- Сию же минуту будет исполнено, - отозвалась фея. - С сегодняшнего дня в обширных владениях вашего величества останутся лишь безбрюхие подданные. А если кого–нибудь застанут на месте преступления, то есть обнаружат у него эту презренную часть тела, - его бросят в тюрьму как опасного преступника и обвинят в оскорблении величества и государственной измене. Однако позвольте спросить, ваше величество, что побудило вас обнародовать этот мудрый указ?
- Я провозгласил его, дабы раз и навсегда покончить с экономическим кризисом торжественно отчеканил Жоан. - Отныне и впредь в моем королевстве будет есть только одна персона - я сам.
В глубокой задумчивости он описал несколько кругов по залу и вдруг застыл перед зеркалом- его явно околдовали собственные губы: они властно сжимались и разжимались, цедя царственные речения.
- Сколько минут осталось до конца моего правления? - осведомился он.
- Три минуты двадцать секунд, ваше величество.
- Превосходно. Надо с толком использовать это время. Прежде всего возложи мне на голову корону, а в руки дай скипетр. И облачи меня в королевские одежды.
В мгновение ока невидимые руки натянули на Жоановы ноги шелковые чулки до колен, застегнули все пуговицы на бархатных панталонах, дали ему туфли с платиновыми пряжками, облачили в мантию, усеянную рубинами и жемчугами, надвинули на голову корону, вложили в руки скипетр…
И тогда Жоан Смельчак властно повелел:
- А теперь прикажи отрубить головы всем моим вассалам. Только мне дано право мыслить. Мне, и никому более. Отныне и навсегда в моей империи у всех на плечах будут сидеть мыльные пузыри. Все законоположения, которые противоречат новому порядку, отменяются.
- Готово, ваше королевское величество, - доложила фея. - Голова осталась только у вас.
В последние минутки Жоан учинил землетрясение, разрушил атомной бомбой луну, построил город на Марсе, основал орден "Отрубленных голов" и орден "Вырезанного желудка". Провел смотр кальсононосных гвардейцев и объявил войну России. А чтобы не терять даром самые последние мгновения, он распорядился направить ультиматум Соединенным Штатам. Но тут фея указала ему на часы:
- Ты славно потрудился, но время твое кончилось. Пять минут истекли. Царства больше нет.
- Ну и слава Богу, - с облегчением вздохнул Жоан. - Честно говоря, я иссяк; трудное это дело - провозглашать указы. Нет, я не создан для короны. Другой идеал волнует меня- святость. Я хочу скитаться по белу свету в сандалиях с посохом в руке, скитаться, как нищий, и творить удивительные дела- воскрешать мертвых, исцелять прокаженных, пятью хлебами насыщать тысячи голодных. Возможно такое?
- Пустяки! Ничего не может быть, проще. И мгновенно фея Мечты наградила Жоана Смельчака всеми достоинствами чудотворца.
- Ну а дальше что? Какое чудо я должен сотворить? - растерянно пробормотал он…
- Откуда я знаю? это уже твоя забота.
Но новоявленный чудотворец, несмотря на все свои старания, так и не смог придумать скольконибудь стоящее чудо. И в голову как на грех лезли ужасно нелепые, бездарные и глупые прожекты. И вообще он устал от всех этих мертвых иллюзий. В нем нарастал гнев- фея Мечты его раздражала. И зачем только она держит его в этом Зале Без Дверей, в этой тюрьме с зеркальными стенами и полом, покрытым пеплом вдали от жизни, от солнца, от неба и от звезд?..
В конце концов Жоан Смельчак сотворил жалкое и недостойное чудо: он заставил летать соломенную шляпу, снабдив ее радужными крыльями. Так, уставясь на шляпу, он и стоял, хмурый и злой, растопырив руки.
- Ну, а что же дальше? -нетерпеливо спросила фея.
