Приглашение, полученное от школы столь прославленной, заинтриговало Трантера, и он поехал, как его просили в письме, посмотреть, что в ней к чему. Ступая по булыжнику, обрамлявшему травянистый квадрат двора, он думал о том, насколько все это отличается от бетонированных площадок его старой школы. И прошел под каменной аркой, на которой ученики школы вырезали свои имена (У. Стэндфорт 1822), в другой дворик, поменьше, заросший от старости и поддельного благородства плющом.
- Большое спасибо, что приехали, - сказал директор школы, высокий, энергичный мужчина с густыми черными волосами. - На самом деле меня наша просьба слегка смущает. Сам я еще сохранил рудиментарные представления о правописании. И даже позволяю себе иногда небольшое тиранство по этой части. Но у меня просто нет времени на то, чтобы просматривать каждый отчет наших учителей, заменяя "Джонни выглядит неинтересным" на "Джонни выглядит незаинтересованным". В наше время жизнь директора школы состоит из конференций, решения административных проблем, произнесения речей, маркетинга и так далее.
Он покашлял, словно осуждая себя.
- Не стану делать вид, будто мы предлагаем вам творческую работу, мистер Трантер.
Трантер улыбнулся:
- Наверное, многие удивились бы - не правда ли? - узнав, что именно ваша школа… я хочу сказать…
- Понимаю, понимаю, - торопливо произнес директор. - Первая десятка и так далее. Однако мне точно известно, что и другие знаменитые школы предпринимают точно такие же шаги. Разумеется, никакие имена не разглашаются, никто никого не называет. И совершенно ясно, что это должно остаться между нами. Было бы крайне неприятно, если бы что-то вышло наружу в какой-либо… да в какой угодно форме.
Трантер подумал о "Жабе" и улыбнулся снова.
- Ну что же, - произнес он голосом чуть более тонким (обычно это говорило о том, что он заинтригован), - мы, безусловно, можем попробовать и посмотреть, что у нас получится.
Деловые вопросы решились быстро. Черновики всех отчетов будут присылаться Трантеру на CD. Как-то изменять их или переписывать ему не придется, - нужно будет просто-напросто исправлять самые грубые из грамматических и синтаксических ошибок - и все орфографические. У школы 620 учеников, каждому посвящается десять примерно отчетов, большая часть которых состоит всего из нескольких строк. Если он будет править по три отчета в минуту, подсчитал Трантер, это отнимет у него 35 часов, то есть рабочую неделю. А если исходить из его годового дохода, он зарабатывает в неделю около 600 фунтов, однако тут работа предстоит более напряженная. Он собирался запросить вдвое больше, скажем, 1200 фунтов за триместр, а то и 4000 за год, однако директор школы с первых же слов предложил ему 5000 плюс оплата расходов и услуг секретарши, буде таковые потребуются, так что нужда в торговле отпала.
Авторский стиль Трантера давно уже пал жертвой журналистики с ее "культовыми фигурами" и "сыром в мышеловке", однако его возраст был достаточен для того, чтобы научиться грамотно писать еще в школе, и к тому же он прочел тысячи хороших книг. В общем, задача оказалась ему по плечу. Пять триместров нового режима - и результаты привели директора в совершенный восторг. Жалобщик-родитель прислал примирительное письмо, в котором отмечал серьезные улучшения, и директор выписал Трантеру премию в 1000 фунтов. У учителей он получил прозвище Гарри Пэтч - по имени пережившего всех прочих ветерана Первой мировой. "Опять я к Пэтчу на штык попал", - говорил, читая на экране компьютера свой неправленый отчет, старший преподаватель географии. "И я", - отвечал старший преподаватель истории.
Этот успех переписчика позволил Трантеру понять, что грамотность все еще окупается. По сути дела, тут имело место простая иллюстрация принципа связи спроса и предложения. В то время как лучшие выпускники лучших университетов не умели грамотно писать или хотя бы сочинять осмысленные электронные послания, компании, которые брали их на работу, все же должны были рассылать письма, составлять документы и общаться с юридическими фирмами, банками да и другими компаниями. Особых изысков противная сторона от них не ожидала, но нуждалась хотя бы в том, чтобы понимать, что это ей такое прислали.
