда наполненный мелкой песчаной взвесью.
Другая еда: курица дешевле мяса; мясо, промытое и подсоленное в соответствии с религиозными правилами, лишенное своей мясной сущности; гречка и рис, которые Соломон Исакович привык варить по часу и больше, разваривались тут за десять минут. Главным все же была не сама еда, а то, что ни искать, ни стоять в очереди за ней было не нужно; зрелище битком набитых различными продуктами полок в продовольственном магазине тешило глаз и наполняло душу предвкушением многообразных, непредвиденных возможностей. Соломон Исакович, хоть и не большой гастроном, каждый раз покупал какую-нибудь неизвестную коробочку, баночку, экзотический овощ или фрукт с намерением постепенно перепробовать их все.
Другая одежда: не прошло и двух-трех месяцев, как Соломон Исакович аккуратно сложил в чемодан свой новый болгарский костюм, перестал носить носки, галстук и нижнюю майку и начал ходить, как все, в сандалиях, шортах и рубашке с короткими рукавами.