невоенная хроника солдатской службы
Содержание:
Велес К- Велес и Компания - (невоенная хроника солдатской службы) 1
Часть 2 12
Часть 3 23
КА - КА, 29
ICQ 14957948 34
Велес К- Велес и Компания
(невоенная хроника солдатской службы)
Части: 1 2 3
Все фамилии и имена в повести изменены.
Любое совпадение случайно и непреднамеренно.
Публикуется в сокращенном для Интернета варианте.
Все ниженаписанное действительно произошло со мной во время прохождения мною армейской службы. Служил я еще в Советской Армии, поэтому Российские Вооруженные Силы прошу на меня обиды не держать. Повесть эту я написал в 1987-1990 годах. И она, конечно, по размеру превышает раза в три вот этот, сокращенный для Интернета вариант. Опубликовать ее в 1990 году не было возможности, в 1992 не было средств, а в 1996 - желания. Поначалу эта повесть жила в форме дневников и записок, и как-то в 1990 году жена выразила желание почитать эти записки у себя на работе и утащила их. Через неделю она заявила, что записки эти на работе все уже прочитали и требуют логического завершения. Я особого рвения не выразил, но жена моя меня упрекнула и сказала, что одна женщина на работе, мать молодого солдата, со слезами на глазах просит иметь возможность прочитать эту книгу до конца. Скрипнув зубами я за месяц добил черновик.
После этого повесть читали и в военкомате, и в союзе писателей… Теперь ее сможете прочитать и вы. Если возникнут предложения о сторудничестве в области оформления или издания повести (полного варианта) - пишите мне на адрес sbvlgd@vologda.ru (для Велеса) или шлите сообщения прямо по ICQ 14957948.
Кстати, у меня есть еще повесть о моих институтских годах. Хотите прочитать?
Велес К.
…В один из самых обычных осенних вечеров, на самой обычной кухне, в самом обычном девятиэтажном доме, сидели двое братьев. Старший брат негромко и доходчиво учил младшего уму-разуму.
- Первое дело, Саша, кучкуйтесь. Когда один - тут на тебя все и навалятся.
А если вдвоем, или втроем - уже легче. Главное там, в армии, это знаешь - надо уметь выбрать золотую середину. Очень гордых из себя строить не надо - таким гордым, знаешь, любят характер ломать. Но и поддаваться, сломаться - упаси бог. Таких зачмыривают, и потом, на таких вот зачмыренных, отыгрываются. Садятся на них, попросту, и едут… И главное, Саша, нужно просто и четко сказать себе: эти полтора года нужно просто пе - режить… И все…
Шурик слушал старшего брата с серьезным и мрачным лицом. Через неделю он призывался на сборный пункт, откуда прямая дорога вела на сто раз описанную и обсказанную воинскую службу. Старший брат уже благополучно отмотал свои полтора года после института где-то в Средней Азии, и теперь, спустя шесть лет, эта участь ожидала младшего. Но в каких войсках, и в каких краях - это было неведомо, и оттого нисколько не радостней.
…Самолет приземлился в аэропорту Хабаровска ночью, и до местного рассвета оставались считанные часы. Толпа обалдевших призывников прилетевших из пасмурного, промозглого и сырого осеннего Ленинграда, мужественно борясь с одолевающим сном, отметила про себя тот факт, что снега здесь пока что не было и, несмотря на утренние часы, тут все жe не так холодно, хотя и ветрено. Через полчаса к летному полю подали машины, все дружно позалезали в кузова и машины протряслись в неизвестном направлении, привезя новобранцев на знаменитую хабаровскую "пересылку" - эту перевалочную базу с которой разъезжаются по всему хабаровскому краю все те, кто съехался сюда со всех углов тогда еще могучего и нерушимого Советского Союза.
В барак входили новые "покупатели". "Покупателями" тут называли тех офицеров, которые приезжали набирать команды из новобранцев с пересылки. Операция с выкрикиванием фамилий продолжалась, и, вскоре, земляки не насчитались среди себя доброй половины своих товарищей.
Так в такой вот сутолоке прошло еще около часа, и вдруг Шурик услышал уже знакомое:
- Откуда будешь, земляк?
Он поднял голову и обнаружил, что рядом с ним стоит и смотрит на него с нескрываемым любопытством старший прапорщик с красной пропитой, и, тем не менее, приветливой физиономией.
- Из Вологды.
[Image: Папа с Шуриком.jpg (28217 bytes)] Прапорщик склонил голову набок, словно прицениваясь к Шурику, и выдал следующее:
- Встань-ка, сынок.
Шурик встал, и посмотрел на прапорщика с высоты своих ста восьмидесяти пяти сантиметров. Он, кстати, был широкоплеч и подтянут, хотя выглядел несколько массивно: спокойная и сытая семейная жизнь наложила на него свой добротный отпечаток.
Прапорщик окинул Шурика внимательным взглядом. "Сейчас он посмотрит как у меня дела с зубами, а потом - как с копытами" мрачно пошутил про себя Шурик.
Но прапорщику оказалось достаточно того, что он уже успел увидеть.
- Ты кто по специальности, сынок? - спросил он.
- Инженер-строитель.
- А где же твой билет военный?
Шурик вытянул из кармана свой новенький военный билет и протянул краснорожему прапорщику.
Прапорщик поковырялся в билете, пошебуршал страничками туда-сюда, и после этого тихо сказал Шурику буквально следующее:
- Ты вот что, сынок, шагай сейчас из барака, иди к воротам, выходи отсюда и садись там, в машинку, в УАЗик, номер шестьдесят семь ноль два О-ЭЛ. И там меня и жди.
Всю дорогу, пока Шурик не попал на пересылку, ему и его товарищам твердили о том, что если они по случаю собственного ротозейства отстанут от команды, или еще какая оказия с ними случится, то виноваты в этом будут лишь они сами, и не миновать им тогда дисбата или, того проще, тюрьмы. И сейчас Шурик не знал, какое из двух зол выбрать, то ли поступать так, как говорит прапорщик, и таким образом принимать на себя ответственность за самовольный уход с пересылки, то ли послать ко всем чертям этого нестандартного прапорщика с его неординарным подходом к солдатам. Но с другой стороны, военный билет находился у прапорщика, так что Шурик полностью находился в его, прапорщика, руках. И Шурик решил: "Пойду. Хуже, чем здесь, не будет".
И он пошел. Кивнул землякам на прощание, сказав: "Давайте, ребята, держитесь". Не торопясь, перешел через двор и уже подошел к воротам, как вдруг обе створки железных ворот распахнулись от сильного удара и утреннюю тишину без жалости разорвал перебор трехрядной гармони и разудалые лихие вопли. А через раскрытые ворота уже валом валили веселые ребята в фуфайках, на которых мелом было написано: "АЛТАЙ".
- Ого - го! - завопили они, увидав Шурика, - привет первому хабаровчанину!
С гиканьем и частушками веселые алтайские ребята проследовали на территорию пересылки, а Шурик, переждав пока они пройдут, вышел за ворота, без труда нашел УАЗик, про который говорил прапорщик, и, открыв дверцу, залез вовнутрь.
За рулем дремал здоровенный детина в военной форме. Когда Шурик влез в салон, детина, смотревший на него сквозь прищуренные ресницы, вяло спросил:
- Тебя что, Папа Камский послал?
"О чем это он, - растерялся Шурик, - какой папа? Чей? Мой папа, или его?" Стараясь не выдавать своего смятения, он ответил:
- Меня прапорщик сюда послал, такой высокий, с красным лицом.
Детина понимающе кивнул.
- Папа. Камский.
"Сдался ему этот папа, о ком он говорит?" - Шурик выжидательно замолчал.
Детина минуту или полторы спокойно разглядывал Шурика, после чего задал уже характерный для сегодняшнего дня вопрос:
- А ты сам, откуда будешь?
Шурик ответил. Детина удовлетворенно кивнул. Шурик ждал, что теперь он сам скажет, откуда он родом, но детина спокойно и меланхолично молчал. И Шурик не выдержал:
- А ты откуда?
- Из Ставрополя, - детина потянулся, и Шурик увидел, что этот УАЗик безнадежно мал для такого здоровяка, каким тот был. - Через полгода - домой.
- А как тут служится, какая у вас часть?
- Не спеши, все увидишь, еще успеет надоесть сто раз. О, кажется, Папа Камский идет с кем-то.
К машине действительно подходил старший прапорщик в кампании с мичманом. Они залезли в салон, и прапорщик, кивнув в сторону Шурика, весело сказал мичману:
- Вот, еще бойца себе взял.
- Хорош.
Прапорщик повернулся к детине за рулем:
- Остап, ну-ка достань нам там.
Остап пошарил за водительским сиденьем и извлек оттуда початую бутылку коньяку и эмалированную кружку. Сказать, что Шурик не удивился - нельзя. Но воспринял он это настолько меланхолично и невозмутимо, что можно было предположить, что большую часть своей жизни он провел в УАЗиках, в которых прапорщики распивают коньяк с мичманами.
Прапорщик налил коньяк в кружку и протянул ее мичману, тот крякнул от предвкушаемого удовольствия, выпил все единым махом, крякнул теперь уже с удовлетворенной и одобрительной интонацией и вернул кружку прапорщику. Из внутреннего кармана своей тужурки он ловко извлек флакон одеколона "Красный мак" налил его в ладонь и привычным умелым движением ополоснул свое обветренное лицо. Прапорщик тем временем налил себе и выпил без всякого выражения, неартистично. От протянутого ему одеколона он наотрез отказался.
- Баловство это, - сказал он мичману, - меня никто нюхать не будет.
- Ну ладно, Александрыч, пока, - мичман потряс ладонь прапорщика и выскочил из Уазика. - Я побежал.
- Давай, бывай, - прапорщик махнул ему рукой и повернулся к Шурику, - Ну, а ты как, сынок, себя чувствуешь?
Шурик кивнул:
- Все в порядке.
- Вот и хорошо, - кивнул в ответ прапорщик, - ты, сынок, не расстраивайся, служба у нас в части хорошая, вон посмотри, какую себе рожу Остап отъел на казенных харчах. И у тебя все будет в норме.
Шурик решил, что сейчас вполне подходящий момент, чтобы задать вопрос о том в каком же роду войск придется ему служить в этой войсковой части, и он незамедлительно воплотил это свое решение в жизнь.
- В каких войсках? - переспросил прапорщик, - Ты сынок будешь служить не войсках, а на Кроне - Комендантской роте особого назначения.
УАЗик тем временем уже давно мчался по залитым утренним солнцем осенним улицам Хабаровска.
***
Каптерка этой самой роты особого назначения находилась в подвале одной из казарм батальона охраны штаба округа едва ли не в центре Хабаровска. Шурика там обмундировали с ног до головы в оказавшееся коротковатым обмундирование и каптер, упитанный здоровяк подстать самому Шурику, неторопливо объяснил ему, как пришить погоны и петлицы. Пока Шурик пришивал их, в каптерку снова вошел уже знакомый прапорщик и ввел за собой еще одного новобранца, паренька атлетического телосложения с необычайно толстой шеей и абсолютно не вязавшимися со всей остальной его ломовой внешностью кроткими голубыми заспанными глазами.
Прапорщик присел на стул, сдернул с головы фуражку, и, глядя на Шурика, настороженно сидевшего на лавке, одобрительно заметил:
- Вот уже обшиваешься, еще немного - и совсем на солдата будешь похож, - он мотнул головой в сторону вновь прибывшего паренька, - а я вот товарища тебе привез. Из Латвии прибыл хлопчик. Давай-ка поскорее их обоих обмундировывай - и в батальон, - эти слова уже предназначались каптерщику, - до обеда чтобы уже они были оба там.
- Будут, - равнодушно кивнул каптерщик, - если только вот на бойца, на этого, новенького, форму найдем, а то и этому, то вот еле-еле наскребли по росту кое-как.
- А ты найди, - при этих словах прапорщик уставился на каптерщика длинным немигающим взглядом. - Постарайся, и найди. Но чтобы к обеду оба эти бойца стояли в строю. А не то, - добавил он спокойно, - я тебя за яйца повешу.
Каптерщик пожал плечами, всем своим равнодушным видом выражая привычность к подобному обращению.
Прапорщик встал, и вышел.
- Ну, придется вам ускоряться, - констатировал факт каптерщик, - Сами слышали, что Папа Камский сказал. Он потрепаться, конечно, любит, но потом крови попьет вволю, если что не по нему сделаешь. А мне это ни в какое место не надо, так что давайте энергичней. Ты давай заканчивай поскорее, ну а ты - пошли со мной.
Он увел с собой новенького, а Шурик подшил подворотничок и, надев шапку, по полной форме подошел к зеркалу. Он увидел свое отражение и слабо утешился. Нет, армейская форма ему никогда не нравилась и он был всегда на сто процентов уверен в том, что в душе он человек глубоко не военный. Просто по совету старшего брата, человека в армии уже бывавшего, Шурик перед отправкой надел на себя фуфайку и виды видавшие штанцы, которые, не выдержав, тягот и лишений воинских перевозок порвались еще в аэропорту Ленинграда. После этого Шурик ощущал любое дуновение ветерка, так как с той поры ходил буквально с голым задом. Прохладный осенний ветерок хозяйничал в стареньких трусах, и оттого осень воспринималась очень близко. В довершение всего яички мерзли, что также не способствовало поднятию настроения. Перед отъездом брат предупредил:
- Надень на себя одежку подряхлее. Во первых: - не жалко будет выбросить.
Все россказни о том, что одежду можно будет отправить домой - это вранье; а во вторых - будешь одет хорошо - тебя могут раздеть, и поедешь ты без штанов, да еще и по роже нахватаешь.
Шурик в точности выполнил наказ брата, и понадевал на себя таких лохмотьев, что уже через несколько часов пребывания в них, у него закрепилось устойчивое желание как можно скорее скинуть эти позорные одежды. В этом жалком одеянии он чувствовал себя настолько дискомфортно, что случившаяся замена этого тряпья на военную форму его просто радовала. В паху не сквозило, форма сидела удобно, предметов одежды было совсем немного, так что впервые за все время, проведенное вне дома, Шурик почувствовал что-то вроде удовлетворения и как-то расслабился. Сразу захотелось спать, ведь с этим перелетом из Ленинграда в Хабаровск ночь пропала куда-то вовсе. Улетали - был еще день, прилетели - по идее вечером, а здесь уже утро. Семь часов разницы давали знать, и Шурик присел на скамью, опустил голову на грудь и уснул.
Щелкнула отпираемая дверь, и Шурик распрямился, прогоняя остатки сна. Вернулись каптерщик с новеньким солдатом, тот уже был одет в форму, но без погон и петлиц, сапоги не налезали на его полные икры и поэтому были приспущены гармонью вниз, как у деревенского щеголя.
- Давай, давай, э-нер-гич-ней! - подгонял их каптерщик, пока новенький с крутой фамилией Штраух, пришивал к "п/ш" погоны и петлицы. По ходу дела каптерщик давал короткие, но, как оказалось, нужные советы как пришивать воротничок, какие хитрости есть при пришивании погон и петлиц, как нужно мыть шею, как затягивать ремень и многое другое. Запоминалось все это легко и Шурик успел удивиться тому, что не знал этого раньше.
Уже через час каптерщик привел их в расположение новобранцев, где им предстояло впервые познакомиться с обычаями армейской жизни. Там было полно таких же, как они пацанов, но все носили красные погоны, а у Шурика и его напарника погоны были черными. Среди краснопогонников было еще пятеро в черных погонах отличавшихся еще и весьма высоким ростом и внушительной комплекцией. Позднее выяснилось, что старшина роты специально подбирал таких здоровых ребят. Благодаря этой Папиной прихоти Шурик оказался по росту третьим с конца в своем взводе молодого пополнения с черными погонами.
Знакомятся в армии легко. Оказалось, что среди чернопогонных здоровяков есть почти земляки - Серега Ионов из Питера, Валера Мишин из Иванова. Серега вдобавок ко всему еще был и после института, так что было с кем поговорить и поделиться студенческими рассказами. Да и Валера был уже после техникума, так что и с ним было интересно разговаривать, плюс ко всему Шурик, обладающий даром художественного рисования, нарисовал и того и другого для вложений портретов в письма и отправки домой, чем заслужил с их стороны хорошее и уважительное отношение. Слава о Шурике как о "художнике" быстро пересекла границы их тесного круга и к вечеру к Шурику уже записалась очередь на то, чтобы быть нарисованными.
На вечерней поверке солдаты на все голоса орали свое вечное и неизменное "Я!", что прапорщику, командовавшему карантином, не понравилось.
- Ну, ка, проверим как у вас с укладыванием в норматив при выполнении команды "ОТБОЙ", - тоном, не обещавшим ничего хорошего, сказал он.
Он постоял минуту, артистично выдерживая паузу. В помещении воцарилась тишина. Шурик услышал звук собственного дыхания и затаил его. Тишина стала просто невыносимой.
- СОРОК ПЯТЬ СЕКУНД - ОТБОЙ!
Казарма разом взорвалась топотом сапог и матом вполголоса с придыханием. Шурик вместе со всеми рванулся с места, негнущимися пальцами расстегивая пуговицы на "п/ш". Он судорожно сорвал с себя брюки, кое-как пробившись через толпу к своей койке, и, как в воду, нырнул в койку, слыша, как кровь стукает в барабанных перепонках. Шум мало-помалу стих. Все тихо лежали в своих койках, ожидая, что же произойдет дальше. Продолжение было самым прозаическим:
- Отставить. Заправить постели, строится на центральном проходе!
Переругиваясь и втихомолку матерясь, молодые солдаты полезли из-под одеял. Перевоспитывать прапорщика и уж тем более взывать к его милосердию никто не собирался, понимая всю бесплодность таких попыток, поэтому материли тех, кто задержался с выполнением команды.
Прапорщик терпеливо выждал, пока воинство выстроится перед ним, и, вновь дождавшись звенящей тишины, подвел итоги:
- Хреново, товарищи солдаты. Мало того, что вы не можете отбиться, как следует, так вы еще и не можете подняться, как следует. Хорошо, будем, значит, учиться. Я сегодня дежурю по части, так что время у меня есть, а вы, я надеюсь, сможете мне уделить сейчас часок-другой.
Все присутствующие восприняли это заявление стоически, молча. А прапорщик, без всякого видимого перехода, скомандовал:
- СОРОК ПЯТЬ СЕКУНД - ОТБОЙ!
Шурик даже еще не успел сообразить, что произошло, а ноги сами понесли его к своей койке. Оставалось только на ходу успевать выдирать пуговицы на гимнастерке, да сдирать вдруг показавшиеся узкими солдатские брюки. Стряхнув с ног сапоги, Шурик привычно нырнул в постель, отметив, что еще многие и многие суетливо раздеваются, торопясь уложиться в отведенные для этого сорок пять секунд.
Прапорщик дождался, пока стихнут последние шевеления и начал:
- Ну вот, уже лучше. А теперь поглядим как у вас с подъемом. СОРОК ПЯТЬ СЕКУНД - ПОДЪЕМ!
Все судорожно вылетели из коек и, на ходу надевая на себя все свои солдатские одежды, мчались на центральный проход. Прапорщика эта попытка не удовлетворила.
- Уже на исходе сороковой секунды вы все должны стоять в строю, кроме того, по команде "подъем" одеяло откидывается военнослужащим на спинку койки, а я посмотрю, это сделали не все. Сорок пять секунд - отбой!
Все повторилось сначала, но сейчас и Шурик, и Валерий уже спешили не так сильно, так как уже уверенно успевали вписаться в этот, неизвестно кем придуманный, норматив. Но не все успевали так же ловко как они, и именно на тех неудачников и обратился гнев прапорщика: