Мария задумалась, почему ее черты столь невыразительны. И поняла – слишком светлые брови, ресницы и волосы. Да, ей шло пользоваться косметикой. Но все ж… Перед сном Мария весь вечер думала об этом. А утром, посмотрев на себя в зеркало, не поверила глазам. Брови стали темно-русые, такие же волосы и черные ресницы. Такое бывает? Кто угодно скажет, что нет. Но это было с ней в самом деле… Мама заметила сразу. Изумилась.
Мария никому не рассказывала о том, что было открыто ей и что она умела… Потому что знала тайну: мы становимся сильнее на силу тех слов, которые непременно хотели высказать, но усилием воли оставили при себе. Мария исследовала не только свою силу, но и способы сохранения и умножения ее. Она знала теперь, как можно использовать силу подавленных желаний. Скажем, если она понимала, что может отказаться от своего желания, она отказывала себе в нем. Наоборот, потакание себе во всем излечивает депрессию, но уменьшает силу…
Олег перестал быть "вожаком обезьяньей стаи". За год она превратила его из самоуверенного красавца парня, любви всех девчонок и вожака всех ребят в жалкого неудачника, равнодушного ко всему, что происходит вокруг него и вообще на свете, если это не имеет отношения к ней. В жалкого романтика.
Олег вслушивался в песни и ловил себя на том, что ищет в каждой мотив своей любви, слова, которые сказали бы ему еще что-нибудь, что он не знает о страсти, которая горит в нем. "Снова дождь рисует мне… на заплаканном окне… печаль твою, мадонна…"
"Ну, выгляни в темноту ночи. Я здесь. Мерзну с этой идиотской гитарой на морозе. Твоя классуха, дрянная училка, как дракон сидит под дверью вашего класса. Никого не пускает на ваш "Огонек". На вашу вечеринку. Я просил. Говорю ей: "Я же из параллельного". Отвалила. Не буду ждать. Уйду. Все равно тебя будут провожать. Не хочу смотреть, как твоя тень будет танцевать с этим… Он тебе нравится? Нравится, да?! Ты сегодня весь вечер будешь танцевать для него. В этой прозрачной блузке сеточкой и облегающих брюках. А я буду стоять и мерзнуть. Потому что не могу уйти. Ты не любишь меня. В самом деле, что во мне любить? Я длинный, как шланг. И смуглый, как черт из русских сказок. У меня грубое лицо. А ты – такая красавица. Нет. В глубине души ты очень любишь меня. Я уверен. Но ты не слушаешь, что говорит тебе сердце. Превыше всего ты ценишь свой ум. А он против. Да не любишь ты этого дурня, для которого так сладостно изгибается твое тело! Не любишь!!! Он – игрушка твоя. Ты радуешься ему? Вижу. Но не любишь… Уже больше года прошло с тех пор, как ты убежала от меня. С тех пор, как я заболел тобой. Я думал, это пройдет. Ни черта подобного. Характер твой люблю, упрямая девочка. Видать, теперь это навсегда"…
Однажды на перемене Олег обнаружил, что у него нет сигарет. Пачку он бросил на стол и крикнул:
– Паш! Купи сигарет!
Паша сделал вид, что не слышит его.
– Вава! Купи мне сигарет! – попросил Олег.
– Я занят, – сказал Вова, что-то переписывая в тетрадь. Олег обвел взглядом класс. Игорь резался в карты с одним из парней. Петя, поймав случайно его взгляд, стушевался и отвернулся. Олег был один. Совершенно один. Как когда-то Мария. Он утратил авторитет. Но это было ему безразлично. Командовать никем не хотелось. Он сделал из сигаретной пачки маленький самолетик и запустил его в класс.
Олег не нашел общего языка с новыми одноклассниками Маши. Они его не то чтобы сторонились, а просто не замечали. Поэтому он, отвергнутый всеми в ее классе, всегда приходил один и садился за последнюю парту, позади Марии. Сидел и молчал. Вдруг она оглянется? Ну и что, если она не смотрит? Все равно он не мог прожить и дня, чтобы не увидеть ее хоть разок. Как наркотик. Странное чувство пустоты испытывал он, сидя здесь.
"Я совершенно один. Я нигде. Ни среди своих, ни среди чужих. Но все равно буду приходить снова и снова. Пусть я буду один. Ты заразила меня своим "я". И я стал таким же, как ты. Смешно вспомнить, как я хотел подчинить тебя себе. Смешно и горько. Вышло наоборот. Ты не стала как все – нормальной доступной девкой со здоровыми инстинктами. Слишком сложна… Задачка. Ребус. Головоломка. Мне не въехать… Я готов отдать тебе все. Уже отдал. Моя любовь тебе не нужна. Знаешь, как нам было бы здорово вместе? Когда ты узнала бы сладость моих рук и губ… И че те надо от жизни? Ты осталась такой же. Где ты? Я тебя не вижу! Ты – стена. Зато я превратился в парию"…
Однажды весь класс Марии пригласили на факультативное занятие физики в двадцать четвертую, соседнюю школу. Занятие должен был вести институтский преподаватель. И требования соответствующие. Конечно, все захотели пойти. Радовало то, что явиться можно было не в форме. Марию вообще теперь все радовало. Она находила источники радости во всем.
Надев джинсы и новую кофту, Мария подкрасила глаза. Ей очень шло. Особенно, если учесть ее изменившийся цвет волос, бровей и ресниц.
Покружилась перед зеркалом. Танцевала… танцевала… Ладно двигалось тело…
Мария теперь столь разительно отличалась от себя самой годичной давности, как увядший цветок, преждевременно обморозивший еще не распустившиеся лепестки, отличается от благоуханного тугого бутона в каплях росы, ждущего полуденного солнца…
В глазах озорной затаенный блеск, гладкая кожа, порывистые, хищные и изящные движения, скрывающие рвущуюся силу…
Колдовское очарование.
Словно и не кровь текла теперь в ее жилах, а один сплошной свет.
Но главное – взгляд. Демон радости в нем. И власть.
Влетела в чужой класс в последнюю минуту. Ее влюбленный мальчик уже давно ждал ее, не отрывая взгляда от двери. Сверкнула на него глазами. Видела: произвела впечатление. Он долго и томно смотрел на нее. Тонула в его глазах.
Да что там этот мальчик! Мария теперь всегда чувствовала влюбленность. Будто Миша вдохнул ей прямо в сердце свою любовную радость… Иногда она вспоминала его. Но ни капли не грустила. Она – красавица! Ей можно любить. Ее будут любить. Всегда. Будь ей хоть семьдесят. А сейчас она влюблялась в каждого симпатичного парня, которого видела, начиная от неизвестных моделей в журналах и заканчивая случайными попутчиками в автобусе… Нет, она и не думала думать о них дольше, чем они были перед ее глазами. Едва они исчезали, Мария их забывала. Но от каждой влюбленности все росла и росла ее радость, наполняя сердце победным ликованием…
"Иногда мне страшно. Я – пустой. Кто я? В зеркале – чернявый кучерявый парень с голубыми глазами. Еще я школьник. Сын своих родителей. А вообче? Раньше я знал, кто я. По поведению тех, кто меня окружал. Девочки меня обожали и лезли в глаза, парни боялись и служили. В их глазах я видел себя. Сейчас я один. Совсем один. А как было когда-то тебе, Маша? За что ты держалась? За свои любимые книжки? Я их сроду не читал… Прочесть?… Если совсем худо будет… Как же я устал. Раньше я думал, что любовь, а именно девочки, – это просто, как раз, два, три, и сладко. Но это не просто. И очень больно. Очень, очень, очень больно!!! Я уже не жду от тебя силы моего чувства, а просто жалости… Знаешь, девочка моя, раньше в деревнях не говорили "Любить", говорили "Жалеть"… А может, "жалеть" и "жалить" – близко? С ума схожу… Все бы отдал за тебя… Себя я уже потерял… Не нужен я тебе такой… никакой не нужен".
Казалось, каждый день Мария ждала чуда. То, чего ждешь, всегда приходит… Это ее маленький секрет…
Жизнь несла новые перемены. Мария думала о них с жадностью. Теперь она всегда думала, думала, думала… Она обожала думать. В этом рождалась ее сила. Мария поставила себе на службу каждую свою мысль. Хаос навсегда покинул ее душу. Да она и не позволила бы ему проникнуть в ее светлое сознание. Весна дышала маем. Скоро конец школы… Навсегда…
О, никогда еще Мария не видела восторга пробуждающейся природы так ясно и вдохновенно! Потому что как березки выпускали клейкие пахучие листочки – так она надевала на себя новые одежды жизни. Как май выдыхал благоуханное тепло, так она отдавала свою радость этому маю. Как распускались скромные ландыши – так она научилась видеть свое очарование. Как текли новые соки в деревьях – так она наполнялась силой. Как радостно пели вернувшиеся дрозды – так она отпускала свое сердце в небо…
Мария испытывала чувство восхитительной свободы и парения. Она была свободна от привязанностей, открыта ждущим ее чудесам…
Она будто видела все вокруг себя впервые. Как ребенок. Глазами ребенка. Распускающаяся весна… Научилась вдыхать в себя силу природы, потому что поняла: самая большая сила – в ней. Мы – лишь часть ее, сложная и не самая чистая…
Мария теперь любила все окружающее ее: небо, землю, по которой ступали ее ноги, лесную мягкую тропинку, деревья, в высочайшем своем спокойствии всегда, всегда! ждущие ее… Она, как они, пускала корни в эту землю и отпускала ветви-мысли в небо…
Заново жила, жила впервые. Радовалась. Радовалась. Радовалась.
Будто качнулась в небо на гигантских качелях, после страшного провала в преисподнюю…
Мария видела муки Олега. Он был ее самым сильным подавленным желанием. Он страдал. Изменилось даже его лицо. Оно осталось грубым, но в глазах затаилась одухотворенная боль…
Его лицо. Теперь в нем светился иной дух. Страдания породили мысли, которые должны были навсегда остаться неявными…
Он смотрел на нее каждый миг, когда была возможность. И что видел?
Мария не испытывала ни малейшего сожаления. Ни малейших мук совести. Выше голову! Он не вписывается в ее схему радости. Он может замутить, отравить, испортить радость навсегда. Нет, такой исход ей не нужен. Пусть. Плевать ей, что с ним будет, плевать, что он тает на глазах… Отпустила себе все грехи, разрешила себе все, только чтоб светиться… А Олег… Она и не замечала его за своей победительной радостью…
Последний звонок. Олег стоял на противоположной от Марии стороне актового зала. И смотрел на нее. Только на нее и никуда больше. Смотрел не отрываясь. Будто хотел насмотреться впрок.
"Понимает ли она, что видимся почти в последний раз?"
А у Марии было приподнятое, праздничное настроение. Жизнь несла новые перемены. Олег чувствовал это ее настроение даже на таком расстоянии. Вбирал его в себя, как губка. Она улыбалась и без конца вертелась. То ленту в волосах поправит, то что-то скажет подружке рядом…
Прошло много лет. Сколько? Много. Неважно.
Игорь, бывший "серый кардинал", едва не скончавшись от наркотиков, нашел себя в религии. У него длинная густая борода по грудь, свой приход где-то в глуши, в Мордовии. Матушка, его жена, родила ему пятерых детей.
Олег, пару раз женившись, в первый раз – на той самой Наташе, с косой, которая пела "Симо-о-она…", да разведясь, остался все в том же, родном, подмосковном городке.
Он работает водителем автобуса, идущего из этого городка до ближайшего Московского метро. Мягкие высокие кресла делают автобус весьма комфортным.
По пятницам он возит Марию в Москву. Потому что его смена совпадает с ее расписанием. Она едет изучать актерское мастерство. Оно в их институте – по пятницам. Площадка. Маленькая сцена, на которой – взлеты и падения, вымысел страстей и реальность теплых рук… Скоро, очень скоро красивый парень, краснея, будет признаваться ей в любви, называя Марьей Гавриловной. Великий Пушкин окутает их судьбы своим Словом… Скоро. А пока… Автобус ей нравится. Нравится смотреть на лица людей. Она счастлива. Да, Мария знала, что должна стать очень счастливой. Как можно счастливее. Чтобы забыть плохое и простить. Олега. И всех, всех, всех. Она и была счастлива. Каждый день. Каждую минуту каждого дня.
Так что Олег видит Марию в рейсе по пятницам. Туда и обратно.
Но микроавтобус добегает до дома быстрее чуть не вдвое, чем громадина, которую он водит. Однажды Мария выбрала себе этот более скорый транспорт, когда его автобус уже готовился к отправке. Даже если выехать позже автобуса, "автомиг" будет первым. Машина Марии отправилась в путь лишь на пару минут позже. Мария раскрыла книжку. Но краем глаза все же следила за дорогой. Вот сейчас она его обгонит. Вот сейчас. Но километр мелькал за километром, а автобуса все не было видно. Тогда Маша решила, что, наверное, они вообще разминулись на разных улицах при выезде из Москвы. А вдруг нет? Читать она уже не могла. Книжка так и лежала раскрытая на коленках. Каково же было ее удивление, когда они нагнали автобус только в родном городе! Водитель машины, в которой ехала Мария, пошел на обгон, Олег бессовестно подрезал, перестраиваясь в другой ряд, не давая себя обогнать. Шофер "автомига" ругнулся. Он не знал, что ругаться ему придется еще не раз весь оставшийся до конечной остановки путь. Потому что такого наглого и глупого вождения раньше он просто никогда не видел. Мария не верила своим глазам: огромный автобус, визжа тормозами, остановился на конечной одновременно с ней.
В другой раз она решила, что поедет на автобусе, а не на "автомиге". "Какая разница, – уговаривала она саму себя, – если он едет так же быстро. К тому же, сидеть в автобусе удобнее…" И села. Наверное, у Олега было хорошее настроение. Он улыбался, шутя со старой толстухой-кондукторшей и поглядывая на Марию в салонное зеркало. Он улыбался очень хорошо. Будто все лицо светилось изнутри. Мария знала цену такой улыбке. "…как улыбаться свойственно влюбленным…" Она зачиталась книжкой. Отвлеклась. Посмотрела в окно.
"Это что за остановка?
Бологое иль Поповка?"
Они ехали больше часа, останавливаясь везде, где только можно было остановиться. Мария не сердилась. Она улыбалась.
Олег вспомнил все свои властные замашки. Он – самый суровый водила во всем автопарке. Стоит несчастным пассажирам, попавшим в его салон, не соблюсти хоть одно правило, он кричит сердито: "Не толпитесь в салоне!!! Пройдите в конец автобуса! Зеркала не видно!" Или, если кто-то просит его открыть двери:
"Это экспресс!!! Остановки "Родина" – "Юбилейная"! И все!!!" Если кто-то зазевался и забыл попросить об остановке, он рискует услышать: "Ты еще учить меня будешь, как мне ехать!!! У кондуктора не надо спрашивать! Кондуктору – только деньги! У меня спрашивай, где тебе надо! Нет здесь остановки!".
Мария, тихо улыбаясь, про себя дразнит его "директором автобуса". Уже без обиды, без горечи.
Он поднимает глаза. В зеркале салона отражается ее знакомое, милое лицо. Мария смотрит в окно.
"Ненавижу тебя. Красивая баба. Беда для мужика. Я знаю, что ты думаешь! Ты уверена, глупая баба, что я так же сохну по тебе, как тогда, когда был юнцом. Что ж, я сделаю все, чтобы ты так думала. Теперь я сильнее тебя. Ты порочна, как все бабы. Особенно красивые. Я докажу тебе, что ты порочна. Тоже мне, святая. И тогда то, что было когда-то, когда мы были детьми, покажется тебе раем. О, сначала тебе будет очень хорошо со мной. Так хорошо, как никогда еще не было! Тем больнее будет падать. Не думай, я не дурак. Когда я втрескался в тебя без памяти, я хотел стать таким, как ты, чтобы быть достойным тебя. Я много читал. Очень много. Может, больше тебя. Ты бы удивилась, если бы знала, как умеет думать простой водила автобуса. И все это ради тебя. Тьфу! Я давно понял, кто лучшие женщины на свете. Те, которые дают и не просят ничего взамен. Те, которые просто отдают все, что могут отдать. А ты этого не умеешь. Я уверен. Даже не знаешь, что это такое. Ты так и не въехала, что значит любить. Ах, да. Ты любишь только себя. Твое личико. Любуешься собой? Тебе б лежать на теплом диване, и чтоб тебя гладили. Кошка. Я заставлю тебя думать обо мне. Думать день и ночь. И мечтать. У меня было много баб. Ты бы удивилась, сколько. Ха-ха. Это легкая роль".
Губы Олега дернулись кривой улыбкой. Он смотрел на Марию. Долго, пристально. Но эта некрасивая гримаса вдруг изменилась, когда она подняла на него глаза. Она превратилась в сияние изнутри. Ласковое, неотразимо притягательное. Так светится только счастье. И Мария поняла, что против воли улыбается в ответ. Искренне, как будто радость не в силах удержать за маской. Когда она рвется наружу, требуя своих прав.
"…Хотел бы видеть я у вас улыбку,
Так, беглую, слегка, краями рта,
Как улыбаться свойственно влюбленным…" Помнишь Мефистофеля? Его трактуют, как черта. Вот ты уже и улыбаешься в ответ.
Мария смотрела на Олега и не могла отвести глаз. Кожа смуглая. И пронзительно-светлые глаза.
Вдруг ей стало страшно, как когда-то в юности.
Она улыбнулась своему страху.
Чужой дом
Это сейчас он называется музей-усадьба "Александровское". А когда-то, в году страшного детства, двадцать седьмом, он был ее домом.
Понимала ли Варя, что через этот чужой Дом пришла к ней ее судьба?
Это он перечеркнул всю ее жизнь, поставил клеймо: "чужое".
Уже незадолго до смерти, в далеком от той поры 2003-м году, она все равно гордилась, что жила в Доме. Отец часто говорил, прививая ей пролетарское сознание: "Правильно это, что отобрали все у буржуев. Вот и мы в их доме живем". И Варя гордилась.
Даже спустя годы забыть не могла, всем рассказывала, где прошло ее детство. Всем, кто хотел ее слушать. Желающих было мало. В старости она уже страдала склерозом и помногу раз пересказывала то, что сказала только что. Другие старушки-соседки давно уже шарахались от нее. Надоела. Да и слишком тяжела ее судьба, чтобы выслушать ее хотя бы однажды. Она часто повторяет: "Слава Богу, сама пока жива". Хотя при обстоятельствах ее жизни это скорее проклятие, чем благость.
Если бы не глаза, она – самая обыкновенная старушка: длинный байковый халат-балахон, тапки, запорошенные летней пылью, платок на голове. Беззубый рот. Беспорядочные седые с прочернью, как соль с перцем, волосы. Шаркающая походка. Бабка, как бабка. Только если в глаза не смотреть. Есть в них что-то, от чего мороз по коже. Жесткие. Нечеловеческое в них что-то. Взгляд не расслабленный, мутный, старческий, а острый. Что совершенно не вяжется с остальной ее внешностью.
Ни старая, ни молодая, Варя не видела связи между своей судьбой и Чужим Домом. Она вспоминала Вахрушинское имение, как единственное большое, что было в ее жизни…
Началась жизнь Вари вполне счастливо. В глухой сибирской деревушке "Добрая". Деревня была, как остров – со всех сторон окружена речками. Подойти к ней можно было только с одного края. Потому, видать, место это и выбрали для поселения староверы. Отца Вари звали Кондратом, мать – Ульяной. Кондрат был не свой, пришлый. Староверы вообще-то никого к себе чужого не брали, но Кондрат сказал, что он свой. И крестился, как они. И все обряды знал. Ну, ему и поверили. Сильно против ее замужества была мать Ульяны. Она говорила: "Не ходи ты за него. Голь он перекатная. Все мается, мается, в одно место вжиться не может… Неладный он". Но отец сказал: "Хочет – пусть идет".
Жили просто, все потребное добывая в природе или создавая своими руками. Ульяна чистюля была. Все дома натрет, начистит песком и битым кирпичом, наволочки накрахмалит.