Как человек, окончивший классическую школу еще до того, как она выбросила полотенце на ринг, Трантер обладал ценным активом: грамотностью. И мог сдавать его в аренду. Через год после того, как он начал работать со школой, его пригласили на роль "модератора" дискуссий, которые проводились в книжном клубе компанией богатых домохозяек Норд-парка. Он просто не мог поверить своему везению. В большинстве своем эти женщины получили университетские дипломы, так или иначе связанные с искусством, однако не знали и азов того, как устроена книга. Даже словарь, который Трантер освоил в шестнадцать лет, оставался для них загадкой: они, например, не понимали различия между "стилем" и "интонацией". Трантер получал 100 фунтов за визит плюс очень хороший обед и бутылку вина. Все эти дамы сидели на диете, что позволяло ему плотно закусывать, выбирая одно из многого множества дорогих блюд, которые покупались за бешеные деньги в местных деликатесных и traiteurs. Ему даже проезд на метро оплачивали. После того как он делал несколько замечаний относительно обсуждавшейся книги, дамы, как правило, устраняли его из дискуссии. Им хотелось поговорить лишь об одном - "основано" ли рассказанное в книге на событиях, происшедших с самим автором, и в какой мере его версия этих событий отвечает их собственному опыту в делах такого рода. Трантер пытался внушить им, что существуют более плодотворные методы подхода к восприятию романа, то есть плоду воображения, вдохновленного желанием, сколь бы жалким оно ни выглядело, сотворить "произведение искусства". Дамы терпеливо выслушивали его, но, похоже, ни одному слову не верили.
Встречи группы происходили раз в месяц, работа из школы поступала три раза в год, так что Трантер все еще оставался открытым для предложений. И в один из апрельских дней он, питаемый новыми надеждами, был в очередной раз заинтригован, когда, заглянув в электронную почту, обнаружил среди обычного, предназначенного для Бруно Бэнкса спама письмо от миссис Дорис Хайн, она же reception@rashidpickle.org.uk.
О компании этой Трантер слышал - собственно говоря, в его кухонном буфете стояла баночка ее фирменного баклажанного чатни, а от письма миссис Хайн попахивало деньгами. На письмо он ответил сразу, и вскоре была согласована дата его визита к Фаруку аль-Рашиду, основателю и владельцу "Пикулей Рашида", - визит предстояло нанести в его дом, находившийся в Хейверинг-Атте-Бауэр, а связан он был с неким "литературным проектом".
III
Дженни Форчун завершала последний круг своей воскресной смены. Да, все верно, она выключила в кабине свет, чтобы ее собственное отражение не мешало ей любоваться видами подземного города - ведь это было ее привилегией, однако существовала и иная причина. Дженни никогда не разглядывала свои фотографии и проводила перед зеркалом как можно меньше времени. Ее форменная одежда не отличалась изяществом, но Дженни это устраивало, ибо означало, что выбирать не приходилось, по той же причине она любила когда-то блейзер и юбку, которые полагалось надевать в школу.
Профессия машиниста метро наделяла ее и властью и ответственностью. Почти все, чему ее обучили, сводилось к соблюдению мер безопасности и к заботе о жизни пассажиров; при этом поезд управлялся одной-единственной рукояткой, а водить его было гораздо проще, чем автомобиль. Когда Дженни только-только приступила к работе, один старый машинист сказал ей в столовой: "Нам платят не за то, что мы знаем, а за то, что умеем", - последнее включало в себя и умение стронуть с места прослуживший лет сорок состав, когда в нем что-нибудь отказывало, а в холодную пору это случалось довольно часто.
Дженни жила в квартире с двумя спальнями, находившейся в Дрейтон-Грин, западном пригороде, заклиненном между Илингом и Новой Индией, в которую обратился Саутхолл. Вторую спальню занимал Тони, ее младший единокровный брат, безработный. Знакомы Тони и Дженни были всего несколько лет, хотя их матери-одиночки знали из случайных обмолвок отца, что у него есть и другие дети. Тони, питавший интерес к своим братьям и сестрам, которых насчитывалось, как утверждали некоторые, шестеро, сам отыскал сестру. Мать Дженни, Мария, считала Тони приживалом, таким же, как его отец, и говорила, что Тони "зарится на денежки" ее дочери. Конечно, на чек, что получала Дженни каждую неделю, он посматривал не без зависти, хотя, в сущности, после того как она уплачивала налоги и отдавала 250 фунтов в неделю за квартиру, у нее на руках оставалось не многим больше того, что требовалось для еженедельной закупки продуктов. Сам Тони потихонечку проживал пособие по безработице за прошлый год. Ради сохранения права на льготы Тони приходилось браться за работу, которую ему время от времени предлагали, однако, оттрубив положенное, он тут же возвращался к прежней жизни.
