- Ну что ж, нужно же кому–то быть первым! Тогда начну я. - Он оглядел молчавших товарищей. - Родился в тысяча девятьсот тридцать седьмом году на острове Рюген и считаю, что я, так сказать, дитя моря. Поэтому и мечтал стать моряком. Но судьба распорядилась мною иначе: отец, когда я подрос, послал меня в Штральзунд учиться на слесаря. Там я проработал пять лет. Но тяга к морю не умерла во мне и до сих пор, хотя служу сейчас в местечке, где не только моря, но и речки–то порядочной нет. Да что там говорить!.. - он махнул рукой. - Вступил в союз молодежи… Вот и вся моя биография.
Вторым вызвался Штелинг, которого ребята прозвали Толстяком, Он был нетороплив, спокоен, и никому не удавалось вывести его из себя. Учился он на "отлично", особенно хорошо давались ему теоретические дисциплины. Но как только дело доходило до практической работы, он часто оказывался беспомощным. Он, который был лучшим учеником школы, в армии довольно часто становился объектом острых насмешек товарищей. Даже такой неуч, как Бюргер, который писал с ошибками, на практических занятиях зачастую обходил Штелинга. В свободное время Штелинг читал книги. Ни с кем из товарищей он пока близко не сошелся.
- Я люблю математику и хочу ее изучать, - сказал Штелинг. - Но сначала я побуду солдатом.
- В армии из тебя человека сделают! - пообещал Дальке.
Когда очередь дошла до Шрайера и Лахмана, они переглянулись. Дело в том, что они вместе выросли, учились в одной школе, вместе попали на один завод, так что биографии их были очень похожи. Правда, Лахман выглядел несколько старше своего друга и казался более спокойным и серьезным.
Когда о себе начал рассказывать Гертель, все притихли. В отделении он был самым высоким и самым сильным. Он один мог поднять обе станины орудия и нести их в руках, когда нужно было менять ОП. Однако своей силой Гертель никогда не хвастался. Он был добрым и отзывчивым и потому часто подпадал под влияние своих товарищей.
- Мой отец не вернулся с войны. Матери приходилось тяжело. Она одна обрабатывала наш участок земли. Мы, дети, ходили в школу. А сейчас моя мать старенькая и уже не может справляться с хозяйством. Я служу, а младший братишка еще ходит в школу. Скоро мать вступит в сельхозкооператив, тогда ей наверняка станет легче. В союз молодежи я пока еще не вступил, но заявление уже подал… Но там, видимо, не торопятся…
- И со мной точно такая же история! - заметил с места Пауль.
Пауль был тихим, аккуратным парнем. Вещи у него всегда были в полном порядке. До армии он работал трактористом и не раз был награжден за усердие и хорошее содержание техники. Для парня вся жизнь заключалась в тракторе, которому он отдавал даже свободное время. Прежде чем попасть в армию, Пауль успел поработать на бульдозере. В армии он, по сути дела, занимался тем же самым - был водителем артиллерийского тягача. Служба в армии ему сначала не понравилась, но так было только до тех пор, пока он не сел за баранку тягача. Особенно гордился Пауль тем, что получил поощрение от командующего военным округом. На занятиях Пауль внимательно слушал, молча вел конспект и, как правило, не выступал. Но стоило ему сесть в кабину тягача, как он преображался.
- И вот я уже целый год служу здесь, - продолжал Пауль. - Это все, что я могу рассказать о себе.
Одним из последних выступал Бюргер. В жизни ему пришлось хлебнуть горя. На лбу у него залегали две глубокие складки, и, глядя на них, можно было подумать, что он постоянно о чем–то сосредоточенно думает. Говорил он с жаром, яростно жестикулируя.
- В школе мне пришлось учиться мало, я такой же переселенец, как и вы, товарищ унтер–офицер. Отец мой погиб. В семье я был старшим среди пяти братьев и сестер. Жили мы в деревне. Мать, я и еще две сестры работали у зажиточного крестьянина, вернее говоря, кулака, который при расчете все время обманывал нас. Потом я три года работал на лесозаготовках, а уж после этого попал в армию. Здесь я больше получаю, чем зарабатывал раньше, деньги отсылаю больной матери. В армии мне нравится, так как тут везде порядок. Я, пожалуй, останусь на сверхсрочную службу. Орудие - такой сложный механизм!.. Родился я в тысяча девятьсот тридцать четвертом году…
Разговор по душам понравился солдатам. Уходя от командира, шумно делились впечатлениями о вечере.
Шрайер, идя с Дальке, поинтересовался, поддерживает ли он связь с заводом. Вытащив из кармана письмо, он протянул его Дальке со словами:
- Мне вот с завода регулярно пишут. Письма подписывают все товарищи. Возьми, почитай, они интересуются, какие обязательства мы взяли в честь съезда партии.
Бюргер разговаривал с Гертелем о механизации лесных работ.
Последним уходил Хаук. Когда он хотел погасить свет в комнате, к нему подошли Пауль и Штелинг.
- Товарищ унтер–офицер, - попросил Штелинг, - скажите, пожалуйста, товарищам, что послезавтра у нас комсомольское собрание. Мы хотели бы поговорить, как нам лучше провести стрельбы. Я ведь член комсомольского бюро батареи.
- Так что же вы сами не сказали товарищам об этом? Товарищ Пауль, - повернулся Хаук к бывшему трактористу, - еще не все ушли, верните, пожалуйста, оставшихся товарищей на минутку назад.
Солдаты без особого желания вернулись в комнату.
- Товарищи, - произнес Хаук, когда стало тихо, - товарищ Штелинг хочет нам кое–что сообщить.
Штелинг покраснел от смущения и, набрав в легкие побольше воздуха, начал:
- Товарищи, послезавтра у нас состоится комсомольское собрание. Давайте говорить на нем о том, что нужно сделать, чтобы получить хорошие отметки на предстоящих стрельбах.
- Толстяк, да ты у нас просто гений! - восхищенно заметил Дальке.
Все засмеялись, и вместе со всеми Штелинг.
- Вот и все, товарищи. Спокойной ночи! - пожелал солдатам Хаук.
К Хауку подошел Пауль и спросил:
- Оказывается, вы тракторист, товарищ унтер–офицер?
Хаук кивнул.
- И можете управлять трактором С–80?
- На нем я и работал. - Хаук положил руку на плечо солдата. - Могу, дорогой, могу, так что в случае необходимости всегда заменю тебя.
- Да, да, - смущенно пробормотал Пауль. - Это хорошо. - И бросился догонять товарищей.
Хаук остался доволен беседой с подчиненными: хоть и тоненькая, но протянута для начала ниточка, которая может связать его с ними. Но каждую минуту эта ниточка может и порваться. Многие начинали тоже так, но ничего не достигли… Важно закрепить и усилить эту связь.
"По крайней мере теперь мне ясно, почему Гертель опоздал из отпуска: он помогал матери на полевых работах. Ему достаточно было объяснить, но он не сделал этого. Почему? Может быть, они просто стесняются меня? Выходит, я сам виноват в их замкнутости. А они могут подумать, что меня не волнуют их заботы. - Унтер–офицер почесал затылок. - Нужно больше интересоваться подчиненными, тогда я лучше буду понимать их. А разве Бюргера нельзя научить грамотно писать? Конечно, можно. Нужно только взяться за это. Уж сколько раз говорили об этом, а воз и ныне там. Пожалуй, Штелинг может повлиять на Бюргера. Штелинг парень умный. Его дружба с Бюргером должна быть полезной для обоих. Поживем - увидим". - Хаук был доволен собой и даже улыбнулся, а ведь всего несколько дней назад он смотрел на своих подчиненных другими глазами.
"И помог мне не кто–нибудь, а командир взвода. Без его совета я не решился бы начать такую беседу, боясь, что ребята меня не так поймут. На Брауэра можно рассчитывать: такой всегда поможет".
2
У велосипеда был такой вид, будто он всю зиму провалялся где–нибудь в сарае, а потом вдруг случайно попался кому–то на глаза, и его вытащили оттуда на свет. Крупные пятна ржавчины покрывали его. Кожа на сиденье кое–где отсутствовала, не хватало одной педали, крылья сильно помяты. Велосипед был небрежно прислонен к забору, переднее колесо с рулем, словно стыдясь своего вида, было перевернуто в обратную сторону.
И пока солдаты, стоявшие в тот час на КПП, отпускали злые шуточки насчет велосипеда, хозяин его находился в кабинете командира полка.
Получив приглашение садиться, он осторожно присел на стул и, скрестив ноги в измазанных грязью сапогах, спрятал их под стол, чтобы они не привлекали внимания. Это был мужчина лет тридцати пяти, с загорелым лицом, какие бывают у людей, работающих на открытом воздухе, в коричневой куртке с потертыми локтями. От него приятно пахло землей.
Командир полка сидел за столом. Он приветливо улыбнулся посетителю и спросил:
- Слушаю вас, коллега.
- Я из Картова, из сельхозкооператива. Моя фамилия Шихтенберг.
Переложив синюю кепку из одной руки в другую, он посмотрел на командира полка. Простое лицо и внимательные глаза офицера сразу располагали к себе. Это придало посетителю смелости. Однако когда взгляд посетителя остановился на двух золотых звездочках на погонах, он снова засмущался и даже немного оробел.
- Значит, вы из Картова? - с улыбкой переспросил подполковник Петере, желая как–то подбодрить гостя и вывести его из состояния нерешительности.
- Да, из Картова, - повторил Шихтенберг и, кивнув, медленно начал объяснять причину своего прихода. - Мы в кооперативе строим сейчас хлев для скота… Без хлева никак не обойтись…
Гость сделал паузу, потом, положив руку на стол, покрытый красным сукном, продолжал:
- Одна наша бригада сегодня уже приступила к строительству. Но кроме хлева нам еще нужно построить свинарник.
Петере понимающе улыбнулся и сказал:
- Я, кажется, догадываюсь, зачем вы пришли.
Гость тоже улыбнулся.
- Знаете, в селе круглый год полно работы, а людей у нас, прямо скажем, маловато.
Петере кивнул.
Шихтенберг сделал рукой энергичный жест, словно желая этим подчеркнуть важность того, что он скажет, и продолжал:
- Крестьяне–богачи не верят, что мы сделаем это, и насмехаются над нами. С политической точки зрения, да и с экономической тоже, важно закончить это строительство как можно скорее. Вот мы и подумали, не могли бы вы…
- Понимаю вас, - перебил гостя Петере и, выпрямившись, положил свои большие руки на стол. - С политической и экономической точек зрения от нас требуется помощь.
Шихтенберг кивнул.
Подполковник снял трубку, набрал номер:
- Товарищ Зомер, зайдите ко мне на минутку!
Спустя несколько минут в кабинет командира полка вошел стройный капитан с шапкой густых волос. Это был секретарь партбюро полка.
Зомер слушал Шихтенберга, прислонившись к стене. Он крутил в руке карандаш, подбрасывал его вверх и ловко ловил.
- Картов, Картов, это находится… ага, вспомнил. - И, посмотрев сначала на командира, а потом на гостя, сказал: - Я полагаю, товарищ подполковник, мы сможем им помочь. На следующей неделе у нас вряд ли что получится, а вот когда наши люди вернутся с учений, сможем. Пошлем туда группу, а то и целый взвод. Сколько людей вы просите? - Секретарь повернулся к Шихтенбергу.
- Несколько каменщиков… потом слесарей, но таких, которые умеют хорошо работать… Человек двадцать было бы неплохо, так я думаю.
- Хорошо, пошлем в ваше распоряжение целый взвод, и притом хороший, - пообещал секретарь партбюро.
Подойдя к Шихтенбергу, секретарь дружески похлопал его по плечу и неожиданно спросил:
- А красивые девушки у вас в селе есть?
Гость кивнул и лукаво подмигнул одним глазом.
- Тогда вам придется в оба следить за ними! - пошутил Зомер, подходя к двери.
Когда Шихтенберг на КПП показывал часовому пропуск, тот ехидно спросил его:
- У вас в кооперативе все велосипеды такие?
- Этот у нас еще самый лучший, - усмехнулся Шихтенберг, садясь на велосипед, который жалобно застонал под ним.
- Давай! Давай! - неслись ему вслед смешки и выкрики солдат.
Шихтенберг ехал медленно, объезжая лужи и выбоины, и вскоре скрылся за деревьями.
Он ехал и думал о том, как разозлятся богатеи, когда узнают, что солдаты помогут кооперативу в строительстве скотного двора, и как будут рады члены кооператива.
"Да, солдаты нас здорово выручат, - думал он. - А с Грунделовом мне все же придется поговорить".
Вскоре между деревьями показались домики села, послышалось гоготанье гусей и кудахтанье кур.
Было начало апреля, и солнце пригревало по–весеннему. Но деревья еще не зазеленели, поля были пока пусты, а все сельскохозяйственные машины стояли в сараях или под навесами. Однако пробивающиеся стрелки травы, частые дожди и тревожное мычание коров - все свидетельствовало о медленном, но верном приближении весны. Набухшие почки на деревьях и частые утренние туманы тоже были верными признаками весны.
* * *
После того как Грунделов женился, свекор передал ему кузницу. И сразу же у молодого хозяина она как бы помолодела. Вскоре он купил себе аппарат для электросварки и кузнечный молот. Каждое утро, прежде чем приступить к работе, кузнец несколько раз ударял по пустой наковальне. Звон разносился по селу, будя тех, кто любил поспать.
Всю зиму Грунделов много работал, ремонтировал немудреную крестьянскую утварь.
Когда Шихтенберг вошел в кузницу, Грунделов, надвинув на лицо защитную маску, сваривал какую–то деталь. Увидев Шихтенберга, он выключил ток и, прикоснувшись двумя пальцами ко лбу в знак приветствия, спросил:
- Что понадобилось от меня кооперативу?
- Завтра утром, Гельмут, я приду за ним. - Шихтенберг кивнул головой в сторону навозопогрузчика. - Скоро дела у нас пойдут лучше.
- Приходи не завтра, а послезавтра, - после короткого раздумья сказал кузнец.
Шихтенберг понимающе кивнул и спросил:
- У нас на ферме нужно отладить кое–какие мелочи. Когда ты сможешь это сделать?
- После первого.
Шихтенберг и Грунделов были когда–то хорошими друзьями. В годы войны они потеряли друг друга из виду. Грунделов вернулся из плена позже Шихтенберга. Они не встречались, так как Грунделов стал, так сказать, собственником, а бедняга Шихтенберг с трудом обрабатывал свой клочок земли.
Однако вскоре крестьяне образовали кооператив, в который вошел и Шихтенберг. Он горячо взялся за дело, и, наверное, без него кооператив давно развалился бы. Два года назад Шихтенберг вступил в партию, в то время как Гельмут день ото дня отдалялся от бывшего друга, хотя они и встречались иногда в селе.
Вскоре Грунделов начал выполнять кое–какие работы для кооператива. Однажды Шихтенберг принес Гельмуту в кузницу договор на подпись. Они разговорились, однако каждый чего–то не договаривал.
- По–моему, ты чего–то утаиваешь, - наконец сказал Гельмут.
- Да нет, ничего… Вообще–то хочу тебя кое о чем спросить… Ты, наверное, понимаешь, что очень нужен нам в кооперативе? Работы у нас пруд пруди. Иди работать к нам, и тебе тоже полегче станет.
Гельмут усмехнулся. Шихтенберг перехватил взгляд кузнеца.
- Ну, так как?
- Нет, мой дорогой, из твоей затеи ничего не выйдет. Я твои аргументы уже не раз слышал. Мне и так неплохо работается, так что не старайся, не трать на меня силы. Я и без того зарабатываю больше, чем буду получать у вас. Я вот сейчас сделаю навозопогрузчик, так, считай, тысчонка у меня в кармане. А ты разве сможешь платить мне такие деньги? Нет, конечно. Так что и не старайся разубедить меня.
- Ты, Гельмут, думаешь только о себе.