- В самом деле, а что же дальше? Откровенно говоря, понятия не имею, - признался Жоан Смельчак, пытаясь по мере возможности скрыть свое отвращение. - Подожди–ка. Сделай мне кошку. Но не простую, а особенную. Чтобы у нее было сорок лап и страусовое перо на хвосте. И чтобы перо было как вопросительный знак. Кошка–сороконожка, появившись на свет, лениво мяукнула, и Жоан с омерзением отпихнул ее от себя. И принялся создавать еще более фантастических животных. Он придумал канарейку в голубую полоску с плавниками, как у рыбы, рогатого осла с кисточками на ушах, крокодила на коньках, тигра в кольчуге, льва с павлиньим хвостом, лошадь с алюминиевой головой и пятью ногами- одна заменяла хвост, и т. д. и т. п. Истинный зоологический сад, порожденный безумием… Наконец фантазия его окончательно иссякла. И когда фея Мечты повторила свой роковой вопрос: "Ну, а что же дальше?" - Жоан Смельчак взорвался.
- Что же дальше? Откуда мне знать? Мне осточертела вся эта чепуха, все эти бессмысленные фокусы. Надоело быть королем или святым и спасать мир здесь, Б Зале Без Дверей, где только ты одна и маячишь перед глазами. Чего я хочу? Выпусти меня сейчас же из этой кутузки! Я люблю жизнь такой, какой она была вчера, есть сегодня, будет завтра. Кофе с молоком, газета, толкучка в метро и отдавленные мозоли, крик, гам, суета, мужская ругань, женские капризы, галдящая толпа, людные перекрестки, фабрики и заводы, тихий уют кабинетов, шахматные битвы, потасовки на улицах, когда орут не своим голосом: "Вот я тебе сейчас задам, скотина!.." Да, именно такую жизнь я люблю.
- Я все это могу тебе дать. Но только на пять минут… - невозмутимо сказала фея.
И поскольку Жоан Смельчак все еще что–то мрачно бормотал себе под нос, она глубокомысленно добавила:
- Да… На пять минут. Время быстротечно. Вся наша жизнь, в сущности, пятиминутка.
Это замечание окончательно взбесило Жоана. Он забился в дальний угол и стал угрюмо ворошить пепел, посыпая им голову.
- Так решай поскорее, - торопила его фея.
- Убирайся с глаз долой! Оставь наконец меня в покое! -вскипел Жоан Смельчак, не в силах сдержать клокотавший в нем гнев.
- Пусть же исполнится твоя воля, промолвила фея со своей неизменной обольстительной улыбкой. Да будет так, и да здравствует наш устав. Ты хочешь, чтобы я исчезла? Прекрасно. Раскрой пошире рот.
- Зачем? - изумился Жоан.
- Чтобы я могла уйти. Вернуться домой.
- И для этого я должен открыть рот? Странные у вас порядки. Где же ты живешь? Фея снова обворожительно улыбнулась и в порыве откровенности пояснила:
- В тебе самом.
- Во мне?! Да ты в своем уме?!
- Да–да, в тебе самом. С этого дня я буду спать, храпеть, хозяйничать завтракать, обедать и ужинать в твоей утробе… Так открой же рот, а не то мне придется применить более энергичные меры, как это предписывает устав.
- Значит, я никогда в жизни не смогу больше остаться наедине с собой? - огорчился Жоан Смельчак.
- Не беспокойся, я не стану тебе докучать- утешила его фея. - Я появлюсь, только когда ты сам меня призовешь.
- Я? Тебя? Никогда! - воскликнул Жоан.
- Не зарекайся, дружок. Сначала так говорят все. А как вернешься домой, мрачный, опустошенный, разочарованный, когда устанешь от жизни в равнодушном, безжалостном мире, вот тогда–то ты и вспомнишь обо мне, да еще скажешь: приходи скорей. С тобой это непременно случится. Ты еще не раз попросишь, чтобы я сделала тебя властителем королевства Пустое Место, помяни мое слово. А теперь открой рот.
- Ну, ладно! - смирился Жоан Смельчак. - Он понял: сопротивление бесполезно. И вовсю - это был зевок наславу - разинул рот.
Фея Мечты сделала легкий пируэт и исчезла в его глотке… А Жоан Смельчак пробормотал ей вдогонку:
- Фея Мечты?.. Как бы не так. Ты фея Солитер, фея Паразит.
