Русский язык на какое-то время захватил ее целиком. Кстати, мы забыли упомянуть страсть Моники к вышиванию. У нее была голубая мечта - смастерить полотно во всю стену в стиле французских мастеров семнадцатого века. Время летело незаметно: утром - русский, вечером - рукоделие, в промежутках - неспешные прогулки по Люксембургскому саду, озаренному сумеречным сиянием (лето выдалось на редкость пасмурное), и трапезы, которые Моника обдумывала самым тщательным образом. Ей полюбился небольшой ресторанчик неподалеку от дома, на бульваре Инвалидов, особенно фирменные оливки с косточками. Впрочем, она и дома любила устраивать себе маленькие праздники. Разве можно отказать себе в удовольствии забраться в постель, прихватив с собой баночку икры, ломтик лимона и серебряную ложечку. Моника знала с десяток лакомств, которые приобретали совершенно особый вкус именно в постели: бисквиты с анчоусами, сваренные вкрутую яйца, макаронные завитушки, политые нежным сметанным соусом и приправленные луком и базиликом, холодное перепелиное мясо, плитка шоколада "Марс", франкфуртские колбаски, малюсенькие репки (особенно вкусные с чесночным маслом), сладкий творог с мускатным орехом и сливками (а то и без сливок), purée de pommes de terre (объедение!) с вчерашней подливкой, консервированная чечевица, треугольнички сыра бри, кулечек вишен, банан. Вся эта снедь приобретает волшебный вкус, если ее поглощать лежа. Разве с гостями так покайфуешь? Вместо того чтобы уютно свернувшись калачиком поедать бананы, перелистывая "Фридриха Великого" Джейн Карлайл, надо готовить ужин, накрывать на стол, а перед этим еще тащиться в магазин, что-то покупать, резать, стряпать, вести светскую беседу и при этом ломать себе голову, довольны ли твои гости. Когда людей связывают сексуальные отношения, тогда сразу понятно, изображает гость удовольствие из вежливости или нет. И так ли уж необходимо переходить к так называемому десерту. Ведь существует множество ничуть не менее приятных способов провести время вдвоем, например, погулять, сходить в кафе, в театр… Такая полудружба может тянуться годами - никого ни к чему не обязывая, не обременяя никого излишним счастьем и при этом согревая душу.
Леди Мейсон была больше, чем просто гостьей, - она была лучшей подругой. Но ее всегда было так много, что на четвертый день мисс Каннингем начала себя чувствовать не в своей тарелке. Ну скажите, разве можно скучать в Париже? Оказывается, можно. Леди Мейсон явно не знала, куда деть свою кипучую энергию. Моника изо всех сил старалась развлечь подругу. Она, высунув язык, бегала доставать билеты на "Таможенника Анри" в Гран-Палас, на импрессионистов в галерею Же де Пом, на Ватто - снова в Гран-Палас, но Белинде высокое искусство было до лампочки, и она довольно быстро положила этой беготне конец, предпочтя полотнам великих живописцев походы по магазинам. Моника с обреченной покорностью повиновалась, втайне жалея подругу, у которой, несмотря на равнодушное отношение ко всяким рюшечкам и бантикам, при виде обилия всяких роскошных штучек на бульваре Сен-Жермен разбежались глаза. Правда, заходы в кафешки несколько поднимали ей настроение: неизгладимое впечатление на нее произвел великолепный кусок рыбы в "Ла Мари", за цену которого в Лондоне можно было приобрести подержанную машину. Потом следовал утешительный приз в виде обеда у "Максима". Но разброд и шатания душевные развеять не удавалось. Это мучило Монику, безмерно любившую старинную подругу. Она знала, что Белинда приехала в Париж зализывать раны после очередной любовной неудачи, и кому, как не ей, было брать на себя роль утешительницы. После того как распался ее второй брак, леди Мейсон с поразительной легкостью меняла свои привязанности. Но все время попадались не те. Вот и последний кавалер оказался - увы - женат.