- Зачем ты мне говоришь об этом? Разве твои коллеги думают не о себе, а обо всех, когда они отработают восемь часов в кооперативе и сломя голову бегут в свой огород, где у них работы край непочатый? А зачем тогда Мюллер и Ханкер спрятали половину урожая? Или почему твои трактористы потихоньку вспахивают участки богачей? Да потому что хотят иметь деньжонки на выпивку. Оставь меня в покое! Сначала наведите порядок у себя… а уж потом…
- Что потом?! - перебил его Шихтенберг. - Потом, когда у господина кузнеца не будет больше выгодной работы, он сам прибежит в кооператив, не так ли? Послушайся меня, Гельмут! - Шихтенберг даже покраснел от волнения. Загибая пальцы, он начал считать: - Во–первых, два года назад нам было плохо. Во–вторых, ты забыл, что в наш кооператив вошли и крестьяне побогаче. В–третьих, подумай и о том, что такой кооператив у нас организован впервые. Прошу тебя, подумай еще раз над моим предложением: ты нам очень нужен!
- Нечего мне думать! Да и не верю я, что из вашей затеи насчет скотного двора выйдет толк.
- Что–нибудь да выйдет!
- Ты говоришь так, как будто он уже построен.
- Еще не построен, но скоро будет.
- Это тебе только снится. Кто будет заниматься этим, когда на полях сейчас полно работы?!
- И все равно мы скотный двор построим. Нам помогут солдаты.
- Выходит, ты уже и побираешься, как нищий! А еще хочешь меня к себе переманить. - Кузнец покачал головой. - Так пусть твои солдаты тебе все и делают.
- А почему бы и нет, сделают! - Шихтенберг направился к выходу.
- Да, вот еще что! - Остановил гостя Грунделов. - Не присылай ты к нам никаких агитаторов, не поможет это! - И кузнец снова принялся за прерванную работу.
Шихтенберг, хлопнув дверью, вышел на улицу и покатил по улице на своем велосипеде. Время от времени он покачивал головой, а выражение лица у него было озабоченное и злое.
"Кузнец в селе - лицо авторитетное. Побывал в плену у англичан, повидал свет. К тому же сильный он, занимается спортом и этим привлек на свою сторону молодежь. Умеет хорошо говорить. Плохо только, что он не знает, чего именно хочет. Его во что бы то ни стало необходимо перетянуть к нам. Весь вопрос в том, как это лучше сделать". - Шихтенберг надвинул фуражку на глаза, почесал затылок и сильнее нажал на педали.
За домами расстилались поля, а за ними виднелся лес, темный и влажный от дождя.
Шихтенберг до боли в глазах вглядывался в даль.
- Слишком много влаги, слишком много! - бормотал он. - Придется отводить излишек воды.
Заметив Раймерса, самого богатого крестьянина в селе, Шихтенберг учтиво поздоровался с ним. Раймерс что–то делал у себя в саду, кажется, копал: иногда звякала, попав на камень, лопата.
Шихтенберг поехал дальше, а заботы не давали покоя: "Какая земля была бы у нас, если почву немного осушить! Но сделать это можно только сообща. Жаль, что некоторые думают только о себе". Шихтенберг снова качал головой. У него созрел план, с которым он пока еще никого не знакомил.
Он мечтал о том счастливом времени, когда жители всего села войдут в кооператив. Некоторое время назад он начал следить за специальной литературой, вырезал статьи, в которых, как ему казалось, содержались вопросы, интересующие его, и хранил вырезки в специальной папке. Вся беда заключалась в том, что ему не с кем было посоветоваться, а говорить о том, что задумал, на собрании членов кооператива он не решался. Кто с ним согласится? Назовут мечтателем, пошутят, да и только.
Скажут, что сейчас есть и поважнее работа. Но уж кто–кто, а он–то знает, что структуру почвы нужно улучшать, иначе не получишь хорошего урожая.
Шихтенберг усмехнулся: рассуждает, спорит сам с собой.
Он остановился перед воротами, над которыми был прибит фанерный лист, а на нем крупными черными буквами написано: "Сельхозкооператив "Свободная земля".
Во дворе Шихтенберг увидел свояченицу Грунделова, Герду. Она шла от амбара. Увидев его, она приветственно помахала рукой и сказала: