- О чем тут думать?! - закричал Лазар в совершеннейшем изумлении, которое делало его похожим на рассердившегося ребенка. - Но если вы настаиваете - идите сюда и взгляните, куда я хочу, чтобы вы поехали… и перестаньте впадать в панику. Даже если на карте это место покажется вам расположенным на краю света, мы, уверяю вас, сможем обернуться за две недели… даже если нам придется на день-другой остановиться где-то… ибо я вовсе не собираюсь превращать это короткое путешествие в долгий via dolorosa.
И он потащил меня в огромную и красиво обставленную гостиную. Молодой человек лет семнадцати в бледно-голубой форменной рубашке, очень похожий на своего отца всем, кроме волос, мягко опускающихся на плечи, немедленно поднялся при нашем появлении и вышел из комнаты.
На низеньком стеклянном столике остался лежать огромный раскрытый атлас в окружении фотоальбомов и туристических справочников.
- Вы не единственный здесь, кого ожидал сюрприз, - объяснил Лазар. - Это обрушилось на нас, как гром среди ясного неба, - когда эта девушка постучала к нам в дверь и принесла письмо. Да… но прежде всего давайте посмотрим вместе, куда нам нужно добраться. Смотрите: вот Нью-Дели, вот Бомбей, а здесь - Калькутта. Нечто вроде треугольника. А вот где этот городок, Гая, заброшенное, но почитаемое святым место, окруженное храмами. Завтра я отправляюсь в Иерусалим, чтобы встретить кое-кого, кто несколько лет тому назад провел там несколько месяцев, после чего мне яснее станет, чего нам следует ожидать. Так… а теперь, прежде чем двинуться дальше, разрешите мне представить вас моей жене.
В комнату вошла полная брюнетка, среднего роста, лет сорока пяти, с волосами, скрученными в не слишком тугой узел. Она блеснула на меня дружелюбным взглядом поверх очков и улыбнулась. Я поднялся, и ее муж представил меня ей. Она любезно кивнула и величественно села прямо напротив меня, скрестив длинные стройные ноги, несколько неожиданные для ее полных рук и плеч, и стала слушать своего мужа, который принялся проводить линии на карте Индии. В то время, что я пытался следить за намечаемым маршрутом, я чувствовал на себе ее оценивающий взгляд, и когда я в свою очередь поднял на нее глаза, ответный ее взгляд внезапно обдал меня теплой, ободряющей улыбкой. Затем, словно каким-то образом почувствовав грызущие меня сомнения, она внезапно перебила мужа и обратилась прямо ко мне:
- Как вам кажется, вы сможете оставить свою работу в больнице и последовать с нами за границу более чем на две недели?
Ее муж, выведенный этим вопросом из себя, ответил, хотя вопрос относился не к нему:
- Прежде всего, почему ты непрерывно говоришь "более чем на две недели"? С чего ты взяла? На самом деле, поездка займет менее двух недель. Я должен быть обратно через воскресенье, И второе: почему он не смог бы оставить больницу? Он может сделать это на любое время. Хишин дал ему карт-бланш - он имеет право взять две недели как отгул или как отпуск, или даже как обычные рабочие дни, а мы с Хишиным сообразим, как их оформить.
Но его жена протестующее воскликнула:
- Почему он должен освобождаться за счет своего отдыха? Почему он должен жертвовать своим отпуском для нас?
И снова она взглянула прямо на меня и сказала своим густым, решительным голосом, который так не вязался ни с ее полнотой, ни с мягким взглядом:
- Пожалуйста, прикиньте, какую сумму мы должны заплатить за работу. Мы с радостью возместим ваши расходы.
Внезапно я почувствовал, что задыхаюсь в этой элегантной, просторной комнате. Два человека средних лет, сидевшие напротив, выглядели очень могущественными и влиятельными.
