Затем он исчез. Его стремительное решение скрыться никак не было связано с его матерью, но в тот момент, как он покинул Уиллу и отца, он покинул и мать. К лучшему или к худшему все должно было случиться, и все должно быть так, как было сейчас. Если он навестит свою мать, то она немедленно свяжется с его отцом и расскажет, где он сейчас, и тогда все, чего он хотел добиться за прошедшие семь с половиной лет, станет ничем. Он стал для них заблудшей овцой. И эта роль - для него; и он будет играть эту роль и в Нью Йорке, даже если судьба приведет его назад к стаду. Сможет ли он пойти в театр и постучаться в дверь ее гримерной? Сможет ли он позвонить в дверь квартиры на Даунинг Стрит? Возможно, но вряд ли - по крайней мере так он думает сейчас. В конце концов, он не чувствует себя готовым к этому.
Недалеко от Вашингтона, на последнем участке дороги, начинает идти снег. Они въезжают в зиму, понимает он, холодные дни и длинные ночи его мальчишеских зим; и внезапно прошлое становится его будущим. Он закрывает глаза, вспоминая лицо Пилар, проводя руками по ее отсутствующему телу; и тогда, в темноте под закрытыми глазами, он видит себя черным пятнышком в снежном мире.
БИНГ НЭЙТАН И КОМПАНИЯ
БИНГ НЭЙТАН
Он - воин презренного племени, чемпион по вызыванию раздражения, добровольный отвергатель современной жизни и мечтатель о новой реальности, созданной на руинах прогнившего мира. Вопреки всем соратникам его племени, он не верит в нужность политических акций. Он не принадлежит никаким течениям и никаким партиям, никогда не выступал публично, и у него нет никакого желания вести гневные орды на улицы, чтобы жечь здания и свергать правительства. Его отношение к миру - это лишь его индивидуальная позиция, но если бы он смог жить свою жизнь только по своим законам, он уверен, другие последовали бы за ним.
Когда он рассуждает о мире, тогда он говорит лишь о своем мире, о небольшой окружающей его сфере жизни, и этот мир - не мир вообще, потому что тот слишком велик и разобщен и невозможно повлиять на него. Поэтому его внимание сконцентрировано на местных, особенных, почти невидимых деталях каждодневных событий. Решения, принимаемые им, всегда невелики, но невеликость не означает неважность; и, день за днем, он борется за возможность следовать главному правилу его ожидания будущего: не принимать обычность происходящего, сопротивляться любым устоявшимся мнениям. Со времен вьетнамской войны, начавшейся за двадцать лет до того, как он был рожден, он считает, что идея Америка больше не существует, что страна уже более не может предложить ничего желанного, а то, что продолжает объединять разобщенные массы людей, и то, в чем все американцы едины - это вера в идею прогресса. Он не соглашается, он говорит, что они неправы, что технологические открытия прошлых десятилетий, на самом деле, только изменили возможности жизни. В обществе потребления, порожденного жадностью, озабоченных одной лишь выгодой корпораций, атмосфера в обществе становится более враждебной, более ненадежной, полной бессмысленного существования и лишенной объединяющих целей. Его протесты смешны, возможно, результаты его раздражающих всех поступков незаметны или ничтожны, но они помогают ему сохранять в себе достоинство человеческого существования, его благородство. Он уверен в том, что у будущего нет будущего, а поскольку важно только настоящее, то пусть это будет настоящее, пропитанное духом прошлого. Вот поэтому у него нет ни мобильного телефона ни компьютера, ничего созданного цифровой технологией - он не хочет быть обязан ничем современным технологиям. Вот поэтому он проводит свои выходные, играя на ударных инструментах в джазовой группе - джаз мертв и интересен лишь небольшой кучке людей. Вот поэтому он начал свой бизнес три года тому назад - он не мог просто сидеть и ничего не делать. Больница Для Сломанных Вещей находится на Пятой Авеню в бруклинском районе Парк Слоуп. С одной стороны - автоматическая прачечная, с другой стороны - магазин винтажной одежды, моды прошлых лет; его бизнес - неприметный вход без витрины в помещение, где ремонтируются вещи прошлых времен, вещи, исчезнувшие с лица Земли: печатные машинки, чернильные ручки, механические часы с заводом, ламповые радиоприемники, проигрыватели пластинок, заводные игрушки, машины для продажи сладостей и телефоны с наборными дисками. Совершенно неважно, что девяносто процентов денег, зарабатываемых им, поступает от изготовления картинных и плакатных рамок. Его мастерская предлагает уникальный и неоценимый сервис; и каждый раз, когда он приступает к работе над очередным поломанным артефактом античной промышленности пятидесятилетней давности, в нем закипают желания и страсти генерала, вступившего в войну.
