- Представляю, папа, - Инна Всеволодовна наклонилась и поцеловала отца в безволосое темя. - Килограмм сахара, килограмм меда, килограмм елея… Все хорошенько размешать, добавить гуманности и чуткости, заправить любовью к ближнему, посыпать сахарной пудрой - и можно разливать по тарелкам!
- Инна!
- Папа! Не учи меня жить, лучше помоги материально!
- Если тезисы мне понравятся, я выпишу тебе премию! - пообещал Всеволод Ревмирович.
- Лучше подумай над тем, как реорганизовать наше швейное производство, - посоветовала дочь, стремившаяся прибрать к своим загребущим рукам все, что только можно. - Давно пора расширить ассортимент, начать шить медицинскую форму и другую рабочую одежду.
- Занимайся наукой, Инна, - отмахнулся Всеволод Ревмирович, - а швейный цех оставь Валиеву. Он прекрасно с ним справляется.
- Вот так всегда, мама! - вздохнула Инна Всеволодовна. - Посторонним достается все самое лучшее, а родной и единственной дочери - то, что останется. Как можно быть таким бессердечным?!
- Вот когда сядешь на мое место, тогда и шей что хочешь, хоть свадебные платья, - проворчал Всеволод Ревмирович. - А пока пусть все остается по-моему…
Пока лечился - покалечился
- Я называю это "принципом ДДД"! Диагноз, доступность, доверие. Диагноз - ясно и без комментариев, доступность означает проживание в Москве, что дает нам возможность постоянного мониторинга и легкий доступ к амбулаторной документации… - профессор Варакучин улыбнулся во все тридцать два искусственных зуба. - Ох, если бы вы только видели, что пишут эти, с позволения сказать, врачи поликлиник. Самые блистательные перлы я выписываю в особый блокнот, думаю собрать, систематизировать, снабдить комментариями и издать в назидание, как говорили раньше, потомкам! Ну и доверие, куда же без него? Доверие - основа любого сотрудничества.
Варакучин держался просто, без присущего многим профессорам апломба. Заглянул в ординаторскую, увидел Моршанцева, познакомился и сразу же начал объяснять принципы отбора больных для участия в клинических исследованиях. Внешне профессор напоминал актера Евгения Леонова - такой же невысокий, круглолицый, улыбчивый. Должно быть, легко находит общий язык с больными, да и с коллегами тоже.
- У нас как принято? Вы подбираете из числа своих больных подходящего для наших целей и ведете его вместе с кем-то из моих сотрудников. Разумеется - вы, как лечащий врач, отвечающий за все, что происходит, будете в курсе всего… Никаких действий за вашей спиной не будет, мы своих не подставляем. Вы делаете только свое дело, то, что вам положено как лечащему врачу, непосредственно к исследованию вы никакого отношения не имеете, то есть это вас ничем не затруднит и ни к чему не обяжет. Только снять трубочку, набрать номер, у меня он легкий - четыре тройки, и сказать: "Альберт Иванович, у меня есть кадр для вас". Я вам дам списочек…
Профессор полез в свою пухлую черную кожаную папку. Щелкнул замочком, вытащил пачечку листов, отделил несколько, сколотых вместе скрепкой, и положил на стол перед Моршанцевым.
- Это наша насущная потребность, то, что сейчас требуется. Здесь перечислены все критерии. На критериях особо не зацикливайтесь - подходит по основным, и ладно. Как не существует идеальных людей, так же и не существует идеальных кандидатов. Раньше мои сотрудники ходили по отделениям и отбирали подходящих больных, но сейчас работы столько, что они просто не успевают это делать. Работы - непочатый край, спасибо Инне Всеволодовне. Да, кстати, я вас агитирую не забесплатно, то есть, конечно, забесплатно, но не даром. Тех, кто активно с нами сотрудничает, мы время от времени включаем в списки авторов статей. Нам не жалко, а вам приятно: две-три статьи в год - это очень хорошо как для статуса, так и для получения категории. А там, чем черт не шутит, глядишь, и кандидатскую написать соберетесь. У нас очень удобно защищаться, потому что есть свой ученый совет. Поддержат, подскажут, короче говоря - в обиду не дадут. Вы как, еще не надумали продвигаться в кандидаты?
- Пока нет, - вежливо улыбнулся Моршанцев. - Но в отдаленной перспективе есть такая мысль.
- В отдаленной надо докторскую иметь, а кандидатскую в ближайшей, - ласково попенял профессор. - Время бежит, текучка заедает, не успеете оглянуться, а вам уже пятьдесят и вами командует какой-нибудь самодовольный юнец. Почему? Да потому что вы так и не удосужились обзавестись ученой степенью, а он вот обзавелся…
- Ну, до пятидесяти лет я тянуть не стану, - пообещал Моршанцев.
- Ну-ну, - то ли подбодрил, то ли одобрил профессор. - А вам, коллега, раньше доводилось подбирать пациентов для клинических исследований?
В устах профессора "коллега" звучало демократично и комплиментарно.
Моршанцев ответил, что нет, не доводилось. Профессор понимающе покивал, какие, мол, ваши годы, еще успеете, уточнил, есть ли у коллеги "еще совсем немножечко свободного времени", и стал делиться сокровенным знанием:
- Главное - это чтобы пациент не просто хотел, а прямо-таки горел желанием участвовать в исследовании. Тогда он будет с нами до конца, в хорошем смысле этого слова, не бросит прием препарата на полпути, будет аккуратен и добросовестен. Пациент должен понимать, что ему, не побоюсь этих выспренних слов, коллега, оказана великая честь, улыбнулась удача. Другим не предложили, а ему предложили. Избранность стимулирует, повышает самооценку, располагает к сотрудничеству. Поэтому не начинайте со слов: "Вы нам подходите", а говорите: "Я хочу вам предложить. Именно вам…" Подавайте это как выигрыш в лотерею, возможность бесплатно пролечиться суперсовременным, уникальным, не имеющим аналогов (даже если аналоги и есть, то незачем сообщать об этом) препаратом.
Лицо профессора на недолгое время стало строгим.
- Никогда не упоминайте про плацебо, а если пациент спросит, народ ведь нынче грамотный, нахватавшийся всяких сведений, говорите, что в этом исследовании "пустышки" не участвуют. Мы всем всегда так говорим, иначе просто невозможно будет работать. Все люди мнительны, а больные - так в особенности.
- А разве пациенты не подписывают информированное согласие? - удивился Моршанцев, знавший, что перед участием в любом клиническом исследовании кандидатам должна даваться полная информация о нем.
- Подписывают, как не подписать! Как можно включать кого-то в исследование без информированного согласия? Да нас убьют за это, и убьют справедливо! Только вот, - губы профессора снова растянулись в улыбке, - кто читает эти несколько листов, написанных мелким шрифтом, да вдобавок написанных так заумно, что не сразу и ухватишь смысл. А экземпляр всего один, и остается он у нас. Очень важно уметь и невинность соблюсти, и капитал приобрести. Кстати - о капиталах. За такую услугу, как включение в исследование, вы вправе ожидать от пациента какого-то вознаграждения. Непонятливым можно и намекнуть, так что выгода от сотрудничества получается двойной - научные статьи плюс вознаграждение. Разве плохо?
Уловив замешательство, мелькнувшее на лице Моршанцева, профессор сменил тон с бодро-делового на отечески-проникновенный и продолжил:
- Если больной поблагодарит вас за включение в исследование, так это только к лучшему. Значит, будет относиться к своему участию ответственно. Людям свойственно ценить то, за что они заплатили. Вы не представляете, как бывает обидно, когда пациент самовольно выходит из исследования. Особенно когда группа мала и каждый человек буквально на вес золота… Главным образом поэтому мы ориентируемся на москвичей, для которых не составляет труда приезжать к нам в институт. Метро, автобус - и на месте, а можно и такси взять. Не сравнить с приездом из Екатеринбурга или хотя бы той же Твери. Правда, и в иногородних участниках есть своя прелесть, но об этом я распространяться не стану, и так отнял у вас много времени. Как говорили в старину: "Засим откланяюсь". Понедельник - день тяжелый, у всех дел хватает…
Профессор встал, встал и Моршанцев. Крепко пожав Моршанцеву руку да еще и энергично встряхнув ее ("Сколько пороху в его пороховницах!" - уважительно подумал Моршанцев), профессор Варакучин ушел, столкнувшись в дверях с Капанадзе.
- Агитировал? - поинтересовался Отари Автандилович, кивая на только что закрывшуюся дверь.
- Агитировал, - подтвердил Моршанцев.
- Нормальный мужик Альберт Иванович, с ним надо дружить. Если какой-нибудь скользкий случай надо проконсультировать - никогда не откажет, может даже задним числом в историю консультацию вписать, если хорошо попросишь. А если диссер писать - то лучшего научного руководителя и не найти. Пахать заставит, но и со своей стороны обеспечит, чтобы все прошло в срок и без срыва. В общем, он у нас вроде крестного отца в научной сфере. Все может, всех знает, хорошим людям помогает, плохим, соответственно, не помогает.
- Как все сурово… - протянул Моршанцев.
- Иногда - очень, - подтвердил Капанадзе. - Работал у нас доцент Терехов, тупой как пробка и простой как три копейки. Настолько тупой и простой был, что начал под Альберта Ивановича подкапываться. Других настраивал против, кляузы в министерство писал… Только недолго писал, потому что поймал его ОБЭП на левой консультации ценой в тысячу рублей. Увольнение, два года условно, как полагается, говорят, что он в институте питания теперь работает, только что там делать кардиологу, я не понимаю. Такие дела.
- Мафия.
- Мафия, - согласился Капанадзе. - Разве для кого-то это новость? Наша медицинская мафия круче всех других мафий! Такой круговой поруки больше нигде не найти! А насчет Альберта Ивановича помни. С учетом специфики нашего отделения, авторитетные консультации нужны часто.
- Какой именно специфики? - не понял Моршанцев.
- Той самой, - Капанадзе заговорщицки подмигнул. - Предположим, мы видим, что стимулятор устанавливать не надо, а больной свирепствует и грозит жалобами в министерство. В таком случае авторитетная профессорская консультация очень пригодится. Как говорили у нас в институте - "Tres faciunt collegium"…
- Трое составляют коллегию, - машинально перевел Моршанцев.
- Очень верно сказано! - Капанадзе многозначительно поднял вверх указательный палец. - Коллегия из лечащего врача, заведующего отделением и профессора или доцента - это гарантия нашего спокойного сна. Будь моя воля - я бы профессорские обходы два раза в неделю проводил.
- Профессоры не согласятся, - улыбнулся Моршанцев.
- Профессоры согласятся, Ирина Николаевна не согласится. Она не очень-то любит, когда вмешиваются в ее дела. Поэтому как-то так сложилось, что профессоры консультируют у нас, когда нам это надо. Институт большой - им есть где впечатление произвести. Потом, ведь у нас, так сказать, "прикладное" отделение, люди в основном ложатся для конкретной операции - установки стимулятора. Интересные диагностические поиски со множеством неясностей встречаются у нас редко. Засунь в наше отделение доктора Хауса, так он бы умер от скуки. Самая большая наша проблема - это объяснить пациенту, что ему нужен не кардиостимулятор, а правильно подобранное лечение…
- Самая большая наша проблема - это объяснить пациенту, что ему не новое сердце вставили, а всего лишь установили кардиостимулятор! - Доктор Довжик умела включиться в любой разговор с любого места, а сейчас у нее был повод, да еще какой!
Инфаркт сам по себе негативно влияет на потенцию. Многие мужчины вообще уверены, что после инфаркта не то чтобы нельзя, а просто ничего не получится. А если инфаркт осложнился нарушением ритма, то какой может быть секс? Неизвестно, о чем думать - "получится - не получится" или "остановится - не остановится".
Больной Бойченко сразу же нашел общий язык с лечащим врачом, пленив Маргариту Семеновну вопросом: "Сколько с меня полагается, чтобы все получилось как надо?" Маргарита Семеновна оценила все - и должность генерального директора в закрытом акционерном обществе со сложнопроизносимым, царапающим слух названием, и оправу, и фактуру спортивного костюма, и кроссовки "Пума" - потому и сумму назвала "по высшему разряду", с богатого грех не попользоваться. Бойченко кивнул, мол, потянем, и на следующий день заплатил.
Приятному человеку приятно оказать любезность. Бойченко можно было выписывать уже через сутки после установки кардиостимулятора, но он попросил оставить его в отделении до понедельника, откровенно признавшись, что как-то боязно сразу же после операции покидать отделение. Проблем со свободными местами не было, поэтому Маргарита Семеновна охотно пошла навстречу, но и про свой интерес не забыла - в красках рассказала о том, как долго пришлось ей упрашивать, нет - умолять, заведующую отделением, чтобы та разрешила отложить выписку Бойченко до понедельника. За свои старания, которых на самом деле не было, Маргарита Семеновна получила дополнительное вознаграждение в размере пяти тысяч рублей, как выразился Бойченко: "на что-нибудь вкусненькое к чаю".
Все бы обошлось благополучно, если бы в субботу утром у Бойченко, в первый раз после инфаркта, не случилось утренней эрекции. В общем-то все закономерно - успокоился человек, почувствовал себя возвращенным к жизни, спать начал хорошо, вот организм и отреагировал. После обеда Бойченко глотнул контрабандного коньяка, переданного сыном в маленьком термосе, и снова, к вящей радости, почувствовал себя полноценным мужчиной. Чувство было настолько глубоким и всеобъемлющим, что требовало удовлетворения. Как назло, дежурные медсестры были одна другой страшнее и совершенно не вдохновляли на подвиги, а уж про пациенток и говорить было нечего.
Счастье улыбнулось в воскресенье, когда на дежурство заступила медсестра Оксана Закусенина по прозвищу Закуска - симпатичная тридцатилетняя женщина с превосходно развитыми формами и неугасаемым любовным энтузиазмом. Оксану любили врачи (например - доктор Микешин), научные сотрудники, аспиранты, пациенты, ординаторы, студенты, охранники и даже заведующий оперблоком Родион Ефимович, с которым сам директор из уважения здоровался за руку, время от времени (разумеется, только после дежурства) зазывал Оксану к себе в кабинет "на чашку чая". Оксанины запасы любви были неиссякаемы, как скандалы в поликлинике, и неисчерпаемы, как жалобы ветерана.
Заметив, каким жадным взором поедает ее Бойченко, Оксана маняще запунцовела щеками, потупила глазки и задышала так, что халат на ее груди чуть не лопнул. Бойченко, пожилой, но обеспеченный и внешне смотревшийся довольно неплохо - подтянутый седовласый мужчина, был расценен Оксаной как перспективный кандидат в мужья. Тридцатилетняя разница в возрасте не пугала, а, наоборот, радовала. Во-первых, на руках носить будет, а во-вторых, есть шанс побыстрее стать богатой вдовой и тогда уж зажить в свое полное удовольствие…
Вдохновленный Бойченко закинул крючок - отпустил пару галантных комплиментов, словно невзначай, погладил по руке и поинтересовался, так уж ли надо в воскресенье безотлучно находиться на посту. Оксана, не убирая руки, сказала, что днем - это навряд ли, а вот ночью, после отбоя, можно спуститься на часок в физиотерапевтическое отделение, от которого у нее, благодаря задушевной дружбе со старшей сестрой (такой же сексуально озабоченной особой), есть ключи. По окончании рабочего дня в физиотерапии запиралась только наружная дверь, а все залы и кабинеты стояли открытыми. Хочешь - на матах располагайся, хочешь - на массажном столе, хочешь - в кресле, хочешь - на шведской стенке, хочешь - на фитболе. Простор фантазии и пространства… Впрочем, в отношении фитбола, на который ее как-то попробовал уложить один не в меру креативный клинический ординатор, у Оксаны сформировалось некоторое предубеждение, уж очень трудно на нем удержаться в ответственные моменты. А кому охота вместо удовольствия заработать сотрясение мозга?
Распалившийся Бойченко едва дождался заветного времени - половины второго ночи, когда напарница, понимающе улыбнувшись, отпустила Оксану "немного подышать свежим воздухом".
В качестве ристалища, то есть плацдарма, консервативно-благоразумно избрали диван в кабинете старшей сестры физиотерапевтического отделения. Оксана, знавшая секрет пружинного устройства (сначала толкнуть вперед и только потом поднимать), разложила диван и застелила его прихваченной из отделения чистой простыней. Бойченко помогал, то есть стоял рядом и хватал Оксану за что ни попадя…
Обоюдно великий любовный пыл требовал разнообразия, например - смены позиций. Во время перехода из миссионерской позы в коленно-локтевое положение разгоряченная Оксана допустила неосторожность - столкнула любовника на пол. Любовник от неожиданности упал так неудачно, что получил разгибательный перелом левой лучевой кости в типичном, как выражаются врачи, месте. Такое частенько случается при падении на разогнутую в лучезапястном суставе кисть. Высота не имеет большого значения, можно выпасть из окна, расположенного на третьем этаже, и отделаться легким испугом вкупе с непроизвольным мочеиспусканием (иногда, впрочем, и с дефекацией), а можно упасть с дивана и свернуть шею. Так что перелом лучевой кости - это еще не самое страшное.
Любовь прошла, оставив на память проблему. Бойченко повел себя по-мужски - терпел боль, пытался улыбаться, даже пошутил разок. Оксана, нифига не смыслившая в травматологии, расценила травму как ушиб, разорвала простыню, смастерила перевязь, умылась холодной водой, чтобы хоть как-то отвлечься от грызущей изнутри неудовлетворенности, и отвела незадачливого любовника в палату, где вколола ему в ягодицу первостатейный обезболивающий коктейль, да вдобавок, для закрепления эффекта, дала выпить три таблетки снотворного. Через четверть часа, когда похрапывание Бойченко перешло в заливистые рулады, Оксана сочла инцидент исчерпанным и, разбудив спящую на посту напарницу, отпросилась у нее еще на полчасика, каковые с огромной пользой для души и тела провела в комнате охранника.
Утром рука распухла и стало ясно, что никакой это не ушиб. Не вдаваясь в подробности, Бойченко сказал Маргарите Семеновне, что упал ночью в туалете. Поскользнулся - и вот.
Маргарита Семеновна, а вместе с ней и заведующая отделением были рады без памяти. Вызывать на консультацию травматологов, брать место в травматологическом отделении, организовывать перевод, писать объяснительную на имя заместителя директора по лечебной работе (а чего вы хотели, надо же объяснить, каким образом больные, находящиеся на стационарном лечении, получают переломы)…
- Чтоб я еще кого-то задержала! - вопила в пустой ординаторской Маргарита Семеновна (все коллеги уже ушли домой, а она, выполняя распоряжение Ирины Николаевны, ждала, пока перевозка заберет Бойченко). - Да никогда в жизни! Ни на день! Ни на час! Добрые дела никогда не остаются безнаказанными! Пока лечился - покалечился!
Даже если тебя некому слушать, выговориться все равно полезно. Выговорится человек - и облегчит душу. Маргарита Семеновна немного успокоилась и начала восхищаться нечаянно придуманной фразой: "Пока лечился - покалечился". Только никак не могла сообразить, что это такое - каламбур или, может быть, палиндром?