- Я не собираюсь снова вешать на себя это ярмо. Будь он хоть принц! - Белинда взмахнула рукой с зажатой в ней сигаретой "Фальстафф". (Какой у них поганый запах, машинально отметила Моника, теперь ее уютная квартирка на рю де Бургонь будет вся прокурена.) - Видать, Бог уберег. А может, своих мозгов хватило не вляпаться в очередную глупость? Ну хоть раз в жизни? - Она с надеждой посмотрела на Монику.
Честно говоря, мозги леди Мейсон, известной искательницы приключений на свою голову (выкрашенную сегодня в дурной платиновый цвет), обладали свойством впутывать эту даму в самые немыслимые авантюры. Отпечаток бурно прожитых лет был явственно виден в безжалостном свете электрической лампы. Впрочем, бронзовая от загара кожа была гладкой, как у ребенка. Курение не попортило красивые зубы. Вот только глаза прятались за темными очками, скрывавшими болезненную желтизну белков. Белинда чем-то напоминала ящерицу: суетливая, вся обтянутая кожей - от кончиков пальцев в дорогих лайковых перчатках до серого длинного плаща. В ушах и на шее сверкали бриллианты. Моника рядом с ней выглядела совсем девчонкой - отсутствие семейных забот и неурядиц придавало ее лицу выражение удивленного простодушия. Полотняная юбка, красный кардиган из овечьей шерсти, практичные и удобные туфли без каблуков, короткая стрижка, никакого макияжа - одним словом, "серая мышка".
- Раз в жизни? Ну не знаю… - Во взгляде Моники явственно читалось сомнение. - И что, действительно хватило? И как ощущения?
- Отвратительно.
Они похихикали, но, будучи посвященной в трехмесячную эпопею подружкиной любви, Моника понимала, что та пребывает в крайне растрепанных чувствах. Собственно, события разворачивались по привычному сценарию. На очередной вечеринке Белинде в очередной раз показалось, что она наконец-то повстречала своего принца (на этот раз им оказался какой-то анестезиолог). Дальнейшие события разворачивались как по нотам: провожание домой, роскошный букет после бурной ночи, недолгие встречи. Постепенно "большое и светлое чувство" стали омрачать недомолвки и мелкая ложь, а в результате - смятение чувств, упреки, подозрения, скандалы: то его жена обнаружит дамскую зажигалку в машине благоверного, то унюхает аромат не своих духов, несущийся от мужниного пиджака, то обронит замечание по поводу "вон той машины", которая явно неспроста уже который раз попадается ей на глаза. В общем, имели место все ингредиенты компота под названием адюльтер.
- Я чуть не налетела на него в "Хэрродс". Он был с детьми… - Белинда пошла рассказывать по второму кругу, но Моника не перебивала. - Еле успела спрятаться за колонну… Ощущение непередаваемое.
- Еще бы.
- Вот скажи, ты же такая умная, ну скажи, почему мне так не везет? Не жизнь, а сплошное расстройство. И ведь каждый раз напарываюсь на одни и те же грабли.
- Ты слишком открытая. Слишком доверяешь людям. Я так не могу. Хотя иногда об этом даже жалею. Хочется порой чего-то такого…
- В твоей жизни такого быть не может, - авторитетно заявила Белинда. - Ты другая, и мы тебя любим такую…
- Погоди обо мне, - перебила Моника. - Так чем все закончилось-то? Чем сердце успокоилось, если успокоилось, конечно?
- Я выдала ему зажигательную речь. О том, как я представляю себе жизнь. Сказала, что нам больше не стоит встречаться.
- Он внял?
- Нет, конечно. Ну, хоть высказалась, и то ладно. Еще не хватало, чтоб страдали его дети! Не могу, не хочу, хотя люблю его ужасно.
Бел потянулась стряхнуть пепел. Рука дрожала. Моника сочувственно вздохнула:
- Бедолажка ты моя.
Помолчав минутку, леди Мейсон с обидой протянула:
- Везет тебе, ни потрясений, ни разочарований, все ровненько, аккуратненько…
- Ага, как в гробу…
- А тут живешь и не знаешь, как выпутаться из паутины, облепившей тебя Прошлым.
