* * *
Холли, вернувшись с обеда (салат, съеденный в одиночестве за стойкой ближайшего кафе), находит Восточный Берлин пустым. Джонса не видно, Фредди тоже исчез, УШЕЛ В ОТДЕЛ КАДРОВ, судя по записке на его мониторе, – опять, наверное, острит. Холли вздыхает. Ей как-то не по себе.
Она направляется к кулеру. Когда заканчиваешь восьминедельный курс аэробики, нужно поддерживать водный баланс. Наполнив бумажный стаканчик, она запрокидывает голову и пьет до дна. Роджер, проходя мимо, смотрит на ее грудь. Поймав ее взгляд, он подмигивает:
– Холли.
– Роджер. – К чему она не может привыкнуть, так это к откровенному нахальству бизнесменов. Холли не хочет быть стервой, но никак не может понять, почему каждый обрюзгший пузатый засранец с раздутой самооценкой полагает, что имеет шанс ее заполучить. Проблема в том, что по месту работы их самооценка оправданна – их положение, во всяком случае, выше, чем у нее. Поэтому какой-нибудь мокрогубый менеджер из обработки заказов чувствует себя вправе с ней флиртовать – без неприличных предложений, что было бы грубым нарушением правил компании, но так, можно сказать, еще хуже. Приходится делать вид, будто это обыкновенные приятельские отношения, хотя в подходящей обстановке она послала бы такого деятеля куда следует.
Поднимись она немного по служебной лестнице, к ней бы так не подкатывались. Да и она, возможно, не возражала бы, если б они выглядели получше или не были, как Роджер, полными мудаками. Им кажется, что лучший метод борьбы с выпирающим пузом не полчаса в день на тренажерах, а рубашка хорошего качества. (Иногда галстук из-за живота отстает от рубашки, иногда он лежит практически горизонтально.) Если им наплевать на собственную внешность, почему они позволяют себе пялиться на стройную Холли? В "Зефире" ей многое непонятно, но законы служебного флирта достают больше всего остального. Она не приемлет их, а на нее навешивают ярлык склочницы.
В ее лотке для входящих лежит пара листков. Элизабет хочет, чтобы Холли подбила итог того итога, который делала для Сидни пару часов назад. Холли чувствует признаки мигрени. Интересно, что будет, если она скроется в спортзале до конца дня.
Приходит Фредди и бессильно падает на свой стул. Холли ждет объяснений, но он молча смотрит на клавиатуру компьютера.
– Что стряслось?
– Я написал что. – Он снимает записку с монитора и медленно рвет на кусочки.
– Да нет, я серьезно.
Фредди не отвечает.
– Ты правда ходил в отдел кадров? – оживляется она. – Ну как там? Они тоже сидят в загородках?
– Я не хочу говорить об этом.
– А, ну как хочешь. – Фредди хранит молчание. – Да ну тебя, рассказал бы хоть что-нибудь.
Он трясет головой.
– Ладно, ладно. – Она отворачивается к своему компьютеру.
* * *
Джонс делает несколько осторожных шагов по крыше, прикрыв дверь так, чтобы она не захлопнулась и не отрезала ему выход. Серая бетонная плоскость усеяна пометом миллиона голубей, многие из которых смотрят на него с разных надстроек. С одной стороны торчат верхушки небоскребов, более высоких или расположенных выше по холму; через каждое окошко можно заглянуть в миниатюрный деловой мир. Джонс подходит к парапету и видит поток автомобилей, ползущих по Первой авеню. С высоты кажется, что они движутся на удивление тихо. Ветер ерошит волосы и сушит потную спину.
Через минуту мозг включается снова, и Джонс соображает, что если подсуетится, то успеет съехать на второй этаж до прихода охраны. Можно слегка модифицировать первоначальный план и спросить у администрации, почему кабинет Дэниела Клаусмана – это крыша. Вернувшись к двери, он замечает, что тут же рядом расположен служебный лифт. Голоса на лестнице звучат подозрительно громко – открыв дверь, Джонс оказывается лицом к лицу с двумя красными, распаренными мужчинами в голубой форме охраны.
