ПАДЕНИЕ СВЯТОГО
Перевод Г. Богемского
После обеда святые имеют обыкновение прогуливаться по висящей в воздухе на высоте в миллиарды световых лет широкой галерее, между двух стеклянных стен в алюминиевых переплетах. Потолка как такового нет. Им служит бездонное небо. Да и к чему потолок, ведь там, наверху, дождей не бывает.
В стене слева - если идти к воротам рая - имеется много больших квадратных проемов, и через них в галерею проникает изумительный райский воздух, одного глотка которого было бы достаточно, чтобы наполнить несказанным блаженством любого из нас, смертных, и по сей день обремененных таким грузом счастья, что не выдерживают его наши слабые плечи. Так вот, сквозь эти широкие проемы откуда-то издалека доносится пение праведников: пожалуй, чтобы составить себе некоторое представление, его можно сравнить с крестьянскими песнями, которые по деревням иногда еще слышатся к вечеру у нас на Земле и заставляют плакать сердца; только райское пение во много, в миллион раз красивее.
С правой же стороны стена вся сплошная, без отверстий. Однако через прозрачнейшее стекло можно окинуть взглядом холодные и горящие светила Вселенной, мириады вращающихся в вечном движении туманностей. Оттуда же можно различить большие и малые звезды, планеты и даже их спутники, ибо зрение у тех, кто попадает в эти края, не знает пределов.
Разумеется, никто или почти никто из святых не смотрит в нашу сторону. Какое дело до нас тем, кто уже навсегда избавился от забот этого мира? Ведь святыми просто так, ни с того ни с сего, не становятся. Но если один из них во время прогулки, не прерывая беседы, плавным шагом приблизится к стеклянной стене справа и ненароком бросит сквозь нее взгляд и увидит звезды и все остальное, что к ним относится и под ними находится, никого это не удивит и не возмутит. Напротив. Отцы церкви порой даже рекомендуют созерцать картину мироздания, ибо сие укрепляет веру.
И вот случилось так, что святой Гермоген в один прекрасный вечер (мы употребляем слово "вечер" чисто условно, поскольку там, на небесах, не бывает ни вечера, ни утра, а один лишь свет и вечное блаженство), болтая с приятелем, подошел к правой стене и бросил взгляд сквозь стекло.
Святой Гермоген - весьма достопочтенный старец (разве его вина, что происходил он из высокопоставленного семейства и, прежде чем Господь призвал его к себе, был знатным вельможей?). Прочие святые над ним безобидно подтрунивали, видя, с какой тщательностью он облачает свое эфирное тело в райскую тунику, приобретая величие, какое не снилось и Фидию в его лучшие времена. Не думайте, будто на небе не существует маленьких человеческих слабостей, ведь без них самая что ни на есть освященная святость подобна была бы жалкому неону, который светит, да не греет.
Так вот, совершенно непреднамеренно Гермоген слегка прищурился, просто чтобы еще разок взглянуть на то место, откуда он пришел, то есть на изрытую, вздыбленную, искореженную Землю - извечное обиталище человека. И опять-таки абсолютно случайно среди тысяч разных земных штуковин увидел комнату.
Комната находилась в центре города, была просторная, но почти пустая, все здесь говорило о бедности. Свет большой лампы, свисавшей с потолка, падал на молодых людей - восемь юношей и девушек, - расположившихся следующим образом: девушка лет двадцати, веселая и очень красивая, оперлась о спинку дивана, на котором сидели двое юношей, двое других стояли перед ними, слушая с сосредоточенным видом, остальные - две девушки и парень - устроились у их ног прямо на полу; из старенького проигрывателя лилась мелодия Джерри Маллигана. Один из сидящих на диване говорил о себе, изрекал какие-то глупости насчет своих планов на будущее, великих, благородных свершений и тому подобное. Этот, насколько можно было понять, художник изливал перед публикой душу, рассказывал о том, что его глубоко волновало, рвалось наружу, хотя касалось лишь его одного; он ораторствовал так страстно, с такой надеждой и верой в будущее, что все остальные, заражаясь настроением, думали о себе, предавались собственным, быть может, наивным, бессмысленным мечтам; все они в то мгновенье или в тот час словно зачарованные воспаряли к грядущим дням и годам, к тому таинственному свету, что поздней ночью медленно занимается над черным обрывом крыш, к первым проблескам нарождающегося дня, к славной, удивительной судьбе, которая их ожидает.
