...Ссыльнопоселенцы. "Пестрая компания" блатных всех видов и "мастей" - от прожженных "воров в законе" до молоденьких парнишек, по глупости получивших "первую ходку". ... Страшный мир. Мир, в чем-то отчаянно жестокий, а в чем-то, возможно, и более честный и справедливый, чем мир ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ. По крайней мере ЗДЕСЬ "фартовый народ" обитает по СОБСТВЕННОМУ "закону" - и НЕ НАРУШАЕТ его. Слишком уж страшная кара ждет того, кто хоть в чем-то погрешил против всемогущего "закона" зоны...
Содержание:
Глава 1. ГОРЕ ЛУКОВОЕ 1
Глава 2. КОЛЬКА 7
Глава 3. БРИГАДИР 15
Глава 4. ПЕТРОВИЧ 22
Глава 5. ЛЕХА 29
Глава 6. ГОРБУН 35
Глава 7. ГУБОШЛЕП 42
Глава 8. ДАНИЛА 48
Глава 9. ПРОШКА 54
Глава 10. ЕГОР 59
Глава 11. ХУДОЖНИК 65
Глава 12. НАЧАЛЬНИК 71
ЭПИЛОГ 77
Нетесова Эльмира
Забытые смертью
Глава 1. ГОРЕ ЛУКОВОЕ
Сюда, в эти забытые Богом завалы и чащобины, никто не решался ступить по доброй воле. Черная глухоманная тайга стояла стеной. Ни пролезть, ни продохнуть негде. Глянув на это, даже черти отступили бы, не согласившись поселиться в месте, которое люди называли Бабий омут.
Ни одного озера или болота тут никогда не водилось. Омутов - и подавно. О женщинах здесь знали понаслышке. Если не считать одну…
Она была радостью и горем, смехом и слезами, сестрою и матерью - одна на всех.
От бабы у нее осталось лишь имя. Сколько ей лет, о том давно забыла. Ее возрастом никто не интересовался. А самой такое вспоминать и вовсе ни к чему.
Худая морщинистая баба, одетая в полосатую матросскую майку, куцые выгоревшие брюки, всегда на босу ногу, вставала раньше всех и ложилась, когда засыпал даже Алдан - широкая буйная река, протекавшая под крутым спуском урочища, где валила лес известная всему Усть-Милю бригада Никитина.
Черные от солнца и пыли, пропотевшие от макушки до пяток мужики с утра уходили в тайгу, оставив Фелисаду один на один с убогим хозяйством. Никто из них никогда не сочувствовал ей.
Так было заведено с самого начала, с того дождливого холодного дня, когда она впервые появилась в бригаде.
Не нашлось ей На земле другого места - с теплой печкой, надежной крышей над головой, с детьми и внуками.
Никто никуда не взял бабу. Не рискнул. И, едва глянув в документы, спешно возвращали их ей, торопясь избавиться поскорее. Да и кому охота принимать на работу ту, которая совсем недавно вышла из психушки, проведя в ней больше десятка лет.
- А кто ее знает, что выкинет в следующий миг? Кой с нее, с дуры, спрос? Иди потом, докажи, что сам не дурак, приняв на работу сумасшедшую! Столько лет зря не держат, - считали многие и плотно закрывали двери перед носом бабы.
Та плакала лишь поначалу. А потом устала. И, подумав, решилась уйти подальше от всех, исчезнуть; чтоб никогда уже не видеть косых, удивленных, осуждающих взглядов. И вздумала наложить на себя руки этой же ночью. Да и что оставалось, когда в кармане ни копейки, ни угла, ни куска, ни единственного человека, кто бы поддержал в эту лихую, черную минуту.
Фелисада шла по набережной Владивостока, опустив голову, не оглядывалась, не прислушивалась к голосам. Она уже простилась и простила всем - осужденье и насмешки, какие градом сыпались ей вслед.
Баба брела, сама не зная, куда ее ведут ноги. Только бы подальше от голосов и смеха. В тишину… Где никто не осмеет и не помешает.
Фелисада не ела уже много дней. Спала на скамейках скверов. Она надеялась, что ей повезет и жизнь изменится к лучшему. Но нет… И новый день не приносил радостей.
В психушке у нее была кровать. Была крыша над головой и хоть какая-то еда. Там все были одинаковы. Никто не высмеивал, не прогонял другого. От всех их отделяли крепкие ворота и колючая проволока. За нее она не выходила много лет. Тяжело было поначалу. Но теперь, когда оказалась на улице, стало совсем невмоготу…
- Эй, мать твою! Куда, дура, прешься? Иль ослепла? Набухалась под завязку, стерва! - рванул Фелисаду от колес грузовика вспотевший со страха мужик.
Фелисада не ответила. Она молча свернула в сторону.
- Эй, баба! Ты куда? Тебя ж пристрелят, там склады! - нагнал человек, остановил женщину и, глянув в лицо, спросил: - Ты чья будешь? Где живешь? Куда плетешься?
- Сама не знаю, - ответила устало.
- Иди сюда, - подозвал водитель к кабине грузовика. Фелисада подошла. - Никитин! Глянь на нее! Может, эту возьмем с собой? Кажись, ничейная! - крикнул водитель в кабину, из которой тут же высунулась взъерошенная голова. И небритое лицо, уставившись на Фелисаду, насмешливо спросило:
- Поедешь с нами?
Женщина, подумав мгновенье, согласно кивнула головой. Ни о чем не спросив, не поинтересовавшись.
- Давай лапу! Влезай живее! Села? Поехали! - рассмеялся шофер.
Через десяток минут баба узнала, что ее повезут работать поваром у лесорубов.
- Только знай! Никто из нормальных к нам не соглашается идти работать. Условий никаких. Тайга! И мы в ней! Работы и забот тебе хватит по горлянку! Пожрать приготовить, постирать - на двенадцать рыл. Сама тринадцатая будешь! Зарплатой не обделим! Но и тебе крутиться придется на одной ноге. На помощь не рассчитывай. Кругом сама, - предупредил Никитин.
Фелисада ничего не ответила. Молча подала ему документы.
Никитин прочел. Фелисада следила за каждым его движением, думая со страхом, что вот и этот скажет водителю остановить машину. Высадит ее. Вернет документы, сказав, что им с нею не по пути…
- Так, значит, неделю назад выпустили? А где остановилась? Вещи есть?
- Ничего нет. Ни угла, ни вещей, - призналась тихо.
- Тормозни, Серега! - услышала баба. И, покорившись судьбе, молча вылезла из машины. Она знала: умолять, уговаривать смысла нет. И протянула руку за документами, сама не зная, к чему они ей теперь.
- Чего ты? - удивился Федор. И только тут Фелисада заметила, что ее документы он положил к себе в карман. - Пошли поедим, - кивнул на столовую, возле которой затормозила машина.
- Нет у меня денег, - остановилась баба.
- А я у тебя их не прошу. Пошли! Времени мало. Нас ребята ждут. Путь не близкий. Без жратвы не добраться.
Федор Никитин ел за троих. Глядя на него, осмелела и Фелисада. Он сам набрал для нее еду и теперь не уговаривал - требовал:
- У меня закон такой: все купленное - в дело пускать надо. Вот и здесь! Заплатили - все! Хоть пузо тресни, а добру не пропадать! Лопай!
И баба ела. Жадно, быстро, много.
Выходя из столовой, мужики набрали с собой в дорогу котлет и ватрушек. Всучив громадные пакеты Фелисаде, Никитин велел ей уничтожать содержимое по мере желания.
Снова оказавшись в кабине, Фелисада поверила, что случившееся не сон, что ее и впрямь взяли с собой эти люди. Везут работать. А уж где и кем, какая разница…
- Места у нас - вторых не сыщешь! Загляденье! Там и кино, и театры, и цирки! Все разом! Далеко ходить не надо! Зверушник под боком! Так и станем жить - двенадцать чертей с одной Бабой Ягой! Оно и места наши, и жилье только для нечисти пригодные. Нормальные люди под угрозой расстрела не согласились бы так жить. Ну, а нам не до выбора. - Шофер глянул на Фелисаду грустно.
Та едва приметно головой кивнула.
- Нелюдимые места наши. Чертоломы да зверье. Зато и гостей к себе не ждем. Никто не решается приблудиться. Даже лешаки обходят. Боятся, чтоб мы их не сожрали с сухарями по голодухе. Иль не пропили вместо сувенира в ближайшем селе! - хохотал Федор, стараясь хоть как-то расшевелить, рассмешить Фелисаду. - А ты жрать готовить умеешь?
- Попробую…
- Смотри, чтоб от пуза кормила! Не то сожрут тебя мужики вместо таранки. С костями. Пикнуть не успеешь. А и сбежать некуда! Запомни! - предупреждал Федор в шутку, а может, всерьез.
Через три дня грузовик въехал в тайгу. Дорога петляла между посадок, вырубок. Потом нырнула в темную, сырую глухомань, где и днем было сумрачно.
- Гляньте, грибы какие! Собрать бы их, - вздохнула Фелисада.
- Некогда. Скоро дождь. Успеть бы. Да и у нас хватает этого добра! Не станем время впустую тратить! - осек Федор. И, оглядев, хорошо ли укрыт брезентом груз в кузове машины, поторопил водителя.
И все же дождь догнал. Он забарабанил по кабине, лобовому стеклу грузовика, потек серыми длинными слезами, с которыми едва справлялись щетки "дворников".
- Последние дожди. Недели через две холода грянут, - вздохнул Никитин и спросил: - Где раньше жила?
Фелисада отвернулась, сделав вид, что не расслышала. Ей не хотелось отвечать. И Федор понял.
- Прости. Обидеть не хотел. Неуклюжие мы стали в тайге. Не обижайся…
Машина, разбрызгивая лужи, уходила все дальше в тайгу.
Давно остались позади города и поселки. Даже деревушки перестали попадаться на пути. Ни одной избенки. Лишь длинноногий дождь бежал впереди машины, обгоняя, торопя людей.
Несколько раз наперерез грузовику выскакивали из тайги зайцы. Серыми комками прижимались к дороге. Завидев машину, прыгали в тайгу без оглядки.
Табунок диких оленей застыл на крошечной полянке. Проводив удивленными взглядами машину, олени неторопливо ушли в глубь леса, обмахиваясь хвостами-коротышками.
К Бабьему омуту грузовик подъехал в сумерках. Зарулил водитель к палатке, промокшей насквозь, и крикнул:
- Эй! Мужики! Кто живой? Чего не дрожите? Бугор приехал!
Но никто не вышел встретить. Тихо и пусто было вокруг. Лишь залитый дождем костер выдавал, что где-то здесь живут люди.
Фелисада стояла под дождем, пока Федор с Сергеем разгружали машину. Мешки и ящики с продуктами, инструментом, запчастями носили в балок, едва приметный из-за ели.
- Чего стоишь? Беги в палатку! Жрать готовь. Мужики с работы скоро придут. Пусть увидят хозяйку, не гостью, - посуровел Никитин. И, подставив спину под огромный чувал, побежал враскорячку к балку, разбрызгивая грязные лужи.
Баба вошла в палатку. Огляделась. Пыль, грязь, окурки на столе и земляном полу. На раскладушках скомканные одеяла. Подушки без наволочек. Пара грязных полотенец на скамейке. На стылой железной печке груда грязных мисок и кастрюль. Где продукты? Из чего готовить? Где взять дрова и воду? Фелисада растерялась.
Никитин, заглянув в палатку, рассмеялся:
- Мужской уют! Чего струхнула? Иль не видела никогда? - И, позвав Фелисаду из палатки, указал на Алдан: - Вот вода! Сколько хочешь бери! Носить самой придется. Дровами обеспечим.
Давай живее!
Фелисаде второй раз повторять не потребовалось. Через час в громадной кастрюле закипела гречневая каша. В другой томился, доходил соус. А Фелисада уже пекла пресные лепешки. Узнала, что лесорубы целый месяц живут без хлеба. Не подвозят его в Бабий омут. Слишком удален он от жилья. Нет смельчаков возить сюда хлеб. А самим мужикам - недосуг. Времени и сил не хватает.
Едва сняла со сковороды последнюю лепешку, за палаткой голоса послышались:
- Федь! Ты склянку привез? Бухнем сегодня?
- Никитин! Как там в городах? Блядво приветы передает иль нет? Зацепил какую-нибудь? Хоть бы на выходные пару чувырл приволок!
- Бригадир! Что нового в свете?
Никитин отмалчивался. И мужики подошли к двери, понимая, что все разговоры Федор отложил на вечер, когда в потемках, покуривая на раскладушках, лягут отдохнуть после изнурительной работы.
Вот кто-то взялся за ручку двери, дернул на себя. На пороге показался полуголый мужик. Он держал в руках отжатую, скрученную в жгут рубаху. С волос на грудь и плечи стекала вода. Он сделал шаг. Увидел Фелисаду. Рот от удивленья открылся неприлично. Он выскочил из палатки, оттолкнув входивших мужиков.
- Ты чего? - дошло до слуха Фелисады.
- Там кто-то есть. Эй, Федька, гад, это ты сюда привез эту?
- Поварихой взял! А что? Сколько можно мучиться? Баба какая ни на есть. Ей сподручней у нас управляться!
- Это баба? Если она баба, я - мамонт!
- Ну, вот что, Леха, ты полегче тут! Я привез ее работать, а не ублажать всякое говно. Чего ж ты не смог ни одну уломать к нам? Не клюнули? Ну и захлопнись! Слава Богу, что эта согласилась! Хоть жрать станете по-человечьи. И на том спасибо. А будешь хлебальник открывать, я его тебе захлопну, - пообещал коротко.
Фелисада уже успела подмести пол. Отмыла клеенку на столе. Ждала, когда войдут хозяева. А чтобы не терять время, заварила чай.
- Ну и пугало привез! Мать твою… На нее глянешь, враз проссышь, на кой хрен бабы на земле водятся! Уж если я страшило, то она - сущая яга!
Метлу в руки и гаси свет, - шептал мужик, не зная, что Фелисада слышала его "дифирамбы".
- А тебе что, с ее рожи жрать? Мне так один хрен! Лишь бы не самому у печки возиться. Коль сытно кормить будет, так чего ее бояться? А ну, пошли, мужики! Коль она яга, должна успеть ужин приготовить, - позвал кто-то мужиков, и в распахнувшуюся дверь ввалилась вся бригада.
- О! Да тут комфорт! С немытым рылом уже не запрешься! - послышалось из-за спин.
- Наша хозяйка! Фелисада! Отныне она будет кормить вас, козлов вонючих. И иногда стирать ваши паршивые тряпки в Алдане! Дровами мы ее будем обеспечивать с вечера на весь предстоящий день. Со всем остальным она сама станет управляться, - сказал Никитин, предоставив бабе самой познакомиться с людьми.
Фелисада оглядела мужиков и спросила:
- Так когда ужинать сядете? Все готово.
И словно не впервой, а уже давным-давно знакомым передавала миски с кашей, лепешки и чай.
Сама села с краю стола. И вдруг увидела, как нужна она была этим людям, одиноким, усталым, видно, не с добра заброшенным судьбой в глухомань тайги.
- Спасибо тебе, хозяюшка, - подошел к бабе седой Петрович. И спросил: - Надолго ль к нам приехала?
- Коль не прогоните, насовсем… Другого места у меня в жизни нет. Разве только в могилу. Но ее не миновать. Когда-никогда слягу. Ну а покуда - с вами. - Она собирала со стола миски и кружки.
Пока помыла их, убрала со стола, за палаткой совсем темно стало. Она никак не могла насмелиться спросить у бригадира, где станет жить. И, словно подслушав ее, Федор сказал:
- Сегодня, уж извини нас, Фелисада, ночевать тебе придется вместе с нами. Не ждали, не знали и не готовились мы к твоему приезду. Но это завтра образуется. Обдумаем. Сделаем путем. А теперь ложись поближе к печке, к теплу. Чтоб не замерзнуть и завтрак не проспать. Постарайся уснуть скорее, дорога нелегкой была. Выспись. Отдохни. А завтра мы тебе соорудим жилье - уютней и теплее нашего, - пообещал Федор и поставил у печки свободную раскладушку. Дал матрац, подушку и одеяло. Извинился, что нет чистых простыней, наволочек, полотенец. Сознался, что давно о них здесь забыли.
Фелисада легла лицом к печке. И вскоре задремала.
Проснулась она от тяжести и никак не могла понять, что сковало все тело, придавило к раскладушке. И, лишь ощупав себя, поняла, что лежит под множеством одеял и телогреек. А мужики, собравшись за столом, говорят вполголоса, чтобы не разбудить ее, не помешать.
- А с чего это она в дурдоме оказалась? Какая беда стряслась? Может, и впрямь болезнь была серьезной! Ведь ни с хрена столько лет держать не станут, - говорил Леха.
- Если была бы больна, после стольких лет ее ни за что не выпустили б. Видно, обследование назначили. Убедились - здорова. И выперли из психушки…
- Да нет! У нее даже вещей нет. Ничего. С пустыми руками мы ее встретили. Но и не сбежала. Справка имеется. С печатью. Паспорт. Но сама о себе ни слова не сказала, - вспомнил Серега. И добавил: - Но вернуться было некуда. Так и ответила нам, когда я ее почти из-под колеса вырвал.
- Придет время - сама расскажет. А теперь кончайте трепаться, давайте спать, пока не разбудили бабу, - предложил Никитин и, оглянувшись, заметил, что Фелисада не спит.
Мелко дрожали плечи женщины. Она не хотела вспоминать. Все годы в психушке гнала от себя прошлое. Уговаривала забыть. Может, это и помогло выжить. Ведь там, в дурдоме, никто ни о чем не спрашивал. Так было проще и легче. А здесь заставляют ворошить больное… И Фелисада, сумевшая сдерживать себя в психушке, плакала здесь - в палатке, среди людей, которых совсем не знала.
- Вот черт! - досадливо поморщился Никитин, крутнув кудлатой башкой. И виновато сказал: - Растрепались мы тут, спать помешали. Кончай травить, мужики! На работу завтра. Не выспитесь, будете как дохлые мухи. Живо спать! - пошел к своей раскладушке. Лег.
Разговор мигом оборвался. Но Фелисада не могла уснуть. Она пыталась успокоиться, но не удалось. И в глухой ночи, словно наяву, вспомнилось прошлое. Оно то стучало по брезенту палатки упругими струями проливного дождя, то хлестало ветром и свистело в тайге.
Баба и сама не заметила, как от тихих всхлипываний вдруг разрыдалась во весь голос, словно прорвало, впервые за все годы. Она пыталась задушить крик, рвавшийся наружу, но это не удалось.
- Господи! Помоги мне не сойти с ума, не свихнуться, пока жива! Не отними, не лиши подаренного спасенья, дай силы стерпеть и успокоиться. Помоги! - просила баба.
Она не услышала, как встали со своих раскладушек мужики, сели к столу, зажгли керосинку, молча курили, ожидая, пока Фелисада успокоится.
- Да выговорись ты! Выплесни один раз. Не молчи. Тебе же легче станет. Зачем на сердце груз держишь? Ведь он убивает. Не из любопытства советую. Тебя жаль! Чего мучаешься? Сбрось прошлое. Увидишь, насколько легче жить станет, - присел Петрович на краешек раскладушки.
- Верно говорит. Плохая ты или хорошая, не нам судить. С нами тебе годы жить придется. А значит, верить. И понимать. Как саму себя. Мы тоже тут неспроста. Поживешь - узнаешь. У всякого болячка на судьбе имеется. И не заживает. Средь нас счастливых нет. От радости в тайгу не убегают. В нее уходят не с добра. Душу спасать. От людей, от горя. Ты не одна такая, - грустно заметил Никитин.
И Фелисаде от этого участия легче стало. Она отпила глоток чая, вытерла лицо. И, оглядев всех виновато, сказала тихо:
- Простите меня, дуру окаянную. Сама я во всем виновата. Сама свою судьбу изувечила. Мне некого ругать. Не на что жаловаться…
Фелисаду бил озноб. Заметив это, Петрович затопил печь, накинул на плечи бабы телогрейку посуше. И та, отвернувшись к полыхающему в топке пламени, заговорила внезапно для самой себя: