Поступил в него и Словарь. Он построил сауну, где открыл свое общество закрытого типа. Когда очередной тип закрывался в его обществе с водкой и голыми бабами, Словарь чувствовал, что жизнь его таки наладилась и обрела законченный смысл. В принципе, верно чувствовал. Во-первых, какой русский не любит водку и голых баб? Еще он, разумеется, любит быструю езду, но только после водки и баб. Далее. Сколь-нибудь осмысленная жизнь Словаря, действительно, закончилась в сауне. Все в том же изначальном его мире водопроводных коммуникаций. Он спился, разбил автомобиль, потерял общество закрытого типа, ушел от жены, снял ботинки, лег спать, и не проснулся. Теперь обо мне. Когда одна шестая часть суши вывернула себя наизнанку, ее население дружно поверило в Спасителя. Материальное равенство как доминирующая система ценностей окончилось. И вернулось все на круги своя, где вращались бедные и богатые, всякий со своим.
И бедный находил утешение в мире загробном, а богатый не имел надежды проскользнуть в игольное ушко. Я снова стал писать, и прилично зарабатывать.
Я полюбил и женился. Я вернул пропавших детей. И, в целом, вернул душевное равновесие. О Словаре я не вспоминал, пока он сам о себе не напомнил.
НАДО ПОГОВОРИТЬ
Словарь позвонил мне за полночь.
И он был навеселе. То есть, мрачный, как погорелец.
- Надо поговорить, - сообщил он твердо, но не четко.
- Валяй, - согласился я без особенного энтузиазма.
- Не по телефону.
- А как?
- Через два часа, - прошептал Словарь еле слышно. - У метеостанции "Текстильщики".
- Пошел ты в жопу, - отозвался я в надежде, что он обидится. Словарь не обиделся. Словарь остался, сдержан, многозначителен и печален:
- Промедление смерти подобно.
- Черт с тобой. Водителя вызову. Диктуй свой адрес.
- Отставить водителя - в голосе Словаря прозвучала давно забытая командирская нотка. - Водители суки. Если узнают, всем хана.
Подо всеми он мог иметь в виду кого угодно. Возможно, многих людей, включая удмуртов и чувашей. Удмуртов мне стало жаль. Моя мама из удмуртов.
- На попутках добирайся, - Словарь, между тем, продолжал инструктаж. - Адрес метеостанция "Текстильщики". Выход к эстакаде. И запомни: через два часа, не раньше.
- Сволочь ты, - бросив трубку, я стал одеваться. Двадцать пять лет беспорочной дружбы требовали принести себя в жертву пьяному разговору по душам.
"Принесу, и забуду к чертовой матери, - думал я, натягивая джинсы. – Сколько ему требуется? Хорошо, если долларов двести на пару недель. Если двести, тогда он точно больше не позвонит". Я вышел дворами на проспект и поймал такси. Через два часа я стоял у метро "Текстильщики". Курил минут пятнадцать. Полторы сигареты выкурил. Оказалось, Словарь явился раньше на полчаса. Из-за киоска он высматривал, нет ли за мной постороннего наблюдения. Враги запросто могли притаиться в темноте, и Словарь терпеливо ждал, у кого нервы первыми сдадут. Первыми нервы сдали у меня. Бросивши окурок в цилиндрическое устройство, я отправился было на поиски частника. Словарь мигом покинул укрытие, перехватил меня за руку и вывел из-под огня.
- Куда ты полез на самое освещенное место? – озираясь, он достал одноразовую зажигалку. - Ну, и нервы у тебя. Стальные, бля буду.
Видимо, зажигалка один раз уже горела, потому что больше Словарь зажечь ее не смог. Даже в сумерках глазные белки Словаря казались мне красными.
Его паранойя меня уже достала, и я хотел поскорей все кончить.
- Сколько тебе? Две сотни хватит?
- Не в бабках суть - Словарь плюнул под ноги, стихийно обозначив свое отношение ко всему, что ниже Словаря.
- А в чем? – удивление мое было неподдельным.
- Поговорить надо.
- Валяй, - мне стало понятно, что разговора по душам не избежать.
- Не на улице, - Словарь кивнул на пришвартованную метрах в пятидесяти грязную автобусную коробку.
- Пить отказываюсь, - сразу предупредил я Словаря.
Но он уже быстро шагал к автобусу.
- Приют странника? Ты живешь в нем? Или работаешь?
Молчание. Условный стук в переднюю дверь. Автобус оказался нашпигован сомнительной публикой. Дюжины три отщепенцев, разбросанных по салону, дремали, выпивали, и закусывали. Ватага бичей о чем-то яростно спорила на заднем сиденье. Я остановился рядом с двумя старухами, прикорнувшими за отсеком водителя. Старухи, похоже, недавно вылезли из могилы. На коленях они держали по здоровой авоське с имуществом. Зловонный запах, исходивший от них, похоже, народ не беспокоил. Чувствовалось, что народ собрался в автобусе приспособленный. Водитель, застеливши баранку схемой дороги, что-то помечал на ней сложным карандашом. К простому карандашу еще было изоляцией прикручено какое-то подобие циркуля.
- За двоих, - Словарь протянул ему сторублевку.
Водитель принял деньги, и снова стал прокладывать маршрут.
- Что значит "за двоих"? Лично я никуда не еду, - развернувшись к дверям, я собрался, было, выйти на чистый воздух. Но двери уже захлопнулись, точно беззубые челюсти с резиновыми присосками. Водитель, прежде которого я рассмотреть не успел, обернулся ко мне. "И третье животное имело лицо как человек", - вспомнил я тотчас Откровение.
- Sich anschnallen! – рыкнуло из мембраны динамика Животное. - Всем касается!
Автобус вздрогнул и рванул к железнодорожному переезду.
- Открой дверь, скотина! – крикнул я, ударившись о пластиковую стенку, разделявшую меня и Животное.
- Засохни, - посоветовал Словарь, падая на кондукторское место. – Он глухой.
Было жарко, и Словарь снял куртку с погончиками. Никаких знаков отличия, кроме пары медных заклепок, на погончиках не имелось. Наивно верить сержанту, потерявшему знаки отличия.
- Требую ссадить меня на первой же остановке! – обратился я как можно громче в слуховое окошко Животного. В ответ оно энергично закивало обсаженным рыжею щетиной подбородком. И я более-менее успокоился.
- Мне скоро сходить, – напомнил я Словарю. – Выкладывай, что там у тебя накипело.
- Не здесь, - отозвался Словарь. – На конечной выложу.
- Я на следующей остановке сойду.
- Следующая будет конечная.
- Ты так думаешь?
- Я так знаю, - Словарь вытащил из кармана брюк початую бутылку водки "Rosstof", которую прежде я отчего-то не заметил. - Расслабься. На сухой желудок трудно соображать.
- Оно меня слышало, - по летящему за окном ландшафту я определил примерное направление. - На Грайвороновской сойду.
- Не в том роде, - возразил Словарь. - Это он. И он глухой как воротник.
Искоса глянул я на Животное. Оно продолжало энергично кивать, вращая руль на повороте. И тогда я заметил, что Животное в наушниках.
- Как же оно музыку слушает? - Я все еще пробовал отыскать в происходящем здравый смысл.
- Инженеры человеческих душ. Куда там, - Словарь отпил из горлышка и криво ухмыльнулся. - Ты не понял, дружище. Душа у него поет. А дебильники он для вдохновения в уши втыкает. По системе Станиславского.
Я понял. Что такое вдохновение, мне, слава Богу, известно. Я знаю, как это происходит, когда слова сами несутся на бумагу. И система здесь не при чем. Хотя Станиславский действительно пробовал отмычки подобрать к тому, что именуется вдохновением. Набор воровских инструментов. Сначала один ключик, потом следующий, и следующий. И Сезам открылся. Ты уже в шкуре героя. Но, поверь, читатель, героизм в моем положении был неуместен. И это я тоже понял. Понял и сдался. Я сел напротив Словаря.
- Когда конечная? – спросил я, перехватив у него бутылку.
- Хрен его знает, - Словарь выхватил из-за пояса узкий газетный кулек с тыквенными семечками. - Впадина скользит. Час езды, полтора. А когда и все четыре.
"Ты не удивишь меня, Словарь, - ожесточенно подумал я, размешивая содержимое бутылки. - Не получится. Не заинтригуешь ты меня. Не дождешься ты от меня больше вопросов. Я многое в жизни повидал. Вот почему я допускаю существование всего, что ни есть. Даже пуговицы от плаща где-то в недрах моей квартиры".
- За разоренный дом, - я приложился к бутылке и выпил ее до дна.
- Закусывать будешь? - Словарь ткнул мне под нос кулек.
- Нет.
Словарь обиделся и отвернулся к окну. Жаль, что поздно обиделся. Оба скунса, загримированные под старушек, свернули шеи в мою сторону как по команде.
Я сдал им пустую посуду. Я извлек мобильный телефон с твердым намерением дозвониться жене. Соврать ей что-нибудь правдивое. Ложь она чувствует за версту. Но и соврать не случилось. Мы были вне зоны покрытия. Изучая слово "поиск" на фоне божьей коровки, я задремал. Очнулся я, когда уже рассвело.
За окном пролетали нанизанные на проволоку деревянные столбы, точно костяшки на счетах. Словарь, запорошенный лузгой от семечек, пел сонет Шекспира и аккуратно зачесывал назад поредевшие волосы. "Оставь меня, но только не теперь", - вытягивал он тенором. "Раньше бы тебя оставить, гаденыша", - подумал я с тоской, и заново проверил мобильную связь.
Телефон уже успел разрядиться.
- Ну, и где мы?
Словарь оборвал следующий куплет, подул на расческу и упрятал ее в поместительный карман штанов, оттопыренный чуть выше колена.
- Мы в дороге. Держим путь. Впадину догоняем.
- Извращенец! – волна праведного гнева захлестнула меня, и выкатилась наружу. - Ты хоть представляешь, что моя жена с ума уже сходит?
Меня одолевало желание выкинуть Словаря из автобуса. Но я не мог выкинуть его даже из головы. Я встал и, кое-как сохраняя равновесие, дошел до лобового стекла. Автобус под управлением глухого Животного несся на бешеной скорости в сплошном потоке транспорта. Машины забивали весь обозримый горизонт. "Полос двенадцать, не меньше, - определил я навскидку. - Нет из Москвы такого шоссе. И не скоро будет. Оптические фокусы. Словарь, каналья, паленой водкой угостил". Не сбавляя оборотов, автобус вдруг нырнул в кювет и сразу взлетел на грунтовую дорогу. Сначала я упал на лобовое стекло, а потом уже на спину, и проехал до задней площадки, где меня охотно приняла ватага бичей. Один, жилистый, заломил мне руки за спину, а второй выдернул из бушлата напильник, заточенный до блеска.
- С резьбы слетел, баклан? - он осклабился и взмахнул холодным своим оружием. С моего зрелого детства я знаю, почему колющие и режущие предметы названы холодным оружием. Холод расползается внутри тебя мгновенно, когда эти предметы нацелены в твое брюхо.
- Табань! - команда Словаря остудила всех. Словарь неспешно двинулся ко мне на выручку. Держатель напильника ловко зачехлил свое оружие в сапожное голенище, и защелкал фалангами на пальцах с белою опушкой. Жилистый бич, в панике отпрянув назад, выпустив мои руки. Да и вся остальная бражка поспешно отступила.
- Ну, и нервы у тебя! Бля буду стальные! - Словарь заботливо обыскал меня на предмет возможного ранения. – Больше не падай. Такой у них принцип. Лежачих бить. Как насчет завтрака?
Он протянул мне все тот же газетный кулек с ночными семечками.
- Иди ты! – я оттолкнул кулек, и вернулся на переднюю смотровую площадку.
Рыская по колдобинам разбитой грунтовки, автобус переваливался с боку на бок, точно матрос на зыбкой палубе. Глухое Животное сбросило скорость, и работало только рулем, стараясь не выскочить из наезженной колеи. По обе стороны дороги простиралась равнина, кое-где разбавленная зарослями кустарника.
"А серьезно их Словарь осадил, - подумал я, вцепившись в полированный шест у кондукторского кресла. - С чего это вдруг целая банда мародеров так обделалась при одном только его появлении?". Тому, что был с напильником, я в глаза успел заглянуть. Такие глаза мне и прежде встречались, уважаемый читатель. Бесцветные глаза альбиноса с красными ободками. Владелец таких глаз не ведает ни страха, ни сомнений. Удивил меня все же Словарь. Удивил определенно. Что-то в нем изменилось. Но что именно, тогда я постичь не мог.
- Помнишь телку из "Лабиринта" с рыжей косой? – Пока я тупо рассматривал скудную панораму, Словарь подошел ко мне сзади и обнял за талию. - Плоская как Земля до Коперника?
- Не помню.
- Она тебя запомнила.
- Какого рожна ты позвонил мне среди ночи? - я снова завелся. - Что за бардак здесь происходит? Во что ты втравил меня, скотина?
- Она тебя запомнила, - Словарь, похоже, и не слышал моих вопросов.
Пустив шест, я встряхнул его за лацканы. Словарь качнулся, и только. Зато автобус внезапно встал.
- Geh mir aus den augen! – рыкнуло из динамика Животное. - Всем касается!
Передние двери с лязгом разошлись. Владел бы я сноровкой предвидеть следующий день, как все журнальные астрологи, хрен бы я сошел даже под угрозой линчевания. Но вместо этого я оказался на пути двух обезумевших скунсов, которых выдавливал наружу еще целый зверинец, и потесниться мне было некуда. Так что я покинул общественный транспорт, совершив тем самым роковую ошибку.
- Мы на конечной станции, - оборотился я раздраженно к следующему за мной отставному чиновнику Словарю. - Достиг, паразит. Выкладывай все, и коротко.
- Момент.
Пока он углублялся во внутренний карман, население автобуса куда-то сгинуло, да и сам автобус уже дал задним ходом. Причем, так резво, что я оторопел.
- Вот она, - Словарь наделил меня какой-то четвертованной бумажкой. – Плацкарта в масштабе один к десяти.
- Когда следующий автобус? – спросил я, провожая пыльное облако и как-то механически разворачивая бумажный лист.
- Никогда, - поторопился меня обрадовать Словарь. - Это конечный был по графику.
- По какому еще, к чертовой матери, графику? - с надеждой узреть некий графический вид расписания автобусов, я тупо исследовал развернутую схему.
- По скользящему графику, - Словарь ткнул в схему пальцем. - График скользит. Иной раз автобусов три года жди. А лучше и не жди. Лучше плацкарту запомни, если потеряешься. Здесь наше место сбора. Плац в переводе по-немецки. А это магазин. Восемь тройных прыжков на запад, считая от позорного столба.
Я сразу вспомнил Глухое животное за баранкой автобуса. Похоже, тут многие переводили по-немецки. Словарь забрал у меня "плацкарту", сдвинул рукав и посмотрел на часы.
- Ровно, - Словарь указал мне на грунтовую дорогу. - Чтобы не разминуться, гони прямиком до понтонов, и на площадь. А я в обход срежу.
- Ты закончил? - присев на обочину, я закурил. - Полагаю, это все, о чем ты хотел со мной по душам поговорить ночью давешней? Просто кивни, если я прав.
- Не все, - Словарь оглянулся, будто и в голой степи нас подслушивали. - Не все, и не здесь.
- Прощайте, Владислав Семенович, - обратился я к нему официально впервые за годы знакомства. - Желаю вам, чтоб вы сдохли, Владислав Семенович, до того, как мы снова увидимся. В противном случае торжественно клянусь, Владислав Семенович, вышибить вам последние мозги разводным ключом девять на двенадцать. А теперь пошел к чертовой матери.
- Сочувствую, - он, то ли кивнул, то ли клюнул со скорбной гримасой на утонченном и порочном своем лице. - У тебя есть выбор. Остаться сидя, пока склюют бродячие вороны, или следовать плацкарте, товарищ. Скоро магазин открывается.
Размашистым шагом Словарь устремился куда-то в степь. Я докурил сигарету.