Из его комнаты в глубине квартиры была видна беговая дорожка стадиона. В школьные годы Тони считали многообещающим бегуном на дистанцию 400 метров, однако, чтобы стать таковым, нужно было тренироваться по выходным, поскольку в будние дни учителя обращаться по вечерам в тренеров не желали - на сей счет имелось какое-то исторически сложившееся правило, а Тони считал, что подниматься по субботам в семь утра и тащиться на метро из Тоттенхэма в Харрингей - явный перебор. Ему нравилось думать, что он поддерживает форму, играя по воскресеньям в футбол в парке Ганнерсбери, хотя в свои двадцать семь он уже набрал несколько лишних фунтов и обзавелся брюшком. Травка, которую он покуривал, вызывала у него аппетит к еде, а не к спорту; по вечерам Тони отправлялся в один из харлсденских пабов, а оттуда в какой-нибудь клуб, где налегал на пиво и бурбон.
Дженни он не понимал. Что может заставить молодую женщину каждый день вставать с утра пораньше, влезать в тяжелые башмаки с защитными резиновыми подошвами и водить поезд по темным подземным норам? А эта ее столовка, этот хрен моржовый - начальник дистанции, этот их клуб, и запах, и темнота подземки… А вернувшись с работы домой, она сидит и книжку читает. Или играет в скучнейшую игру "Параллакс".
Тони винил во всем Листона Брауна, с которым Дженни путалась, когда ей было девятнадцать. Любой мужик сразу просек бы, что этому Листону нужно. В свои тридцать девять лет он имел троих детей от разных женщин и слишком много денег, заработанных при застройке Северного Лондона. Он играл в гольф в довольно сносном клубе, расположенном неподалеку от шоссе М40, и был членом еще одного клуба, вест-эндского, печально прославленного своими стриптизершами и непомерными ценами. Дженни, когда Листон положил на нее глаз, работала в столовой айлингтонской начальной школы. Таких мужчин, как Листон, она никогда еще не встречала. Да и Тони тоже, если не считать одного случая, когда он пошел прикупить травку и обнаружил, что привычный ему продавец заболел, а вместо него всем распоряжается мужик, малость смахивающий на Листона, - высокий, представительный, в черном кашемировым пальто и дважды обернутом вокруг шеи полосатом итальянском шарфе.
Помимо двух машин и дома, стоявшего неподалеку от Александра-паласа, Листон обладал еще и немалым обаянием. Тони поначалу неохотно заглядывал на его вечеринки, и Листон всегда обходился с ним как с братом. Он почти идеально изображал телевизионных знаменитостей и рассказывал о них истории, которым, казалось, можно было верить; у него в доме имелся собственный кинотеатр и бар, в котором гость мог наливать себе выпивку, какую желал, и угощаться уже свернутыми косячками, лежавшими в большой стеклянной чаше. Когда же гости как следует набирались, Листон включал ультрасовременную, мощную караоке-систему и предлагал спеть. И сам подавал пример - вместе с матерым Марвином Гэем.
Дженни он бросил, и это стало для нее потрясением. Она, похоже, утратила интерес к мужчинам. Подходил к концу ее третий десяток, она ухаживала за матерью, всегда находила какую-нибудь работу, хотя ни за одну из них Тони, к примеру, браться и в голову не пришло бы. А потом, в двадцать девять, вдруг удивила всех, выучившись на машиниста метро, - можно подумать, говорил себе Тони, что она пытается от чего-то спрятаться, вот и зарывается под землю.
Закончив смену, Дженни вернулась в свою квартиру. Никаких признаков Тони там не обнаружилось. Она сварила макаронные ракушки, заправила их томатным соусом, открыла пакет апельсинового сока и быстро поела - ей не терпелось усесться за компьютер.
Воскресными вечерами в "Параллаксе" всегда было не протолкнуться. Перебравшие в субботу люди вылезали из постелей поздно, полдня приходили в себя, а уже к вечеру проникались желанием поразвлечься перед началом новой недели.
В прихожей у Дженни стоял компьютер с большим плоским экраном, купленный ею на свои сбережения. Ее коллега из операторского зала депо показал ей, как чистить жесткий диск от загружаемой на него Тони громоздкой дребедени, тормозившей работу операционной системы. Дженни просмотрела содержимое диска и, не открывая, удалила из компьютера самую энергоемкую программу под названием "Белые девочки, черные жеребцы", а также две игры, в которых фигурировали сверхъестественно мускулистые мужики - они разъезжали в помятых армейских джипах с ракетными установками по разрушенным ядерной бомбой городам и, истребляя бандитов и полуголых баб, набирали очки.
Миранду Стар она в последний раз оставила в месте куда более приятном: на берегу Ориноко, где та строила дом. Чтобы оплатить его, Миранда заняла под пять процентов 200 000 вахо у ипотечного заимодателя, именуемого "Пойнтс-Вест", обязавшись выплатить долг в течение десяти лет. Что было почти выполнимо, поскольку работала она теперь косметологом. Вахо обменивались на фунты-стерлинги реального мира по фиксированному курсу, и Дженни не очень охотно сообщила данные своей кредитной карточки фондовой бирже "Параллакса", находящейся на острове Онирос.