- У меня нет прошлого.
- …Бродишь по комнате, полной старого хлама, натыкаешься на груды ненужного тряпья, набиваешь синяки об рухлядь, именуемую мебелью… А выбросить все это рука не поднимается… Цветочные горшки, арфа, пианола, собачка, диван, непонятно как втиснувшийся в этот бедлам…
- Как тебя занесло на такую свалку?
- Я в ней живу. В моей комнате столько всего, что мне там попросту нет места… Вещи, люди - там постоянно кто-то толпится…
- А у меня никого нет, - покачала головой Моника. - Никого, кто мне бы хотелось, чтоб толпился.
- Вот и я об этом. Ты такая правильная, все знаешь заранее, вот ты когда по улице идешь, наверняка обходишь все лужи, как нормальный человек. А я непременно вляпаюсь, даже если она одна на весь город. Стоит очередному прохиндею замаячить на горизонте, я бросаюсь ему на шею в полной уверенности, что он принц. И так каждый раз.
- Тут-то они и начинают хамить, наглеть и крушить твои любимые арфы с пианолами, - усмехнулась Моника.
- Точно. Мне иногда кажется, что ты понимаешь меня лучше, чем я сама… Ты не представляешь, как я мечтала к тебе вырваться… - Фраза повисла в воздухе. Загорелая рука махнула в сторону серебристо-парчовых штор, отполированного до блеска секретера из вишневого дерева, высокого окна, за которым шелестели пышные кроны деревьев. - И в кого ты уродилась такая правильная?
- Не знаю, - вздохнула Моника, - со мной почему-то не случаются никакие случайности. И одиночество для меня не одиночество, а уединение.
- В этом-то и дело. Это и есть самое плохое. Когда я остаюсь одна, я буквально на стенку лезу… И таких, как я, полно. Напиваются до чертиков, накачиваются наркотиками - и все от одиночества. И все панически боятся потерять работу.
- Но ведь можно сидеть дома, читать книги, вязать опять же…
- Я серьезно с тобой говорю.
- Бел, не впадай в патетику.
- Ты невозможная. Знаешь, иногда кажется, что единственное, чего ты всерьез боишься, - это быть серьезной. Кто угодно - кроме тебя и разве что каких-нибудь буддийских монахов - ненавидит одиночество. Может, поделишься своим секретом?
- Мы опоздаем.
Моника никогда не задавалась подобным вопросом. Может, в этом и был ее секрет? Под "опоздаем" подразумевалось, что они опоздают на автобус на Фонтенбло.
Леди Мейсон, как истинной островитянке, импульсивной, порывистой и уверенной, что весь мир должен крутиться вокруг ее драгоценной персоны, загорелось поймать такси. Моника воспротивилась - с тем же успехом можно было добраться и на автобусе: и быстрее, и раз в десять дешевле. До рю де Риволи они дошли за полчаса. Погода стояла дивная. Казалось, что сейчас не август, а конец сентября: приятная легкая прохлада, легкая дымка, висевшая в воздухе, кружили голову. Над бульварами шелестели листвой буйно-зеленые кроны деревьев. Париж очаровывал, но Белинде Мейсон никогда не приходила в голову мысль остаться здесь навсегда. Здесь все было так помпезно, так безжалостно правильно… так уныло. Когда они шли по Королевскому мосту, казалось, что перед ними как на ладони лежит весь Париж. Вода вспыхивала солнечными бликами, а на другом берегу, как мираж, вырисовывался из голубой дымки парк Тюильри. Неизбалованному лондонскому взгляду все казалось странно нереальным, будто нарисованным, но все равно от увиденной красотищи перехватывало горло.
Подруги тут же решили, что если дождя не будет, то туда обязательно стоит прогуляться. Белинда никогда не была в Фонтенбло. Монике, конечно, лучше знать, где можно провести время, но, памятуя о ее привычках, Белинда слегка опасалась, что максимум, что ей светит, - это детские кафе, где, кроме лимонада и мороженого, ничего не подают. При виде автобусных очередей на рю де Риволи у нее ёкнуло сердце.
- Тут везде экскурсоводы, - успокоила ее Моника, - нам на каком языке надо?
- Вообще-то, я говорю по-английски. Если ты не в курсе.
- Я же тебе не русский аф-ф-тобус предлагаю, - старательно выговорила непривычное слово Моника.
- Душа моя, я ни слова по-…
- Англоязычные автобусы битком забиты японцами, - авторитетно заявила офранцузившаяся мисс Каннингем.
И действительно, возле автобуса с гидом-англичанином суетились японские туристы. Белинда согласно кивнула, и подружки пристроились в самую короткую очередь, наплевав на языковые пристрастия. Так они оказались среди французов. Автобус, куда они взобрались и уплатили, был довольно удобный, прохладный, оборудованный кондиционером. Ни ту ни другую никогда не укачивало, поэтому они уселись в конце салона - подальше от экскурсовода. Минут десять изучали своих немногочисленных попутчиков - парочка ветхих старушек, какой-то дряхлый мсье с чудовищным бургундским акцентом, возмущенный дороговизной проезда на метро, два бритых наголо джентльмена в очках, с киплинговскими бородками и в одинаковых бледно-зеленых полотняных костюмах; два священника, обсуждающих обеденное меню, стайка молоденьких болтушек, похоже, выбравшихся за город развеяться. Но стоило водителю завести двигатель, как в автобус ввалилась толпа пестро одетых, галдящих итальянок, также жаждущих зрелищ. Гидша, с уныло свисающим носом, похожим на клюв, и тугим пучком крашеных черных волос на затылке, объявила в микрофон, что вместе с ними поедет молодежный миланский клуб. Соответственно, экскурсия будет вестись одновременно и на французском, и на итальянском.
- Хорошенькое дело! - воскликнула леди Мейсон, когда Моника перевела ей эти слова.
- А тебе необязательно слушать. Посмотри, какой дивный лес.
И правда. В такой день лучшего места для прогулок было не сыскать. Даже то, что добираться до него пришлось несколько извращенным, то бишь сугубо урбанистическим способом, не портило впечатления. После бесконечных удушливых пробок на Монпарнасе здесь восхитительно дышалось. Несмотря на автобус и двуязычную скороговорку экскурсовода, можно было просто бездумно и безмятежно катиться по прямой дороге, пересекающей де Бри. Изредка доносилось монотонное бормотание микрофона, например, когда проезжали деревню, вдохновлявшую художников XIX столетия. В Барбизоне их выпустили проветриться. Молодежь кинулась за мороженым. Святой отец и старушонки выстроились в очередь в туалет, один из обладателей киплинговской бородки торопливо фотографировал другого - в мечтательной позе прислонившегося к дверному косяку студии Коро. Потом их озабоченно пересчитали по головам - это напомнило всем школьную перекличку, и они загрузились обратно в автобус, восхищенно озираясь по сторонам - уж больно хорош был лесной пейзаж. Не верилось, что существует такая красотища. Куда только мог достать взгляд, повсюду тянулись бесконечные темно-зеленые, прихотливо подсвеченные солнечными лучами аллеи.
- Здесь охотились французские короли, - сообщил скучный бесцветный голос по-французски и по-итальянски.
Мысли подруг все еще были заняты недавней беседой - о взаимоисключающих достоинствах одиночества и семейной жизни. И то и другое было принято как данность. Пробираясь к своему креслу, леди Мейсон снова начала удивляться, как это Монике удается избегать всяких треволнений и личных передряг.
- Я ничего такого специально не делаю. Но со мной уже сто лет ничего не происходило.
- Вот в этом-то и есть твое отличие. Ты просто сама этого не хочешь.
- Отличие от кого?
- От нормальных людей. От Ричелдис, например.
- Ричелдис и вправду нормальная. Тут и спорить нечего. Но разве в ее жизни что-то происходит интересное?
- Ангел мой, смотря что считать интересным! Ричелдис слишком счастлива, чтобы ей было нужно что-то интересное. Это таким овцам, как я, приходится из кожи лезть вон, чтобы обратить на себя внимание. У Ричелдис есть дети, дом, Саймон.
- Да уж, - у Моники дрогнул голос.
- А по-моему, это здорово, - ничего не заметив, заявила леди Мейсон. - Чего только не придумают злые языки. Мол, замужняя женщина превращается в клушу, если сидит дома и не занимается карьерой. А сами при этом откровенно завидуют нашим Саймону и Ричелдис.
- Да уж. - Трагические нотки в голосе Моники стали пронзительней.
- Только держи свои шуточки при себе. Я не люблю, когда ты наезжаешь на Ричелдис.
- Когда это я на нее наезжала? Я люблю ее не меньше твоего.
- А кто говорил, что она не прочла ни одной книги?
- Так это было сто лет назад.
Года полтора назад Моника позволила себе усомниться, что Ричелдис в своей жизни прочитала хоть одну книгу.
- Чтение - это еще не все, - начала горячиться Белинда.
- Я никогда и не говорила, что все.
- Она далеко не дурочка.
- Верно, - кивнула Моника. - Потому и жаль, что она с головой ушла в домашнее хозяйство. Ведь когда-нибудь ее дети вырастут, и она станет им не нужна. И что тогда?
Белинда не ответила. Ясновидение никогда не было ее сильной стороной. Потом издала короткий смешок.
- Что тебя развеселило?
- Да вот, подумала про Оукеры.
- Вечно ты об одном и том же. Три дурехи, сожженные кастрюльки, перебранки из-за выпитых остатков молока.
- Ну, Моника, ведь было не только это. Помнишь того красавчика, который волочился за Ричелдис, когда я первый раз привела Саймона?
- Джонатан Мартиндейл, - отозвалась Моника. Она помнила все (или ей казалось, что все), что происходило на Оукмор-роуд. А уж появление Саймона забыть было просто невозможно. - Погоди, а разве это ты его привела?..
- Как он был хорош! Помнишь?
- Да. И помню, чем это закончилось.
- Мон, ты неисправима! - расхохоталась Белинда. - Он так обхаживал Ричелдис. Без слез не взглянешь.
- Кто был с большим приветом, так это Седрик, - произнесла Моника с таким выражением, словно чуднее этого Седрика никого не было. - Послушай, Бел, ты ничего не перепутала? Разве это ты познакомила Саймона с Ричелдис? Впервые об этом слышу.
- А кто же еще? Я об этом сто раз говорила. - Белинда на мгновение запнулась. - Мы познакомились на какой-то вечеринке.
- Хорошее название для мемуаров.
- Саймон предложил мне прогуляться. Помнишь, каким он был красавцем тогда?.. Он и сейчас чудо как хорош, постарел слегка, но это ему даже к лицу.
- Но ведь он не был… Вы с Саймоном никогда не были…
- Мы пару раз ходили то ли в кино, то ли к кому-то в гости, - решительно пресекла Белинда возможные вопросы. - Помнишь, какими мы тогда были? Ни о чем не думали, кроме как о своих романах.
- Не обобщай. Не все, а только некоторые.
- Короче, я пригласила его в Оукеры… Но ты же все это знаешь. Чтобы ты да что-нибудь позабыла… Тем более такое событие. Ну вот, значит, глаза их встретились, и они, конечно же, полюбили друг друга, - смешно сморщив нос и старательно выделяя каждое слово, Белинда процитировала фразу из какого-то фильма, явно подражая кому-то из актеров.
- Как они поживают?
- Наши-то? Они удивительные. Я про то, как им удается так жить. Особенно после того, как случилась эта трагедия.
- Бедняги. Не приведи Господь кому такое пережить. Маркус - это крест на всю жизнь.
- А по-моему, Ричелдис так не считает. По ней не скажешь, что она считает его крестом. Она его просто любит. Я бы на ее месте давно свихнулась. Я бы не выдержала.