- За несколько недель до того, как я привела свой план в действие, я связалась со своим другом в Будапеште - человеком, который, как и мой отец, состоял в самиздатовской группе, действовавшей в пятидесятых. Теперь ему было уже за семьдесят… и позади были годы тюрьмы, где он отсидел за свое диссидентство. Его реабилитировали - хотя за время "перевоспитания" так изуродовали, что он уже не мог самостоятельно передвигаться. В 1974-м, сразу после того, как я стала гражданкой Франции, я съездила в Будапешт. У меня была потребность увидеть этот город взрослой - и мы встретились с этим джентльменом за чаем в его квартире. Мы не могли говорить открыто - он был уверен, что его прослушивают, - и он попросил отвезти его в инвалидной коляске прогуляться в соседнем парке. Как только мы оказались на улице, я спросила, не поможет ли он найти тех, кто казнил отца у меня на глазах. Он сказал: "Это маленькая страна… здесь можно найти любого. Но ты уверена, что хочешь этого?" Я ответила: "Не сейчас. Но, возможно, когда-нибудь…" Он сказал, что, когда этот день придет, я должна буду сообщить ему письмом: "Мне бы хотелось встретиться с нашими друзьями", и он все организует. Так что, спустя шесть лет, когда я решила, что пора regler les comptes, я отправила ему письмо. Он ответил: "Наши друзья живы и здоровы, проживают в Будапеште". Я составила план, оставила свой багаж на вокзале и прежде всего перерезала глотку Дюпрэ. По прибытии в Венгрию я сразу же отправилась на квартиру этого джентльмена. Теперь это был уже совсем глубокий старик, к тому же немощный. Но он улыбнулся, когда увидел меня снова и предложил прогуляться в парке. Как только я вывезла его на улицу, он передал мне листок бумаги и сказал: "Здесь их адреса. Еще что-нибудь нужно?" Я ответила: "Оружие". Он кивнул: "Без проблем". Когда мы вернулись к нему в квартиру, он отослал меня на чердак, где хранилось ружье, с которым его отец ходил на охоту еще во времена короля Чарлза. Он даже снабдил меня пилой, чтобы укоротить дуло. Когда я покидала его квартиру - с ружьем в сумке, - он прошептал мне на ухо: "Надеюсь, ты будешь убивать их медленно", - потом проводил меня и пожелал удачи. Я сняла номер в отеле. Сходила в аптеку, купила опасную бритву - в Венгрии еще продаются такие штучки. В другом магазине купила скотч. На metro доехала до Буды, где проживал Ловас. Я без труда отыскала его дом. Даже позвонила к нему в квартиру и через переговорное устройство смешным голосом спросила, дома ли хозяйка. "Она умерла пять лет назад. А кто это?" Я представилась членом местной ячейки компартии по работе с ветеранами и извинилась за ошибку. Потом поехала на квартиру Бодо в каком-то уродливом современном квартале Пешта. Здесь не было переговорного устройства. Но он открыл дверь: сгорбленный мужчина лет семидесяти, в халате, с одышкой, но с сигаретой в зубах. Разумеется, он не узнал меня. "Что вам нужно?" - "А где прежняя хозяйка квартиры?" - "Она давно съехала". Я сказала: "Я из партийного комитета по работе с ветеранами, и мы хотели бы узнать…". В общем, наплела что-то про заботу о пожилых. "Что ж, женщины, которую вы разыскиваете, нет… Но если вы хотите узнать про нужды стариков… можете зайти ко мне и послушать". Мне не хотелось торопиться с исполнением своего плана - но при мне было все необходимое, так что я приняла его приглашение. Хибара была ужасной… Старая мебель, старые обои, грязная крохотная кухня, переполненные пепельницы, пустые бутылки из-под дешевого алкоголя… "Так кто же вы?" - спросил он. Я назвала свое имя. "Кадар… как председатель нашей партии?" - спросил он. "Нет… Кадар, Миклош Кадар. Вы ведь помните Миклоша Кадара, не так ли?" - "Я стар. Многих повидал на своем веку…" - "Да, но Миклош Кадар должен занимать особое место в вашей памяти… Ведь именно его вы казнили на глазах дочери", - сказала я. В это время мы сидели в тесной гостиной. Я открыла сумку. Достала ружье. Он судорожно глотнул воздух, но я прижала палец к губам, и он больше не вымолвил ни слова. "Разумеется, вы должны помнить его маленькую дочь Маргит? Ведь это вы приказали одному из своих подручных следить за тем, чтобы у нее были открыты глаза, пока вы линчуете ее отца в двух метрах от того места, где она стояла". Он сделал вид, будто ничего не понимает. "Не знаю, о чем это вы… я ничего такого не помню". Я ударила его прикладом по голове и пригрозила, что, если он не скажет мне правду, я пристрелю его на месте. Вот тогда он начал плакать, говорить, что сожалеет, что он всего лишь "исполнял приказ"… Да, именно так он выразился. На это я сказала: "Потом нас с матерью выслали из страны и даже выплатили некоторую компенсацию от правительства, потому что им стало стыдно за то, что они сотворили. Так что не говорите мне, что вы всего лишь исполняли приказ. Вы, сэр, хотели, чтобы, семилетняя девочка видела, как умирает ее отец. Вы хотели, чтобы, эта сцена навсегда врезалась ей в память. Вы этого добились. Все последующие десятилетия я напрасно пыталась забыть, у меня не вышло… Травма, которую вы причинили мне своей злобой и жестокостью, так и осталась во мне…" - "Вы правы, вы правы, - закричал он. - Я так ошибался. Но это были ужасные времена и…" Вот тогда я снова ударила его по голове и приказала сесть за кухонный стол. Этот дурень подчинился. Когда я потребовала положить руки на стол, он сопротивлялся… хотя мог бы воспользоваться моментом, ведь мне пришлось отложить ружье в сторону, чтобы начать клеить скотч… У меня ушло три мотка на то, чтобы крепко приклеить его к столу и стулу. Закончив, я сказала: "И вы еще смеете говорить про ужасные времена… Вы были одним из тех, кто насаждал эти ужасные времена. Вы были главным орудием репрессивного режима, против которого такие люди, как мой отец, не побоялись поднять голос. И как вы ответили на его критику? Вы повесили его на глазах у дочери, заставив ее смотреть, как он корчится в предсмертных муках. Как можно оправдать подобное? Как?" Он не ответил. Просто сидел и ревел. Гораздо позже, прокручивая в памяти все подробности этой сцены, я поняла, что он не оказал сопротивления не потому, что боялся. Просто в глубине души он понимал, что заслуживает этого… что преступление, совершенное им, настолько чудовищно, что требует равноценной расплаты.
- Но то, что ты сделала с ним… разве не чудовищно?
- Конечно, чудовищно. После того как я заклеила ему рот, чтобы он не мог кричать, я сказала: "Через несколько секунд ты будешь мечтать о том, чтобы я пристрелила тебя, и молить о скорой смерти". Потом полезла в сумку, достала бритву и начала отрезать большой палец его правой руки. Это не так-то легко, отрезать палец. Нужно пробиться сквозь кость, сухожилия и…
- Хватит, - оборвал я ее.
- Я же сказала тебе: если ты не выслушаешь мой рассказ, ты не узнаешь правду…
- Правду? Ты рассчитываешь на то, что я поверю, будто в этом и есть правда?
- Где ты сейчас, Гарри? Может, во сне?
- Я уже ничего не понимаю…
- Во сне тебе могут порезать руку, но она не будет кровоточить. Это реальность. Просто иная версия реальности. Но ты опять меня перебиваешь. А пока я не закончу свой рассказ…
- Ты больна, ты это понимаешь?
- Больна, потому что отрезала Бодо все пальцы? Да, конечно, делать это было не очень приятно. Даже сквозь скотч я слышала его крики. Но я действовала методично. Сначала пальцы правой руки. Короткая передышка. Потом пальцы левой руки. После - глаза. Кстати, полиция ошиблась. Я не выколола их. Я просто прошлась по ним бритвой. Помнишь тот экзерсис сюрреализма у Бунюэля: "Андалузский пес", где женщина режет себе глаз бритвой? Ну, было примерно так же. Да, ты можешь считать меня сумасшедшей извращенкой… но наверняка тебе была бы понятна безумная ярость того, кто невинно пострадал…
- Не пытайся оправдать это. Не надо.
- Я ничего не пытаюсь оправдывать, Гарри. Я просто пересказываю тебе ход событий.
- Неужели сведение счетов помогло тебе? Неужели после того, что ты сделала с Бодо, тебе стало легче воспринимать смерть отца?
- В то время я могла думать только об одном: делай то, что должна сделать… будь последовательна… А потом убирайся из этой ужасной страны. После того как я лишила Бодо глаз, я сделала маленький надрез на его шее - чтобы он медленно истекал кровью… хотя в считанные мгновения из его заклеенного рта уже доносилось хлюпанье: признак того, что он начинает захлебываться собственной кровью. В моей сумке был чистый комплект одежды - в общем, тот же фокус, что и с Дюпрэ. Я разделась и приняла душ. Только на этот раз убрала все улики. Мне хотелось, чтобы во Франции все знали, что я сделала. Мне хотелось, чтобы и в Венгрии об этом узнали… но только после того, как я покину страну. Поэтому я тщательно отскребла все поверхности, к которым прикасалась, завернула свою окровавленную одежду и стала ждать, пока Бодо перестанет дышать. Потом я вышла из квартиры и на metro вернулась обратно в Буду. Зашла в тот же магазин, где покупала скотч, и приобрела еще четыре мотка. Пешком дошла до квартиры Ловаса и позвонила в дверь. Он крикнул: "Уходите. Я никого не хочу видеть". Я сказала: "Я из партийного комитета по делам ветеранов. Принесла вам специальный подарок. Вы должны позволить мне вручить его вам". Как только я уговорами пробилась к нему, я не мешкая объявила, кто я на самом деле, и достала ружье. Он начал кричать. Я приказала ему заткнуться, но он продолжал вопить. Пришлось ударить его по голове прикладом. Он мгновенно вырубился. Я связала его скотчем, заклеив рот. Но едва я приступила к экзекуции, в дверь квартиры забарабанили. Это была соседка, которая, очевидно, слышала крики, поскольку она все спрашивала: "Мистер Ловас, с вами все в порядке? С вами есть кто-то?" Прояви я благоразумие, я бы просто перерезала ему глотку и выпрыгнула из окна - благо, его квартира была на первом этаже. Но я не послушалась голоса разума. Я была одержима идеей мести. Настолько одержима, что убедила себя в том, что должна отрезать ему пальцы и лишить зрения, как Бодо. От боли Ловас очнулся как раз в тот момент, когда я отрезала ему правый мизинец, и тут выяснилось, что я допустила оплошность когда заклеивала ему рот: оставила маленькую щелку. В общем, он снова принялся орать. Соседка услышала и крикнула, что вызывает полицию. Но я все равно не сбежала. Я упорно продолжала свою мрачную работу…
- Ты хотела, чтобы тебя схватили…
- Не знаю, чего я хотела. Когда ты находишься в невменяемом состоянии, то не можешь мыслить логически. Ты просто говоришь себе: режь следующий палец…
- Господи…
Она улыбнулась и закурила.
- Дальше хуже. Приехала полиция. Они стали колотить в дверь, требуя, чтобы им открыли. Я работала с бешеной скоростью, добиваясь того, чтобы все пальцы был отрезаны. Копы принялись ломать дверь. Как только она подалась, я схватила Ловаса за волосы. Когда дверь распахнулась и ввалились копы, я перерезала ему яремную вену. И, пока они в ужасе смотрели на это, провела бритвой по своему горлу. Все было именно так.
- А потом?
- Потом… мне удалось избежать ареста, суда, приговора и, возможно, смертной казни от рук режима, который я ненавидела.
- Благодаря своей смерти?
- Да. Я умерла.
Молчание. Она затянулась сигаретой.
- И что было потом? - спросил я.
- Смерть есть смерть.
- Что это значит?
- Меня больше не существовало в списках живущих.
- Но что произошло после твоей смерти?
Снова улыбка. И облако табачного дыма.
- Этого я сказать не могу.
- Почему?
- Потому что… не могу.
- Копы показали мне свидетельство о твоей смерти. И ты сама только что подтвердила, что перерезала себе горло и умерла. Тогда почему же… почему… ты здесь?
- Потому что я здесь.
- Но это противоречит здравому смыслу! Как я могу поверить тебе, зная, что то, в чем ты пытаешься убедить меня, невозможно?
- А с каких это пор в смерти есть здравый смысл, Гарри?
- Но ты там была. Ты знаешь.
Снова улыбка
- Верно - поэтому я промолчу.
- Ты должна рассказать мне…
- Нет, не должна. И… не буду. Разве что объясню, какую работу проделала от твоего имени.
- Работу от моего имени? Теперь я точно знаю, что ты сумасшедшая…
- Думаю, что ты хочешь об этом услышать, милый, посуди сам: каждый, кто в последнее время причинил тебе зло, был наказан.
- Это ты сбила Брассёра возле отеля?
- Да, я.
- Как ты это сделала?
- А как можно сбить человека? Села в машину, которую позаимствовала на улице. "Мерседес" С-класса Не самый лучший вариант, но все-таки удар у него мощный. Я дождалась, пока Брассёр выйдет из отеля "Селект". Как только он ступил на проезжую часть, я нажала на педаль газа и наехала на него.
- Он сообщил полицейским, что не видел водителя, но ему показалось, что за рулем была женщина.
Снова улыбка.
- И это ты убила Омара, когда он сидел в туалете?
- Ты был прав в отношении этого ублюдка. Его дерьмо ужасно вонючее… И открою тебе отвратительны секрет: подтираясь, он экономил на бумаге, поэтому у него все руки были в говне. Мерзкий тип. Я видела, как он издевался над тобой, оставляя коммунальный туалет в столь непотребном виде…
- Ты видела? Как?
Маргит затушила сигарету и тут же прикурила другую.
- Знаешь, что мне больше всего нравится в статусе покойника? Можно смолить без зазрения совести.
- Но даже и в смерти ты все равно стареешь, как и все остальные.
- Да… В этом есть определенная ирония, ты не находишь? Но, по крайней мере, со мной это происходит именно так…
- А с другими?
Она пожала плечами.
- Значит, ты не отправилась на небеса после того, как…
- Убила себя? Вряд ли.
- Может, тогда в ад?
- Я отправилась… в никуда. А потом каким-то образом вернулась сюда. Я была на десять лет старше, но квартира была все та же…
- Кто оплачивал счета?
- Перед отъездом в Венгрию я встретилась со своим адвокатом и попросила его открыть трастовый фонд на деньги, которые получила в качестве компенсации от Дюпрэ. Я никому не оставила наследства и указала в завещании, что никто не может продать мою квартиру без моего согласия. Понимаешь ли, я уже знала, что мне предстоит сделать в Будапеште… и знала, что после этого мне придется надолго исчезнуть…
- Выходит, ты не собиралась убивать себя?
- Нет, пока не ворвалась полиция. Это было абсолютно спонтанное решение. Но, как я уже сказала, в тот момент я была невменяема.
- А сейчас нет? Забиваешь мужчину до смерти молотком…
- Он жестоко избил свою жену и к тому же угрожал убить тебя.
- Никто этих угроз не слышал.
- Я слышала.
- Когда?
- В его баре. Когда он не догадывался, что я рядом.
- А Робсон?
- Я же спрашивала тебя, что, по-твоему, было бы самым справедливым наказанием для него? Ты ответил…
- Но я не думал, что кому-нибудь в самом деле удастся закачать в его компьютер детское порно.
- Ты сам этого хотел, Гарри. Этот человек разрушил твою жизнь. И такое наказание я сочла… подходящим. Теперь его жизнь пошла прахом. Не пройдет и недели, как он покончит с собой в тюрьме.
- Ты собираешься заставить его сделать это?
Снова смех.
- Я же не дух, который вселяется в души других людей и заставляет их совершать те или иные поступки.
- Ты просто суккуб.
- Суккуб занимается сексом со спящими мужчинами. А ты вполне бодрствующий, Гарри.
- Тогда что все это значит? Когда я приходил сюда вчера, квартира утопала в пыли, и консьерж уверял меня в том, что здесь никто не живет. Да это и так было видно…
- Ну… когда ты приходишь ко мне раз в три дня, видишь квартиру такой, как сейчас…
- Но почему? И где все остальные жильцы этого дома? Они что, тоже пребывают в трансе, как консьерж, которого я пытался докричаться сегодня?
- Думай что хочешь.
- Я все равно ничего не понимаю… Почему наши встречи ограничены только тремя часами? Почему раз в несколько дней?
- Потому что это все, что я могу себе позволить… все, что могу выдержать. Я хочу этой… нашей маленькой связи. Но только на моих условиях. Вот почему я отказывалась видеться с тобой чаще, чем два раза в неделю и на несколько часов.
- Потому что тебе больше не разрешают?
- Никто меня не контролирует. Никто.
- Но ты все равно пропадаешь по воскресеньям на балконе какого-то дилетантского салона, выискивая таких идиотов, как я?
- Ты всего лишь второй мужчина, которого я там подцепила.
- А кто же был первым?