Экономика "Параллакса" представляла собой производную от экономики реального мира, но требовала меньшего чувства ответственности. Тамошние биржевые торговцы отличались такой изобретательностью, что лишь немногие понимали суть гарантий, которыми они обменивались, а между тем барыши наживали колоссальные, тогда как потери, достигая определенного уровня, либо становились слишком сложными для точного их подсчета, либо делились на всех поровну. В случаях особенно серьезных потери поглощались Центральным банком, а их последствия для экономики "Параллакса" в целом сглаживались посредством сбора денег среди игроков, - те, кто денег, по простоте своей, не вносил, получали повышение налогов и розничных цен. Короче говоря, прибыли финансистов им же и доставались, а их потери распределялись согласно принципам демократии.
Впрочем, как заметила Дженни, большинство игроков предпочитали всему прочему секс. Она заглянула в дом Миранды - посмотреть, как продвигается строительство, - и обнаружила, что оно уже завершено, на неделю раньше назначенного срока. Плитка в плавательном бассейне оказалась чуть синее, чем ей воображалось, а клеток с длиннохвостыми попугаями в мраморном вестибюле насчитывалось несколько больше, чем она, как ей помнилось, заказывала, однако в остальном все было идеально. Окна Мирандиной спальни смотрели на реку, в сияющей белизной ванной комнате висели розовые занавески с оттисненными по их нижнему краю маргаритками. Сквозь высокие, выходившие на балкон двери задувал легкий ветерок.
Новый дом был огражден узкой лентой, похожей на ту, какой в реальном мире оцепляют место преступления, на ленте через равные промежутки стояли слова "вход воспрещен". Кое-кто из местных жителей дома свои, уходя, не запирал, оставлял без присмотра, а вот Дженни не хотелось, чтобы кто-нибудь совал любопытный нос в спальню Миранды.
Осмотрев дом, она вышла из ворот обнесенного крепкой оградой поселка, в котором тот стоял, и, миновав какие-то развалины, направилась к самому краю настырных, но все еще великолепно девственных джунглей.
А сделав несколько шагов вдоль опушки, повстречала мужчину, одетого в свободные, доходившие до колен шорты с множеством карманов. Обнаженный торс его был обильно украшен пирсингом, и кожу с легким загаром почти всю покрывала татуировка; в левой руке он держал кредитную карточку "Ураниум" (самую престижную), в правой - автомат.
Дженни вздохнула. Он не был тем, кто мог бы стать ее избранником, однако она уже знала по опыту, что это стандартное для мужчин "Параллакса" обличье. В большинстве своем макеты выглядели устрашающе, и ей приходилось напоминать себе, что в реальном мире они могут быть детьми или женщинами - полагаться на внешность здесь было никак нельзя, оставалось лишь не доверять своим глазам.
Она поняла, что мужчина заметил ее, поскольку получила от него сообщение.
- Как вас зовут?
- Миранда Стар.
Над головой мужчины тут же появилась надпись (посылать анонимные сообщения правилами не дозволялось): "Джейсон Пёсс. 35 лет. Знак зодиака: Рыбы. Авантюрист/Изыскатель".
- Чем занимаетесь?
- Любуюсь моим новым домом.
- О, так это ваш? Выходит, мы соседи.
По-английски он писал без ошибок. Большинство игроков были американцами.
- Прекрасно, - ответила она, ощущая прилив легкого возбуждения.
- Могу я прийти к вам в гости?
- Нт пка я не узнаю вас лчш.
- Тогда давайте потусуемся звтр. Я знаю тут хорошее место.
- Там дорого? У меня осталось только 15 вахо, - отстучала Дженни.
- Если не пить, - не дорого. Вы давно в "Параллаксе"?
- Два года.
- Вы клевая.
- Зчм вам автомат?
- Расскажу, когда мы узнаем дргдрга получше. Так звтр тусуемся?
- Может быть. Мне пора выходить. Устала, - набрала Дженни. - В ПЖ вы живете в Англии?
- Да. Лондоне. Кгд вы обычно входите?
- Звтр я работаю допоздна. Может, во вторник вечером?
- Ладно, увидимся.
Мысль о том, что кто-то хочет потусоваться с Мирандой, взволновала Дженни. Завтра придется разжиться новой одеждой - хотя бы новым платьем, - интересно, чем торгуют магазины Каракаса? Ладно, время у нее пока есть - там, что игроки называли "ПЖ", или "Подлинная Жизнь", она работала завтра во вторую смену.