– Ты, – произносит один из них. Джонс, не дожидаясь определения, которое должно за этим последовать, захлопывает дверь, запирает ее на засов и нажимает на красную резиновую кнопку вызова лифта. – Мистер Джонс, – слышится через дверь, – если вы сейчас же не оставите мистера Клаусмана в покое, последствия будут очень серьезными.
Приходит лифт. Джонс заскакивает в кабину, нажимает на кнопку "2", и двери, к его великому облегчению, закрываются.
Он переводит дух, поправляет манжеты и галстук. Гордо поднимает голову. Неизвестно, сколько кадровиков и охранников ополчились против него, но беспардонное надувательство, которому подвергаются служащие этой компании, уравнивает его шансы с противником. Он ждет, когда лифт прозвонит и двери откроются.
Этого, однако, не происходит. В окошке цифра "4", вместо которой у него на глазах появляется "5". Кнопка под цифрой "2" не светится. При нажатии она загорается и тут же гаснет. Он пробует "5", потом "6", пробегает по всему ряду кнопок. Все загораются не дольше чем на секунду. Он опирается рукой о стенку кабины. Кажется, налицо ускорение? Вот как, осеняет его, избавляется "Зефир" от служащих, которые больше не нужны: сбрасывает их на лифте в подвал.
Лифт замедляет ход. Может, все еще обойдется. "11" в окошке меняется на "12". Похоже, лифт идет на четырнадцатый, в продажу тренингов. Раздосадованный Джонс вздыхает. Там уже, не иначе, ждут охранники с его пожитками в картонной коробке.
Цифра "12" гаснет, лифт останавливается. После диковинно долгой паузы происходят две вещи сразу: раздается звонок, и в окошке выскакивает "13".
Джонс смотрит на панель. Может, у него внезапное помрачение рассудка? Не похоже. Кнопки "13" как не было, так и нет.
Двери лифта разъезжаются в стороны.
Первое, что Джонс замечает, – освещение. Никаких режущих глаза "дневных ламп". Мягкий, приглушенный свет идет откуда-то с потолка. Второе: ковер здесь не ярко-оранжевый, а спокойного синего цвета. Третье: лифт открывается в коридор, что само по себе нормально, но стены в коридоре стеклянные, и за ними видны офисы с такими же стеклянными стенами. Офисы! Стены! Вот что поражает по-настоящему. Оправившись от шока, он начинает замечать менее значительные детали вроде стоящей перед ним группы людей. В центре группы седой уборщик, рядом с ним Ева Джентис.
– Мистер Джонс, – говорит уборщик, – я Дэниел Клаусман. Добро пожаловать в проект "Альфа".
* * *
– Вообще-то полагалось бы вышвырнуть вас на улицу. – На Клаусмане все тот же комбинезон, но Джонс не может отвести глаз от его пышной серебряной гривы. Именно она убеждает его, что этот человек в самом деле генеральный директор "Зефир холдингс": настоящая руководительская шевелюра. Клаусман тем временем, взяв Джонса под локоть, ведет его по коридору. – Распространяется слух, что вас поймали на краже компьютера, тут и делу конец. Не впервой.
Джонс смотрит на Еву, на ее ослепительную улыбку. Эти сверкающие зубы заставляют его нервничать еще больше.
Клаусман останавливается – и тут же останавливаются все остальные.
– Но в вас, мистер Джонс, есть кое-что особенное. Мы с самого начала это заметили, правда? – Ева кивает, а когда Клаусман отворачивается, подмигивает. – Всё решил этот номер с крышей. Так далеко еще никто не забирался. Любопытство взыграло, да? Нам такие ребята нравятся. Даже очень. Интересно бы за вами понаблюдать, но раз такая возможность теперь отпадает, мы хотим сделать вам одно предложение.
