Женщина из Пятого округа - Дуглас Кеннеди 2 стр.


Обратная дорога была сущим кошмаром. Выныривая из темноты беспамятства, я выслушивал нудные жалобы таксиста о том, что мои облеванные ботинки пачкают ему салон. Провал. Опять бурчание водителя. Провал. Пробка - в мутном от дождя стекле расплываются огни фар всех оттенков желтого. Провал. Снова желтый свет, и снова бестолковый треп таксиста. Сначала он прошелся по водителям, которые нахально занимают полосу общественного транспорта, потом напыщенно заявил, что, будь его воля, он бы ни за что не посадил к себе в машину выходцев из Северной Африки и уж конечно меня, если снова увидит на улице, точно объедет стороной. Провал. Звук открывающейся дверцы. Чья-то рука, помогающая мне выйти из машины. Голос, шепчущий на ухо, что с меня двенадцать евро. Я послушно полез в карман за бумажником. Фоном звучал чей-то диалог. Я привалился к дверце машины в поисках опоры, поднял лицо к небу и почувствовал капли дождя. Колени подкосились, я стал оседать на землю.

Провал.

Очнулся я в постели. В глаза бил резкий луч света. Раздался щелчок, и свет погас. Когда мой взгляд сфокусировался, я увидел, что рядом на стуле сидит мужчина, на его шее болтается стетоскоп. У него за спиной маячила еще одна фигура - но ее скрывала тень. Я почувствовал, как мне задирают рукав и чем-то смачивают кожу. Острый укол - игла вонзилась в вену.

Провал.

2

В глаза снова бил свет. Но уже не такой ослепительный луч, как в прошлый раз. Нет, это был мягкий утренний Свет; его полоска лежала на моем лице, возвращая мыслями к тому, что…

А где, собственно, я нахожусь?

Вскоре комната приобрела очертания. Четыре стены. Потолок. Ну, для начала неплохо. Постепенно перед глазами прорисовались голубые обои на стенах и пластиковая люстра под потолком. Тоже голубого цвета Я скользнул взглядом вниз. На полу лежал голубой ковер. Я заставил себя приподняться и сесть. Кровать была двуспальная. Простыни - влажные от моего пота - отдавали голубизной. Махровое покрывало, в двух местах прожженное сигаретой, - голубое. Передняя спинка кровати обита нежно-голубой материей…

Это что, запоздалый рецидив от ЛСД? Наказание за первый и единственный опыт баловства с галлюциногенами в восемьдесят втором?..

У кровати стоял ночной столик. Не голубой. Все нормально. Значит, я не окончательно свихнулся. На столике бутылка воды и лекарства. Чуть дальше у стены небольшой письменный стол И на нем лэптоп. Мой лэптоп. К столу был придвинут узкий металлический стул. С голубым сиденьем. О нет, только не это! Мои голубые джинсы и голубой свитер висели на спинке стула. В комнате имелся и маленький платяной шкаф - ламинированный под дерево, так же как и столы. Дверцы шкафа были открыты, на плечиках я увидел несколько пар брюк, рубашки и единственный пиджак, которые я забросил в чемодан пару дней назад, когда…

Неужели это было два дня назад? Или, вернее, какое сегодня число? И как я оказался в этой голубой комнате? Если и был цвет, который я ненавидел, так это именно этот. И…

Раздался стук в дверь. Не дожидаясь ответа, в комнату вошел мужчина с подносом в руках. Его лицо показалось мне знакомым.

- Bonjour, - сухо произнес он. - Void le petit dejeuner.

- Спасибо, - пробормотал я по-французски.

- Мне сказали, что вам стало плохо.

- В самом деле?

Мужчина поставил поднос на кровать. Наконец я узнал его. Это дежурный портье, который послал меня в день приезда в тот отель…

Нет, в этот отель. "Селект". Куда ты попросил таксиста привезти тебя вчера вечером, после того как…

Все стало приобретать смысл.

- Так записал Аднан.

- Кто такой Аднан? - спросил я.

- Ночной портье.

- Я не помню, чтобы мы с ним встречались.

- Но он, судя по всему, с вами встречался.

- Я что, был совсем плох?

- Ну, наверное, если не помните. Впрочем, это всего лишь мое предположение, ведь меня там не было. Врач, который вас осматривал, придет сегодня в пять. И тогда все прояснится. Но это зависит от того, будете ли вы здесь в это время. Я включил вам в счет и завтрашний день, monsieur, полагая, что в таком состоянии вам, скорее всего, захочется задержаться в этом номере. К сожалению, вашу кредитную карту не приняли. Недостаточно средств.