Глава 7
ГОРОД ШИВОРОТ–НАВЫВОРОТ
Фея Мечты углублялась в утробу Жоана; Зал Без Дверей растаял в воздухе, а Жоан Смельчак оказался на зеленом лугу. Капли росы искрились как бриллианты, щебетали птицы, и солнце купалось в волнах говорливого ручья.
Долго Жоан наслаждался свободой- какая радость жить, когда тебя окружают простые, первозданные вещи. Он беспечно внимал звонким трелям голубых птиц, бросился на траву, восхищаясь ее свежестью, весело сжевал листочки щавеля, пробежался по полю и затем, присев на корточки, залюбовался парадом муравьиного войска.
В конце концов он растянулся в тени оливковых деревьев и задремал под плеск ручья, на поверхности которого проказник–ветерок вальсировал с шустрыми рыбками. Презрев глубокомысленные размышления и психологические тонкости, он уснул, как спят камни, ящерицы, чертополох и все прочие творения природы.
Его разбудил человек с заплаканным лицом и скучным голосом. Лежа рядом с Жоаном, он сказал:
- Добрый вечер.
Мигая спросонок от яркого утреннего солнца, Жоан Смельчак удивленно подумал: "Как же так, почему "добрый вечер", когда день только начинается. И почему у этого человека глаза на мокром месте и все лицо в слезах? Вот тебе и еще одно приключение! Нет, здесь что–то не то".
Но из вежливости он не стал расспрашивать незнакомца о его огорчениях и невзгодах. Надо было найти подходящий предлог, чтобы удовлетворить свое любопытство. Такой случай скоро представился. Жоан Смельчак скорчил забавную гримасу, однако странный субъект не засмеялся, а зарыдал еще безутешнее. Тогда, уже не опасаясь проявить назойливость, Жоан участливо спросил:
- С вами случилось несчастье? У вас такое печальное лицо!
Незнакомец взглянул на него, всем своим видом выражая чувство, которое стоило бы назвать "антиизумлением".
- Это я опечаленный? - воскликнул он, и слезы ручьем хлынули у него из глаз. - Напротив, я так рад, что с вами встретился. Глядите: глаза мои источают слезы. А это ли не самый верный признак радости!
- Ах, вот как! - удивленно проговорил Жоан. - В вашем краю радость выражают слезами…
- Не только в нашем краю, но и повсюду, я полагаю. с достоинством возразил его собеседник- Когда нам весело, мы горько рыдаем, а в дни печали…
-…смеемся до упаду, - бойко договорил за него Жоан.
- Вот именно. - Согласился его собеседник. Слезинка в уголке его глаз без сомнения соответствовала улыбке. "Чудеса! -подумал Жоан Смельчак. - Как видно, я оказался в городе Шиворот–Навыворот. Только со мной может приключиться такая история". И ему очень захотелось погостить у этих странных людей, которые, судя по поведению незнакомца, жили столь необычным и непонятным образом. Между тем незнакомец рассыпался в похвалах своему городу.
- Нет, вы только представьте себе! Мы всегда угрюмы, подавлены, печальны, и ходим только в черном, как гробовщики. А почему? Да потому, что веселее нас нет никого на свете. Выслушав это признание, Жоан Смельчак спросил:
- Ну ладно… Слезы радости на глазах… Это я все–таки могу еще понять, хотя и с трудом… Но желать утром доброго вечера… А что же еще можно пожелать в эту пору дня?! Вечером у нас друг друга приветствуют, желая доброго утра!
Жоан Смельчак, у которого голова пошла кругом от всей этой путаницы, промолчал и внимательно оглядел своего собеседника, коренастого крепыша в плавках.
- Вы шли на пляж? - спросил он машинально.
-Что вы, сеньор?! Я и моря–то ни разу в жизни не видел! А почему вы об этом спрашиваете?
-Да ведь на вас купальный костюм!
- Купальный костюм?! Вы с ума сошли! Для купания полагается надевать комбинезон, герметический кожаный шлем и такие очки, как у аквалангистов. Такой костюм, как на мне, носят лишь люди моей профессии.
- А какая у вас профессия? - оживился Жоан, заранее предвкушая нелепейший ответ.
