Некоторое время новость обсуждалась довольно бурно, в ключе: "что она себе думает, он станет сидеть и ждать, пока она на работе пропадает?", "мужика только заботой можно при себе удержать", "что это за женщина такая, которая о муже не думает вообще?", "он потерпит-потерпит, да и найдёт ту, которая ему родит, и только его и видели". Николай Иванович была руководителем не деспотичным, но требовательным, строго спрашивала с подчинённых, поэтому её не очень любили и с удовольствием объявили нерадивой женой. Я слушала эти шедевры бабьей мудрости и думала, что была на волоске от того, чтобы жить по этим постулатам. Какое счастье, что Николай Иванович в своё время со мной поговорила!
Тем временем научные успехи начальницы сопровождались стремительным карьерным ростом. Её назначили проректором по науке, а через год – ректором, но, несмотря на это, она не бросила практической работы, и мы по-прежнему встречались в операционной до того момента, как я забеременела вторым ребёнком и ушла в декрет.
Через год мы всей семьёй перебрались в Красноярск, куда муж получил назначение.
Перед отъездом я навестила Николая Ивановича и застала семейство в радостном предвкушении нового витка карьеры. Ей предложили должность заместителя министра здравоохранения, а там, как знать… Фёдор сиял, и видно было, что он действительно счастлив, что талант и трудолюбие жены получили наконец достойную оценку.
Я обрадовалась не только за наставницу, но и за медицину в целом. На посту ректора она проявила себя прекрасным и мудрым руководителем, наше косное учреждение прямо расцвело, так вдруг и здравоохранение изменится к лучшему, когда она встанет у руля.
В Петербург я вернулась только через несколько лет. Муж был родом из Феодосии, а у меня никого не осталось, так что в отпуск мы ездили к нему, и, стыдно сказать, я почти не скучала по родному городу.
Но пришло время мне подтверждать сертификат, и, оставив детей на мужа, я отправилась в Питер.
Про Николая Ивановича я почти не вспоминала, иногда только мимоходом удивлялась, почему она ещё не заняла пост министра и вообще ничего о ней не слышно в СМИ, а потом думала, наверно, просто я не слежу за новостями.
Если бы она дала о себе знать, я бы откликнулась, но навязываться первой казалось мне неприличным. Но, нагулявшись вдоволь по родным местам, я заглянула на старую работу и навела справки о Николае Ивановиче.
Мне тут же злорадно рассказали, что она больше никакой не ректор, и не министр, и вообще никто, а работает хирургом в поликлинике и страшно довольна, что хоть так удалось устроиться.
"Проворовалась и заигралась!", "нечего было лезть, куда не знаешь", все эти песни были мне знакомы, поэтому, не дослушав, я отправилась по знакомому адресу.
Увидев меня на пороге, Николай Иванович ничуть не удивилась. С тревогой вглядываясь в её лицо, я думала разглядеть в нём следы пережитого разочарования, но круглые глаза смотрели всё с тем же непередаваемым выражением удивления и мудрости, только, кажется, стали мягче.
В доме что-то неуловимо изменилось, не к лучшему и не к худшему, а просто стало немножко иначе.
– Федя спит, – сказала она тихо, – поэтому на кухне посидим, ладно?
Мне было немного неловко начинать разговор, но Николай Иванович сама сказала, что вынуждена была уйти с работы из-за Фёдора. Вскоре после моего отъезда он попал под машину и остался инвалидом.
– Но как же так? – растерялась я, зная, что работа всегда была для Николая Ивановича важнее всего, важнее самой жизни.
– Знаешь, в поликлинике тоже интересно. Главное, график удобный.
– Но вы же так потеряли в деньгах! – выпалила я. – Могли бы нанять сиделку…
– Наверное, Фёдору приятнее, чтобы за ним ухаживала я, а не сиделка, – сказала она строго, – пока мы были здоровы, могли делать что хотели, а теперь иначе. Всё меняется, лето проходит, наступает осень, потом зима, и надо одеваться в соответствии с погодой. Пока я могла быть раздолбайской женой, я ею была, спасибо Федьке. Теперь же, как говорил Николай Иванович Пирогов, "движимая милосердием своей женской натуры…"
Она негромко засмеялась, и вдруг я заметила, как от улыбки хорошеет её лицо.
Я недолго пробыла у неё в гостях. Кажется, Николаю Ивановичу не терпелось приняться за домашние хлопоты, и она не знала, будет ли Фёдор рад меня видеть, когда проснётся, поэтому я соврала, что у меня назначена встреча.
Николай Иванович сказала, что ей приятно было меня видеть и она рада знать, что я всё же не пролюбила свой талант, а стала заведующей реанимацией в краевой больнице и не забываю писать статьи. Но номер телефона она у меня не попросила и не поинтересовалась, долго ли я пробуду в Петербурге.
Подруги ей так и не стали нужны.
На обратном пути я думала о странных капризах судьбы, которая иногда не даёт нам ничего решить, а потом ставит перед труднейшим выбором. Никто бы не осудил мою начальницу, если бы она наняла сиделку и продолжила свою карьеру. Наоборот, все только похвалили бы её, что, превратившись в единственного кормильца семьи, она заботится о процветании, зарабатывает деньги. Самая скверная жена современности вдруг вспомнила о своих обязанностях, надо же! Ладно, если бы она была обычной карьеристкой, но её вело призвание, а вовсе не желание добиться успеха любой ценой. И всё принести в жертву…
Но тут я поняла, что между Фёдором и нею нет такого понятия, как жертва и долг.
Было очень жаль, что Николай Иванович не станет никогда министром, но приходится мириться со многими вещами, на которые никак не можешь повлиять.
Тут мне вспомнилась ещё одна цитата Пирогова: "Без нравственного смысла все правила нравственности ненадёжны".
Перед отъездом я ещё раз навещу бывшую начальницу, возможно, это будет наша последняя встреча. Как же сказать, что я никогда не стала бы счастливой без её помощи?
Елена Усачёва
Анкета участницы передачи "Давай поженимся!"
Я странная? Что вы! Я самая обыкновенная. Это все остальные – да, странные. Я и нормальных-то не видела. Даже не знаю, как правильно описать. Все с чудинкой, все с оторванной крышей. Я даже могу сказать момент, когда эту крышу рвёт. Классе в шестом. Или седьмом. Ага, верный срок. Как историю Средневековья начинают проходить, так их и колбасит. Там про всяких баронов, да князей, да про великую любовь, да про рыцарей, что с мыслью о прекрасной даме в далёкий поход ушли. А все эти трогательные убийства? Пожал руку врагу, уколол ядовитой булавкой из кольца, и всё, дело сделано. Жили-были король и королева, у короля, как водится, любовница. Да не одна. И вот стала одна особо выделяться. Королева ей дарит платье. Та надевает его, и через час шуструю любовницу несут хоронить, потому что платье было пропитано ядом. Или вот ещё тоже про любовь до гроба. Он, значит, весь такой из себя, косая сажень в плечах, ну, и она тоже не из печки вылезла – красавица. Но ему понадобилось на минутку отлучиться. Она кивнула и села ждать. Помните, чем закончилось? Ага. Он вернулся, но через пятьдесят лет. Она ослепнуть, бедная, успела.
И вот с этого времени девчонки покой теряют. А всё почему? Потому что мечтают о большой любви, а соглашаются на то, что есть. "Я его слепила из того, что было…" Видимо, все эти сказки и романтические истории в такое время попадают, что на подкорку записываются, в кровь впрыскиваются. И уже ни калёным железом, ни битьём это всё из баб не вышибить. Нет, есть, конечно, такие, что проболели весь шестой-седьмой класс, или отвлекались на уроках, или думали о математике. Есть счастливицы.
Но я таких не встречала.
Вот у меня одна подружка была – влюбилась в парня. Ну, нормально, парень и парень, в поход вместе пошли, в горы. То ли в "четвёрку", то ли в "пятёрку", тащили рюкзаки, карабкались по ледникам, мёрзли в палатках. Подруга моя как всегда – то ли рюкзак у неё самый тяжёлый, то ли ботинки ногу натёрли, то ли приступ малярии начался – лежит в палатке, помирает. А тут он! Весь такой в ореоле снега, обмороженный, но счастливый, принёс ей в палатку бутерброд. И этот бутерброд подругу мою спас, на ноги поставил, малярию прогнал, приступ икоты вылечил, рюкзак сделал легче. Шли они дальше, уже держась за руки, и все вершины были им как равнины.
Но это было бы ладно, если бы к новоиспечённому прекрасному принцу не была прикреплена некая возлюбленная. Ну, не совсем возлюбленная, а погуливали они. А тут ей такая неприятная новость. И применила возлюбленная запрещённый прием. Как узнала, что принц уже не её принц, а соседский, ударилась в тоску и хандру, пообещала на себя руки наложить, если принц на ней не женится. Все, конечно, сильно удивились, потому что принцы на два не делятся и любит он уже давно мою подругу. Но тут бывшая возлюбленная вытащила козырь. Такой козырь, что всем джокерам джокер. Заявила страдалица, что моя подруга уже два раза была замужем, а сама она, горемычная, ни разу. А так как все мы тут строим светлое будущее с мировой гармонией, то для этой самой гармонии принц просто обязан жениться на ней, страдалице. Не по-настоящему, а так, на чуть-чуть. Моя подруга, конечно, напряглась. Не такая рыба – принц, чтобы его из рук в реку бросать. Этот и уплыть может. Но принц попался жалостливый, пошёл да расписался с нелюбимой. А куда деваться? Справедливость – она такая, она требует, она взывает. Ой, сколько мы с этой подругой валерьянки выпили да бессонных ночей просидели, потому что быть замужней той страдалице понравилось. Хоть и без любви и без супружеских обязательств, а всё же статус. Кстати, о статусе. Была у меня ещё одна подруга, та тоже всё о статусе беспокоилась… Хотя о ней чуть позже. Там тоже история – закачаешься. Так вот о принце, жалостливом нашем. Еле уломали его развестись. А ведь дотерпела моя подруга, оказалась в этом плане способной на длинные дистанции. Бывшая она теперь моя подруга-то. А почему? Да все из-за этого принца. Как заполучила она его себе в руки, даже в походы перестала ходить. А ну как он ещё кому бутерброд понесёт да в палатках заблудится. И вот не понравилось моей подруге, что мы с её принцем как люди общаемся – о том, о сём, о пятом, о десятом. И видимо, вспомнила она, что я тоже ни разу замужем не была. Я и не тороплюсь. Чего мне там делать? Пускай другие средневековые страсти разыгрывают. Вот и подруга моя звонит мне как-то да и говорит, чтобы я больше у неё не появлялась. А мне что – не хочет, не надо. Говорят, женился он таки на ней. И вы утверждаете, что мир не без странностей?
Приехала ко мне как-то другая подруга. Хорошая такая подруга, без башки, правда. Но ничего, разговаривать с ней можно. И вот пошла она по Москве по своим делам – а сама подруга не местная, из маленького городка, а потому слегка диковатая. И вот возвращается эта подруга домой часов уже к одиннадцати вечера. Я ей ужин приготовила, села слушать, где она была да с кем встречалась, а она одно заладила: "Ах, Костя! Как он хорош! Да как умён! Да как неотразим!" А я знаю этого Костю, зануда страшный. Ещё и не красавец. Стихи пишет, но все кривые какие-то. Я слушала. Подруга моя уже стала по дивану от восторга скакать и орать: "О! Костя! Он – бог!" Я не выдержала и написала этому Косте эсэмэс, что я его тут тихо ненавижу уже, потому что подруга моя потолок башкой пробила и все стёкла в округе своим криком расколошматила. Я же говорила, что знаю этого Костю, ничего особенного. Ну, написала я эсэмэс и забыла. Благо моя подруга утомилась скакать и вдруг вспомнила, что есть ещё Миша, так тот вообще красавец, а в придачу ко всему ещё и гений. Мишу я не знала. Так вот утром, не успели мы глаза открыть, как звонит этот бог Костя и ругает мою подругу на чём свет стоит за мою эсэмэс. Мол, мы ему младенца разбудили. А посему отлучает он мою подругу от общения с его непревзойдённой особой. Ты, во-первых, телефон выключай, если хочешь, чтобы младенцы спали, а во-вторых, при чём здесь подруга, если эсэмэс я писала? Ух, какая я была злая. Наорала на подругу, на этого Аполлона – Костю. А подруга моя ничего, жалобно улыбнулась и тихо сказала: "Но ведь он хороший…" Плюнула я на них. Что с этих чудачек возьмёшь?
У меня вот тоже была знакомая, в институте учились вместе. Ничего себе такая, красивая. И имя подходящее – Карина. И был у Карины парень. Ни у кого ещё не было, а у неё был. Фото не показывала, только рассказывала, какой он перспективный. Мы все ждали, что они поженятся, а она загадочно улыбалась. Мол, сначала капитал сколотим, потом и поженимся. И детей родим. И вот проходит год, другой, третий. Она продолжает загадочно улыбаться и всё про красавца своего рассказывает. А потом – хлоп – уж и не знаю, что произошло. То ли кирпич какой прилетел, то ли улицу не там переходил, то ли пироги порченые оказались, только умер он. Вот так взял – и умер. И никакой тебе свадьбы, никакого будущего. А чего ждали-то? Какого чуда? Вон оно всё чудо – на кладбище оказалось.
Зато другая моя подруга дождалась. Я уже говорила – была у меня подруга, очень переживала за статус. Ей к двадцати пяти годам кровь из носу нужно было выйти замуж. Если этого чуда не произойдёт, она жить не сможет, ведь все станут смотреть на неё как на социально опасный элемент. Мол, женатые примутся к ней подкатывать с интимными предложениями, и весь бизнес крупной компании полетит к чертям собачьим. И ведь сделала по-своему – только ей исполнился тот самый срок, через два месяца она вышла замуж. И ладно бы красавца какого нашла. Так нет, толстенький, неуклюженький, машину водил неловко, детей сделать так и не смог. Помню, на свадьбе поманила я подругу в сторону да и повела из загса. Украла невесту, одним словом. И что вы думаете? Этот жених трепыхнулся, побежал её искать? Нет. Так и остался стоять у загса, крепость ботинок своим перетоптыванием испытывать. Пришлось возвращать. Какой смысл красть невесту, которая никому не нужна? Что у них сейчас? Не знаю. Расстались мы с подругой. На что уж она там обиделась, непонятно, но попросила больше её не беспокоить.
Или вот ещё был случай. Помните, та, моя первая подруга, что любила в походы ходить – любит ли сейчас, не знаю, – так вот она первый раз замуж выходила. Студенческая свадьба, вместо платья шорты, муж в кроссовках, на праздничном столе яблоки. Я прибежала пораньше, напекла пирогов. Этим и веселились. И вот у этого молодого мужа был свидетель, видный такой, в теле парень. И была там ещё одна девушка, тихенькая, скромненькая, смотрела на мою подругу с восторгом, всё про любовь говорила – была убеждена, что вот она, самая настоящая да истинная. Знала бы она, что с этой "истинной" через четыре месяца случится да как они проклинать друг друга будут. Короче, зацепился свидетель за эту девицу, стали они встречаться. А свидетель, не будь дурак, давай эту девушку уму-разуму учить. И ходит-то она не так, и говорит не то, и книжки читает задом наперёд, и жить не умеет. Манипулировал ею просто до безобразия. Она и так серенькой была, а с ним ещё и сутулиться стала. А тут возьми и нарисуйся у этого свидетеля папенька. Лихой такой папенька, задорный, всё ходил хихикал, сына поддевал. Разглядел он эту серую мышку, подкатил раз, подкатил два, да и увёл у сына. А она этого свидетеля смерть как любила. Билась она, билась между двумя мужиками, металась, а потом вообще исчезла. И где тот свидетель? Наверное, там же, где и первый муж моей подруги. За горизонтом.
Ой, ну, странные. Ведь странные, а? Вот знала я одну. Жила с мужиком. Жила, жизни радовалась, а потом перестала радоваться. Расстались. А парень видный был такой, косая сажень в плечах. Ещё и прославиться чем-то успел. Долго он один не был, его тут же подхватили. Чего такому красавцу простаивать? Но любовь – дело такое. Страдал он по бывшей. Так страдал, что решил помириться. И даже дату назначил. Хотел повезти на юг, удивить. А жена его, не будь дура, возьми да забеременей. И всё. Ни юга, ничего. Одни удивления.
И вот, кстати, про юг. Была у меня знакомая, всё мечтала выйти замуж в сентябре. Прямо вынь да положь ей этот месяц. Что-то она в нём видела. То ли унылые дожди, то ли склизкие листья, то ли простуды под чашку чая с малиной. Но мечтала. Настойчиво так. Ей ещё декабрь нравился, но про него она меньше говорила. Там и без её свадьбы праздников хватало – один Новый год с Рождеством католическим что стоят. А еще у нас, кажется, день гимна или день флага на этот месяц приходится. Год мечтала подруга, другой. Чтобы потенциальные мужья не ошиблись с прицелом, сразу заявляла о мечте. Сентябрь. И хоть ты тресни. Одни до сентября не дотягивали, срывались раньше, другим месяц этот не очень казался, короче, год на пятый мечты решила она пойти другим путём. Раз никто к ней с интересным предложением не подкатывает, она всё сделает сама. Было у неё тогда на примете трое молодцов. И всем она назначила свидание на 13 сентября. Аккурат пятница была. Хороший день, чтобы начать новую жизнь. И все трое не пришли. Один укатил в Коктебель на фестиваль, второй просто пропал, а третьего мама не пустила. Честное слово! Ему уже под тридцатник, но мама его – дама серьёзная, крупный начальник, любительница покомандовать. Как узнала, сынуля собирается куда-то в пятницу тринадцатого, сразу кулаком по столу. Он и про календарь забыл. А сентябрь так вообще разлюбил на всю оставшуюся жизнь.
А говорят, что мечты сбываются. Либо народа стало больше и мечты в небесной канцелярии в очередь длинную выстроились, либо мечтать надо о монументальном. Как раньше – о мире во всём мире, о том, чтобы зимой зима, а летом – лето, о хорошем урожае злаковых.