– Вы играете роль уборщика, – говорит Джонс. Не слишком прозорливое замечание, но ему хочется подтвердить кое-какие общедоступные факты.
– Некоторые руководители устраивают настоящее шоу из работы на передовой. Ну, знаете, как менеджеры "Макдоналдса" – один день в году они работают на раздаче, прерываясь каждые пять минут, чтобы позвонить к себе в офис, и считают себя героями. А я, мистер Джонс, живу на передовой. Никто не может быть ближе к своим подчиненным, чем я. – Он улыбается и явно ждет от Джонса одобрительной реплики.
– А Ева в самом деле не секретарша.
– Она такая же секретарша, как я уборщик. – В уголках губ Клаусмана играет улыбка.
– То есть она секретарша, но большей частью кто-то еще.
– Идемте.
Джонс озирается. Сквозь стеклянную стену видны ряды мониторов, показывающих все помещения "Зефира".
– Вы следите за всем, что происходит в компании.
– Почти попал. Как насчет гол забить?
Джонс набирает воздуха.
– Настоящая цель "Зефир холдингс"… – Он колеблется. Если он ошибается, все вокруг помрут со смеху. Ева ободряюще кивает, и он решается. Какого черта! – "Зефир" – это испытательный полигон. Лаборатория, где отрабатывается техника менеджмента и изучаются результаты. Экспериментальная компания.
Никто не смеется. Клаусман обводит всех взглядом.
– Ну, что я вам говорил, а?
– Вы опять это сделали, – говорит кто-то.
– Я есть альфа и омега, – разводит руками Клаусман.
Вот теперь все смеются. Через какое-то время Джонс присоединяется к ним.
– "Система Омега". – Его пошатывает. – Это вы ее написали. На основе полученных здесь данных.
* * *
С Элизабет происходит нечто ужасное: ее тянет к Роджеру. Предатель-организм и подстегнутые беременностью гормоны подшутили над ней, но ей не смешно. Роджер! Только человек, который совершенно ее не знает, мог бы найти между ними что-то общее. Элизабет шокирует мнение, которое составил о ней ее собственный организм.
Она не знает, как быть в такой ситуации. Сначала все казалось очевидным: в ее карьере ребенку нет места. Потом первоначальная реакция прошла. Возросло влияние некой тайной части сознания – возможно, той самой, что отказалась от презерватива. По мере того как эта тайная часть просачивается в ее спинной мозг, Элизабет теряет почву под ногами. Этот процесс ужаснул бы ее, не будь он таким анестезирующим. Всю его мощь она чувствует лишь в такие моменты, как этот, – когда ловит себя на том, что смотрит через проход на Роджера и что рот у нее открыт.
Роджер, перехватив ее взгляд, удивленно моргает. Элизабет, захлопнув рот. поворачивается к своему столу. Ее руки стиснуты в кулаки. О боже, только не это!
* * *
– Не знаю, почему все так удивляются, – говорит Клаусман, сидя за самым большим столом, который Джонс когда-либо видел. Мимо двух стеклянных стен его кабинета плывут низкие облака. Джонсу кажется, что небоскреб сейчас опрокинется, и он невольно отклоняется влево, чтобы удержать равновесие. – Я всего лишь применяю в бизнесе методы научного исследования. Ученые ведь не ставят опытов на живых людях, у них на то существуют лаборатории. У нас точно такой же подход.
– Но вы-то экспериментируете на живых людях, – замечает Джонс.
– Нет-нет-нет. "Зефир холдингс" создан искусственно и не имеет клиентов. А, понял: вы имеете в виду персонал. Это так, но ведь мы не делаем им ничего плохого. Мы даем им работу – бесполезную, да, но они-то об этом не знают. Почти всякая работа бесполезна, если разобраться как следует. Сократите любую должность, и оставшиеся найдут способ обойтись без нее. Мы проверили это на отделе логистики.
– Но ведь есть же какие-то этические…
– Служащим "Зефира" живется даже лучше других: им не приходится иметь дела с клиентами.
– А что дурного в клиентах?
Клаусман смеется, все прочие ухмыляются.
– Простим ему, он еще так молод. – Клаусман подается вперед: – Клиенты, мистер Джонс, это болезнетворные бактерии. – Он говорит на полном серьезе. – А компания – живой организм, система. Она построена на как можно более эффективном повторении одного и того же набора функций. Враг любой системы – разнообразие, а его-то как раз и вносят клиенты. Им нужен специальный продукт в уникальных обстоятельствах. Они пытаются протащить договоры с послепродажными условиями и шлют жалобы в отделы продаж. Мое наивысшее достижение, мистер Джонс, совершенно честно, – не система "Омега" во всех ее многочисленных вариантах (очень прибыльное дело, к слову сказать), а "Зефир". Компания без клиентов. В прежние времена мы пытались их моделировать, и это привело к катастрофе. Загубило весь проект на корню. Когда мы начали сызнова, я убрал все отделы, имевшие клиентов вне компании. Отстрелил, как стаю бешеных псов. Я не утверждаю, что теперешний "Зефир холдингс" – совершенство, но мы приближаемся к идеалу, мистер Джонс. Приближаемся.
– Это все надо переварить, – говорит Джонс.
– Я дал бы вам пару дней на размышление, но не могу. Боюсь, что либо вы с нами, либо против нас.
– Вы предлагаете мне работу? Какую?
Клаусман выставляет ладони вперед.
– Я лишь намечаю курс. Ева, пойди, пожалуйста, с мистером Джонсом и введи его в детали.
* * *
Ева встает, подмигнув Клаусману.
– Ты с ним поласковее, – говорит он.
Оба смеются, приводя Джонса в замешательство. Ева берет его под руку, выводит в коридор.
– Хочешь на солнышко? Здесь я больше пары часов не выдерживаю.
Джонс говорит что-то – он не помнит что, потому что чувствует бицепсом левую грудь Евы. Когда она вызывает лифт, ее медово-каштановые волосы задевают его щеку, а запах духов вторгается прямо в мозг, где начинает жать на клавиши и щелкать тумблерами.
– Иногда тут по пять минут ждешь, – говорит Ева, поглядывая на табло. – Лифт останавливается, только если он пустой. В обеденный перерыв… ага, есть. – Она входит в кабину, Джонс за ней. В зеркалах до бесконечности отражаются он и Ева, Ева и он. – Должна сказать, меня здорово впечатлило, как быстро ты нас вычислил. Большинство работничков "Зефира" тупы как пробки. Нет, правда. Прямо на мозги действует. Придешь иногда домой, смотришься в зеркало и напоминаешь себе, что ты-то не такая.
– Ты кто вообще? Какая у тебя должность?
– А как мы, по-твоему, контролируем "Зефир"?
Задумчивый взгляд Джонса падает на панель с кнопками, и его озаряет.
– Через кадры. Это не настоящий отдел, а часть "Альфы".
– Вообще-то нет, – усмехается Ева. – Кадры есть кадры. Мы предоставили им развиваться свободно, и вот что вышло. Ты бы почитал их отчеты – дух захватывает. Они там настоящие человеконенавистники. Нет. "Альфа" внедряет в отделы своих агентов. Нас всего-то двенадцать, и большей частью мы наблюдаем. Но когда нам хочется изучить что-то определенное, мы дергаем за соответствующие ниточки, и это случается.
– А в "Зефире" никто не врубается.
– Точно, – сверкает она улыбкой. – Если увидишь кого из знакомых, держись естественно.
– Чего?
Двери лифта открываются. Ева цокает каблучками по вестибюлю, Джонс, крайне смущенный, шагает за ней. Он даже не может толком ответить Гретель, которая улыбается и машет рукой. Интересно, она знает? Он замечает камеру слежения под потолком и вдруг сознает, что видел такие же в других помещениях. Видел, но не фиксировал в сознании.
Автоматически открываются входные двери. Ева роется в сумочке, ее "ауди" бибикает, она швыряет ключи Джонсу. Он машинально их ловит.
– Умеешь водить такую модель?
– Ты серьезно?
– Вполне. – Она открывает дверцу со стороны пассажира, закидывает внутрь свои длинные ноги, барабанит по щитку. – Залезай, не стой.
"Неужели я сейчас поведу вот эту машину? – спрашивает себя Джонс и отвечает: – Да".
Под одобрительный шепот мягкой кожи он устраивается на водительском сиденье, кладет руки на руль и делает несколько глубоких вдохов и выдохов.
– У тебя что, сдвиг на тачках?
– Я думал, что нет.
– Ладно, поехали, – смеется она.
* * *
– Я пока молчу, – говорит Ева, – потому что вождение поглощает тебя целиком.
Джонс переключается на четвертую скорость, и машина делает рывок. Доверие, которое оказывает ему "ауди", не перестает его поражать. Его старенькая "тойота", ныне стоящая на втором субэтаже служебной парковки, задумывается над каждой его командой, а эта принимает каждый чих как евангелие. Джонсу трудно ехать ровно – машина реагирует даже на стук его сердца, слышный сквозь подошвы ботинок.
– Интересно, да? – говорит Ева. – Насколько больше самодисциплины требует высококлассная техника. Надо самому стать немножко машиной. – Она сидит, наслаждаясь осенним солнцем. Джонсу хочется посмотреть на нее, но он не решается – машина как раз огибает рекламный щиток. – Черт, отличный денек! Мне вкручивают, что из всей Америки жить можно только в Калифорнии, а я вот не понимаю, как можно всю жизнь ходить в одном летнем. – Она стягивает волосы в подрагивающий на ветру хвост. – Ну ладно, ближе к делу. Ты вроде бы умный пацан, поэтому обойдусь без продажи, идет?
– Спасибо.
– Если откажешься работать в "Альфе", твоей карьере конец.
Машину слегка заносит, белый "форд" сигналит.
– А если с продажей?
– Если согласишься, – смеется она, – для начала тебе положат 125 тысяч в год. Ты окажешься в первых рядах мирового менеджмента, приобретешь опыт, который ни за какие деньги не купишь. Вместо работничков, которые весь день карандаши точат и глядят на часы, будешь играть с большими ребятами. Чем не кайф?
Джонс рискует взглянуть на нее.
– А почему в противном случае моей карьере конец?
– Что, по-твоему, произойдет, если все узнают, что "Зефир" – это фальшивка?
– Ну, наверно, эксперимент завалится. Придется вам прикрыть свою лавочку.
– Именно поэтому мы не можем допустить, чтобы ты разгласил эту информацию. И предпримем все, чтобы тебе помешать.
– Например?
– "Стивен Джонс был компетентным специалистом. Показывал хорошие результаты. Использовал Интернет для скачивания порнографии с зоофильским уклоном".
– О Господи!
– Шучу, – смеется Ева, – но основную идею ты ухватил. Характеристика, которую мы тебе напишем, тебя не удовлетворит. Можешь, конечно, придумать что-нибудь для объяснения пробела в своей биографии, но работодателей такие вещи всегда настораживают. Доведись мне выбирать между тобой, загадочно отсутствующим во всех программах набора выпускников, и кем-нибудь еще – я бы знала, кого взять на работу.
– А если я пообещаю не говорить никому о проекте "Альфа"?
– Мы предпочитаем обезопаситься. Ставки слишком высоки.
Джонс молчит.
– К чему зацикливаться на негативе? Подумай, какие возможности тебе открываются, и просто скажи "да".
– В ответ на что? Я даже не знаю, чего вы от меня потребуете.