Первопрестольная дружелюбно приняла нас ранним утром в колыбели столичных бомжей - Курском вокзале. Почти личный транспорт в виде "ПАЗиков" отвез нас на место дислокации неподалеку от станции "Сокольники". Как в Москве кормили? Это, пожалуй, самый главный вопрос. Как в ресторане средней руки. Нам, питерским обывателям в форме, такое и не снилось. Сгущенка лилась рекой, а мясо в гарнире присутствовало в равной пропорции с гарниром. Пирожки с разнообразными начинками пеклись специально для нас в булочной неподалеку и едва успевали остыть перед употреблением. Все было свежее и бесконечно вкусное. Мы были в шоке. И только однажды на ужин был дан несвежий творожок. Но нашему взводу он не достался по причине очевидного опоздания на трапезу. Ведь здесь все живут по принципу "в большой семье клювом не щелкай". Поэтому соседние столы перетянули себе тарелки с "вкусным творожком". Повозмущавшись на тему несправедливости жизни, мы скоро получили доказательства обратного. Этот продукт был скорбно отвергнут желудками потребителей во все возможные и невозможные сосуды туалета. Приятно было оказаться среди тех, у кого не болел живот, звавший на бесконечную войну с чистотой унитаза…
Обустроившись в воинской части морской пехоты, мы получили представление о примерном расписании жизни на следующий "месяц с небольшим". Каждое утро буднего дня масштабной колонной все тех же "ПАЗиков" нас везли на Тушинский аэродром, где шесть часов подряд длилось реалити-шоу "Я у мамы негнущийся идиот", во время которого под удары барабана мы, как оловянные солдатики, выращенные в балетной школе, тянули носочки и плашмя шлепали ступнями по асфальту. В коротких перерывах раздавали конфетки, словно детям. Хотя вызывали они у нас вполне взрослые ассоциации, мол, сосите-сосите, не отвлекайтесь.
Очень раздражали индивидуумы, постоянно путающие левую ногу с правой, и наоборот. У меня в голове такое уложиться не могло, поэтому очень хотелось стукнуть по их башке чем-то тяжелым, чтоб не "висли". Из-за них после ужина заставляли отрабатывать элементы строевой подготовки всех остальных, стоящих в "коробке" (это широкая колонна из военных, используется для организованных парадных шествий). После обеда всех везли обратно, еще на четыре часа. Вечером, уставшие от принудительных прогулок, а может от передозировки сосательных конфет, мы засыпали, едва коснувшись головой подушек. А в выходные нас ждал приятный сюрприз - пешие походы (слава богу, что не строевым шагом) по Москве. Хотя лично я всего несколько раз ходил в такие культурные походы, все равно впечатлений получил на месяц вперед. В основном они были положительными.
Молодежный театр поразил меня современной постановкой "Орфея и Эвридики". Все конечно же кончилось абсолютно плохо, и я, немного поглотав слезы, через минуту уже сидел в гримерке актрисы, игравшей главную роль…
Новый Арбат ослепил яркостью неоновых вывесок и люминесценцией. Дорогие машины отражали крашенный свет от полированных поверхностей и метали "зайчиков" нам в глаза. В воздухе витали ароматы разнообразных духов, будивших самые сокровенные желания. Мы шли по нему и (не поверите) фотографировались с дорогущими мотоциклами, осторожно прикасаясь к ним и поглядывая по сторонам в поисках возможного хозяина. Почему? - спросите вы. А больше в Москве фотографироваться не с чем и не с кем…
Старый Арбат показался заповедником торгашей, попрошаек, бродячих артистов и неформалов. Стена Цоя оказалась такой же банальной, как в большинстве питерских подъездов. И так же, как в подъездах, на ней красовались наскальные надписи, не содержащие больших смысловых нагрузок, адресованные покойнику. Этого мы и в Питере навидались…
Метро поразило живостью движенья. Похоже, час пик здесь никогда не кончался. Запомнилась одна девушка. Я остановился напротив открывающихся дверей поезда, за стеклом которых, опустив голову куда-то вниз, стояла эта белокурая бестия. Не с желтоватым оттенком, как у многих, а с цветом волос, словно белый, никем не тронутый курган снега на Северном полюсе. Прическа была как у героини фильма Люка Бессонна "Дансер": африканские косички, напоминающие кудри "Хищника", только очень тонкие. Медуза Горгона, убившая качественной химией своих змей, одета была во все белое: брючный костюм, кожаные перчатки, туфли и кожаный плащ (крыльев не было, точно). Тон одежды выгодно подчеркивал ее искусственно созданный загар. Когда двери открылись, она подняла на меня глаза.
- У нее змеиные глаза! У нее змеиные глаза! - восторгаюсь я, осознавая, что это всего лишь линзы. Я восхищен исходящей от нее энергетикой и не замечаю, что чуть не кричу про форму зрачков. Она слышит, и рот ее искривляется в улыбке, обнажая верхний ряд белоснежных зубов с резко выделяющимися клыками, как у вампира. Улыбка предназначена не мне, а всем, кто обратил на нее внимание. Она довольна собой и своим эффектным появлением из "железного червя", привезшим ее на вечеринку. Не хотелось бы знать, что у нее в голове творится. Раньше мечтали быть героями космоса или войны, а теперь круто быть вампиром или бандитом. Про это и кино снимают постоянно.
- Тусовщица, - мелькнуло у меня в голове вслед девчонке…
- Дурак, - мелькнуло у нее…
Здесь скорость жизни была другая. Это ощущалось во всем. Здесь бежали не только вниз по эскалаторам, но и вверх. Все спешили, потому что и время спешило. Здесь людям некогда остановиться. Некогда болеть. Некогда нормально поесть. Некогда выспаться. Здесь все nonstop. Здесь люди готовы отдать все за то, чтобы в сутках было тридцать шесть часов, потому что двадцать четыре часа расписаны по минутам в их органайзерах. Здесь даже некогда поругаться на наступившего тебе на ногу, потому что через секунду он уже далеко (и это - за время поворота головы в его сторону)…
Человек с саксофоном остановился и, открыв на полу чемоданчик, заиграл. Словно в ускоренной съемке, в саквояж падали денежные знаки. Как осенние листья, они кружились в отпущенном им интервале, и уже через десять минут ворох купюр горой возвышался в резервуаре. Человек с саксофоном закрыл чемоданчик и ушел. Кто-то забыл выключить ускоренную перемотку…
Морская форма была окружающим в диковинку. А буква "Н" на погонах заставляла людей спрашивать: "А что означает эта буква?". Отвечать "Воспитанник Нахимовского военно-морского училища" показалось скучным и неоригинальным. Поэтому родился шквал новых вариаций на тему "кто мы", из которых были озвучены: "нейтронные войска", "водородные войска", "Николаевский полк", "партия любителей буквы Н", "необходимое подразделение", "нет детству", "НАТО не пройдет"… Наши утверждения воспринимались на "ура". Но в один из таких вечеров, после выпитого пива, на этот вопрос кто-то из взвода ответил (в шутку, конечно): "Мы из Чечни!" (шла вторая Чеченская кампания)… Сказанное больше имело целью отвязаться от расспросов и этого человека, чем задеть чьи-то чувства. Дальше все развивалось, как эпизод из фильмов Тарантино, нелепо и страшно.
Москвич, услышавший этот ответ, через миг материализовался возле сказавшего. На вид ему было лет сорок-сорок пять, немного выше меня, примерно метр восемьдесят пять, жилистый и с гусарскими усами. Резким, почти неуловимым движением, он схватил руку нахимовца двумя пальцами и немного нажал. Раздался хруст в образовавшейся тишине.
- А-а-а! - пропел пленник, немного привставая на цыпочки. Пленника звали Коля. Хоть его многие ненавидели за заносчивость и бахвальство большими деньгами, но сейчас перед внешней агрессией, все про это забыли и подались вперед с целью урезонить "Гусара". А тот посмотрел на нас и пригвоздил каждого к определенной точке в пространстве какой-то непонятной, сверхъестественной силой. В своей последующей жизни такое же ощущение я испытал от зияющей черной пустоты направленного на меня пистолета. Не спрятаться, не скрыться. Осознаешь, что пуля быстрей окажется в твоем теле, чем ты успеешь сказать: "Мама!" Хоть и далеко, но все равно пытаешься немного отклониться в сторону. Вот какой у него был взгляд, как у взведенного пистолета, пронзительный. Нас было двадцать два человека, СААВЕЙ и офицер с кафедры физкультуры, клявшийся, что даосские монахи передали ему многовековые знания по рукопашному бою - половым путем, что ли? Но никто не дернулся с места, чтобы не качеством, так количеством освободить из мертвой хватки "своего". От москвича пахло дорогой туалетной водой и чем-то, нам доселе неизвестным.
- Из Чечни, говорите…
- Мы пошутили, простите… - зашушукались "нейтронные войска".
- Я - командир подразделения "Альфа", - произнес он, холодно чеканя каждое слово. - Слышали про такое?
- Да. Да! Конечно! Да… - закивали все утвердительно головами.
В разговор, наконец, вмешался наш "даосский монах":
- Поймите, они лишь дети…
Но Гусар его перебил:
- Дети, говоришь? Те, кто пачками гиб в этой войне, ненамного старше их. Многие только школу окончили. Многие в свои девятнадцать-двадцать стали инвалидами на всю жизнь! Многие вернулись параноиками, не приспособленными к обычной жизни. Многие вчера сидели за партами и дергали за косички одноклассниц, мечтая о карьере и семье! Многие ли из вас ходили под пулями, вжимаясь в каждый куст? Что вы знаете о том, о чем говорите?
- Но… - попытался, было, что-то вставить наш офицер.
- Никаких но! - снова перебил его Гусар. - За проявленную браваду и глупость нужно платить! Понятно?!
- Да-а-а! - хором вместе с "даоссом" пролепетали мы.
- Сейчас этот человек… - немного нагнувшись к пленнику, он спросил милым голосом, как Якубович в "Поле чудес". - Как вас зовут, любезный?
- Коля! - немного фальцетя от усилившейся хватки, ответил тот.
- Прекрасно! - улыбнулся Гусар. - Сейчас Олег будет нам читать стихи! Ваши подсказки приветствуются! Начнем?!
- А какие стихи? - промямлил пленник.
- Да какие хотите. А чтобы вы не сомневались в серьезности моих намерений, маленькая демонстрация! - с этими словами в его второй руке появилась шариковая ручка в толстом пластмассовом корпусе с металлической отделкой и ободком. Он приподнял ее немножко над собой, для лучшей видимости. Взял за середину, и сжал ее между указательным и большим пальцами. КРАК! Раздался треск, и как будто взрыв изнутри разделил ее на сотню осколков, которые разлетелись вокруг. Теперь я понял, чем пах этот человек, кроме дорогой туалетной дорогой воды. Этот запах назывался СИЛА. У него она шла изнутри, как в фильме про джедаев, где зеленый морщинистый человечек, замеченный также в рекламе PEPSI, объясняет Люку Скайвокеру, как ее в себе открыть и использовать. Похоже, что этот человек открыл ее в себе.
Мы начинаем читать стихи. Что может вспомнить с ходу подросток, заканчивающий школьную программу?
- Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог.
Он уважать себя заставил… и так далее.
Правильно. Александр Сергеевич Пушкин, быль! Возможно так бы и начал каждый из нас, не понимая всей серьезности ситуации. Но было не до шуток. Только ПАРАМОН (про него история позже) несколько раз толкнул с силой СААВЬЯ из общей массы, желая ему скорой "смерти храбрых", со словами:
- Давай, одноразовый сапер, разминируй хоть одну мину в своей жизни. Толку от тебя мало, зато дети твои смогут участвовать в тестировании новых лекарств, спасая животных. Давай дуй на передовую, спасешь всех картавым чтением классики. Обещаю не ржать на твоих похоронах и вознести в изголовье твои клоунские гигантские ботинки.
СААВЕЙ упирался и тихонько шипел: "Па-а-моннн, я тепя упьу, сука".
Стихи давались с трудом и только коллективно. Каждый вынимал по нескольку строчек из засоренной боевиками, уставом, эротическими журналами и подробностями личной жизни заокеанских кинозвезд головы. И в итоге все получилось. "Якубович" отпустил руку и, улыбнувшись, как порядочный семьянин, спросил:
- Откуда вы?
- Из Питера, - замямлили было мы, но увидев его хмурые брови, поправились. - Из Санкт-Петербурга, славного города на Неве, - чем вызвали на его лице новый приступ умиления, словно у милого папашки, узнавшего об отличной оценке своего сына в школе.
- А хотите, я сам прочитаю вам стихи? - и, не дождавшись ответа, выразительно, пропуская через себя каждое слово, прочитал. Это были, бесспорно, прекрасные стихи. В них говорилось о любви и смерти, о чести и долге, о предательстве и верности. Когда он закончил, все захлопали в ладоши (ПАРАМОН похлопал СААВЬЯ по затылку).
- А сколько вам лет? - с небольшим прищуром спросил этот человек.
- Шестнадцать, кое-кому семнадцать, - ответили мы.
- Надеюсь, товарищ капитан не будет противиться, если я устрою вам экскурсию по центру Москвы? - сказал он и посмотрел на нашего офицера.
- Но… понимаете…
- Понимаю, - прервал нечеткую речь Гусар. - Очень даже понимаю. Наверное, это вы не понимаете? Вот, смотрите, - с этими словами он развернул перед носом пИдагога удостоверение, в котором последний, порыскав глазами, судя по выражению лица, прочитал что-то очень важное.
- Но понимаете… они опаздывают… - снова начал оправдываться и мямлить капитан, но снова был прерван.
- Мое звание - полковник. И я приказываю вам, как младшему по званию и служебной лестнице, следовать за мной. Это не отнимет много времени.
- Но… - попытался робко вставить наш даосский монах.
- Если будут проблемы с опозданием, позвоните по этому номеру, - и протянул визитку…
В ту ночь он показал нам Златоглавую какой он видел ее. Лучше любого искусствоведа он рассказывал то об улице, то о квартале, то об интересных событиях, происходивших прямо здесь. Гусар ссылался на источники, даты, имена. Даже характеры участников он описывал в подробностях. Временами он упоминал о своей биографии. Оказалось, что он брал Дворец Амина и участвовал во многих операциях. Но он вовремя переключался на великолепие современной архитектуры. Наверное, информация была секретной. Я смотрел на него, и с каждой минутой мне все больше хотелось, чтобы это он был нашим офицером-воспитателем. Он сильно отличался от офицеров в моем заведении. Скорее он был похож на героя книг, чем на офицера нынешней армии. Что-то в нем было по-отечески заботливое. То, чего мне так сильно не хватало в моих родственных связях. Как ни грустно признавать, но мне не хватало такого ОТЦА. Я уже представлял его верхом на коне в гусарской тужурке, в дыму артиллерии, когда он остановился и, попрощавшись со всеми за руку, ушел. Мне хотелось его остановить, крикнуть вслед: "Стой! Возьми меня с собой! Я хочу каждый день видеть достойных людей, ради которых можно умереть! Будь наставником! Не оставляй меня снова с несоответствующими "офицерами"!" Но это было глупо… Поэтому, глубоко вздохнув, я вернулся к своей реальности, навсегда оставив в своей памяти след об этом человеке…
Длинный Р.S. Этой же ночью наши пьяные офицеры, нуждающиеся в самореализации, отбили мне почки. Просто затащили меня в туалет и принялись избивать, повалив на пол. Никаких требований. Никаких объяснений. Просто били ногами, дыша от усердия на меня кислым водочным перегаром. Втаптывали в кафель своими офицерскими туфлями. Потом на секунду они ослабили внимание, и я с треском рвущейся на мне тельняшки выскользнул в коридор, а оттуда семимильными шагами достиг своей кровати.
Слобоцкий (принципиальный парень из Сибири), увидев меня, спросил:
- Что случилось?
Но ответ пришел в виде двух сильношатающихся офицеров, выкрикивающих:
- Попов! Встать! Встать, Попов! Мы еще не закончили!
Две трети класса приподнялись в своих кроватях от шума.
- Что вам от него надо? - спокойно и четко произнес Слобоцкий. - Отстаньте, иначе вам хуже будет. Все встанем разом и поставим вам несколько синяков под глазами, а остальные, куда уж попадем.
- Что, крутой? - спросили мои преследователи.
- Не-а. Сирота, - ответил он. - Нас тут человек десять, все деремся нормально, так что валите.
Глядя на то, как по роте встают один за другим подростки, они немного пригрозили:
- Пиздец вам всем, особенно тебе, Попов, - и шатаясь, ушли к себе в каморку.
- На сегодня поменяемся местами, - сказал Слобоцкий. - Если что, я им ЧРЕСЛА поразбиваю.
Мы поменялись, и я заснул, мучаясь от боли в теле и симптомов всех сотрясений - тошноты. На мне были надеты трусы и тельняшка. Одежда черного и белого цвета - хроника с передовой моей жизни, где неприметные солдатики моей души занимались выживанием…
Р.Р.S. Следующие несколько дней я пИсал кровью, наслаждаясь оттенками розового в писсуаре, еле ходил, с трудом делая каждый шаг, и в свободное время прятался от тех самых офицеров, мечтающих продолжить расправу. В санчасть вслед за мной пришел мой командир и, пошептавшись с врачом, испепелил меня взглядом и ушел.
- И какие жалобы? - поинтересовался врач.
- Доктор, здесь сильно болит, ноет, и я писаю кровью…
- Не выдумывайте, Попов, - перебил он. - Вы, наверное, свеклу едите? Вот от этого и писаете розовым цветом.
- Простите, свеклу здесь не дают на камбузе, - попытался возразить я, но был снова нагло перебит:
- Вы, может, сами покупаете и едите? Кто знает? Вот тебе три таблетки анальгина и иди, занимайся своими обязанностями. Нечего тут косить!
Оставшийся месяц я только и делал, что ел этот анальгин…
Глава 12. "Наши отцы были для нас богами. Если они ошибались, то что уж тогда говорить о БОГЕ?" Чак Паланник, "Бойцовский клуб"
Вот и закончились, казалось, бесконечные дневные тренировки на Тушинском аэродроме, и начались ночные тренировки на Красной площади, оказавшейся более кривой и неровной, чем Дворцовая площадь в Питере. В ночных тренировках участвовали все, кто будет представлять свой вид войск или подразделений. На пятнадцатиминутный перерыв специально привезли и установили на окраине легендарной Red square четыре биотуалета. Раздалась команда: "Разойтись!" И мы все организовали рекордную очередь в желанное место. Не знаю, кто и по каким расчетам поставил именно четыре, а не, например, один нужник для нескольких тысяч человек. Ожидая и подпрыгивая в толпе, я размышлял обо всем этом так: генералы в гигантских фуражках, со всевозможным тюнингом и обвесами, склонившись над картой Красной площади, ведут серьезный разговор. В помещении плотно задернуты тяжелые бордовые шторы. Свет единственной лампочки над столом не достигает штор, и от этого они кажутся в темноте кровавыми. Тень от козырьков головных уборов ниспадает на верхнюю часть лиц присутствующих, и только по редкому блеску понятно, что у них есть глаза. Сигаретный дым выписывает причудливые завитки в свете лампы и замирает, пока следующая струя, выпущенная из чьих-то легких, не разрушает сизую картинку. Жуткая, в общем, картинка с оттенком таинственности. Генералы с отсутствием лицевой мимики и эмоций с помощью калькуляторов, деревянных счет и логарифмической линейки выясняли:
Первое. Какова площадь этого места. И не обращая внимания на уже известный всем результат, приравняли его к условному значению "А".
Второе. Какова сила атмосферного давления на тело военного.