– Советник, вы должны знать, скажите мне: где у вас тут обувной шкаф? Я его не нашла, – изящным жестом царевна обвела свои апартаменты, демонстрируя наглядно непростительно-полное отсутствие какой-либо мебели, содержащей такую прозаичную вещь, как обувь.
– Обувной шкаф? Обувной шкаф?… Но тут никогда не было обувного шкафа! – развел руками толстенький человечек.
– Тогда передайте его величеству, что я на завтрак прибыть не могу, потому что я не могу ходить босиком по замку как какая-нибудь прачка. До свидания.
Серафима холодно отвернулась, давая понять, что аудиенция окончена.
– Босиком?… Босиком?! – Зюгма представил себе, как он передает слова Елены царю, ноги его подломились, как уже отрубленные, и он грузно опустился на ковер. – Но почему вы вчера не сказали… Не попросили…
– Это ВЫ должны были спросить и предложить, милейший. Запомните на будущее: царицы не просят. Царицы получают. А теперь ступайте.
Серафима подошла к окну и стала внимательно разглядывать что-то во дворе, как будто в комнате, кроме пыли, ничего уже не было.
– Нет-нет! – советник, пыхтя и обливаясь потом, несмотря на прохладное утро, быстро стащил с себя сапоги – коричневые, грубой кожи, до колена, только шпор не хватает – и с неуклюжим кособоким поклоном поставил перед собой. – Пожалейте! Окажите милость! Соизвольте надеть, ваше величество, осчастливьте недостойного! Они почти совсем новые! А к обеду – я клянусь! – у вас будет полный шкаф любой обуви, какой только захотите!..
Если бы это были какие-нибудь ботинки, полусапожки или туфли – они полетели бы в дарителя мигом. Но это были сапоги. С подкованным каблуком и утяжеленным носком. Прошитые. С многослойной подошвой. В случчего – вещь незаменимая, не в туфлях же бороться с мировым злом!.. И царевна решила смилостивиться.
– Хорошо. На первый раз прощаю. Но если вы не сдержите свое обещание, я буду очень недовольна. И свои объяснения вы будете давать уже его величеству.
– Все исполню, – умудряясь угодливо кланяться, не вставая с пола, Зюгма подвинул сапоги поближе к Серафиме. – Извольте-с…
Сапоги оказались немного великоваты, но после целого дня с босой ногой на это можно было и закрыть глаза.
До обеда.
Она демонстративно бросила под ноги Зюгме оставшуюся со вчерашнего дня в одиночестве левую туфельку – чтоб с размером не промахнулся – и приподняла подол шелкового платья, с удовлетворением оглядев слегка порыжевший кожаный носок трофейного сапога.
– Пойдемте, – милостиво кивнула царевна и сама пошла вперед – задрав нос, полуприкрыв глаза – как пава поплыла, сопровождаемая со всех сторон бесстрастными солдатами Костея, только подковки клацали о камень пола. Увидь ее сейчас настоящая Елена Прекрасная – расплакалась бы от счастья.
Серафима едва заметно ухмыльнулась. Если она не была образцово-показательной царской дочкой, это еще не значило, что она не знала, как ей быть. "Вам была нужна Елена? Ну так спасайся, кто может" – с мрачным удовлетворением хмыкнула она и добавила про себя же: "Ишь, как советничек-то расстилается-прогибается. Значит, вчерашнее представление Костей проглотил и не поморщился. Ну, что ж. Тогда сегодня его ждет второй акт".
Обеденный зал замка Костея был огромным, гулким и сводчатым, как пещера, и приблизительно таким же уютным. Узкие бойницы-окна терялись под потолком в полумраке, не пропуская даже самые энергичные солнечные лучи через свои покрытые пылью веков стекла. Черные – то ли от времени, то ли от копоти – неровные стены были девственно свободны от украшений и картин, обычно наперебой наводнявших такие помещения во всех виденных ей до сих пор замках. Дальний конец длинного темного дубового стола, окруженного стульями, как дохлая гусеница – муравьями, терялся где-то в темноте и пространстве, и если бы не пара канделябров со странными свечами, горевшими неестественно ровным белым светом, мимо ближнего конца тоже можно было бы пройти и не догадаться о его существовании.
Если бы Серафиме сказали, что по ошибке ее привели в морг, она бы не удивилась.
Накрытый то ли новой простыней, то ли старой скатертью освещенный конец стола приютил несколько престарелых тарелок, блюдец и чашек, переживших свои сервизы.
В круге света, скрестив руки на узкой впалой груди, сидел на одном из массивных дубовых стульев царь Костей.
– Вы задержались, Елена, – встретил он ее колючим взглядом и раздраженной репликой.
– Доброе утро, ваше… величество. Скажите, пожалуйста, вас когда-нибудь учили вставать, когда входит дама? А здороваться?
От тона царевны среднегодовая температура мгновенно упала на несколько градусов.
Серафима спиной почувствовала, как задохнулся сзади только что бесшумно догнавший их царский советник.
– Но я… Но у меня… Но вы здесь… Я не обязан… – постарался найти нужные слова царь, но пришел к выводу, что, видимо, забыл их где-то дома.
И ему ничего не оставалось делать, как приподняться, слегка склонить голову и проговорить:
– Доброе утро.
– Здравствуйте, ваше величество, – Серафима прошествовала на место. – Я рада вашему приглашению разделить с вами завтрак. Это означает, что в ваши планы не входит заморить меня голодом.
– Заморить вас голодом? – брови Костея приподнялись. – Но вам вчера должны были принести ужин в покои. Зюгма?
Он обернулся на советника, и тот согнулся чуть не втрое.
– Все как ваше величество повелели.
Костей вопросительно взглянул на царевну.
– Если то, что мне принесли, действительно было едой для меня, а не для одной из ваших собак, то вашему повару, как честному человеку, придется покончить жизнь самоубийством, съев то, что он приготовил. А для меня вы найдете другого.
– Вам не понравилась еда? – казалось, Костей искренне не понимал причины недовольства своей пленницы.
– Нет.
Царевна двумя пальчиками откинула салфетку с блюд, поджидавших их на столе, и осторожно, как в жерло пушки, заглянула в первую тарелку.
– Смотрите, что это?
Костей прочитал запись на листе пергамента рядом с тарелками – судя по всему, меню: "Салат овощной с зеленью".
– Если это салат, – Серафима брезгливо ткнула мизинчиком в чашку размером с небольшой тазик, – песка в нем видно быть не должно…
– Положите сметану.
– …Потому что песка там не должно БЫТЬ.
Костей провел ладонью над салатом, и объем его уменьшился на четверть.
– И кузнечиков – тоже, – упорствовала в недовольстве царевна.
– Но здесь же написано – это зелень!
– Зелень – это лук и укроп, милейший. Если, конечно, вы родом не из Вамаяси.
– Я родом из Сабрумайского княжества!..
– Тем более. Мясо должно быть прожаренным, с хрустящей корочкой, – методично, не обращая внимания на хозяина, продолжала критиковать местную точку общепита Серафима. – Картофель полностью почищенный и без ростков. Халва – не заскорузлой по краям…
– Это хлеб, – обиженно прервал ее Костей.
– Хлеб? Вас обманули. Я видела хлеб. Он не такой, – с издевательским удивлением приподняла брови царевна. – Я не капризна. Я не знаю, что такое капризы. Я в жизни своей никогда не была капризной. Никто на свете не может назвать меня капризной, – она бросила вызывающий взгляд на Костея, но тот пожал плечами и вызова не принял. – Но я требую предоставить мне нормальную еду, соответствующую моему статусу.
– Ваш статус здесь, – прищурился царь, – моя пленница.
– А я думала, что мой статус здесь – ваша будущая жена.
Бастионы пали. Сбылась мечта идиота.
– Ж-жена? – царь приподнялся со стула и недоверчиво заглянул царевне в лицо. – Так вы согласны? Вы больше не требуете отпустить вас, отправить домой и чего еще там?…
– А вы меня отпустите? – быстро спросила Серафима.
– Нет.
– У меня есть выбор?
– Нет.
– Тогда давайте, наконец, отравимся вашим завтраком, царь.
– Отравимся? Ну, нет. Если вам это не нравится – хотя меня лично это устраивало на протяжении многих лет – я все исправлю. Дело в том, что повар – мой старый палач в отставке. Что бы вы про меня ни думали, но я не могу выбросить на улицу человека после пятидесяти лет добросовестной работы только потому, что он ослеп и у него стали трястись руки. Тем более если его навыки могли пригодиться в другом месте.
– Оказывается, у вас есть сердце, царь?
– У меня есть мозги, – Костей растянул тонкие губы в ответ на то, что он посчитал комплиментом. Может, это была радость. – И моя магия. К вашим услугам, царица.
Он медленно провел костлявой рукой над тарелками, Камень вспыхнул и засиял ровным багровым светом – темнее, чем вчера, когда я его увидела, подумала Серафима – и блюда были приведены в соответствие с пожеланиями будущей супруги.
– А посуда? – перешла она к следующему пункту своего недовольства.
– А что с ней? – настороженным взглядом Костей окинул накрытый стол. – Все на месте, целое, не треснутое – я знаю эту примету.
– А примету, что все на столе должно соответствовать друг другу, составлять гармонию, вы знаете?
– Н-нет?
– Тарелки, блюдца и чашки должны иметь одинаковый рисунок. Это называется "сервиз".
– Что за блажь, – непонимающе пожал плечами царь, но камень на его груди засветился, и все тарелки на глазах окрасились в матовый черный цвет. – Так вас устроит?
– Если у нас не поминки, то нет. Если ваше величество не затруднит, сделайте сервиз ну, хотя бы, голубого цвета. С золотыми каемками.
– Для вашего величества – все, что угодно. Даже золотые каемки, – уголки губ Костея подвинулись к ушам.
Камень засиял, посуда, как бдительный хамелеон, приняла заказанный вид.
– Неплохо, – склонила голову царевна.
– Ну, а теперь, когда все здесь по вашему вкусу – присаживайтесь, моя драгоценная Елена, – жестом пригласил Костей, и губы его растянулись еще шире. Наверное, это было счастье.
Но драгоценная Елена его счастья не разделила.
– Как, вы не хотите отодвинуть мне стул, чтобы я могла сесть? – весь ее вид был нерукотворным монументом Недоумению в самом его дистиллированном виде.
– Вы плохо себя чувствуете? – недоумение царя было еще более искренним – это почувствовала даже Серафима. – Вы не можете сами отодвинуть стул?
– Нет, благодарю вас, насколько это возможно после ночи в неотапливаемых недоотремонтированных покоях под храпение Змея-Горыныча и туалета без помощи служанок, я чувствую себя нормально. Но отодвинуть стул, чтобы помочь даме сесть – это требование этикета.
– Да?
Если бы в его присутствии кто-нибудь сейчас произнес "гиперсенситивный синхрофазотрон на мю-мезонах", вряд ли это вызвало бы у него большее непонимание.
– Да.
Тон женщины его мечты не оставлял пространства для маневра, и он повиновался. Будущее и настоящее вновь стали светлыми и безоблачными – ровно на три секунды.
– А где у вас салфетки? Где вилка и нож? И что мы будем есть ложкой? – вежливый вопрошающий взгляд царицы снова поставил его в тупик, и он ощутил давно забытые чувства – маленького мальчика, не выучившего уроки.
– Это тоже требования этого вашего… Этикета?
– Да, – ровно сообщила Серафима.
Вспышка Камня – и недостающие предметы появились на столе.
Очень хорошо. Продолжим.
– Этикет требует, ваше величество, чтобы человек за столом сидел, не разваливаясь на всем сидении стула.
Костей подтянулся.
– И не балансировал на краешке.
Он переместился на середину.
– Сиденье стула нужно занимать полностью, слегка прикасаясь спиной к спинке.
Перемещение продолжилось.
– Салфетка должны быть расстелена на коленях.
– У нас нет салфеток. Они не нужны! – попытался перехватить инициативу царь, но с таким же успехом он мог попытаться перехватить струю из брандспойта.
– Нужны. Это требование этикета. И нельзя класть локти на стол. А вилку надо держать в левой руке. Нет, так едят только в Вамаяси. Переложите нож в правую руку, если вас это не затруднит. Картофель не принято резать ножом. И хлеб тоже. А насаживать на вилку кусок мяса нельзя. Как раз его-то режут ножом. Но не разрезают сразу.
– Но…
– И не разговаривают с набитым ртом.
– Почему?!
– Так требует этикет.
Последняя капля терпения Костея с коротким жалобным шипением испарилась с раскаленной печки его раздражения, как сказал бы один Серафимин знакомый шатт-аль-шейхский караван-сарайщик.
– С меня хватит! – крошки шрапнелью полетели во все стороны. – Кто такой этот ваш Этикет, провалиться бы ему сквозь землю, и почему я, будущий повелитель мира, должен повиноваться его дурацким требованиям?!
Серафима приподняла бровки домиком, совсем слегка, но вполне достаточно для того, чтобы обозначить некоторую степень удивления.
– Как, вы не знаете, кто такой был Этикет? – уточнила она, откладывая нож в сторону, и наткнулась на почти враждебный взгляд Костея.
– Нет.
– Я могу рассказать вам, – сделав вид, что так и должно быть, улыбнулась она. – Легенда гласит, что Этикет Семьдесят Пятый был королем Этики, маленькой страны далеко на западе от Лукоморья, теперь давно ставшей провинцией страны побольше и повлиятельнее. Но много лет назад это была самая древняя королевская династия всего дикого тогда еще Запада. Ее суверены правили в сороковом колене уже в то время, когда родоначальники остальных династий только еще ходили за своими волами или косили солому…
– Солому не косят, – автоматически поправил царь.
– Ну, силос, – отмахнулась Серафима. – Не будем сейчас обсуждать ботанические подробности. Суть в том, что Этика была чрезвычайно маленькая, бедная и незначительная страна во всем Забугорье. Все торговые пути проходили мимо, из полезных ископаемых были одни бесполезные, земли – сплошные неудобья, а армия состояла из главнокомандующего – короля, генералиссимусов – его братьев, фельдмаршалов – его сыновей и генералов – его внуков. Но, как я сказала, это была чрезвычайно древняя династия, и правители других стран по одной только этой причине завидовали ей и уважали ее. К чему привела зависть, вы знаете – страны больше нет. Уважение же привело к тому, что все монархи Запада стали стараться им подражать, быть похожими на них манерами и поведением, если не древностью. И именно Этикет Семьдесят Пятый собрал все правила поведения своей семьи на все случаи жизни и записал их, потому что короли, герцоги и эрлы создавали немалую неразбериху и стеснение при его дворе своими постоянными приездами-отъездами для перенимания опыта.
– Но они нелепы, они не имеют смысла!
– Ну почему же, – легко пожала плечами царевна, ясно показывая, что смысл-то, безусловно, есть, только не для всех, не будем тыкать пальцем, заметный.
– Ну например, кто придумал, что нельзя класть локти на стол? – Костей думал подловить Серафиму, но та была наготове.
– Это очень просто, – развела она руками. – Семья у Этикета Семьдесят Пятого была очень большая, а обеденный зал и стол – гораздо меньше. И когда они все вместе садились кушать, то руки им приходилось держать к телу близко-близко, потому что если бы кто-то положил локти на стол, то какому-нибудь фельдмаршалу, или царевне, или инфанту не хватило бы места.
– Ну хорошо. А как насчет неразговаривания с набитым ртом? – не сдавался Костей.
– Еще проще. Семья у Этикета Семьдесят Пятого была очень большая, а продуктов – гораздо меньше, и если кто-то начинал говорить не прожевав, то к тому времени, когда он свою речь заканчивал, заканчивалась и еда на столе.
– Ладно. Но почему нельзя резать мясо сразу?
– Видите ли, семья у Этикета Семьдесят Пятого была очень большая, а мясо – очень дорогое, и поэтому если кто-то разрезал его сразу на мелкие кусочки, то к концу трапезы оказывалось, что половину растащили соседи слева или справа, а иногда и напротив.
– Так, понятно. Но почему нож нужно держать именно в правой руке, а вилку – в левой?
– Это еще логичнее. Большинство людей – правши.
– Ну и что? – недоуменно уставился на царевну Костей.
– Видите ли вы, семья у Этикета Семьдесят Пятого была очень большая, а еды – в разы меньше, и поэтому когда недальновидно разрезавший все мясо сразу, к примеру, генерал ловил своего соседа – генералиссимуса за похищением разрезанного, то ссора иногда перерастала в дуэль, нож использовался вместо меча, а вилка – как кинжал.
– А разве нельзя было выйти из-за стола…
– Зал для трапез был очень маленьким.
– Или на улицу?…
– И страна – тоже. И, к тому же, они ведь хотели, закончив выяснять отношения, застать еще хоть что-то у себя в тарелках.
Костей задумался, нахмурив брови, но вскоре просветлел и высокомерно заявил:
– Елена. Поскольку я вскоре стану владыкой мира, я не буду обязан знать какие-то правила какого-то там Этикета. Поэтому мне это неинтересно.
– Но если вы станете владыкой мира, у вас же будут придворные? Наместники? Советники по национальным вопросам?
– Н-наверное, – осторожно, не понимая, куда клонит его будущая супруга, согласился Костей.
– И они все будут знакомы с этими правилами. А вы – нет.
– Ну и что? Я буду повелителем! Они будут преклоняться предо мной! Трепетать! Бояться!
– Бояться, ваше величество, должны разбойников с большой дороги, – снисходительно усмехнувшись и кокетливо поправив венец, возразила Серафима. – А владыку мира должны уважать. Они не будут уважать человека, который не знает того, что знают с младенчества все.
– Они не посмеют сказать мне это в лицо!
– Они будут хихикать у вас за спиной.
– У меня будут шпионы и доносчики!
– Тогда они будут ДУМАТЬ, и этого вы им запретить не сможете.
– Я прикажу таких вешать!
– Всех не перевешаете.
Костей изумленно уставился на Серафиму:
– Почему?
– Вы же не хотите быть властелином полей, повелителем рек и королем гор?
– Что вы имеете в виду?
– Властителю нужны подданные, над которыми можно было бы властвовать. Нет?
Царь сдался.
– Хорошо. Если так – я должен изучить эти правила. Елена…
– Я вам в этом помогу, – тонко улыбнулась царевна и склонила голову в знак согласия.
Не она первая это предложила, заметьте.
Четвертый час без перерыва, позабыв о делах государственной важности, кознях и интригах, царь Костей обучался правилам этикета за столом в условиях, максимально приближенных к боевым.
– …Рыбные косточки не выплевывают на скатерть, ваше величество! И не достают изо рта руками! И ножом тоже!
– Что тогда я должен делать, ваше величество? – Костей только что не кипел и не дымился, но слово царское – тверже гороху. Приходилось терпеть.
– Аккуратно положить губами косточку на вилку, и только потом – на край тарелки, я же говорила!
– Мои губы не предназначены для этого! Они так не складываются!
– Они просто обязаны!
– Нет. И я терпеть не могу рыбу. Уже. Давайте потренируемся на чем-нибудь другом. На мясе, к примеру.
– Давайте на мясе, – любезно согласилась Серафима.
Костей материализовал румяный бифштекс, вдохнул под цепким взглядом Серафимы, как прыгун со стометровой вышки в пустой бассейн, и набросился на невинное блюдо как на личного врага.