- Я летчик, - сказал крепыш самым естественным тоном. Наступило молчание, которым Жоан Смельчак поспешил воспользоваться, чтобы собраться с мыслями, поскольку в голове у него царил полный сумбур.
"Я и в самом деле очутился в удивительном месте, где не подчиняются законам привычной логики. Почему преподаватели географии никогда не рассказывали мне об этом государстве? Да, пожалуй, многому научу я своих земляков, когда вернусь в деревню Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы".
Тем временем летчик, с неизменной приветливой слезинкой в уголке глаза, пригласил Жоана в свой город, куда посулил его доставить на самолете.
- Спасибо. С удовольствием… -согласился потрясенный Жоан Смельчак.
- Тогда двинемся в путь!
И летчик уперся ладонями в землю, поднял ноги, и в этой позиции, перебирая руками, отправился в путь–дорогу.
- Браво, дружище! Да вы, оказывается, акробат! - с восторгом воскликнул Жоан. Слегка приподняв голову, крепыш очень мягко (а тон этот, видимо, выражал самое крайнее раздражение), возразил Жоану:
- Акробаты- это те, кто ходит ногами по земле, а руки держит в воздухе. А я нормальный человек. И двинулся дальше, идя вверх ногами. Жоан Смельчак крепко стиснул зубы, выражая этим свое удивление по превратной манере города Шиворот–Навыворот.
Самолет стоял неподалеку, метрах в двухстах, и он ничуть не был похож на обыкновенный летательный аппарат. Отлит он был из металла и крыльев не имел. Спереди, там, где полагалось бы быть пропеллеру, вставлен был инструмент, подобный сверлу или штопору.
- Не понимаю, как можно летать на этой мясорубке? - изумился Жоан Смельчак. Но летчик прервал его размышления и, открыв дверцу в хвосте самолета, достал скафандр.
- Надевайте! - приказал он.
Хотя Жоан и притерпелся уже ко всем этим странным выходкам пилота, на этот раз все же не сдержался:
- Ну, знаете, это уж слишком. Мало того, что вы заставляете меня путешествовать в стальной клетке, так еще собираетесь засунуть в скафандр?! Всему есть предел, даже безумию! Совершенно спокойно (признак величайшего волнения) летчик ответил:
- Неужели сеньор полагает, что самолет создан для блуждания в небесах? Мой друг, верно у вас помутился разум! По воздуху летают автомобили, трамваи, электрички и поезда метро. А самолеты существуют для того, чтобы путешествовать под землей. Так уж заведено везде.
Жоан Смельчак промолчал. Спорить? К чему? Этот человек, который ходит вверх ногами, все равно никогда его не поймет. Лучше не терять времени на бесполезные препирательства. И он покорился судьбе:
- Давайте сюда ваш скафандр! Тяжело вздохнув, Жоан похоронил себя (иначе не скажешь) в недрах странной машины. Пилот последовал его примеру, и штопор ввинтился в землю.
Так Жоан Смельчак отправился в необыкновенный Шиворот–Навыворот.
Всем известно, что жители этого города ходили вверх ногами, носили галстуки на талии, ремни на шее, галоши на руках и перчатки на ногах. В домах, где они жили, не было пи окон, ни дверей. Приходилось влезать и вылезать из них через крышу, пользуясь лифтами, установленными на фасадах. Еще одна особенность отличала город Шиворот–Навыворот: каждый день он изменял свой облик, поскольку в нем не было постоянных улиц. Закон обязывал домовладельцев ежедневно перемещать дома. При этом следовало руководствоваться планом "Неразбериха" - творением вышедших на пенсию поэтовсюрреалистов. Дома передвигались новейшими методами, на широких металлических платформах с колесами. Благодаря идеально налаженному процессу перестановки, путаница в городе достигала невиданных размеров. Даже старожилы не знали, где они сегодня живут.
Мало того. Утерян был счет времени. Часы показывали не минуты и не секунды, а века. Правители, ученые, педагоги, которых усердно отбирали среди наиболее невежественных обывателей, настойчиво ратовали за то, чтобы увековечить порядок хождения вверх ногами. Плохо приходилось всякому, кто не осквернял слух ближних несусветными глупостями! Поносились великие открытия и грандиозные достижения (например, атомная энергия или искусственные спутники Земли) и в противовес выдвигались слабоумные теорийки об оскудении и измельчании людского рода. Вольнодумцев честили моральными мертвецами и без зазрения совести изгоняли их из академий и университетов.
Глупость - а она признавалась ярчайшим проявлением духа Расы - старательно прививалась населению с пеленок. В школах, где учителей отбирали, обращая внимание не на их знания, а на манеру одеваться и завязывать галстук, искусство муштры доведено было до наивысшего совершенства. Ученикам умышленно засоряли головы всяческими ненужностями, пустыми фразами и идеями, которые пинцетами извлекались из ссохшихся мозгов мертвецов, более двухсот лет покоящихся в могилах, переносились в банки со спиртом и выдавались за вполне современные и совершенно гениальные теории.
Истинных ученых (а таких было немного) называли ослами. Суровые правила предписывали, что высокие должности могут занимать только проверенные глупцы. А такими считались те, кто на письменных экзаменах делал более восьмидесяти ошибок на сто слов и не в состоянии был осилить правила деления. Поэтому в городе часто слышались такие хвалебные речи:
- Такой–то - форменный идиот! Он может решить любой вопрос, и особенно вопрос неразрешимый.
- Поэт Икс - непроходимый дурак! И так далее и тому подобное.
Со стороны казалось, что обитатели города просто–напросто дурачатся и кривляются, как паяцы, и Жоан Смельчак, опасаясь, что и он подхватит бациллу глупости, с неприязнью и отвращением наблюдал нелепые, лишенные всякой логики обычаи горожан.
Почему, например, в театре они всегда поворачиваются к сцене спиной и аплодируют сами себе?
Почему собираются в мрачных кабаре и плачут там всем скопом пьяными слезами, а у гроба покойника и на поминках смеются и рассказывают анекдоты?
Почему посылают в музеи наихудшие картины? Почему мужчины ходят на Пляже во фраках и крахмальных воротничках (таков закон, и при этом строгий закон), а женщины разгуливают по улицам в бальных туалетах, а на балы являются в купальниках?
Почему на эстраде выстраивается безмолвный хор, а поет публика? Почему, наконец, оркестранты, расположившись на сцене, с религиозным благоговением выслушивают концерты из кашля зрителей, объединенных в Национальную Консерваторию Эстетических Простуд и Бронхитов Прикладного Искусства?
Как ни пытался Жоан Смельчак найти ответы на подобные вопросы, это ему не удавалось. Опасаясь, что в один прекрасный день голова у него пойдет кругом, он решил сесть в первый попавшийся поезд (пусть даже с крыльями на колесах) и сбежать из города Шиворот–Навыворот.
На пути к вокзалу он столкнулся с поразительным существом. Это был обыкновенный человек, который ходил по земле ногами, шляпу носил на голове, галстук на шее, ремень на талии, перчатки на руках. Они обнялись, точно старые друзья после разлуки.
- Наконец–то я встретил нормального человека в этом проклятом городе! - радостно воскликнул Жоан. - Честное слово, по таким людям я очень соскучился!
- А мне–то каково, представляешь?! Ах! И угораздило же меня родиться здесь! - посетовал бедняга.
- Почему угораздило?
- Да потому, что никто в этом городе меня не понимает… Потому что я плачу, когда страдаю, и смеюсь, когда мне весело. Потому что я говорю "добрый вечер" вечером и "добрый день" днем. Потому что я не купаюсь в комбинезоне. Потому что я зажигаю свет, когда стемнеет…
- Это лишь доказывает, что у тебя голова на месте, - утешил его Жоан Смельчак.
- Да, конечно… Но напрасно ты думаешь, что мой пример их чему–нибудь учит. Какое там! Что ни день я печатаю в моей подпольной газете "Хожу головой вверх" убедительные статьи. Но, видимо, никто их не читает. Пока что я смог завербовать всего пятьдесят сторонников моей доктрины.
- Это уже не так плохо. И все они ходят по земле ногами?