- Это вовсе не вопрос денег, - начал я, чувствуя, что краснею, - это на самом деле чистая правда, что я заработал множество отгулов, но если я уеду сейчас, даже на две недели, это будет выглядеть как окончание моего испытательного срока в хирургии… а мне, если честно, жалко пропустить хотя бы один день.
- В отделении хирургии? - спросила женщина.
- Да, - ответил я. - Я начал стажироваться в хирургии… и там я хотел бы продолжить…
- В хирургии? - снова сказала женщина, в изумлении глядя на своего мужа. - Мы думали, что вы перебрались в отделение внутренних болезней или в какое-то иное отделение, поскольку Хишин заверил нас, что вы решили уйти из хирургии…
Жгучая волна боли пронзила меня, когда я услышал окончательный приговор, касающийся моего будущего, произнесенный непреднамеренно устами этой странной женщины. Это не выглядело даже как вопрос о возможностях, открывающихся передо мною, - нет, это было чисто профессиональное суждение, касающееся меня как специалиста.
И высокая фигура Хишина померещилась мне за спиною этой женщины, которая продолжала изучать меня своими улыбающимися глазами.
- Кто сказал, что я собираюсь стать терапевтом? - вырвалось у меня возмущенно. - Даже если Хишин проговорился, я вовсе не собираюсь отказываться от хирургии. Существуют еще и другие больницы - если не в Израиле, то за границей, Англия, например, - и в них тоже можно приобрести отличный опыт.
- Англия? - повторила за мною миссис Лазар, и ее дружелюбная улыбка погасла.
- Да. Мои родители прибыли в Израиль из Англии, и у меня есть британское гражданство. Хотя у меня нет никакого желания обосноваться там…
Лазар, который до этого с видимым безразличием слушал мой разговор с его женой, внезапно встрепенулся:
- А, значит, это правда… я узнал из вашего файла, что ваши родители - уроженцы Англии. И это замечательно, что вы сохранили британское гражданство тоже. Это поможет вам во время путешествия по Индии. Полагаю, что ваш английский превосходен.
- Превосходен? Не сказал бы этого, - холодно ответил я, снова пытаясь охладить целеустремленный энтузиазм этого человека. - Я родился и получил образование здесь, в Израиле, и мой английский точно таков, как у любого другого израильтянина. Другими словами, далек от совершенства. С родителями я говорю на иврите, знаете ли… Но, разумеется, поскольку я часто слышу, как они разговаривают между собой по-английски, я говорю по-английски тоже. Не совершенно, но, скажем так, довольно бегло.
Беглость моего английского, похоже, вполне устраивала мистера Лазара, который адресовал мне улыбку, исполненную явного удовлетворения. Ясно было, что моя пригодность для путешествия в Индию отныне была неоспорима. Мистер Лазар повернулся к жене, и брови его полезли вверх.
- Что это! - возгласил он. - Ты до сих пор не предложила нашему гостю выпить. Мы так заболтались, что совсем позабыли, как следует исполнять обязанности хозяев.
Но женщина никак не проявила желания подняться с дивана. Вместо этого она улыбнулась мужу и сказала:
- Почему бы тебе не приготовить нам по чашечке кофе по-турецки? Мы все совершенно без сил.
Лазар вскочил на ноги.
- Вы ничего не имеете против кофе по-турецки? - Его жена повернулась ко мне, как если бы хотела меня подзадорить на отказ; затем она достала тонкую сигарету и закурила. Когда Лазар скрылся в кухне, ее глаза вновь обожгли меня все той же очаровательной улыбкой и, наклонившись ко мне, она начала говорить доверительным, мягким и вместе с тем звучным и чистым голосом: - Я чувствую, что у вас еще остаются сомнения. Это естественно. И в самом деле, с чего бы это человеку бросать ни с того ни с сего все свои дела и мчаться в Индию? И если вы полагаете, что мы оказываем на вас известное давление и это вас оскорбляет - то совершенно правы. Но попробуйте понять и нас. Мы должны как можно быстрее вернуть домой нашу дочь; болезнь - и кому как не вам это знать - вещь изнуряющая и лишающая сил. По словам той девушки, что доставила нам письмо, состояние нашей дочери ухудшилось, и все те специалисты, с которыми мы консультировались, в один голос рекомендовали нам взять с собою знающего врача. Перед самым вашим приходом профессор Хишин позвонил нам и просил сделать все, чтобы вы согласились быть этим врачом. Поскольку, по его словам, вы в данном случае являетесь идеальным кандидатом.
- Снова "идеальный", - перебил я ее со злостью, бушевавшей во мне. - Это заблуждение профессора Хишина. Что он имеет в виду под идеалом? В каком смысле я "идеальный кандидат"? Идеальный для чего? Может быть, как выразился ваш муж, профессор Хишин имел в виду наличие у меня британского паспорта?
Пораженная моими словами миссис Лазар расхохоталась.
- О, нет! Абсолютно… Спору нет, британский паспорт в Индии не будет лишним, но, поверьте, профессор Хишин имел в виду совсем не это. Вы ему по-настояшему нравитесь. Он говорил, между прочим, о ваших хороших манерах, о вашем дружелюбии, о вашем превосходном клиническом чутье и, в особенности, о той заботливости, с которой вы обходитесь со своими пациентами…
Она говорила все это с неподдельным теплом; все сказанное звучало достаточно красноречиво, но я сознавал, что здесь имеет место обыкновенное притворство пополам с явным преувеличением. Я не в состоянии был понять, на самом ли деле профессор Хишин обрушил на мою голову всю эту лавину похвал, или всеми этими комплиментами она попыталась соблазнить меня.
Опустив глаза, я слушал ее, не в состоянии остановить. В конце концов руки у меня бессильно повисли и, уже сдаваясь, я спросил:
- Ну так сколько же ей лет, вашей девчушке?
- Девчушке? - Она расхохоталась. - Она не девчушка. Ей, уже двадцать пять лет. Она уже проучилась два года в университете. Кстати, вот фотоснимок, который она прислала два месяца назад, перед тем как заболела.
Взяв конверт из грубой зеленой бумаги, она извлекла из него два моментальных снимка, на которых была изображена молодая женщина: выглядевшая очень мило и интеллигентно. На одном снимке женщина стояла на фоне громадной реки, в которой проглядывались обнаженные согнутые человеческие фигуры; второй снимок был сделан возле входа в какое-то здание, очень напоминающее индуистский храм. На этой фотографии слева и справа от молодой женщины, обвив ее руками, стояли юноша и девушка.
Вернувшись домой, я решил, не взирая на поздний час, позвонить родителям в Иерусалим и спросить их мнение. К моему изумлению, и моя мать, которая уже легла, и отец, которого разбудил мой телефонный звонок, полагали, что я ни в коем случае не должен отказываться от предложения, сделанного мне директором больницы.
- Он всего лишь управляющий административным советом, - пытался я объяснить отцу, но он был непреклонен.
- Не имеет значения, - упорно твердил он, спросонья переходя на английский. - Люди, подобные ему, обладают реальной властью, поскольку они прочно сидят в занимаемых ими креслах, а вокруг них - такие же, как они. И даже если твой профессор Хишин в один прекрасный день по той или иной причине исчезнет, это не доставит тебе никаких неприятностей, в случае, если твоим будущим будет озабочен глава больничной администрации.
- Это происходит не совсем так, как ты представляешь, отец, - продолжил я свое слабое сопротивление. - Все не так просто.
Но родители мои были едины в своем энтузиазме:
- Главное, не пори горячку с отказом - твоя больница никуда не денется, а ты сам говорил, что весь год работал, как вол, достаточно для того, чтобы позволить себе отдых.
- В Индии? - саркастически протянул я. - Что это за отдых может быть в Индии, не скажешь ли?
Но здесь разговор повела моя мать, принявшаяся хвалить эту страну. У нее, понимаете ли, был дядя, который служил в Индии между двумя мировыми войнами, и, насколько она помнила, он был буквально влюблен в Индию и никогда не уставал восхищаться ее очарованием.
- Это была совершенно другая Индия, - сказал я, пытаясь охладить ее пыл, но она продолжала упорно стоять на своем.
- Ничего на свете не становится совершенно другим - если что-то было некогда полно волшебства и красоты, что-то да должно сохраниться, а для такого короткого путешествия - тем более.
Признаться, реакция родителей меня поразила. Самонадеянно я полагал, что их всегдашняя тревога за меня заставит их сделать хотя бы попытку отговорить от подобной идеи. Вместо этого они присоединились к общему прессингу.
- Я не представляю, что за отдых получится из такой поездки, - пробурчал я в телефонную трубку.
Не говоря уже о том, что сейчас я просто не нуждаюсь в отдыхе, именно сейчас. Мне так нравится работать в больнице, что я не хотел бы пропустить даже один день. В любом случае, я хочу еще раз все обдумать. Я обещал сообщить окончательный ответ им не позднее завтрашнего утра… и на этом я попробовал закончить разговор. Но не тут-то было.
- Даже если сейчас идея путешествия не слишком привлекает тебя, - привел еще один аргумент мой отец, - люди ожидают от тебя помощи. Рассматривай это как возможность совершить доброе дело.
Я рассмеялся.
- Доброе дело? Здесь речь не идет о благодеянии. Эти люди хотят оплатить все мои услуги и расходы. И, согласись, это не имеет ничего общего с благодеяниями. Да и почему этим, кроме всего прочего, должен заниматься именно я? В их распоряжении обширный выбор. Вся больница. Они могли легко пригласить любого другого доктора, чтобы он поехал и привез обратно их дочь…
Но в этом как раз я не был уверен. Когда я обещал Лазарам, что дам окончательный ответ не позднее утра, они повторили, что в случае моего отказа у них уже не будет времени, чтобы найти и уговорить другого врача.
- Для тебя это случай познакомиться с другим миром и чуть-чуть встряхнуться, - сказала мне мать. Недавно они с отцом выражали озабоченность по поводу моего образа жизни, моей увлеченности работой, которая, как им казалось, превращала меня в раба медицины.
- Другой мир? Может быть, - устало ответил я, опуская телефонную трубку на колени и обессиленно откидываясь на постель. - Но поможет ли это встряхнуться мне здесь?
Мои родители молчали. Как если бы в конце концов, через расстояние, я смог передать им всю глубину моей усталости.
- Когда вы должны отправиться? - осторожно спросила мама.
- Прямо сейчас. - Я закрыл глаза и завернулся в простыню. - Они хотят лететь в Рим послезавтрашним рейсом.
- Послезавтра? - переспросила изумленная мама, еще не осознавая срочности этого путешествия.
- А ты что думала? Все очень серьезно. Где-то там находится больная девушка. Кто знает, что с ней на самом деле? Именно это я и пытаюсь вам втолковать - это вовсе не увлекательная прогулка.
Я почувствовал, как нарастает напряжение на другом конце провода.
- В таком случае… надо и в самом деле все взвесить дважды. Может быть, ты и прав. Мы будем думать об этом… а утром поговорим на эту тему еще раз.
Я пожалел о своем звонке. Этой ночью их и без того короткий сон будет еще короче из-за лихорадочного желания снова обсудить со мной мои планы. Для них я прежде всего был их единственным ребенком. Сейчас, больше чем когда-либо, я причинял им беспокойство, по мере того как холодное одиночество холостяцкой жизни засасывало меня все более.
Мне было всего двадцать девять лет, но я уже отметил не без сожаления повторяющиеся попытки вытолкнуть меня в жизнь за пределы больничных стен. Побуждало их к этому частично ощущение вины за тот нажим, который я испытал с их стороны во время учебы. Во всяком случае, когда я позвонил им на следующее утро, отец сказал мне:
- Мы думали всю ночь и в конце концов изменили свою точку зрения в отношении этого путешествия в Индию. Похоже, оно будет и в самом деле очень утомительным, и правильнее будет от него отказаться…
Но к их огромному изумлению я сообщил, что всего лишь полчаса тому назад я согласился поехать и попросил их найти мой британский паспорт и выбрать подходящий для путешествия чемодан…
Вместо радости или хотя бы удовлетворения, я ловил лишь напряженное беспокойство в их голосах, как если бы накануне вечером мы обсуждали возможности не реального, а чисто теоретического путешествия. Это из-за них я изменил свое решение? - хотела знать мама. Я вынужден был ее разуверить. Я тоже много думал и абсолютно самостоятельно решил, что должен ехать. Затем я сообщил им малоприятную новость: профессор Хишин оставил в хирургическом отделении не меня.
На том конце провода воцарилась тишина.
- Хишин предпочел оставить не тебя, а другого ординатора? - недоверчиво произнес наконец мой папа. - Возможно ли это, Бенци?
- Еще как возможно, - ответил я легко, но сердце мое болезненно отреагировало на их растерянное удивление. - Но ничего, никакой трагедии в этом нет. И может быть, и вправду в такой ситуации лучше оказаться где-нибудь подальше и подумать, что делать.
Правда заключалась в том, что я и на самом деле испытывал странное облегчение, как если бы что-то во мне освободилось, оборвалось. С того самого мгновения, как я дал Лазарам согласие сопровождать их в путешествии по Индии - это произошло в шесть тридцать утра, - прелести предстоящего пути стерли из моего сердца и гнев и зависть. Трубку поначалу взяла жена Лазара, и в первое мгновение я не узнал ее голоса, который звучал моложе и свежее, чем накануне вечером. Похоже, она не была удивлена моим решением, как если бы она знала о нем заранее; тем не менее она несколько раз поблагодарила меня, спросив, окончательно ли я решил. Но ее муж, потеряв терпение, выхватил у нее из рук трубку и начал обстреливать меня инструкциями с ужасающим напором. Он собирался в Иерусалим для встречи со специалистом по Индии из Министерства иностранных дел, чтобы запастись рекомендательными письмами и прочими официальными бумагами; свою жену при этом он перепоручал мне для завершения всех необходимых приготовлений.
- А что насчет больницы? - спросил я. - Там ждут меня в операционной этим утром… плановая операция…
Но Лазар высказался абсолютно недвусмысленно: поскольку вопрос с больницей был согласован, все формальности он берет на себя; это его епархия, тем более что профессор Хишин дал свое согласие.
- И, пожалуйста, - выговаривал он мне твердым голосом, - перестаньте думать о больнице и посвятите всего себя исключительно приготовлениям к путешествию. Дорога каждая минута. После полудня мы найдем время, чтобы посидеть с врачами и заведующим аптекой, чтобы обсудить медицинский аспект. Вот чем мы займемся. Да, кстати, я забыл спросить - ваш израильский заграничный паспорт действителен?
Нет, мой заграничный паспорт не был действителен. Я обнаружил это прошлой ночью. Лазар проинструктировал меня, как я смогу найти контору его жены, расположенную в центре города. Его жена была юристом и совладельцем одной из больших юридических фирм. Она, сказал Лазар, позаботится обо всем.
Я с трудом узнал ее, когда она вышла из своего офиса, чтобы встретить меня, в черном выше колен платье, тщательно подкрашенная. Она опять поблагодарила меня за принятое решение с таким подчеркнутым дружелюбием, которое показалось мне искусственным и слишком уж преувеличенным. Я вручил ей свой паспорт, и она тут же передала его одной из девушек, работавших за своими столами. Затем вынула чековую книжку, подписала несколько пустых бланков, которые и протянула мне, сказав: "Ну, это Ханна… она будет этим утром опекать вас и поможет в подготовке к путешествию".