Осязаемость. Это слово он использует чаще всего, когда обсуждает свои идеи с друзьями. Мир - осязаем, говорит он. Человеческие создания - осязаемы. Им даны тела, и потому, что их тела все еще чувствуют боль, подвержены болезням и неминуемой смерти, человеческая жизнь не изменилась ни на йоту со времен его появления. Да, открытие огня дало человеку тепло и избавило от сырой еды; постройки мостов дали ему возможность пересекать реки и ручьи не замочив ног; изобретение аэроплана позволило ему пересекать континенты и океаны с такими новоизобретенными феноменами, как акклиматизационная усталость и кинофильмы в полете - и, хоть человек изменил мир вокруг себя, человек сам по себе не изменился. Процессы жизни постоянны. Ты живешь, а потом умираешь. Ты рождаешься из тела женщины, и если сумеешь пережить это рождение, твоя мать должна выкормить тебя и позаботиться о твоем последующем проживании; и все, что случается с тобой от рождения до смерти, каждое чувство, вызревающее в тебе, каждый выплеск злобы, каждая вспышка сексуального желания, каждый приступ слез, каждый порыв смеха, все, что ты когда-нибудь прочувствуешь за все время твоей жизни, все уже было прочувствовано всеми, кто был раньше тебя, будь ты космонавт или пещерный человек, живи ты в пустыне Гоби или за Полярным кругом. Все это пришло в его голову внезапно, пророческим озарением, когда ему было шестнадцать лет. Перелистывая страницы иллюстрированной книги о свитках Мертвого моря, ему попались фотографии вещей, откопанных вместе с текстами: тарелки и приспособления для еды, соломенные корзины, кувшины, кружки, все в целом виде. Он изучал их пристально некоторое время, не отдавая себе отчета в том, почему эти предметы так были интересны ему; и потом, по прошествии некоторого времени, он понял. Декоративные орнаменты на посуде были идентичны орнаменту посуды, выставленной на витрине магазина напротив. Соломенные корзины были идентичны корзинам миллионов европейцев, отправляющихся с ними за покупками. Вещи на фотографиях были сделаны две тысячи лет тому назад, и все равно они выглядели совершенно новыми, современными. Это было открытием, изменившим его взгляд на время: если человек, живший две тысячи лет тому назад, обитавший на самых дальних окраинах Римской империи, смог сделать вещь для домашнего обихода, которая выглядела точно так же, как и сегодняшняя вещь, насколько сознание того человека или его сердце или его внутренности могли отличаться от него, разглядывающего эти фотографии? Эту историю он без устали рассказывает своим друзьям, как контраргумент популярным рассуждениям на тему, что новые технологии изменили человеческое сознание. Микроскопы и телескопы дали нам способность увидеть больше, говорит он, но наши обычные дни все так же принадлежат владениям невооруженного взгляда. Электронные послания быстрее почтовых отправлений, говорит он, но, в конце концов, они лишь разновидность писем. Он выкатывает один пример за другим. Он знает, что злит их своими догадками и мнениями, что им становится скучно от его длинных многословных речей, но эти вещи важны для него, и если он начинает говорить о них, ему трудно остановиться.
Он похож на большого ленивого медведя с коричневого цвета бородой и золотой сережкой в левом ухе - шесть футов ростом и покачивающейся походкой двухсот двадцати фунтов веса. Его обычная одежда состоит из черных провисших джинсов, желтых рабочих ботинок и клетчатой рубахи дровосека. Он нечасто меняет свое нательное белье. Он шумно ест. Ему не везет в сердечных отношениях. Изо всех занятий в его жизни, самое любимое - играть на ударных инструментах. Он был шумным ребенком, возмутителем спокойствия недисциплинированной жизнерадостностью и неловкой, внезапной агрессивностью; и когда его родители подарили ему барабан на двенадцатилетие, надеясь, что его разрушительные позывы примут другую форму, их желание сбылось. Семнадцать лет спустя, его коллекция выросла от стандартного набора (малый барабан, том-томы, боковой, бас-барабан, тарелки, хай-хэт) до двух десятков барабанов различных форм и размеров из разных частей мира - мурумба, бата, дарбука, окедо, калангу, роммелпот, бодрэн, дхола, ингунгу, коборо, нтенга и бубен. В зависимости от инструмента он играет палочками, молоточками или руками. Его склад перкусии забит установками колокольчиков, гонгов, буллроаров, кастаньет, клапперов, чаймс, стиральных досок и калимба, но ему приходится играть и с цепями, ложками, камнями, шлифовальной шкуркой и погремушками. Группа, в которой он играет, называется Власть Толпы; и они играют два-три раза в месяц, в основном, в небольших барах и клубах Бруклина и нижнего Манхэттена. Если они начнут зарабатывать большие деньги, он с радостью бросит все и проведет остаток жизни в концертном туре с ними по всему миру, но сейчас они с трудом покрывают свои затраты. Ему нравится резкий, диссонансный, импровизационный звук их игры - продирающий фанк, он называет это - и у них есть их верные поклонники. Но их не так много, совсем немного, оттого ему приходится проводить утро и день в Больнице Для Сломанных Вещей, вставляя плакаты и картины в рамки и починяя реликвии, сделанные во времена, когда наши деды были еще детьми.
Когда Эллен Брайс рассказала ему о том доме в Сансет Парк прошедшим летом, он увидел в этом возможность проверить свои идеи на прочность, выйти за пределы его невидимых, одиночных атак на систему и перейти к общим действиям. Это самый смелый шаг, когда-либо предпринятый им; и он отдает себе отчет в том, что их притязания на этот дом незаконны. Наступили тяжелые времена для всех, и покосившееся опустевшее деревянное здание в этом районе выглядит как объявление для всех вандалов и поджигателей-арсонистов, приглашение, чтобы кто угодно влез туда и разгромил его, вызов окружающему благополучному соседству. Занимая этот дом, он и его друзья заботятся о безопасности всех вокруг и о том, чтобы жизнь тех была более спокойна. Сейчас - начало декабря; они живут здесь почти четыре месяца. И потому, что идея переехать сюда принадлежит ему, и потому, что это был он, кто выбрал солдат в свою небольшую армию, и потому, что только он знает что-то о ремонте помещений, сантехники и электропроводки, он - их неофициальный лидер группы. Не общепризнанный лидер, скорее всего, но вынужденный; и эксперимент, знают они, не удался бы без его присутствия.
Эллен была первой, кого он решил выбрать. Без нее он никогда не решился бы войти в Сансет Парк и открыть для себя этот дом, и потому он предоставил ей право первого отказа. Он знал ее, когда они еще были детьми и впервые встретились в начальной школе в Аппер Уэст Сайд, но затем они потеряли друг друга из виду, чтобы обнаружить семь месяцев тому назад, что они - оба живут в Бруклине, и к тому же довольно близкие соседи в районе Парк Слоуп. Она зашла в его Больницу, чтобы поместить что-то в рамку, и, хоть он и не узнал ее с первого взгляда (кто бы смог распознать в двадцатидевятилетней женщине девочку двенадцати лет?), когда он написал ее фамилию на заказе, то тут же понял, что это была Эллен Брайс, которую он знал в детстве. Странная маленькая Эллен Брайс, теперь взрослая, работающая агентом по продаже недвижимости фирмы, расположенной на пересечении Седьмой Авеню и Девятой Стрит, художница в свое свободное время, как и он - музыкант в свое; но при этом его хобби и работа как-то близки по духу, а у нее - нет. В тот день в мастерской он начал заваливать ее дружественными бестактными вопросами и вскоре узнал, что она была не замужем, что ее родители-пенсионеры живут в каком-то городке в Северной Каролине, и что ее сестра беременна двойняшкой мальчиков. Его встреча с Милли Грант состоится лишь через шесть недель после этого (та Милли, которую должен заменить Майлс Хеллер), и потому, что и он и Эллен были не связаны ничем, он предложил ей выпить с ним.
Ничего толкового из этой выпивки не вышло, и из ужина, на который он пригласил ее через три дня, потому что отсутствие какой-либо связи с ними в детстве перешло и во взрослую жизнь. Они оба не были связаны никакими обязательствами; и, хоть никакой роман между ними не маячил на горизонте, они стали встречаться иногда друг с другом, и между ними начались складываться добрые дружественные отношения. Ему не было никакого дела до того, что ей не понравился концерт Власти Толпы (громкий хаос их музыки был не для каждого), и то, что ему крайне не понравились ее скучные рисунки и картины (со множеством деталей, отлично прорисованные пейзажи и виды города, как ему казалось, лишенные живости и оригинальности). Что было важным - это то, что ей, похоже, нравилось слушать его, и то, что она никогда не отказывалась, когда он просил ее о чем-нибудь. Что-то в нем было созвучно чувству одиночества, обволакивавшего ее, и он был тронут ее тихой добротой и беззащитностью в ее взгляде; и все же, чем крепче становилась их дружба, тем меньше он понимал, как относиться к ней. Эллен не была безобразной. У нее было стройное тело, ее лицо - приятно глазу, но вся она излучала ауру беспокойства и покорности; и, глядя на ее очень бледную кожу и прямые, безжизненные волосы, он задавался вопросом - может, она погружена в какую-то депрессию, влача свои дни в подвале Отеля Меланхолия. Когда он виделся с ней, он делал что угодно, лишь бы рассмешить ее - с разными результатами.
В начале лета, в тот же самый день, когда Пилар Санчез переехала жить к Майлсу Хеллеру в южной Флориде, разразился скандал здесь, на севере. Договор на использование площади для Больницы подошел к концу, и хозяин выдвинул условие поднятия стоимости рента на двадцать процентов. Он сказал, что не сможет заплатить тому, что дополнительные траты разорят его, но стервец даже и не поморщился. Единственным решением было съехать с квартиры и найти где-нибудь другое место для житья, подешевле. Эллен, занимавшаяся подыскиванием клиентов для съема жилья в компании на Седьмой Авеню, рассказала ему о Сансет Парк. Это было неспокойное место, сказала она, но совсем недалеко от того, где он жил сейчас, а цена рента была почти наполовину меньше подобного рента в Слоуп Парк. Ближайшим воскресеньем они пошли посмотреть на эту территорию между Пятнадцатой и Шестьдесят Пятой Стрит в восточном Бруклине.
Эллен показала ему шесть-семь адресов в тот день, и ни один из них не понравился ему; и потом, когда они шли мимо кладбища, они случайно повернули, чтобы пройти насквозь один блок зданий между Четвертой и Пятой Авеню, и увидели дом, неприметное небольшое двух-этажное деревянное строение с крытой верандой на входе, выглядящее здесь так, будто кто-то стащил это здание с фермы миннесотских прерий и воткнул случайно в середину Нью Йорка. Оно находилось между замусоренным пустырем с каркасом автомобиля посередине и металлическим скелетом наполовину выстроенного дома, чье строительство застопорилось больше года тому назад. Кладбище было как раз напротив этого дома, отчего не было ни одного жилого дома на этой улице, что, в общем-то, означало - заброшенный дом был невидим в этом почти необитаемом блоке. Он спросил Эллен, что она знает об этом доме. Хозяева умерли, сказала она, а их дети отказались выплатить налоговые задолженности родителей, и теперь этот дом принадлежит городу.
Месяц спустя, когда он окончательно решился на прежде невозможное для него, - рискнуть всем, чтобы жить в бесплатном доме, пока город не обнаружит его и не вышвырнет на улицу - он был поражен тем, что Эллен приняла его приглашение на переезд. Он пытался отговорить ее, рассказав о всех трудностях и возможных проблемах, с которыми им придется встретиться, но она не поддалась, говоря, что да - означает да, и зачем нужно было спрашивать ее, если хотел услышать нет?
Ночью они зашли в этот дом и обнаружили там четыре спальни - три на верхнем этаже и одна побольше внизу, приделанная позже к задней части дома. Место было в очень жалком виде - вся поверхность покрыта пылью и сажей, водяные пятна растекались по стене вокруг кухонной раковины, потрескавшийся линолеум, расколотые плашки пола, мыши и белки устраивали гонки под крышей, сломанный стол, безногие стулья, паучьи сети в углах, но, ко всеобщему удивлению, ни одного разбитого окна, и, хоть вода из крана была настолько коричневой, что могла сойти за чай, канализация и водопровод были в полном порядке. Чуть-чуть испачкаться, сказала Эллен. Только и всего, что нужно. Неделя-две чистки и покраски, и все будет нормально.
Он потратил несколько дней на поиски людей для оставшихся двух спален, но никто из его музыкальной группы не заинтересовался; и когда он дошел до конца списка всех друзей и знакомых, он вдруг обнаружил, что идея проживания в заброшенном доме не настолько привлекательна всем, как ему казалось ранее. Затем Эллен встретилась с Алис Бергстром, соседкой по комнате со времен колледжа, и случайно обнаружила, что та должна была съехать с ее квартиры в Морнингсайд Хайтс. Алис работала над диссертацией, которую она надеялась закончить в течение года, а переезд к ее парню - это даже не обсуждалось. И если бы они захотели жить месте, это просто было невозможно. Его квартирка состояла из малюсенькой комнаты, размером с почтовую марку, и там просто не было достаточно места для того, чтобы двое людей находилось в одно и то же время вместе. И им обоим надо было работать на дому. Джек Баум был писателем, пишущим рассказы (что-то публиковалось, большинство - нет), и его заработка преподавателя в общественном колледже в Куинсе едва хватало на жизнь. У него не было денег, чтобы одолжить их Алис, он не мог помочь ей в поисках жилья, и у Алис почти не было средств для существования, так что она не знала, что предпринять. На время написания диссертации она получала небольшую стипендию, на которую невозможно было прожить; и даже с ее приработком в ПЕН-центре она выживала на диете лапши, риса и бобов, изредка украшая еду сэндвичем с яйцом. Услышав историю ее лишений, Эллен предложила ей поговорить с Бингом.
Их троица встретилась следующей ночью в бруклинском баре, и после десяти минут разговора он решил, что Алис будет ценным добавлением к их группе. Она была высокой, широкой в костях девушкой скандинавских кровей из Висконсина с круглым лицом и крепкими руками, человеком сильным и серьезным, у кого к тому же были быстрый на ответы рот и острое чувство юмора - редкая комбинация, отчего он быстро согласился на ее присутствие после первых же слов. К тому же было важно, что она - подруга Эллен. Удивительной соратницей оказалась и Эллен - по непонятным ему причинам она присоединилась к его невообразимому, донкихотскому приключению - но его продолжало волновать поселившаяся в ней постоянная грусть, остававшаяся с ней куда бы они ни пошла; и он был очень тронут, увидев, как полегчало ей при виде Алис, насколько счастливее и живее стала она, когда они трое встретились в баре; и в нем появилась надежда, что жизнь в одном доме с ее старой подругой вылечит ее.