Странная женщина (сборник) - Ирина Горюнова 7 стр.


Анжела

В жизни каждого человека должна быть Анжела. У меня была в четвёртом подъезде. Анжела закончила политех, но уже два года работала в торговле. Два, а не двадцать – поэтому вид у неё был ещё вполне интеллигентный. Вид и муж Гера, инженер, дежуривший ночами в пожарной охране. Ничего страшного. Просто базово семья эта не собиралась мириться со всеобщим равенством, ассортиментом соседней галантереи и меню кафе "Синяя птица" на Домской площади. Анжела и Гера – это буквально вызов системе. Они ходили обнявшись – он кудрявый блондин с полнозубой улыбкой, она – на американский манер подстриженная брюнетка. Вдвоем, в сцепке, так сказать, чтобы наверняка таранить силикатную тоску совка. Гера небрежно заворачивал по щиколотку штанины холщовых брюк, Анжела тонким пестиком колыхалась внутри трикотажного сарафана – расцветка "в мелкий шезлонг" – из чекового магазина. На подступах к своему замужеству я этот сарафан у Анжелы одолжила для решающей поездки на юг. Сарафан обеспечил успех. Я вышла замуж. В честь этого события Анжела оставила сарафан мне. Я десять лет носила его в сезон, а потом десять лет спала в нём как в ночной рубашке. Он ни на тон не поблёк, не утратил формы, не выпустил ни одной ниточки из шва. Сейчас на мне майка из его верхней части, нижнюю я собираюсь увековечить в стеклянной витрине.

Анжела с Герой, временно отдыхающим от пожаров, приглашали нас вечерами на мини-пиццу. Разрезалась вдоль трёхкопеечная булочка, слегка трамбовалась мякоть, и туда укладывалась начинка – ветчина, помидор, сыр. Все это запекалось в духовке и поедалось под цепеллиновскую "Whole Lotta Love", шуршащую в магнитофоне Sony из чекового же магазина. Я сказала "разрезалась"? Нет, на самом деле булочка разрезалась и фаршировалась на брудершафт в четыре руки, как и всё, что делалось в этой семье. Наевшись булочек, мы перекочёвывали к нам. Где Анжелу с Герой ждал наш фирменный десерт под названием друг-грейпфрут. Грейпфрут в то время был единственным представленным широкой публике цитрусовым. Я лично, наподобие шимпанзе из популярного фильма, даже пекла с ним пирожки. Грейпфрут, в свою очередь, заранее разрезался мной поперёк, из него аккуратно вынималась внутренность. Дно образовавшейся плошки засыпалось сахаром и снова заполнялось грейпфрутом. Всё это пускало сок и становилось съедобным. Потому что просто так грейпфруты, как известно, можно есть только по медицинским показаниям. На магнитофоне "Маяк" шуршала бобина "Машины времени". "Пока не гаснет свет, пока горит свечаааа…" Все были в тот момент счастливы.

В иное время суток, то есть пока взаимная нежность Анжелы и Геры закономерно укреплялась малодоступными простым гражданам благами, я хоронила молодость на съёмной даче и рассматривала свой выбор как однозначное поражение. А как ещё это рассматривать? Анжела проводит лето в семейных байдарочных походах, а зиму на закарпатской лыжне. Справа от неё загорелый Гера – слева поспевающий сын в люминесцирующем комбинезоне. Надёжно укоренённая в бухгалтерии свекровь исправно поставляет демисезонную обувь. Книжек нет, но всё равно как-то веселее, чем у нас, получается.

Анжела нравилась мне тем, что была начисто лишена материального снобизма. Но не из великодушия, а из контекста. На сегодняшний день все её желания были более-менее удовлетворены или стояли в живой очереди на рассмотрение. Поэтому Анжела искренне радовалась сдвигу в чужом благосостоянии, просила немедленно ей продемонстрировать новый лифчик, или отвоёванный в жестокой очереди набор кастрюль, или польский плафон, а когда мы купили в рассрочку книжные стеллажи, Анжела пришла с бутылкой шампанского и со словами "Не по средства́м, не по средства́м", растягивая "а-а-а", ритуальным жестом смахнула первые пылинки с дешевого ДПС.

Короче говоря, несмотря на лёгкое промтоварное помешательство (а может, благодаря ему), Гера с Анжелой выглядели рекламой идеальной семьи, причём какой-то не совсем даже советской. Улыбчивый Гера пересекал наш двор то с теннисной ракеткой, то с брутальным походным рюкзаком, то на велосипеде. Анжела, даже в дикий мороз не носившая шапок, утыкалась замёрзшим личиком в плечо его невероятно ладной куртки, и на этом месте практически все стандарты гармонии в моём мозгу зашкаливали – было ясно, что тебя просто дразнят. Они разговаривали друг с другом вполголоса, никого не обсуждали, по очереди забирали ребёнка из детсада. Вроде ничего особенного – но было ощущение, что эти люди, твои в принципе одногодки, дрейфуют на какой-то параллельной платформе, запасном старте, о котором остальные ни бум-бум.

Как-то раз после очередного поедания фальшивой пиццы под настоящий "Gettin’ Tighter" 1976 года Анжела задерживает меня в своём крошечном коридоре. Собственно, у нас с ней одинаковые коридоры – двоим в них разойтись нельзя. Они созданы для того, чтобы или целоваться взасос или, на худой конец, сообщать на ухо пароль.

– Можешь, – говорит Анжела, выбрав второе, – ключ завтра дать на час? С двух до трёх.

Я офигела. Не то чтобы второе моё имя было ханжа, но такого от стопроцентно счастливой Анжелы я не ожидала. Видимо, всё-таки моя модель счастья выглядела плосковатой по сравнению с чужой. А главное, в этом чёртовом коридоре невозможно даже повертеть головой, чтобы сказать "нет"!

– Могу, – говорю и тут же начинаю тормозить, – только у нас с диваном проблемы. Ты же видела. Книжки надо подкладывать.

– Книжки? Ты серьёзно?

– Абсолютно. – Мне вдруг стало очень неудобно перед Анжелой.

– То есть ты серьёзно думаешь, что это проблема?

– Ну да, то есть нет, конечно, проблема не в книжках, – я не знала, как остановить поезд, – ещё вода. Вода может быть только холодная.

– А стёкла в окнах есть? Короче – можешь?

– Да, – капитулировала я.

– Значит, в два.

Гера за стенкой мирно молол кофе. Ужас.

До полудня я так и не определилась, как к этому относиться. А главное, кто может сравниться с голливудским Герой? Только настоящий артист, или музыкант, или скульптор, как у Гиты. Впрочем, и так понятно, что такое полнокровная жизнь, нечего из себя строить учительницу младших классов.

Без десяти два, как и договаривались, Анжела позвонила в дверь – я уже стояла одетая. Анжела примчалась с работы – это был её обеденный перерыв. Она чмокнула меня в щёку ароматными по случаю губками и многозначительно зажмурилась. "Потом расскажу, – выдохнула она наконец, – ты меня поймёшь". Сбросила плащик и по-свойски пошла ставить чайник, нарочито гремя его крышкой. Я выложила на видное место стопкой "Бойню номер пять" Курта Воннегута, Ивлина Во и первый том Гончарова, идеально, если что, заменяющих ножку дивана. Дико, просто дико неудобно.

Мне казалось, что, ничего не спрашивая, я выгляжу очень тактичной. Я так и спустилась со своего пятого этажа с запечатанным ртом, чтобы гулкий подъезд не дай бог не разнёс этот позор по бдительным отсекам.

У подъезда сидела обширная Алкина мама по прозвищу Мальвина и, раскачиваясь, доказывала какому-то лысеющему стручку с портфелем, судя по всему из жэка, необходимость ещё одной скамейки перед каждым подъездом. Перед каждым! Вы понимаете? А то все, буквально все сидят у нашего. Действительно, стручок всё порывался пристроить свой обвислый портфель на скамейку, но места не находил. По бокам от Мальвины на скамейке оставалось сантиметров по десять. Портфель оттягивал ему руку, и от этого одно плечо его казалось в два раза выше другого. Через пять минут он зажал портфель между ног, откопал в рукаве часы, развернул от солнца, чтоб не бликовали, и зашёл в мой подъезд. Было ровно два.

Катя

Катина жизненная программа до сих пор поражает этнической логикой. Первый муж Кати был еврей, второй араб, третий негр. Из этой тональной эскалации видно, как Катя бежала от банальности и рутины, как презирала стереотипы и как переживала даже гипотетическое присутствие обывателя в личном пространстве. Строго говоря, полноправным супругом был только первый, Даник, пятидесятилетний счастливый владелец лесопилки где-то под Крустпилсом, отец очаровательной Катиной Дины и ещё пяти дочерей от предыдущих жён. Юная Катя, выпускница Академии художеств, расписалась с ним в разгар токсикоза, не снимая плаща и никогда не романтизируя этих отношений. Она была искренне благодарна Данику за то, что он кормил всю семью фаршированными кабачками, солил грибы и закатывал помидоры. Ещё он уместно шутил. Чувство юмора для Кати было на первом месте.

Впоследствии, однако, выяснилось, что эта позиция не универсальна. Например, выбрать иностранца по этому признаку гораздо сложнее. Пришлось пересмотреть критерий. Доподлинно известно, например, что преемник Даника Сулейман хорошо готовил. То есть он готовил не просто хорошо. Он возил с собою плиту размером с маленькую кухню и чемодан специй. Так что, разведясь с весёлым Даником, Катя интуитивно вывела в фавориты другой мужской навык, способствующий выживанию вернее, чем остроумие.

Cулейман был изловлен в виртуальном заповеднике. Материализовавшись из Интернета, он переехал к Кате из Лондона с контейнером мебели. В контейнере была редкого дерева кровать, ковёр ручной работы и ещё несколько предметов непонятного назначения – то ли книжку раскладывать, то ли позвоночник выпрямлять. Плюс плита. В Лондоне Cулейман преподавал. Он был буквально живым английским профессором. Вёл кружок юного террориста, как шутила Катя. И даже написал об этом книгу. Книгу он посвятил непосредственно Кате. В Риге с такой узкой специализацией было трудно найти работу. Собственно, поэтому он у Кати и осел. Соразмерная плите, в Сулеймановом контейнере перемещалась гигантская плазма. Царь-телевизор. Сулейман увлекался кино. Жизнь с ним была довольно экстравагантной, с бесконечными кинопросмотрами и застольями, которые традиционно проходили на ковре. Была одна неприятность. Религия не позволяла Сулейману пить. Поэтому на ковре между Катиными подружками и подушками стояло подозрительное множество чайников и кофейников, а невинный профессор, глядя на разомлевший гарем, свято верил в пьянящую силу кускуса.

Пардон, забыла, неприятностей было две. Был ещё Катин спаниель Жора, не прошедший теологической экспертизы. Он смертельно раздражал Сулеймана, очевидно, на уровне догматов. Сулейман мучился, запирал его втайне от Кати на балконе. Но плиту с плазмой хранить было совершенно негде, и он, приумножая смертные грехи, шёл на компромисс.

Сулейман мечтал жениться и продолжить род. Катя мечтала жить на хуторе. Это были параллельные мечты. Они не пересекались. В конце концов Катя нашла выход и, глядя в кофейные Сулеймановы глазища, предложила ему сочетаться шариатским браком. Сулейман прослезился. Мустафа, узбек с центрального рынка, в сквере за рыбным павильоном прочитал над ними что-то из Корана, из чего Кате становилось ясно, что жизнь её с этой минуты полна опасностей как никогда. На этот случай Катя уговорила Сулеймана купить в качестве свадебного подарка пару гектаров недалеко от русской границы, чтобы было куда ретироваться. На самом же деле Катя уже внутренне эмигрировала в сельское хозяйство. От травы, бездорожья и рукомойника Катя тащилась, как иные от Лазурного берега. Сулейман ничего не имел против местной природы, но хутором откровенно тяготился. Главным образом он не понимал непосредственной связи природы с сухим туалетом. Поэтому в скором времени Катя задалась целью найти мужчину не просто как эффектный аксессуар, а понятливого настоящего единомышленника. Отъехавший на побывку в Лондон профессор даже не подозревал о таком цинизме. Закрыв за экзотическим мужем дверь, Катя вынесла царь-телевизор на балкон и без труда обновила аккаунты на надёжных сайтах. Почуяв неладное, Сулейман дистанционно вложил оставшиеся деньги в самостоятельный надел, читай ещё один хутор, одновременно продемонстрировав лояльность Катиному курсу. Но было поздно. Появился Бобби.

Бобби был родом из Мали, проживал в Стокгольме и еженедельно курсировал в Ригу на пароме. Постепенно Катина квартира наполнялась костылями и инвалидными креслами – Боб беззастенчиво приторговывал гуманитарной помощью. Спали они на ортопедической послеоперационной кровати с пультом в руках. Что само по себе казалось Кате гораздо более остроумным, чем какой-то там резной альков. Почему нет?

Естественно, Бобу тоже пришлось купить хутор, чтобы доказать Кате свою любовь. На этот раз вложение было искренним – в душе Бобби давно чувствовал себя крестьянином.

Вот они едут в латгальскую глубинку – заливная блондинка Катя за рулём и эбонитовый Бобби с серпом наперевес. Некоторые люди на джипах, знаю, специально прокладывали маршрут по проселочной, чтобы посмотреть, как в контражуре идёт за бледным плугом трудолюбивый сын Сахары.

Что говорили, а тем более думали о Кате эти люди, другие люди, включая родителей и друзей, – Кате было глубоко безразлично. Со временем все как-то свыклись. Расстояния между хуторами в Латвии приличные. Несколько гектаров. Но в вечерней тишине эхо может запросто принести чей-то голос. Сидим мы как-то у костра – я, Катя, Бобби – жарим рыбу, а издалека от такого же, видно, костра слышно: "А у негров картошку сооодют…"

Елена Нестерина
Динамо-машина

Подруга, которая сначала с тобой договаривается, а затем кидает, – это только половина подруги. Даже меньше. Это кусок подруги. Самый настоящий кусок.

Вот уже больше часа я сижу в квартире одного гражданина, пью вино. А этой подруги Светки, которая обещала присоединиться к нам чуть попозже, всё нет. Подруга-то она, конечно, пусть не самая близкая, но неплохая. Ну что это вот такое? Позвонила сегодня, предложила после работы встретиться в кафе возле её офиса. Сказала, что наконец-то купила мне витамины со скидкой, надо передать. Я прискакала, жду. Она звонит, говорит, что сейчас придёт, потом звонит и уточняет, что пакет должен передать её коллега, а когда коллега подсаживается и витамины эти передаёт, Светка опять звонит и интригующе говорит, что на коллегу она хочет обратить внимание, а потому – не буду ли я против того, чтобы сопроводить её к нему в гости, поболтать в спокойной обстановке, понять, подходит ли он. Сам он мирный, квартиру снимает ему фирма, а потому всё рядом, Света быстро свернёт свои дела и тоже примчится. Безопасность гарантирована, а ради подруги я ведь готова на всё, верно?

Да, это было неожиданно, ну да ладно, на всё так на всё. Тем более что в пределах Бульварного кольца. Надеюсь, недолго. Ибо чего не сделаешь ради личной жизни ближнего своего.

И было всё хорошо, мы с этим коллегой хозяйственно смеялись, разгружая купленную еду, я слушала фармацевтические шутки. Стала звонить Светке – потому что ну где она, и тут мой телефон сказал "вяк" и разрядился. Хотя должен был, подлец, до вечера продержаться, двадцать пять процентов заряда – это ж четверть жизни. И ведь не первый раз уже он так делает, но каждый раз неожиданно.

Коллега покрутил у меня перед носом хвостом айфона и ничем помочь не смог. У меня-то не айфон.

Да, я сначала постеснялась попросить его перезвонить Светке. Может, у них в отношениях не принято по сто раз названивать. Подождём…

Но ждать я не умею – и всё-таки не выдерживаю:

– Давайте позвоним Светлане и узнаем, почему же она всё никак не идёт?

Потому что понимаю, что наши ожидательные разговоры иссякли, а этот молодой человек изрядного возраста постепенно подсаживается ко мне всё ближе и ближе.

Опа.

Светкин коллега хватает свой айфон, бодро набирает – и даже мне слышно, что абонент временно недоступен.

– В туннеле, наверное… – пожимает плечами коллега.

Туннель – это переход через дорогу, правда, длинный.

Ладно, позвоним ещё. Подождём, но скоро пойдём. Но то, что я заподозрила, мне уже явно не кажется. И даже возникла уверенность – а Светки-то и не будет! Развей мои сомнения, коза, отзвонись. Скажи, что кавалер это твой, а не дружеская попытка устроить мою личную жизнь! Позвони мне, Света, позвони на коллегин номер, раз я недоступна. Позвони, швабра, дай о тебе думать хорошо, дай!

Но никто нам не звонит. Вместо этого коллега начинает расспрашивать о том, что я люблю и чем занимаюсь. Веселюсь и отвечаю то, что успеваю придумать, – люблю зефир (ах, не купили зефира…), участвую в реконструкции походов Александра Македонского, отвечаю за сегмент саков-массагетов. Вот так.

Светкин коллега не нашёл как отреагировать на полученную информацию, но не теряет надежды и времени – ставит диск с танцевальной музыкой, зовёт меня на танец. Сомнений нет. О, наивный соблазнитель. Так спляшем!

– Ты очень хорошо танцуешь! – зашептал кавалер и попытался страстно прижаться.

Он быстро перешёл на "ты", я специально не перешла. Но он даже не замечает. Романтик, видимо.

– Да, мы, реконстракт-гёрл, такие, – заявляю я, делая резкий выпад и отскакивая подальше. И ещё успеваю подумать, что в подобные моменты абсолютно все женщины танцуют хорошо. "Значит, это кому-нибудь нужно…"

Кавалер улыбается и тащит от стола ещё по бокалу вина. Подпаивает, поросёнок. Жалко, конечно, напрасны его усилия – ведь он не знает того, что, когда я зла, меня берёт только водка. А сейчас я зла, ух, как зла! Ну, Светка! Если уж ей так хотелось пообщаться со мной, то мы давно бы сидели в любом кафе, пили, болтали – и никто, никто, кроме официантов, нас не беспокоил бы! Но вот так вот меня кинуть… Это не первая попытка меня с кем-нибудь познакомить – но сейчас просто лобовая атака какая-то! А вот я сиди теперь тут, прилагай усилия к тому, чтобы беспрепятственно смыться.

Стоп! А может, у Светки что-нибудь случилось? И поэтому она не пришла?

Усаживаюсь на диван, залпом выпиваю полный бокал вина, ставлю его на стол твёрдой рукой и говорю мужчине:

– Светланы до сих пор нет. С ней, наверно, что-то случилось. Позвоните ей ещё раз.

– Нет, нет, – уверенно говорит он, – с ней всё хорошо. Она уже, наверно, у себя дома.

– То есть как это – дома? – поднимаюсь я и делаю шаг вперёд. – Мы же её ждём тут. Мы же втроём хотели посидеть.

Это должно было прозвучать. И чем раньше, тем лучше.

– Разве нам плохо вдвоём? – вкрадчиво говорит соискатель моей взаимности.

Не оригинал этот кавалер, нет, не оригинал. Ой, мне становится весело, ой, мои дремлющие молодые силы мобилизуются на битву! Да, дядя, ты попал.

– Как это – двоим? – удивляюсь я. – Нет, я одна такая.

– Одна? – слышит нужное ему слово Светкин коллега. – У тебя нет парня?

Слегка пожимаю плечами и совершаю отмашку рукой – типа фи, нету, да и очень надо. И чувствую, конечно, чувствую, что мой ухажёр сразу активизируется. Так, по какому варианту будут развиваться события дальше? Вариантов может быть несколько.

Назад Дальше