Меня это не удивило. Моя "Visa" была исчерпана, в отеле я регистрировался, зная, что мне удастся выжать из нее кредит максимум на две ночи проживания, и погасить давно просроченную задолженность нечем. Но все равно эта новость меня встревожила. Потому что вернула к угнетающей мысли о безнадежности ситуации: все пошло наперекосяк, и вот теперь я, словно потерпевший кораблекрушение, выброшен на мель убогого отеля, далеко от дома…

Но как ты можешь говорить о доме, когда его больше нет, когда его, как и все остальное, у тебя отняли?

- Недостаточно средств? - переспросил я, стараясь разыграть удивление. - Как это возможно?

- Как это возможно? - невозмутимо произнес он. - Да очень просто.

- Даже не знаю, что сказать.

Мужчина пожал плечами:

- Что тут скажешь, кроме одного: может, у вас есть еще одна кредитка?

Я покачал головой.

- В таком случае как вы собираетесь расплачиваться за номер?

- Дорожными чеками.

- Годится - при условии, что они действительны. У вас "Америкэн Экспресс"?

Я кивнул.

- Отлично. Тогда я свяжусь с "Америкэн Экспресс". Если они подтвердят, что чеки действительны, вы можете остаться. Если нет…

- Пожалуй, будет лучше, если я съеду, - сказал я, зная, что мой бюджет не выдержит многодневного проживания в отеле.

- Вам решать. Расчетный час - одиннадцать утра. У вас чуть больше двух часов, чтобы освободить номер.

Он развернулся к двери, а я подался вперед, пытаясь дотянуться до круассана на подносе с завтраком. Сил не хватило даже для этого, и я измученно рухнул на подушки. Лоб все еще горел. Выбраться из постели было равносильно виртуозному военному маневру. Мне оставалось смириться с мыслью, что я ни на что другое не способен - только лежать.

- Monsieur… - слабым голосом позвал я.

Портье обернулся.

- Да?

- Дорожные чеки должны быть в моей сумке.

На его губах заиграла улыбка. Он подошел к шкафу, достал сумку и вручил ее мне. При этом он напомнил, что номер стоит шестьдесят евро за ночь.

Я открыл сумку и нащупал пачку дорожных чеков. Выудил две бумажки: на пятьдесят и двадцать долларов. Подписал обе.

- Нужно еще двадцать, - сказал он. - В долларах будет стоить девяносто.

- Какой-то грабительский обменный курс, - возразил я.

Портье опять невозмутимо пожал плечами:

- По этому курсу мы работаем. Если хотите, можете спуститься вниз и проверить…

Да я сидеть с трудом могу, не говоря уже о том, что бы спуститься вниз.

Пришлось достать еще один чек на двадцать долларов. Подписать и его. И швырнуть на постель.

- Вот, держите.

- Tres biеп, monsieur, - сказал он, схватив чек. - Все необходимые данные я возьму из вашего паспорта. Он у нас, внизу.

Но я не помню, чтобы отдавал вам свой паспорт.

Я вообще ничего не помню.

- Я позвоню вам, как только "Америкэн Экспресс" подтвердит, что дорожные чеки действительны.

- Они действительны.

Еще одна подобострастная улыбка.

- On verra. Поживем - увидим.

Портье ушел. Я откинулся на подушки, чувствуя себя выжатым до предела. Лежал и тупо смотрел в потолок, словно загипнотизированный его голубой пустотой, мечтая раствориться в ней…

Потом мне захотелось в туалет. Я попытался приподняться и спустить ноги на пол. Ни сил, ни воли… На ночном столике, кроме бутылки с водой, стояла ваза, в ней голубые гардении из пластика. Я схватил вазу, вытащил цветы и бросил их на пол, стянул трусы-боксеры, опустил пенис в вазу и помочился. Облегчение пронзило меня сладостной болью. Столь же пронзительной была и мысль: какое жалкое зрелище.

Зазвонил телефон. Это был портье.

- Чеки приняли. Вы можете остаться.

Как любезно с вашей стороны.

- Мне звонил Аднан. Он интересовался, как вы себя чувствуете.

Ему-mo какое дело?

- Еще он просил передать, чтобы вы принимали по таблетке из каждой коробочки на ночном столике. Это предписание врача.

- А что это за таблетки?

- Я не врач, monsieur.

Положив трубку, я принялся рассматривать коробочки и ампулы, пытаясь прочитать названия лекарств. Ни одно из них не было мне знакомо. Но тем не менее я сделал то, что велел портье: достал по таблетке из каждой коробки (всего их было шесть), положил в рот и запил большими глотками воды.

Очень скоро я снова отключился - провалился в бесконечную пустоту, где не было места ни мыслям, ни ощущению времени, прошлого и настоящего, не говоря уже о дне завтрашнем. Это было как предвкушение смерти, которой однажды суждено будет схватить меня за горло, избавив от необходимости просыпаться по утрам.

Дзинь…

Телефон. Я снова был в голубой комнате и пялился в вазу, полную мочи. Часы на ночном столике показывали двенадцать минут шестого. Сквозь шторы пробивался свет уличного фонаря. День угас. Телефон не умолкал, снял трубку.

- Пришел врач, - объявил господин Портье.

У врача была сильная перхоть и обгрызенные ногти.

Его костюм настоятельно требовал глажки. На вид лет пятидесяти, с обвислыми усами и редеющей шевелюрой, он смотрел на мир глубоко запавшими глазами, и я, как человек, измученный бессонницей, сразу угадал в нем товарища по несчастью.

Он придвинул к кровати стул и спросил, говорю ли я по-французски. Я кивнул. Он жестом попросил меня снять футболку. Пока я стягивал ее, на меня пахнуло несвежим телом. Провалявшись сутки в поту, я изрядно запаршивел.

Врача, казалось, ничуть не смутил мой запах - возможно, потому, что его внимание было приковано к вазе на ночном столике.

- Мочу на анализ я не просил, - сказал он, нащупывая мой пульс. Потом послушал сердце, сунул мне под язык градусник, обмотал левый бицепс манжеткой для измерения кровяного давления, осмотрел горло и осветил фонариком белки глаз.

- У вас тяжелая форма гриппа. Этот грипп часто сказывается смертельным для пожилых людей и бывает следствием серьезных проблем.

- Интересно каких?

- Могу я спросить, в последнее время вы испытывали глубокие потрясения личного характера?

Я помолчал.

- Да, - наконец изрек я.

- Вы женаты?

- Не уверен.

- То есть вы хотите сказать…

- Официально я еще женат…

- Но вы ушли от своей жены?

- Нет, скорее наоборот.

- Она ушла от вас недавно?

- Да, вышвырнула меня из дому несколько недель тому назад.

- Значит, вы не хотели уходить?

- Очень не хотел.

- Был другой мужчина?

Я кивнул.

- А ваша профессия…

- Я преподавал в колледже.

- Вы преподавали? - переспросил он, с акцентом на прошедшем времени.

- Я лишился работы.

- Тоже недавно?

- Да.

- Дети?

- Дочь, пятнадцать лет. Она живет со своей матерью.

- Вы с ней общаетесь?

- Я бы очень хотел этого…

- Она не желает с вами общаться?

Я помедлил с ответом. Потом выпалил:

- Она заявила, что больше не хочет меня видеть, но я чувствую, что это мать настроила ее против меня.

Он сложил руки домиком, обдумывая мои слова. Потом спросил:

- Вы курите?

- Вот уже пять лет как бросил.

- Выпиваете?

- Было дело… недавно.

- Наркотики?

- Я принимаю снотворное. Эти таблетки продаются без рецепта. Но в последнее время они мне не помогают. Так что…

- Хроническая бессонница?

- Да.

Он еле заметно кивнул, намекая на то, что и ему ведомы все прелести этого недуга. Потом объявил:

- Ваш диагноз совершенно очевиден: полный упадок сил. Организм не в силах вынести столько… tristesse. Совершенно естественно, что он реагирует на такой traumatisme либо сопротивляясь, либо сдаваясь под натиском вирусной атаки. Грипп, который вы подцепили, проявляется в более острой форме, чем обычно, потому что ваш организм ослаблен.

- И чем же лечиться?

- Я умею лечить лишь физиологические нарушения, грипп - один из тех вирусов, которые живут своей жизнью и диктуют свои правила. Я выписал вам некоторые comprimes, чтобы снять температуру, боль, обезвоживание, тошноту и бессонницу. Но вирус не покинет организм, пока, скажем так, не устанет от вас, не захочет поменять место жительства.

- И как долго это может продлиться?

- Четыре, пять дней… как минимум.

Я закрыл глаза. Я не мог позволить себе остаться еще на четыре-пять дней в этом отеле.

- Но, даже когда он уйдет, вы еще несколько дней будете испытывать сильную слабость. Я бы сказал, что вы будете прикованы к постели не меньше недели.

Он поднялся.

- Я вернусь через три дня, проверю, как идет выздоровление, если к тому времени оно начнется.

Да разве возможно полностью излечиться от тех травм, что наносит жизнь?

- И последнее. Личный вопрос, если позволите. Что привело вас в Париж, одного, сразу после Рождества?

- Я сбежал.

Он задумался, потом произнес:

- Чтобы сбежать, нужно набраться смелости.

- Нет, тут вы ошибаетесь, - ответил я. - Никакой смелости для этого не нужно.

3

Минут через пять после ухода доктора ко мне зашел портье. В руке он держал листок. С важным видом он вручил его мне, как если бы это было судебное предписание.

- La facture du medecin. Счет от врача.

- Я оплачу позже.

- Он хочет, чтобы вы оплатили сейчас же.

- Он вернется через три дня. Неужели нельзя подождать?

- Ему следовало заплатить еще вчера вечером. Но вы были так больны, что мсье разрешил отложить до сегодняшнего дня.

Я заглянул в счет. Он был выписан на бланке отеля. И сумма указана совершенно фантастическая: двести шестьдесят четыре евро.

- Да вы шутите, - сказал я.

Его лицо оставалось бесстрастным.

- Это плата за услуги и за лекарства.

- Плата за услуги врача? Счет выставлен на вашем бланке!

- Все медицинские счета выставляет отель.

- И врач берет по сто евро за каждый вызов?

- Цена включает наши административные расходы.

- Которые составляют…

Он посмотрел мне в лицо.

- Пятьдесят евро за визит.

- Но это грабеж!

- Во всех отелях существуют административные расходы.

- Но не в сто процентов от цены.

- Такова наша политика.

- И вы еще вдобавок просите с меня стопроцентную наценку на лекарства?

- Tout а fait. Мне пришлось послать Аднана в аптеку за лекарствами. Это заняло час. Естественно, поскольку он потратил этот час, занимаясь внеслужебными делами, ему положена компенсация…

- Внеслужебными делами? Но я гость вашего отеля. И не пытайтесь убедить меня в том, что вы платите ночному портье по тридцать два евро в час.

Он попытался скрыть лукавую улыбку. Ему это не удалось.

- Заработки наших служащих не подлежат разглашению…

Я скомкал счет и швырнул его на пол.

- Как хотите, но платить я не буду.

- Тогда вы можете сейчас же покинуть отель.

- Вы не вправе заставить меня съехать.

- Аи contraire, я могу выпроводить вас на улицу в пять минут. По моему приказу наши сотрудники - notre hотте a tout faire и шеф-повар - сделают это в два счета.

- Я вызову полицию.

- Вы рассчитываете взять меня на испуг? - спросил он. - Поверьте, полиция примет сторону отеля, стоит мне сказать, что мы выгоняем вас по причине сексуальных домогательств нашего шеф-повара. И шеф это подтвердит - потому что он неграмотный и к тому же мусульманин строгих правил. Пару месяцев назад я застукал его dans une situation embarrassante с нашим notre homme a tout faire. Так что теперь, опасаясь разоблачения, он скажет все, что мне нужно.

- Вы не посмеете…

- Еще как посмею. И полиция арестует вас не только за аморальное поведение, но еще и проверит вашу биографию, выяснит, почему вы покинули свою страну в такой спешке.

- Вы ничего обо мне не знаете, - произнес я, заметно нервничая.

- Возможно… но мне совершенно очевидно, что вы приехали в Париж вовсе не на каникулы… Вы просто сбежали от чего-то. Доктор сообщил мне, что вы ему в этом признались.

- Я не сделал ничего противозаконного!

- Это вам так кажется.

- Вы негодяй, - сказал я.

- Ну, это как посмотреть, - парировал он.

Я закрыл глаза. У него на руках были все козыри - и с этим я ничего не мог поделать.

- Дайте мне мою сумку, - попросил я.

Он послушно выполнил мою просьбу. Я достал из сумки пачку дорожных чеков.

- Двести шестьдесят четыре евро, я правильно понял?

- В долларах общая сумма составит триста сорок пять.

Я схватил ручку, подписал необходимое количество чеков и швырнул их на пол.

- Вот, - сказал я. - Сами соберете.

- Avec plaisir, monsieur.

Подобрав чеки, портье сказал:

- Я приду завтра, чтобы рассчитаться за номер. Ну, это если вы пожелаете остаться.

- Как только я смогу двигаться, я тотчас уйду.

- Tres biеп, monsieur. И кстати, спасибо, что пописали в вазу. Tres classel - С этим он ушел.

Я упал на подушки взбешенный и измученный. К бешенству мне было не привыкать - с этим чувством я сжился в последнее время, мне постоянно казалось, что я вот-вот взорвусь. Но подавляемая ярость постепенно трансформируется в нечто еще более разъедающее: ненависть к самому себе… и заканчивается депрессией. Доктор был прав: я сломался.

И что будет, когда грипп наконец "сменит место жительства"? Я все равно останусь выжатым, побитым.

Назад Дальше