Святой Гермоген бросил всего один взгляд, мельком, краем глаза. Но этого оказалось достаточно.
До того как он взглянул на прежнюю родину - Землю, у святого Гермогена было одно лицо. Когда же он вновь обратился к своему другу, лицо у него вроде бы осталось прежним и в то же время совершенно изменилось. Едва ли кто-либо из нас заметил бы происшедшую перемену. Но святые к таким вещам очень чутки. Поэтому приятель спросил его:
- Гермоген, что с тобой?
- Со мной? Ничего, - ответил Гермоген, и это не была ложь, ибо святые не лгут, просто он и сам еще не понимал, что с ним.
Однако в ту самую секунду, когда он произносил эти три слова ("Со мной? Ничего"), Гермоген вдруг ощутил, что безмерно несчастлив. Он тотчас же привлек к себе общее внимание, потому что святые мгновенно замечают, едва кто-нибудь из них лишается душевного покоя и благодати.
Попытаемся теперь с христианским состраданием разобраться, что происходит у него в душе. Что может сделать несчастным святого? Отчего он вдруг лишился своего вечного дара?
Он, хотя и мельком, увидел юношей и девушек, стоящих на пороге жизни, вспомнил свою молодость, свои пылкие чаяния - оказывается, он еще в состоянии это вспомнить. О, эти юные силы, порывы, слезы, отчаяние, эта дерзкая мощь юности, перед которой открыты необозримые просторы будущего.
А он тут, наверху, в эмпиреях, где нечего больше желать, где вокруг одно блаженство - сегодня, завтра, послезавтра и во все последующие дни, вечное, бесконечное, блаженство во веки веков, он им уже сыт по горло. Да…
Да, молодость прошла. Минули тревоги, неуверенность, нетерпение, тоска, иллюзии, лихорадка, влюбленность, безумие.
Гермоген побледнел, застыл неподвижно; приятели в испуге отшатнулись от него. Он стал чужим для них. Он уже не был святым. Он был несчастен. Руки опустились бессильно.
Тут его увидел и остановился поговорить с ним случайно проходивший мимо Господь Бог. Он похлопал его по плечу и спросил:
- Ну, что с тобой, старина Гермоген?
Гермоген показал пальцем вниз.
- Я взглянул туда и увидел комнату… тех ребят…
- И загрустил об ушедшей юности, да? Захотелось стать одним из них?
Гермоген утвердительно кивнул.
- И ради этого ты готов отказаться от жизни в раю?
Гермоген опять кивнул.
- Но что ты знаешь про них? Они мечтают о славе, а их, возможно, ждет безвестность, грезят о богатстве, а будут голодать, жаждут любви, но будут обмануты, рассчитывают жить долго, а может, завтра умрут.
- Неважно, - ответил Гермоген, - зато пока они могут питать любые надежды.
- Но ведь все их надежды для тебя уже сбылись, Гермоген. И этого теперь никто не отнимет, это навечно. Ты не находишь, что твое отчаяние бессмысленно?
- Да, Отче, но у них, - он снова указал на этих незнакомых молодых людей, - все еще впереди - и хорошее, и плохое. Что бы там ни было, они полны окрыляющих надежд. А я… Какие могут быть надежды у святого, у праведника, вечно пребывающего в небесной благодати?
- Что правда, то правда, - вздохнул Всевышний. - Отсутствие надежды - большой недостаток рая. По счастью, - добавил он, улыбнувшись, - здесь столько всяких развлечений, что этого, как правило, никто не замечает.
- А мне что же делать, - спросил святой Гермоген, переставший быть святым.
- Ты хочешь, чтобы я отправил тебя обратно, вниз? Хочешь все начать сначала, не заботясь о последствиях?
- Да, Господи, прости меня, но я хочу именно этого.
- А если тебя ждет неудача? Если на сей раз божья благодать тебя минует? И ты не сможешь уберечь душу?
- Что поделаешь, все равно здесь мне уже не будет покоя.
- Что ж, раз так - иди. Но запомни, сын мой, мы будем тебя ждать. Наберись мудрости и возвращайся.
И Бог его легонько подтолкнул. Гермоген полетел вниз, в пространство, и очутился в той комнате вместе с теми юношами и девушками. Он вновь стал точь-в-точь как они, двадцатилетним: на нем были серые фланелевые брюки и свитер, а внутри уйма путанных мыслей об искусстве, тревога, бунтарство, необузданные желания, грусть, душевное томление. Был ли он счастлив? Отнюдь. Но вместе с тем ощущал нечто прекрасное, невыразимое, подобное воспоминанию, а может быть, предчувствию; оно и звало, и манило к себе, словно огни далекого горизонта. Там, вдалеке, его ждало счастье, душевный покой, любовь. Этот призывный свет и есть жизнь, чтобы дойти до него, стоит мучиться и страдать. Только сумеет ли он его достичь?
- Разрешите? - проговорил он, проходя в комнату и протягивая руку. - Меня зовут Гермоген. Надеюсь, мы подружимся.
ДЕВУШКА, ЛЕТЯЩАЯ ВНИЗ
Перевод Г. Богемского
Девятнадцатилетняя Марта глянула с верхушки небоскреба на раскинувшийся внизу подернутый вечерней дымкой город, и у нее закружилась голова.
На фоне сияющего невероятной голубизной неба, по которому ветер гнал редкие светлые облачка, серебрившийся в прозрачном воздухе небоскреб казался стройным и величавым. В этот час на город нисходит такое очарование, что не разглядеть его может только слепой. С огромной высоты взору девушки представали дрожащие в закатном мареве улицы и громады зданий, а там, где белая их россыпь обрывалась, синело море - сверху казалось, будто оно подымается в гору. С востока все быстрее надвигались сумерки, а навстречу им вставали огни города, и вся эта манящая бездна переливалась странным мерцающим светом. Там, внизу, были властные мужчины и еще более властные женщины, меховые манто и скрипки, сверкающие автомобили и вывески ресторанов, подъезды спящих дворцов, фонтаны, брильянты, старые, погруженные в тишину сады, празднества, желания, любовь и надо всем этим господствовали жгучие вечерние чары, навевающие мечту о величии и славе.
Глядя туда, Марта невольно подалась вперед, перегнулась через парапет и полетела. Ей почудилось, будто она парит в воздухе, но это было не так - она падала вниз. Небоскреб был страшно высокий, и потому улицы и площади, казалось, еще очень далеко - кто знает, как долго до них лететь! Однако она все падала и падала.
Вечером на верандах и балконах верхних этажей собирается роскошная и богатая публика, попивает коктейли, ведет светские разговоры. Слышится музыка, обрывки мелодий. Марта пролетала совсем близко, и люди бросались к перилам посмотреть на нее.
Подобные полеты с небоскреба - чаще всего это случается именно с девушками - нередки и представляют собой довольно захватывающее развлечение: может быть, поэтому стоимость квартир на верхних этажах так высока.
Солнце еще не совсем зашло, и последние его лучи очень эффектно освещали платьице Марты. Это был скромный весенний наряд, купленный по дешевке в магазине готового платья. Но в поэтическом свете заката он выглядел элегантно, шикарно даже.
Галантные миллиардеры с балконов протягивали ей руки, цветы и бокалы.
- Синьорина, не хотите ли глоток шерри?.. Милая бабочка, присядьте к нам на минутку!
Порхая в воздухе и при этом не прерывая своего падения, Марта отвечала со счастливым смехом:
- Нет-нет, спасибо, друзья мои, не могу. Я очень спешу.
- Спешите - куда?
- Ах, не спрашивайте! - И Марта прощально помахивала рукой.
Какой-то высокий темноволосый, хорошо одетый юноша попытался ее схватить. Он ей понравился, но она мгновенно возмутилась.
- Что вы себе позволяете, молодой человек? - И, пролетая, успела легонько щелкнуть его по носу.
Значит, все эти лощеные господа проявляют к ней интерес - ей это льстило. Она чувствовала себя такой очаровательной, такой модной. На увитых цветами террасах, где сновали одетые в белое официанты и звучали экзотические мелодии, люди отвлекались, уделяя минуту-другую своего внимания этой пролетающей мимо (в вертикальном направлении) девушке. Одни находили ее красивой, другие - так себе, но всех она заинтересовала.
- У вас вся жизнь впереди, - говорили ей, - к чему так торопиться? Еще набегаетесь, налетаетесь. Посидите немножко с нами, у нас тут маленькая дружеская вечеринка, но, надеемся, вы не пожалеете.
Она хотела ответить, но сила ускорения уже перебросила ее на следующий этаж, на два, три, четыре этажа ниже - до чего ж весело падать в девятнадцать лет!
А до дна - до земли то есть - оставалось еще много, хоть уже и меньше, чем вначале, но все-таки довольно много.
Тем временем солнце упало в море и расплылось по воде, как огромный колышущийся красноватый гриб. Его живительные лучи больше не освещали платье девушки, делая ее похожей на сверкающую комету. Хорошо еще, что почти все окна и балконы небоскреба были освещены, и она, пролетая мимо, оказывалась вся в ярких отблесках.
Теперь на пути ей попадались не только веселые компании; ниже пошли конторы - длинные ряды столов, служащие в черных и синих халатах. Многие девушки были ее возраста, а некоторые даже помоложе. Усталые к концу рабочего дня, они то и дело поднимали голову от бумаг и пишущих машинок и, увидев ее, подбегали к окнам.
- Куда ты летишь? Ты кто? - кричали ей, и в голосах слышалась чуть ли не зависть.
- Меня ждут внизу, - отвечала она. - Я не могу задерживаться. Извините! - И вновь смеялась, уносясь в бездну, но это был уже не тот смех.
Незаметно подступила ночь, и Марта начала ощущать холод.
В эту минуту, взглянув вниз, Марта увидела залитый огнями подъезд какого-то здания. К нему один за другим подъезжали черные автомобили (отсюда они казались маленькими, как муравьи), открывались дверцы, и роскошные дамы и господа поспешно исчезали в здании. Ей чудилось, что в этом муравейнике она различает даже блеск драгоценностей. Подъезд был украшен развевающимися на ветру флагами.
Там был, наверно, большой прием, один из тех, о которых Марта мечтала с детства. Она обязательно должна туда попасть. Там ждут ее удача, роман, начало новой жизни. Поспеет ли она?
Вдруг Марта с досадой заметила, что рядом, метрах в тридцати от нее, падает другая девушка. Незнакомка определенно была красивее и одета в дорогое вечернее платье. Она почему-то летела с большей скоростью и в несколько секунд обогнала Марту. Марта крикнула что-то ей вслед, но та уже исчезла. Эта девица уж точно попадет на праздник раньше ее: небось заранее все рассчитала.
Вскоре Марта убедилась, что летят не только они вдвоем. Вдоль боковых фасадов небоскреба устремлялись вниз толпы совсем молодых женщин; лица чуть напряжены в упоении полетом, руки раскинуты, словно крылья. "Смотрите, мы здесь! - как бы восклицают эфирные создания. - Это наш час, наш мир, встречайте, приветствуйте нас!"
Значит, здесь состязание? Причем соперницы, все как одна, вырядились в туалеты от лучших модельеров, у многих на голых плечах широкие норковые палантины. А на ней лишь жалкое готовое платьице. Поначалу она была так уверена в себе, а вот теперь чувствовала внутри какую-то дрожь: то ли просто от холода, а может, еще и от страха - что, если она совершила непоправимую ошибку?
Вокруг была глубокая ночь. Окна одно за другим гасли, музыки было почти не слышно, конторы опустели, юноши уже не тянули к ней руки с балконов. Интересно, который час? У входа в здание внизу - за это время оно очень выросло, так что можно было даже различить его архитектуру, - все так же ярко светились огни, но автомобили больше не подъезжали. Наоборот - из подъезда маленькими группками выходили гости и устало разбредались в разные стороны. Потом погасли и фонари у подъезда.
Марта почувствовала, как сжимается сердце. Увы, ей уже не поспеть на этот праздник. Подняв глаза кверху, она взглянула на небоскреб, возвышающийся во всей своей железобетонной неумолимости. Весь он был теперь темный, только на самой верхотуре еще горели редкие окна. А небо над ним начинало медленно светлеть.
На двадцать восьмом этаже мужчина лет сорока, просматривая утреннюю газету, пил кофе, а жена его тем временем прибирала в комнате. Часы на буфете показывали без четверти девять. Тут за окном стремительно мелькнула тень.
- Альберто! - крикнула жена. - Ты видел? Женщина пролетела.
- Какая из себя? - спросил он, не отрываясь от газеты.
- Старуха, - ответила жена. - Испуганная старуха.
- Вечно так! - проворчал муж. - На этих нижних этажах только старух и увидишь. На красивых девушек можно полюбоваться с пятисотого и выше. Недаром там квартиры такие дорогие!
- Зато у нас внизу, - возразила жена, - слышно, как они шлепаются о мостовую.
Муж прислушался.
- На этот раз ничего не слышно, - проговорил он, покачав головой. И отхлебнул еще кофе.
МАГ
Перевод Р. Хлодовского
Как-то вечером, когда усталый и подавленный я возвращался домой, мне встретился профессор (так его называют, но профессор чего?) Скьясси, которого я знаю давным-давно и время от времени встречаю в самых разных и неожиданных местах. Он уверяет, будто мы вместе учились в гимназии, но, по правде сказать, я этого не помню.
Кто он такой? Чем занимается? Понять это мне никогда не удавалось. У него худое, острое лицо и кривая ироническая усмешка. Однако самой примечательной чертой его является то, что он создает у каждого впечатление, будто тот где-то его уже видел, хотя это заблуждение. Некоторые твердо уверены в том, что он - маг.
- Ну что? - спросил он меня после обычных приветствий. - Все пишешь?
- А чем еще мне заниматься? - пожал я плечами, вдруг ощутив всю свою ущербность.
- И не надоело? - не отставал он; в мягком свете уличных фонарей его лицо разрезала насмешливая улыбка. - Не знаю, у меня такое чувство, будто вы, писатели, с каждым днем становитесь все более ненужными. И не только писатели, но и художники, скульпторы, музыканты. Чувство чего-то никчемного, игры ради игры. Понимаешь, что я хочу сказать?
- Понимаю.
- Писатели, художники ну и все прочие, все вы, желая обратить на себя внимание, изо всех сил стараетесь изобрести что-то новое, все более абсурдное и замысловатое. Но публики у вас совсем немного, да и она к вам постепенно охладевает. Люди уже почти не прислушиваются к тому, что вы хотите до них донести. В один прекрасный день, уж прости за откровенность, вы окажетесь в пустыне.
- Очень может быть, - сказал я покорно.
Но Скьясси, видно, решил меня помучить.