- В смысле человеческих качеств, - ответил Боря, - и в смысле необходимости как-то с ними мириться.
Мне стало скучно; к тому же в воздухе уже висел затхлый нафталиновый запах исповеди. Впрочем, при входе в кафе показался Саша Межерицкий с пачкой графиков и каких-то статистических вычислений; жестом я предложил ему присоединиться к нам в надежде, что это избавит меня от неминуемой исповеди. Но Боря, кратко поздоровавшись с Сашей, немедленно вернулся к своей мысли.
- Магомет утверждал, что у женщины нет души, - сказал он, - и, на мой взгляд, это очень правильно. Никакой души, одни интересы. А один мой приятель мне как-то сказал, что все, что Бог дал человеку, он взял у женщины. По-моему метко, а?
- По-моему, бред, - ответил Саша.
Ситуация медленно прояснялась и необходимость выступать в качестве психолога заранее испортила мне настроение. Но, к сожалению, в отличие от меня, Саша, как мне показалось, чувствовал не только раздражение.
- Ну, и в чем же это проявляется? - спросил он.
- Да во всем, - ответил Боря. - Помнишь Ницше: "Все в женщине - загадка; и все в ней имеет разгадку, имя ей - беременность". Ну, а дальше - как по нотам. Для ребенка нужен муж, нужен дом, нужно уютное гнездышко. Всепоглощающая, не знающая ни принципов, ни компромиссов страсть к устроению собственной жизни. И мы для этой страсти только средство; ничего личного в ней нет. Все для фронта, все для победы. А идеал - это богатый торгаш, потому что у него уже сейчас денег больше, чем будет у нас всех троих вместе взятых, когда мы станем профессорами. А на кучу баксов можно такое гнездышко свить, такую пыль пустить в глаза подругам.
- Но на это можно и иначе посмотреть, - сказал Саша, - просто женщина стремится создать семью, дом, очаг, как когда-то говорили, воспитать нормальных детей. Можно только радоваться тому, что ее мысли направлены не на романтические фантомы, а на то, чтобы этот дом был защищен, чтобы ее дети росли в человеческих условиях. И в любви к детям я не вижу ничего плохого, даже если эта любовь немного преувеличена. Самая сильная материнская любовь - это любовь "идише мамы", но уж в этом ты, я надеюсь, не найдешь ничего плохого?
- Еще как найду, - сказал Боря, - если есть что-то, в чем я уверен, так это то, что ничто не калечит детей так, как слепая, всепрощающая материнская любовь. Когда ребенок - это главная цель, а все остальное - обстоятельства и средства. Я не про интеллект говорю; интеллекту это часто даже на пользу, а про чисто человеческие качества. Вырастают уроды, которые никого, кроме себя, не видят и через любого переступят.
Я встал и принес себе еще чашку кофе. Но когда я вернулся, Боря все еще говорил.
- Если уж речь зашла об "идише маме", - продолжал он, - то у нас с женщинами - вообще полная катастрофа. Галут в этом смысле подействовал на нас крайне разрушительно. У других народов есть еще хоть какие-то исключения или что-то в этом духе, а у нас все покрыто болотом безликой целеустремленности.
Это был обычный еврейский антисемитизм, и я промолчал. Но Боря распалялся все больше.
- Обратите внимание, - продолжал он, - между Марией Магдалиной и Моникой Левински - ни одной еврейской женщины, достойной упоминания. Даже жена Рабби Акивы, про которую мы вечно слышим, и та - римлянка.
- Ну, это не большая потеря, - ответил Саша мрачно, - как, впрочем, и ее муж.
Но Боря его не слышал; он продолжал говорить.
- У других народов есть женщины-поэты, художники, царицы, интеллектуалки, авантюристки, в конце концов, а у нас сплошные склочные домохозяйки; безымянные и одинаковые. Открываешь Талмуд, что делает женщина - ругает мужа за то, что он бездельничает и не содержит семью; открываешь хасидские притчи, что делает женщина? Правильно, все то же. Подумай, прошло полторы тысячи лет, а еврейская женщина все еще собачится с мужем по поводу денег.
- Ну, тут ты не прав, - сказал Саша, - боюсь, что этим занята значительная часть женщин безотносительно к национальности.
- Это не ответ, - возразил Боря, - ты просто уходишь от вопроса.
Ветер зашевелил верхушку кипариса, и, пытаясь отвлечься от их разговора, я стал вглядываться в ее судорожное движение. Солнечные блики скользили по его веткам, раскачиваясь вслед за порывами ветра.
- Еврейская женщина, - сказал Саша, - своей стойкостью, своей верностью дому, своей любовью к детям сохранила еврейский народ на протяжении двух тысяч лет галута. На самом деле это она сделала то, что обычно приписывают иудаизму. И поэтому все твои разговоры о талантах просто нелепы; выше этого дара просто ничего быть не может. И, кстати, - добавил он, подумав и посмотрев на Борю, - уж если тебе нужны актрисы и поэтессы, то у нас их тоже предостаточно. Сара Бернар, например, или Гертруда Стайн. А последняя, кстати говоря, лесбиянка.
Боря на секунду замолчал, пытаясь, как мне показалось, оценить степень убедительности последнего довода.
- А до них? - спросил он.
- До них, - сказал Саша, - была, например, жена Бешта. Выслала свою респектабельную семейку, получила телегу в приданое и ездила в одиночку в глубь Карпат, где ее муж делал кирпичи. Говорят, что ходила в тулупе и была знакома с карпатскими разбойниками. Хотя, на мой взгляд, - продолжил он, - все это слишком напоминает Соньку-Золотую Ручку.
- А еще примеры? - настаивал Боря.
Саша замялся.
- Ну знаешь, - сказал он, - я тебе что, "Еврейская энциклопедия"? Таких примеров полно. Если дашь мне сосредоточиться, то вспомню целую кучу. Многие ивритянки, например.
- Израильтяне не евреи, - сказал Боря мрачно, - это новая нация. И вообще, если ты обратил внимание, я говорил о галуте.
- Ну хорошо, - сказал я, - тогда, например, царевна Айор.
- А это еще кто?
- Дочь кагана Иосифа.
- Понятно, - пробормотал Боря и снова уставился в пустую чашку из-под кофе.
Воспользовавшись паузой, Саша сгреб свои ксероксы и исчез. Боря мрачно изучал мокрые следы чашек на крышке стола. Но вместо того, чтобы встать и тоже уйти, я вдруг почувствовал, что должен хоть что-нибудь сделать, чтобы привести его в чувство.
- Слушай, - сказал я, - мне тут один математик рассказал замечательный анекдот на ту же тему. Задача: А любит Б, а Б любит Ц. Вопрос: что делать А?
Боря удивленно посмотрел на меня.
- Поставить свечку в благодарность, что его, кажется, пронесло, - мрачно сказал он.
- Нет, - ответил я, - гораздо проще. Найти другую Б.
Боря расхохотался.
- Жаль, что я не математик. Ну и где же он предлагал это делать?
- Хочешь покажу тебе паб, где всегда можно кого-нибудь снять?
- Хочу, - сказал он, почти окончательно просветлев. Я потушил сигарету, и мы встали.
6
Убраться утром мне не удалось, так что первым делом надо было навести порядок. Весь день мысль о предстоящей уборке внушала мне отвращение, но, вернувшись домой и оглядевшись, я неожиданно понял, что отвращение к наведению порядка почти исчезло. Заперев дверь на два поворота и задвинув щеколду, я оглянулся. Сначала надо открыть окна; вечером девушка жаловалась на жару, а утром - на сквозняки, которые ее ужасно раздражали, особенно после душа, так что окна так и остались закрытыми, и в квартире было душно. Теперь - свалить следы завтрака в раковину, вместе с тарелками из-под ужина и пустыми бокалами со следами красного вина (уж лучше бы она пила водку). Там их, по крайней мере, не видно. Ага, забыла помаду (или специально оставила - в качестве своего рода сувенира на возвращение) - убрать ее в ящик тумбы у входа. Ну вот, теперь квартира уже выглядела чуть менее чужой, и можно было снять башмаки. А все-таки очень жаркий вечер, даже для лета; наверное, хамсин приближается.
Я сел на диван, пытаясь решить, с чего начать. Пожалуй, с рубашки и носков - их я отнес прямо в корзину с грязным бельем. Так, во-первых, прохладнее, а во-вторых, можно приступить прямо к мытью посуды. Хотя нет, штаны бы тоже хорошо переодеть. Но сначала убрать мусор со стола. Коробку с конфетами в холодильник (совсем растаяли), печенье в шкаф, бутылку в мусор; как она точно выбрала вино, хотя оно, собственно, для такой девушки и покупалось. Тонкая вытянутая бутылка "нежной формы", как она сказала. Интересно, это калька с иврита или просто так? Ладно, по крайней мере, "Мерло" не тронула, и на том спасибо. А ведь могла бы; этикетка хоть и не красочная, зато европейская. Она должна любить Европу. Ну вот тарелки и чистые. Теперь чашки - нет, сначала бокалы. Надо будет спросить, как ей Европа и где она была. Англия, Франция, Голландия, Германия, Швейцария; это тур такой был, назывался "вся Европа за восемь дней". Это если сама ездила. А если ивритский хавер возил, то, наоборот, "софшавуа в Париже", отель пять звездочек, всё видели и даже водил показывать пляс Пигаль. И все на нее смотрели удивленно, потому что непонятно, что она-то здесь с ним делает.
Ну вот, кажется, на кухне и все, теперь убрать фотографии с дивана в салоне, - и в комнату. Эта способность верить, что все на них смотрят, просто удивительна. А с другой стороны, может, и не было никакого Парижа. Может, парень сэкономил и свез ее в Анталию. Или вообще в Эйлат. Ну, значит, другой возил в Париж. Не верю, что не была в Париже, быть такого не может. Это нечто, что объединяет, преодолевая все социальные… Ну и бардак! Шкаф-то почему открыт… А, это же я сам открыл, когда переодевался. Постельное белье все туда же, в корзину. Шкаф закрыть, ящик задвинуть, дверцы книжного шкафа закрыть тоже. А ют еще пара бокалов. Странно, что мы принесли с собой совсем не те, что стояли на столе в кухне. Интересно, почему при ходьбе липнут ноги. Я опустил глаза. Сухое, чуть липкое, темно-красное пятно на полу, это она пыталась плеснуть в меня вином. Придется сходить на кухню за тряпкой; сделав несколько шагов, я услышал телефонный звонок.
- Алло.
- Привет, - и я понял, что это Боря, - как дела?
- Нормально. Вроде все ничего.
- Чего делаешь?
- Да так. Вот посуду мыл.
- Да, трудно жить без женщины.
- В чем-то трудно, в чем-то нет. Зато тихо.
- Ну, это сомнительное достоинство. Помню, мне от такой тишины иногда так тошно становилось. Да я, собственно, по этому поводу и звоню.
- Да я уж понял.
- Почему ты вчера им сказал, что мы программисты?
- А что, по-твоему, я должен был им сказать?
- Правду.
- Зачем?
- В каком это смысле? - я услышал в Борином голосе плохо сдерживаемое раздражение. - Я тебе скажу, что ты совершенно ее не рассмотрел; не надо проецировать свое скверное настроение на весь мир. Мне потом пришлось ей объяснять, что она тебя неправильно поняла. В смысле, что ты - программист, а я - ученый. Она совершенно замечательная девушка.
- Да я и не спорю. А которая из двух?
- Что значит которая? Ну, естественно, та, которую и пошел провожать. Вероника. Вторая, может быть, и красивее, но зато в этой есть подлинная интеллигентность. Она мне, кстати, сказала, что ничто не ценит так высоко, как порядочность и образованность.
- Могла бы даже не говорить, по ней это видно.
- Правда? А в общем, ты прав. По-настоящему интеллигентная девушка. Утонченная, что ли. Если уж сравнивать, то бывают женщины, для которых самое важное - это деньги, работа мужа, собственность. Ты знаешь, о ком я говорю. А для Вероники все это не имеет ни малейшего значения.
Боря задумался. Я вытащил из ящика складной нож со стопором и кровоспуском, привезенный еще из России, открыл его и попытался воткнуть в лежащую на телефонной тумбе книгу.
- И ты знаешь, - продолжил Боря, - больше всего на свете она ценит искренность и верность собственным чувствам. Если человек неискренен или готов предпочесть какие-то внешние соображения своим чувствам и, в особенности, прёдпочесть их своей любви, то для нее он просто не существует.
- Да, изумительная женщина, - сказал я, - действительно здорово.
- К сожалению, она мало путешествовала, - добавил Боря, - ей всегда так хотелось, но вот обстоятельства не складывались. Ты знаешь, она мне много о себе рассказала; просто удивительно, что такая женщина могла быть так несчастна. Вероника всегда искала близкого ей по духу человека, а получалось как-то вкривь и вкось. То есть она несколько раз влюблялась, а оказывалось, что на самом деле это совсем чужие люди.
- Действительно странно. Впрочем, это случается; по-настоящему интеллигентные люди часто оказываются не очень проницательными.
- Да, я тоже замечал. Слушай, - сказал он, чуть замявшись, - а вы там, ну когда мы ушли, еще долго сидели?
- Да нет, не очень.
- Короче говоря, я тут хотел тебя спросить. Ты у ее подруги, ну, в смысле, у Ани, случайно телефон не взял?
- А что?
- Слушай, сделай доброе дело. Звякни ей, ну, сделай вид, что хочешь продолжить знакомство, ей будет приятно, и так, между делом, поспрашивай про Веронику. Ну, там, про то, что с ней раньше было и что она любит. Представляешь, как будет классно, если я сам, не спрашивая, ее любимый сорт духов подарю. Ну, ты понимаешь.
- Я подумаю, - сказал я.
- И она совершенно из наших, - добавил Боря, - она мне сказала, ну, просто случайно как-то брякнула, к слову пришлось, что никем не восхищается больше, чем учеными. И всегда мечтала влюбиться в ученого. Ты просто не понимаешь, какая она. замечательная.
- Понимаю, - ответил я, - очень даже понимаю. Надо будет познакомиться с ней поближе.
- Вам будет очень интересно поговорить, она такая умная. Не в смысле занудная и заученная, а по-настоящему, по-житейски умная. Ты ей, кстати, вполне понравился. Она сама мне об этом сказала. Так что вот сойдемся с ней поближе, найдем свободное время, чтобы всем подходило, и устроим вечеринку со всеми знакомыми; и тебя пригласим. Может быть, это не будет очень скоро, но обязательно надо будет вас поближе познакомить. Вот только немножко раскидаю работу.
- Да, - сказал я, - замечательная идея.
- Ну, короче, ты звякнешь? - спросил Боря.
- Короче, я подумаю, - ответил я, и мы попрощались.
"Это совершенно безнадежный вариант, - подумал я, складывая нож и убирая его назад в стол, - пациент умер при рождении".
Я вернулся к уборке. Но практически все уже было сделано. Осталось провести по полу комнаты мокрой тряпкой, чтобы убрать следы вина, сполоснуть тряпку и бросить банное полотенце в грязное белье. Теперь можно влезть под душ. Но на дне ванны обнаружилось множество волос. Ага, а мне показалось, что волосы у нее вполне крепкие. Я включил душ и пустил сильную струю, провел ею по стенкам ванны, потом по дну, волосы уплыли. Влез под душ, перевел кран смесителя на холодную воду, потом вернул на теплую. Вылез. Но готовить ужин мне не хотелось; внутренний голос говорил мне, что план работы по дому я на сегодня выполнил. Я достал из холодильника большой треугольный кусок мороженой пиццы и положил его в микроволновую печь. Поставил чайник. Когда зазвонил телефон, большая часть пиццы уже была съедена.
- Алло, - сказал я.
- Привет, узнаешь?
- Конечно, узнаю, как не узнать, - судя по голосу, это была Женя Резникова, сестра Юли Межерицкой.
- Нахон. Меня всегда узнают. Ну, как настроение?
- Прекрасно. А как ты? - добавил я, понимая, что это, кажется, не она.
- Классно, только спать хочется, - голос звучал невероятно знакомо; так ведь это же вчерашняя Аня, подумал я, только по телефону ее голос звучал как-то иначе, чем живьем, и акцент топорщился еще сильнее, - и наша менаэлет на меня весь день косилась, чего это у меня сонная рожа. А я говорю, в гостях была, поздно вернулась.
- А она что? - спросил я.
- Ничего. Чего она скажет. Кстати, я у тебя помаду забыла.
- Забыла. Заходи забрать.
- А у тебя еще такое вино есть?
- Будет. И другое есть, не хуже. Так что вот.
- А я тут пивом закупилась. В дороге с работы. Решила, что после целого дня страданий на работе надо отдохнуть.
- И как, уже прикончила?
- Ну да! Не выношу я пива всухомятку. Вот сейчас сделаю ужин, и под ужин хорошо пойдет. Я тут уже салат настрогала. А ты чего делаешь?