Уже вновь сидя в шезлонге, он видел маленькую головку сына, такого лохматого, всего в черном пуху, плотно спеленатого пеленкой в огромной кованной детской кроватке. Влад склонился над спящем младенцем, пытаясь разглядеть свои черты в красном, сморщенном, личике ребенка.
- Любимый не нравится? Прости, так получилось. Я очень старалась, но не додержала до конца срока. Было очень тяжело без тебя! Прости меня, если сможешь. Он быстро нагонит свое и будет краше нашей дочурки, вот увидишь. Главное не расстраивайся, ладно? – он не выдержал, и обернувшись к ней лицом, нежно взял в руки ее голову, нашел губы и крепко прижался к ним в поцелуе, чтобы не показать ей слез, внезапно градом покатившиеся по его щекам.
- Лялечка, любимая, что ты говоришь? Как можешь ты такое даже думать! Это я виноват перед тобой навеки! Это я со своей травмой оставил тебя здесь носить его без денег и работы! А ты… Ты… Комок застрял в его горле, не давая ему ничего сказать. Он вновь нежно обнял ее, свою мадонну, и, сглотнув слезы, сказал, - Ты самая мужественная женщина на свете. Другой такой больше не будет для меня. И твой подарок – самый дорогой из тех, что может сделать женщина своему любимому. Я знаю, знаю, каково тебе было здесь без меня и дочери. Но ты все выстояла! У меня нет просто слов… И слезы опять выдали ей его чувства.
Тогда коварный Лабиринт загнал их в тупик. Долго им пришлось искать выход, но месяцы испытаний лишь сблизили их, наделив их поток Нежности новой мощью, способной разнести в клочья любое препятствие на пути. Вот и сейчас, как тогда, Влад в тупике. Где найти силы, чтобы без нее найти выход. Нет не для себя, для них, что тихо сопят в той комнате за спиной? Ради нее, ради них нужно найти силы, чтобы вновь искать выход в этой путанице ходов и пещер.
Вот только где искать их, эти силы, если все они ушли на борьбу там, во вратах Лабиринта, где смыкаются уже не кольца магии - где смыкаются миры. Борьбу за нее забрала все его силы. Он изо всех сил хотел ее вернуть. Вернуть в свой, нет, в их мир. Но Смерть оказалась сильнее. Теперь и у него не осталось сил, чтобы жить дальше без нее. Его сил хватило лишь на то, чтобы увести себя и детей от врат между мирами, вернувшись опять в Лабиринт под зловещий грохот, смыкающего свои концы, очередного магического кольца. А где взять новые силы? Где взять?
Пальмы злорадно раскачивали лохматыми шевелюрами листьев-перьев, сверху похожие, для него, на индейцев на тропе войны. И, словно на клоуны на ходулях снизу, заигрывая своими тенями от верхушек с шумным разноцветным людом в свете фонарей на аллеях парка. Мир, не ведая печали, продолжал веселье на Южном берегу единственного в мире Черного моря.
Сон покинул его и в эту ночь. Рецепты для терапии памяти не спасли. Нужно искать новый способ побороть свою память. Нужно искать новый источник для новых сил. Как тогда…
Борт проводник Аерофлота вышла к толпе пассажиров. Утро только начиналось, а людей возле турникенов для посадки на самолет было непривычно много. Влад должен, во что бы то ни стало, улететь ближайшим рейсом в Херсон. Командировки стали для него обычным делом, после возвращения в гражданскую жизнь, в которой все, поначалу, казалось чужим и непривычным.
Травма ноги еще давала о себе знать, но самое сложное уже было позади. Сейчас он уже не знал, как смог выдержать, не вставая с кровати, девять месяцев подряд. Если бы не совет бывалого полковника, хирурга-травматолога из окружного госпиталя, сознание бы не выдержало, а помутнев, отправило бы наверняка своего хозяина совсем в иную лечебницу, где все время царит веселье, но возврата в реальную жизнь нет. Связанный им тогда по самоучителю, полувер спас его, и как память лежит где-то в шкафу.
С выходом девушки в голубой летной форме, люди оживились, окружив кольцом, замерли.
-Дорогие товарищи. На рейс до Херсона номер 286, есть четыре места после снятой брони. Мое предложение такое. У нас есть женщина из Чернобыля с двумя маленькими детьми: младший грудной шесть месяцев, и старший три года. И еще одна женщина с ребенком двух месяцев от роду. Я предлагаю свободные места предоставить им. Возражения есть?
Толпа вокруг загудела с одобрением. Возражений не было. Женщины с детьми прошли сквозь расступившуюся толпу и направились на посадку в самолет.
Влад оторопело огляделся по сторонам. Только сейчас он заметил, что второстепенный по своему значению, местный аэропорт был непривычно наполнен людьми. В основном это были женщины и дети, словно здесь расквартировали пионерский лагерь с детсадом. Все они были серьезны и чем-то озабочены. Лица и открытые части кожи детей были покрашены зеленкой в пятнышки, словно все внезапно заболели ветрянкой.
Что происходит? Какой Чернобыль? И при чем он здесь, в аеропорту, где самолеты не вылетают за пределы Украины? И тут он вспомнил своего рыжего шефа, который и отправил его в очередную командировку.
- Толик? Привет. Я тут в аеропорту, пытаюсь вылететь в Херсон, но ничего не могу понять, что здесь происходит? Ты не знаешь? Тут говорят о каком-то Чернобыле?
- А ты ничего не знаешь, в самом деле? Никаких командировок! Пулей дуй домой и вывози из Киева жену с детьми! Ночью взорвалась атомная станция. В городе радиация. Никто не знает, чем это все закончится. Спасай Лялю! Спасай детей! Чем дальше увезешь, тем лучше. Хоть в Сибирь! Понял? Действуй.
По голосу шефа, Влад понял, что он не шутит. Он с ним учился на одном факультете. Но сокурсник распределился в Атомную энергетику. Он успел достроить Чернобыльскую и начал Ровенскую АЭС, но поссорившись с руководством, ушел. Ему можно верить, у него остались его друзья, которые дали ему достоверную и правдивую информацию.
Уже потом, когда удалось детей отправить через три дня вначале на Донбасс, потом в Краснодар, а после в Гелинджик (с тюркского - "белая невеста"), он успокоился. Вот только Ляля. Ее не отпустили на работе. Сейчас это смешно, ставить на чашу весов жизнь и работу, но в то момент было указание сверху и увольнение расценивали как злостный саботаж со всеми вытекающими последствиями. И она, испугавшись, осталась с ним в Киеве. А может, не испугавшись, а наоборот?
Лунная дорожка внезапно затуманилась, и начала превращаться в солнечную. Рябь на дорожке осталась, но отблески стали ослепительно яркими, отражая жаркое июльское солнце в бледно голубом безоблачном небе над Днепром. Кому и чем было обязано это волшебное превращение, Влад не понял. Но это было не так важно, как картина, которая предстала перед его взором. Дежавю. Опять. Который раз за эту ночь. Который раз за все ночи без нее.
Влад уже с трудом отличал реальность от воспоминаний. Вот и сейчас, это он бежит на перегонки, с ней и с ветерком по песчаному пляжу за волейбольным мячом, тем, что отлетев от ее умелой руки, еще раз доказал Владу, что статус мастера спорта не дают просто так. И в беге она оказалось первой. До чего радостно, вот так беззаботно, быть с ней на этой днепровской косе Жукова острова.
Молодец Толик, что предложил их вдвоем вывезти сюда на отдых, дав ему и себе выходной после тревог, волнений и суеты экстренной эвакуации из возможной зоны поражения радиацией от аварии. Плохо лишь то, что он узнал обо всем лишь после майских праздников. Не ведая о трагедии, они с Лялей еще второго пошли на майовку с малышами в лес и целый день провели на природе. Она так любит лес, костер, палатку, шашлыки. Он хотел еще раз сделать ее счастливой. И сделал. Ее глаза всегда полны счастьем, как и сейчас, рядом с ним. О это знает и всегда помнит.
И будет помнить всегда. Пусть, что уже без нее, вздрагивая каждый раз, когда встречает теперь женщину с похожими глазами. Как в том автобусе в Новую Каховку.
В тот раз, Влад бессмысленно смотрел в окно "Икаруса", отмечая про себя телеграфные столбы вдоль дороги. На следующей остановке автобус притормозил, сворачивая к нескольким пассажирам. Внезапно, женские плечи впереди, приподнялись над высокой спинкой сидения, и он увидел лицо женщины. И глаза. Ее глаза. Дальше он не мог вспомнить ничего. Это было полное отключение сознания.
Он опомнился только в момент, когда пыль за отъехавшим автобусом вернулась обратно на обочину дороги. Молодая женщина, прихватив сумки, пошла по тропинке от дороги в сторону села, которое виднелась вдали. Он тогда еще долго ловил попутку, кляня себя за то, что так бездумно сошел с автобуса вслед за незнакомкой. И винил себя и ее за то, что поддался чувству, увидев ее глаза на незнакомом лице. Хотя в чем была вина незнакомки, он даже себе объяснить не смог.
Как не мог объяснить себе реакцию на ее запах. Только через сорок дней, когда традиция позволила вынести все ее вещи из дома, он стал понемногу приходить в себя после необъяснимых истерик, которые случались каждый раз, когда он чувствовал этот запах, который сейчас не может даже вспомнить. Нет, виной всему память. Его память о ней. Вот если бы когда-нибудь он научился управлять своей памятью. Может тогда, Влад смог бы вновь ощутить себя счастливым?
Ветер с моря стал прохладным, и Влад очнулся зябко ежась. Дремал он, или это было болезненное забытье, он уже не трудился понять. Часы на руке показали три часа. Ночь начинала свое отступление от линии горизонта, где недавно без всплеска утонула круглая луна, вслед за собой потянув в морскую бездну лунную дорожку. Теперь на черной зяби волн отражались звезды и огоньки туристического лайнера, который стремился догнать луну, стремясь за линию горизонта.
Набравшись решимости, Влад решил для себя, что до утра он обязан изменить свою жизнь. Дальше так продолжаться не может. Смог же он четырнадцать месяцев из восьмидесяти четырех, отведенных ему судьбой, прожить в разлуке с ней, значит, сможет и дальше. Надо лишь придумать, как это сделать, начать жить без нее.
Он пересел за журнальный столик на балконе, зажег настольную лампу и разделил чертой надвое белый лист бумаги, словно свою жизнь. Влад вспомнил, что когда читал способ, как бороться самостоятельно с событием, которое происходит, не зависимо от тебя. Кажется, там предлагали вначале провести анализ этого события, разделив его положительные и отрицательные для себя стороны.
Через полчаса половина левая сторона с жирным минусом вверху им была заполнена с двух сторон. Ему легко давалась работа по перекладыванию на бумагу боли и горечи от случившегося. С другой, правой стороной листа все было гораздо сложнее.
Чистая сторона с плюсом зловеще белела в полумраке предрассветной мглы. Тут Влад задумался надолго. – Может ли быть ответ на вопрос о том, что он приобрел положительного с утратой самого дорого и близкого ему человека? – Нет, нет, нет! – вот все, что ему приходило в голову. Его сознание еще долго сопротивлялось отвечать на этот вопрос.
Каково же было его удивление, когда он, услышав радостный голос дочери из комнаты, отрезвел от дум и смог трезво посмотреть на поверхность стола - Папа! Я уже проснулась! Ты где? – очнувшись, он неожиданно для себя увидел четыре ответа на зловещей правой стороне листа. - Неужели такое может быть? – все еще не веря собственным глазам, он рассматривал лист своей судьбы, словно план таинственного Лабиринта. Он не мог поверить тому, что сам смог найти если не положительные стороны своей трагедии, то придумать ситуации, когда ему было бы еще хуже. Это и был искомый источник. Его открытие дало ему новее силы. Теперь он не мог дождаться следующей ночи, чтобы продолжить начатое, и составить план действий для выхода из сложившейся с ним ситуации.
К концу следующей душной ночи план был готов. В нем было десять пунктов. Выполнив их, он мог вернуться к жизни, начав все с "белого листа". Нет, счастье в плане на листе бумаги было не предусмотрено. Не было там и новой любви, как не было личной жизни. Зато было все остальное, чтобы продолжать жизнь без нее рядом. Жить как получится, помнить и думать о ней, но жить дальше. И это было главное достижение того месяца в БЕЛОЙ НЕВЕСТЕ, в конце "бархатного сезона" на южном берегу такого Черного моря.
Уезжая домой, Влад назло поверью про Лабиринт, решился сфотографироваться с детьми и с БЕЛОЙ НЕВЕСТОЙ на память, чтобы начать свою жизнь с момента, запечатленного на фото. Он уже не страшился таких мелочей, как "неприятности в жизни и проблемы с памятью и зрением". Ему важно было как можно скорее и дальше уйти с детьми от страшных врат, отделявших теперь его и ее мир.
Глава 13. КАСТИНГ БЕЛОЙ НЕВЕСТЫ.
"…Чтобы избежать коварства лабиринта, нужно оставить какую-нибудь вещь в дар, например, бросить монетку.…"
ЛЕТО. Август, 1987 год.
Влад вытер пот со лба, и нежно отстранив мать, пытающуюся его вразумить последние двадцать часов, нагой прошел в ванную с бутылкой уйтспирита в руке. Голова кружилась от испарений сохнущей краски, и от усталости. Но последняя была приятной и бодрящей, как после хорошей тренировки. Все мускулы ныли сразу, но на душе было приятно. Он несколько раз оттирал все тело тряпкой от краски, цвет которой был назван в честь гибели африканских слонов. "Слоновая кость", в которую было раскрашены стены прихожей, кухни, ванной и туалетных комнат от потолка до пола в три слоя, и которая покрывала Влада от головы до пят, была стойкой. Все усилия оттереть хотя бы видимые из-под одежды части тела не давали желаемого результата.
И Влад сдался. От уговоров матери прекратить это безобразие, от прилипчивой краски, от усталости, от чувства голода. От всего, что навалилось на него в этот первый день отпуска. Как хорошо, что он не сдался тогда, когда доказывал Председателю Верховного Совета, что он вдова с двумя маленькими детьми, иначе ему не видеть бы сорока пяти дней отпуска, как ушей слоника, чьи кости он тщательно размазывал последние двадцать часов.
До вылета рейса Киев – Краснодар оставалось час двадцать. Ехать до аеропорта ночью сорок минут. Он смотрел на циферблат часов на руки и высчитывал, успеет ли съесть всю вкуснятину на столе, накрытом заботливыми мамиными руками, или взять с собой в дорогу, чтобы в такси и самолете не спеша насладиться домашней кулинарией.
Решив, наконец, что поесть нужно дома и пятнадцати минут ему хватит, он самозабвенно отдался долгожданному процессу. Потом, уже в Новоросийске он пожалел о своем решении. Он едва не опоздал на последний ночной рейс автобуса на Озереевку, пытаясь найти на автостанции хотя бы одного нормального человека. Станция была полна людей, но добиться вразумительного ответа, ни от кого он не мог. Дежавю. Какое популярное теперь для него состояние. Вся эта суматоха ему, что-то напомнила, но вот что, он никак не мог вспомнить. Голова все еще кружилась от паров краски и соображала плохо. Наконец его сознание на миг просветлело, чтобы вспомнить лишь одно слово: ЧЕРНОБЫЛЬ.
Да, эта суета была похожа на ту, когда он смешался с толпой беженцев из Чернобыля. Неужели опять катастрофа? – мелькнула мысль в воспаленном мозгу, - Не может быть! Только не сегодня!
Он посмотрел на ручные часы. Они показывали двадцать два часа. Год и десять часов. Как пролетело время. Да он без нее почти девять тысяч часов. А минут? Сколько минут? Пятьдесят четыре тысячи. Ему бы хватило лишь десяти. Да десяти минут. За них он бы и сейчас, отдал свою жизнь. Не думая, как тогда, когда утром вышел седой хирург.
- Ничего утешительного Влад. Почки начали отказывать, - это была катастрофа. Он понял все в одно мгновение, после семи суток борьбы за ее жизнь. Он все дни жил в ординаторской, боясь покинуть здание клиники, боясь пропустить момент… Он сам не знал, какой момент! Но не мог себе позволить его пропустить и все тут!
Долгую неделю она боролась за жизнь. Он боролся вместе с ней. Он чувствовал ее, хотя она все неделю была без сознания. Чувствовал днем, когда не мог ее увидеть, чувствовал ночью, когда украдкой пробирался по темным коридорам к ее палате реанимации, умело минуя все посты медсестер, словно разведчик за линией фронта, чтобы ее видеть хоть мгновение. Он на цыпочках, не дыша сам, склонялся над ней, такой беззащитной, нагой, под белой простыней, всю в диковинных трубках. Он слушал ее дыхание, чтобы убедиться, что она еще жива, не веря ни врачам, ни их аппаратам, рисующих с писком ее диаграмму жизни на мониторе.
Но тогда все ее органы, дружно боролись разом, словно волейбольная команда на соревнованиях на выживание. "Почки начали отказывать". Значит, два члена команды сдались. Это поражение. Это финал. Это смерть. Он в то мгновение понял все. Молча ушел из клиники, молча сел в такси, молча вошел в дом.
- Ты чего вдруг приехал? Что случилось? – мать была не на шутку перепугана его внезапным появлением дома, зная, что никакие уговоры не заставят его уйти от Ляли.
- Ничего не случилось. Все по-прежнему, - выдавил он глухо, а потом не выдержал, закрыл лицо ладонями рук, и зарыдал, уже не стесняясь.
- Она… Ляля? Что с ней? – испугано выглянула Ирина. Они с ней погодки, только любимая Влада младше. Он смог в ответ лишь мотнуть головой несколько раз. Они его в тот момент не поняли. Поняли на следующий день 31 августа. В 12 часов, когда вышел последний из шести ежедневных доноров, и сказал, что ей больше не нужна кровь для прямых переливаний.
- Родственники погибших, прибывшие на церемонию, просьба собраться возле автобуса на платформе двенадцать. Автобус будет отправлен на причал в двадцать два тридцать. – хриплый голос громкоговорителя вернул Влада в реальность.
- Теплоход "Нахимов" - пронеслось бегущей строкой в сознании. Ах, вот оно что! Ну и совпадение! Бывает же такое!
Из динамика полилась траурная мелодия. Затем грустный и торжественный голос сообщил: "Он лежит на глубине 47 метров в Цемесской бухте. Пароход "Адмирал Нахимов", ставший братской могилой как минимум для 65 человек. Ещё 360 могил на кладбищах России, Украины, Белоруссии, Грузии, Киргизии, Латвии, Литвы, Молдавии - бывших республик огромной страны, получившей корабль от Германии в качестве репараций после победы в Великой Отечественной войне. 423 человека, официально погибшие при катастрофе, и два водолаза, погибшие при проведении спасательно-поисковых работ. В память о них сегодня на воду опустятся венки, цветы обрамят плиты с фамилиями на мемориале на мысе Дооб - ближайшем береге в четырёх километрах от места трагедии. На памятнике - часы с парохода, остановившиеся 31 августа 1986 года в 23 часа 20 минут. Ровно год назад".
На следующее утро, после торжественной передачи детей на руки Влада, родители Ляли собрались и уехали на автобусе, который поздно ночью доставил его в маленькую двухэтажную межколхозную гостиницу прямо на берегу моря.
А в обед они, взявшись за руки, дружно шагали в пионерлагерь по соседству, распевая хором:
"Вместе весело шагать
По просторам по просторам по просторам
И конечно припевать лучше хором
Лучше хором лучше хором"
Родственники Влада договорились с администрацией, чтобы дети и он питались в столовой лагеря. Это было удобно и необременительно для него. С одной стороны, он был им благодарен за внимание, а с другой.
С другой стороны, он все еще боялся бесконечных ночей. Лучше бы подольше растянуть день заботами о малышах, чем оставаться наедине с собой по ночам. Вот и в первую ночь, он думал о судьбах отдыхавших в тот злополучный день на теплоходе. 423 человека. И Ляля. В один день. Через тысячи километров и один год они встретились. Родители тех и ее родители. Печаль одна для них всех, и такая разная для каждого в отдельности. Они тоже с трудом с ней уживаются, как и он сам.