Они написали имена: Карен и Питер. Кляйнцайт разорвал бумагу, потряс кусочки в ладонях, дал им упасть на пол, перемешал их.
- Путешествие, - сказал он.
- Серьезно? - спросил Питер.
- Поиск, - сказал Кляйнцайт. - Сложная дорога, долгий поиск, много находок. Место посева и сбора. Свет свечи, хлеб домашней выпечки, братство единомышленников, гармония с собой и с природой. Мир, но и внутренний поиск.
- Вместе? - спросила Карен.
- Вместе, - ответил Кляйнцайт, - но не обязательно в одном и том же месте.
- Фантастика, - сказала Карен.
- Хренотня, - сказал Питер. Они ушли.
Легкие 50 пенсов, подумал Кляйнцайт и написал на желтой бумаге объявление:
ГАДАЮ. 50 пенсов
Следующими были две женщины, обе в черных брючных костюмах. Старшая была выше ростом, широкая в кости, с короткими седыми волосами, во рту ее дымилась сигарета, в целом она здорово смахивала на капитана клипера.
- Пойдем же, Эмили, - потянула она свою подругу, когда та остановилась. - Я хочу успеть в Америкэн Экспресс, пока он не закрылся.
- Но ты вечно торопишься куда‑то, стоит мне на минутку остановиться, - ответила Эмили, улыбнувшись Кляйнцайту. Она была юная и стройная и запросто могла сойти за общую любимицу на том судне, где женщина постарше была капитаном. - Стихи, - произнесла она. - И гадание. Как вы думаете, что нас ждет?
- Ты узнаешь это скорее, чем он, - сказала ей та, что старше.
Эмили тем временем заплатила за стихотворение и за гадание. Кляйнцайт предсказал ей перемены и исполнение желаний. Капитанша закурила другую сигарету от предыдущей. Эмили совсем замечталась, когда они уходили.
Любопытно, подумал Кляйнцайт. Будущее тех людей, которые хотят его узнать, очень легко угадывается по их виду.
Следующей была пожилая американская пара. Два стихотворения и предсказание. Кляйнцайт бросил взгляд на их сандалии ручной работы, вязанные носки, кожаный, ремешком, галстук на мужчине, внушительный фотоаппарат с трехфутовым объективом. Новый подъем в сфере персонального развития, предсказал Кляйнцайт. Возможно, гуманитарные науки. Керамика там. Графика. Тут же, на месте, он решил, что это будут кустарные ремесла и фотографическая графика. Они были изумлены таким глубоким проникновением в суть вещей.
Потом наступило затишье, и у Кляйнцайта первый раз за все утро появилась возможность поиграть на глокеншпиле и подумать насчет ключа. Это должно случиться сегодня, решил он. Человек, бросивший мне ключ, сегодня заговорит со мной. Он удержался от мысли поразмышлять о следующем абзаце, который он собирался написать. Пусть это случится само собой. Какой‑то голос ухнул: "Хо–хо, пусть это случится, пусть это произойдет!"
Потом дело снова двинулось. 3 фунта 53 пенса к обеду. Кляйнцайту платили за музыку, стихи, гадание. Вся штука в широких замыслах, подумал он и собрался было поднять цену за стихотворения до 15 пенсов. Но потом решил, что не станет. Люди не скупятся выкладывать денежки за то, чтобы им погадали, но вряд ли раскошелятся на стихи. Пускай стихи достаются дешево.
Ближе к вечеру возле него появилась какая‑то увядшая женщина. Кляйнцайт тут же предположил, что дома у нее пятьдесят кошек и жухлая герань на подоконнике. Ест два раза в день, ведет дневник розовыми чернилами. На гадание у нее денег не хватит, да и за 10 пенсов лучше купить еду кошке, чем стихотворение. Пусть хотя бы послушает задаром, подумал он, и тут же сочинил для нее вариации "Dies Irae" на тему о морской черепахе.
- Вчера, - сказала женщина, - я проходила мимо и дала вам денег.
Возможно, одна из тех, кто бросил 2 пенса, подумал Кляйнцайт и поблагодарил:
- Спасибо.
- Мне кажется, я бросила вместе с деньгами ключ, - сказала женщина.
Очень хорошо, с горечью подумал Кляйнцайт. Просто замечательно. Так оно и бывает. Ну, ничего. Всего только рана в самое сердце. Той гигантской волны, которая росла в нем целый день, уже не было, видимо, потому что она разбилась, схлынула, бросив его вниз, к мертвецам на дне морском. Одни кости и прочая мерзость, и никаких сокровищ. Сплошная чернота. Кляйнцайт улыбнулся, вытащил ключ из кармана и отдал его женщине.
- Да, - сказала она, - это он. Спасибо вам большое.
- Пожалуйста, - ответил Кляйнцайт. Она не знала, то ли идти ей, то ли оставаться. От него пахло вялой геранью, кошками.
- Знавала я когда‑то одного молодого человека, он играл на глокеншпиле в полковом оркестре, - произнесла она. - Никогда не видала, чтобы на таком играли в метро. - Она раскрыла свою сумочку, порылась там не гнувшимися словно от холода пальцами и бросила ему украдкой вытащенную монетку. - Большое вам спасибо, - повторила она и повернулась, чтобы уходить.
- Подождите, - сказал Кляйнцайт. Он быстро написал стихотворение о глокеншпиле и вручил ей.
- Большое вам спасибо, - произнесла она и медленно удалилась.
Вот и нет ключа, сказал Кляйнцайт желтой бумаге. Только я да "Мортон Тейлор".
И я, сказала желтая бумага. Мы. Ведь я беременна. Я ношу под сердцем твой роман. Твой большой длинный толстый роман. Он ведь будет прекрасен, дорогой?
Конечно, ответил Кляйнцайт, усмехаясь. Грузовики в милю длиной с маркой "Мортон Тейлор" с грохотом проносились по переходу. Кляйнцайт закрыл глаза. НИКТО НЕ ПРИСМАТРИВАЕТ ЗА МНОЙ, молча прокричал он. КЛЮЧ БЫЛ ПРОСТО ЛОЖНОЙ ТРЕВОГОЙ.
Ха–ха, сказали ступени. Хо–хо, ухнул черный мохнатый голос.
Сомкнуть ряды, сказал Фукидид. Честь полка и все такое.
Точно, сказал Кляйнцайт. Не афинским ли духом была выиграна Пелопонесская война?
Фукидид ничего не ответил.
Афиняне ведь выиграли, не так ли? - настаивал Кляйнцайт.
Фукидид испарился.
Черт, сказал Кляйнцайт, боясь заглянуть в конец книги, боясь даже читать вступление. Узнаю, когда доберусь до него, пообещал он сам себе.
Он уложился, подошел к телефону, позвонил Медсестре, и тут возникла боль. Не та простая боль от А до В, от С до D, от Е до F, нет, это была сложная цельная геометрическая система, состоящая из разноцветных полифонических вспышек и громовых раскатов, она превосходила размерами любую из мортон–тейлоровских фур, она была такая, что больше не помещалась в Кляйнцайте, это он теперь был внутри нее.
Куда? - спросила боль.
На квартиру Медсестры, пролепетал Кляйнцайт.
Боль отнесла его туда и вышвырнула вон.
Чепуха
- Догадайся‑ка, кого привезли в госпиталь, - сказала Медсестра Кляйнцайту.
ГОСПИТАЛЬ, ГОСПИТАЛЬ, ГОСПИТАЛЬ, завопило эхо внутри Кляйнцайтова черепа.
- Рыжебородого, - догадался он.
- Точно, - сказала Медсестра. - У него смещение точки опоры.
- Не хочу знать подробности, - сказал Кляйнцайт. - Как Шварцганг?
- Пикает.
- Он нас всех переживет, - сказал Кляйнцайт. - А Рыжебородый, как он?
- Сам знаешь, как бывает со смещенной точкой опоры, - ответила Медсестра.
- Это когда нет рычага?
- Точно, да к тому же он потерял аппетит. Мы подключили его к установке внутривенного питания.
- Может быть, я навещу его, - сказал Кляйнцайт. После ужина, когда Медсестра обычно уходила на дежурство, он отправился в госпиталь вместе с ней.
ДОРОГОЙ! - приветственно заревел Госпиталь, когда он вошел. КАК ХОРОШО, ЧТО ТЫ ВЕРНУЛСЯ! ДАЙ ЖЕ Я ТЕБЯ ПОЦЕЛУЮ, ШАЛУН ЭТАКИЙ, ИШЬ ТЫ, ВЗЯЛ ДА УДРАЛ! И он смачно облобызал Кляйнцайта. Кляйнцайт утерся.
Рыжебородый занимал ту же самую койку у окна, что когда‑то и Кляйнцайт. Увешанный целой гирляндой из блоков и противовесов, он сидел и рассматривал какую‑то трубку, прикрепленную к его руке. Кляйнцайта он встретил жестким взглядом.
- Что‑нибудь получается? - спросил он.
- С чем? - спросил в свою очередь Кляйнцайт.
- Сам знаешь.
- Пока только абзац, - ответил Кляйнцайт. - Я вообще‑то не хотел бы об этом говорить.
Рыжебородый поднял брови, присвистнул.
- Пока только абзац, - повторил он. - Ты работаешь целыми абзацами, страницами, главами?
Кляйнцайт кивнул, пожал плечами, отвернулся. Рыжебородый хмыкнул, звук был похож на тот, что издают поломанные часы.
- Я подарил тебе голую комнату, - произнес он. - Для счастья и для горести.
- Спасибо, - ответил Кляйнцайт, - за счастье и за горесть.
- Не подумай, что я утаил что‑то из тех денег, которые я за все это получил, - сказал Рыжебородый. - Я их тут же потратил, так быстро, как только смог. На выпивку, женщин и так далее. Ничего путного, растрата в чистом виде. Только так и нужно.
- Разумеется, - произнес Кляйнцайт.
- Ты замечаешь, - сказал Рыжебородый, - в какую палату они меня положили?
- А4, - сказал Кляйнцайт.
- Вот видишь, - сказал Рыжебородый. - Все сходится, не так ли?
- Чепуха, - ответил Кляйнцайт едва слышно.
- Не чепуха, - поправил Рыжебородый. - Откуда нам знать, может, они все тут - люди желтой бумаги? Задавать вопросы, конечно, бесполезно. Они никогда не признаются. Да я сам ни в жизни не признался, если бы ты уже не знал всего. Я вот что тебе скажу. - Он показал знаком подойти поближе.
- Что? - спросил Кляйнцайт.
- Причину, по какой я разбрасывал желтую бумагу, - сказал Рыжебородый. Он произнес слова "желтая бумага" так, будто это был кто‑то одушевленный по имени Желтая Бумага. - Всей правды я тебе все равно не скажу. В начале‑то, может, так оно и было, как я тебе рассказал. Но потом я разбрасывал ее в надежде, что кто‑нибудь ее подберет, избавит меня от нее, понимаешь? Я надеялся, что она откажется, отпустит меня.
- А что она?
- Сам видишь. Сперва она чуть меня не потопила. Теперь она засунула меня в госпиталь.
- Как тебе удалось сместить свою опору?
- Это я деньги тратил. Так уж заведено. Умеренность приходит с излишествами. - Он посмотрел на трубку, на висящую бутыль, сделал глотательное движение, точно горло его пересохло. - Мне страшно, - проговорил он.
- А кому нет, - сказал Кляйнцайт. - "Мортон Тейлор", он повсюду.
- Все выступаешь на улицах?
- Да.
- Бьюсь об заклад, успех потрясающий. Та девчонка просто золотая жила.
- Я делаю это сам, - сказал Кляйнцайт.
- Что, уже разбежались?
- Нет, просто хочу это делать в одиночку.
- Ну и как дела?
- Нормально. 4.75 за сегодня, да я еще рано кончил. Я и стихи продаю, и гадаю.
Рыжебородый снова присвистнул.
- Так и надо, - сказал он. - У тебя все получится, точно.
- Что именно? - спросил Кляйнцайт.
Рыжебородый снова поманил его.
- Ты думаешь, это все можно легко скинуть со счетов. Что это все не настоящее.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, - произнес Рыжебородый, - у тебя ведь была работа и все такое, да? Была обычная такая нормальная жизнь.
- Да.
- Так что теперь ты думаешь, что твои выступления, и желтая бумага, голая комната и все остальное как бы не считаются. Ты думаешь, в один прекрасный день ты можешь взять и все бросить и начать все сначала, как было раньше.
Почему он так настойчиво называет это все? - подумал Кляйнцайт.
- Поживем - увидим, - произнес он.
- Брось, - сказал Рыжебородый. - Ты не можешь так сделать. Ты теперь внутри. То‑то и оно.
- Ничего не оно, - сказал Кляйнцайт. - Что бы ни происходило, это всегда происходит в данный момент.
- Нет, - отрезал Рыжебородый, - это то, о чем я говорю. Это теперь желтая бумага и ты. Удачи.
- Спасибо, - сказал Кляйнцайт, изо всех сил противясь желанию завязать трубку Рыжебородого узлом. - Я, пожалуй, пойду.
У койки Шварцганга он остановился.
- Как все проходит? - спросил он.
- Проходит. И я прохожу, - отозвался Шварцганг. - А что остается?
- Уже целые фразы, - заметил Кляйнцайт. - Вы стали крепче.
- Крепче, слабее, - ответил Шварцганг. - В моем возрасте это уже не такая и разница. Вообще‑то я чувствую себя гораздо лучше. Они даже собираются выпустить меня погулять на той неделе.
Кляйнцайт вытащил из кармана свернутый лист желтой бумаги так, чтобы Шварцганг мог его увидеть, потом сунул его обратно. Шварцганг никак не отреагировал. Так я и знал, все это чепуха, подумал Кляйнцайт. Целая палата людей желтой бумаги!
- Пишете? - спросил Шварцганг.
Кляйнцайт пожал плечами, сделал жест, что так, мол, ничего стоящего.
- Публиковались?
- Нет.
- Когда‑то, - сказал Шварцганг, - я тоже пописывал. Немножко.
- На желтой бумаге? - спросил Кляйнцайт. Уголком глаза он заметил, что Рыжебородый прислушивается.
- Странно, что вы спрашиваете, - ответил Шварцганг. - Я ведь действительно использовал желтую бумагу. Может, это‑то и заставило меня спросить, пишете ли вы.
- И что‑нибудь произошло, - спросил Кляйнцайт, - ну, вы знаете, что‑нибудь этакое?
- А что такого должно было произойти? - спросил Шварцганг. - Пара глав до сих пор пылятся где‑то в коробке, до большего дело не дошло. У меня небольшая табачная лавка, вот и все. Это чтобы жить на что‑то. В мире полно людей, который начеркали когда‑то несколько глав.
- На желтой бумаге, - прибавил Кляйнцайт.
- На желтой, на голубой, на белой. Какая разница.
- Не знаю, - сказал Кляйнцайт. - Счастливо оставаться.
В своей койке у окна тихонько хихикал Рыжебородый.
Кляйнцайт остановился у койки Пиггля. Он никогда особенно не разговаривал с ним, они просто периодически обменивались улыбками.
- Как дела? - спросил он.
- Спасибо, потихоньку, - ответил Пиггль. - Выписываюсь через две недели, надо полагать.
- Хорошо, - сказал Кляйнцайт.
- Вообще‑то, - сказал Пиггль, - я хотел бы попросить вас об одной услуге.
- Конечно, - ответил Кляйнцайт.
Пиггль выдвинул ящик в своей тумбочке, вытащил оттуда обрывок желтой бумаги, записал на нем номер телефона.
- Они не позволяют вставать с постели, - произнес он. - Не могли бы вы позвонить моей жене и попросить, чтобы в следующий раз она захватила с собой "Тайного агента" Конрада. Вот вам 2 пенса на телефон.
Кляйнцайт осторожно принял желтую бумагу. Тот же сорт.
- Вы уверены, что все нормально? - спросил Пиггль. - Вы выглядите несколько не в себе. Не хотелось бы беспокоить вас, честно.
- Нет, нет, - ответил Кляйнцайт. - Все нормально. - Он мог просто подобрать ее, подумал он. В конце концов, они не стали бы производить желтую бумагу, если бы не знали, что она пользуется спросом. Надо спросить у Раймэна. О чем? Не будь идиотом. - Всего хорошего, - сказал он Пигглю. - Счастливо.
- Счастливо, - отозвался тот. - Спасибо за звонок.
- Не стоит благодарности, - ответил Кляйнцайт. Он вышел из палаты, ни с кем больше не обмолвившись ни словом, попрощался с Медсестрой, сбежал вниз по ступеням, слыша, как за спиной Госпиталь причмокивает губами, неожиданно обнаружил себя в Подземке. Он подошел к телефонной будке, остановился перед ней с номером миссис Пиггль на желтой бумаге в руке. Было ли на уме у Пиггля что‑то, когда он просил принести именно эту книгу? Он набрал номер.
Гудок, еще один.
- Алло? - сказала миссис Пиггль.
- Говорит товарищ, комрад, - сказал Кляйнцайт. - Тайный агент.
- Чего? - переспросила миссис Пиггль.
- Это Мортон Тейлор, - произнес Кляйнцайт. - Мистер Пиггль попросил меня передать вам, чтобы вы принесли в следующий раз книгу "Тайный агент", знаете, Джозеф Конрад. Желтая бумага.
- В смысле - желтая бумага? - спросила миссис Пиггль.
- Я говорю - жертва недуга, - сказал Кляйнцайт. - Все мы тут жертвы недуга.
- Да, - молвила миссис Пиггль, - в этаком месте все должны держаться друг за друга. Это так сложно для Сирила, ему вечно не терпится вскочить и бежать.
- Да, конечно, - сказал Кляйнцайт. - В смысле бежать…
- На работу, конечно, - ответила миссис Пиггль.
- Ага, - сказал Кляйнцайт. - В…
- Контору, разумеется, - сказала миссис Пиггль. - Спасибо вам огромное за сообщение, мистер Комрад.
- Тейлор, - сказал Кляйнцайт. - Желтая бумага.
- Жертва недуга, - сказала миссис Пиггль. - Разумеется. Спасибо вам большое. До свиданья.
Жертва недуга, подумал Кляйнцайт. Жертвы недуга. Держаться друг за друга. Код? Он вышел на платформу, сел в поезд, раскрыл Фукидида, дошел до одного из мест, которое он наугад раскрыл, когда только приступал к книге. Демосфен произносил речь к афинянам на Пилосе, когда он вместе с воинами ждал высадки лакедемонян на этом берегу:
"…вам, афиняне, из опыта известно, какая неразрешимая задача высадка с кораблей пред лицом врага, если он стойко сопротивляется и не отступает, не опасаясь ни силы прибоя, ни грозного натиска кораблей. Итак, я ожидаю, что вы и теперь будете держаться твердо и примете битву у прибрежных скал. Тогда вы и сами спасетесь, и сохраните эту землю".
Да, сказал себе Кляйнцайт, выходя на поверхность, как это верно сказано: "грозный натиск кораблей". Боль на этот раз была большой, плавной и бесшумной, как "роллс–ройс". На мою квартиру, приказал Кляйнцайт, и они отъехали.
Конь на гусеничном ходу
Ну так, сказал Кляйнцайт, зажигая свечу на простом своем столе. Грозный натиск кораблей. Стойко сопротивляется и не отступает. Он освободил желтую бумагу от обертки, и она укусила его за руку.
Не делай этого, сказал Кляйнцайт. Ты же знаешь меня, у нас есть абзац.
Никогда в жизни тебя не видела, ответила желтая бумага. Ты полный псих.
Ничего страшного, сказал Кляйнцайт, память к тебе еще вернется.
В дверь с той стороны начала колотить Смерть. ХО–ХО–ХО, вопила она. ВПУСТИ МЕНЯ!
Уходи, приказал Кляйнцайт. Твое время еще не пришло.
ХО–ХО! - завопила Смерть в ответ. ДА Я НА КЛОЧКИ ТЕБЯ РАЗОРВУ. ВСЯКОЕ ВРЕМЯ - МОЕ, Я ХОЧУ ТЕБЯ ПРЯМО СЕЙЧАС И Я ВОЗЬМУ ТЕБЯ СЕЙЧАС. СЕЙЧАС СЕЙЧАС СЕЙЧАС.
Кляйнцайт подошел к двери, замкнул ее на второй замок, навесил цепочку. Уходи, приказал он. Ты не настоящая, ты существуешь лишь в моем сознании.
А ТВОЕ СОЗНАНИЕ НАСТОЯЩЕЕ? - вопросила Смерть.
Конечно, мое сознание настоящее, - ответил Кляйнцайт.
ТОГДА И Я - НАСТОЯЩАЯ, сказала Смерть. ТАК Я И ТЕБЯ ВОЗЬМУ. Ее пальцы просунулись в щель для писем. Черные, покрытые шерстью, с отвратительными длинными серыми когтями.
Кляйнцайт сходил на кухню, взял там сковородку и со всей силы опустил ее на эти мохнатые черные пальцы.
Я ЗАБЕРУ ТЕБЯ ПОЗЖЕ, пообещала Смерть. ВОТ УВИДИШЬ.
Ладно, сказал Кляйнцайт и вернулся к столу писать второй абзац.
Ты такой смелый, произнесла желтая бумага. Такой сильный, такой мужественный. Возьми же меня.
Минутку, сказал Кляйнцайт. Он поскреб голову, взъерошил волосы, просыпал перхоть на желтую бумагу и на стол. Мне нужно все рассортировать, произнес он. Прежде чем я перейду ко второму абзацу, я должен уяснить себе свое настоящее положение. Поэтому он составил список:
Из точки А в точку В - Начало. Чего?
Желтая бумага - Тачка, полная клади. Зубная паста "Бзик"
Директор по творческой части - "Вы уволены".
Доктор Налив - "Сделайте это со стретто прежде чем стретто, знаете ли, сделает это с вами".
Медсестра --