миролюбиво откликнулась Анна. - А работать я его заставлю! У него просто дури в голове много, потому что ни за что бороться не надо! Вот он и кидается от этой дури в крайности, выдумывает себе страдания! И эту свою Марусю яйцеголовую себе тоже сам выдумал! Чего он в ней нашел, не пойму? Ни ума, ни красоты! Плебейка! С Наташей и рядом поставить нельзя!
- А чего ты вдруг Марусю–то вспомнила? - удивленно спросила Анюта. - Когда это все
было…
- Да в том–то все и дело, что он опять с ней встречается! - с досадой произнесла Анна. –
Мне уже доложили… Да я, собственно, за этим тебя, Анют, и звала… Ты мне не поможешь?
- А чем я могу тебе помочь–то? - еще больше удивилась Анюта, округлив свои фиалковые глаза.
- Поговори с Кириллом! Они же дружат, он наверняка все знает! Серьезно это у них,
или так… А я бы сориентировалась, что мне предпринять! А то перед Наташей неудобно!
- Тебе не перед Наташей, тебе перед ее папашей больше неудобно, наверное? - с усмешкой спросил Алеша.
- Слушай, Ань… - медленно проговорила Анюта, глядя в сторону, - а ведь это некрасиво
все выглядит… Ну узнаю я, допустим, у Кирюшки всю правду, а ты потом что, Темку за ухо возьмешь и силой к Наташе приведешь? Или в угол поставишь? Понимаешь, если он ее не любит, тут уж ничего нельзя сделать! Тут нашими действиями только еще больше можно все напортить!
- А я от тебя и не требую никаких таких действий! Твое дело - все узнать и мне доложить, только и всего! А остальное тебя не касается!
- Постучать нужно, значит? Только и всего? Ну–ну…
Анюта замолчала надолго, сидела, медленно поворачивая в руке стакан с остатками пива, усмехалась грустно. Алеша, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги, смотрел на Анну требовательно, словно ждал, что еще немного, и она извинится, или рассмеется просто и весело, как раньше, и обратит все в шутку… Так и молчали долго и трудно, каждый о своем, пока Анна неуклюже и с досадой не произнесла:
- Ладно, Анют, проехали… Все время забываю про этих твоих тараканов в голове! Один таракан зовется честь, другой–совесть, третий - занудство чистоплюйское… Давайте тему сменим! Хочешь, я тебе покупкой похвастаюсь? Подожди!
Анна резво соскочила со стула, на цыпочках убежала в комнату.
- Нюточка, молодец! Один–ноль в твою пользу! - шепотом рассмеялся Алеша. – Как это у тебя с ней получается? Почему я так не могу?
- Да ладно тебе, Алеш! Я ж птица свободная. Встала, ушла и забыла! А ты здесь живешь…
- Вот, смотри… - появилась в дверях кухни Анна, бережно держа в руках синюю бархатную коробочку. - Вчера купила…
Анюта осторожно взяла коробочку в руки, открыла. С синего бархата полыхнули в глаза искрящимся надменным светом два больших бриллианта изящных серег. Тончайшая паутинка из белого золота беспорядочно опутывала неровной огранки продолговатые камни, тонкие ниточки сходились в маленький узелок, плавно переходящий в вычурную застежку с тремя маленькими изумрудами по краю. Анна напряженно наблюдала, ждала реакции, глаза ее горели сумасшедшим восторгом, все тело подалось вперед и будто дрожало в счастливой лихорадке.
- Ну как? - нетерпеливо спросила она, беря коробочку из Анютиных рук. - Я их как увидела - дар речи потеряла! Это ж старинные, восемнадцатый век…Одна мысль в голове - хочу! Хочу! Хочу!
- Красивые сережки, - улыбнулась ей вежливо Анюта. - Очень красивые.
- Да что ты понимаешь - красивые! Ты знаешь, сколько это вообще стоит?!
Тебе и примерно даже не определить! Тем более, таких больше ни у кого нет! Они
одни, и только у меня! Представляешь?
- Я за тебя рада… - с улыбкой пожала плечами Анюта. - Носи с удовольствием…
- Что значит - носи с удовольствием? Это что тебе, обычная вещь, что ли? Это же бриллианты, дурочка!
- Ну и что? - непонимающе уставилась на нее Анюта. - Это же сережки, их в ушах носят… Или…не носят? Ты прости, Ань, я ничего в этом не понимаю! Для меня все вещи несут свою определенную функцию, не более того… Еда - чтоб ее есть, хорошая шуба - чтоб зимой было легко и комфортно, машина - чтоб ездить, и так далее… А предметы искусства, картины, например, - чтоб любоваться ими издали, красоту их в себя впитывать вместе со всеми, потому что красота - это ж только общее достояние. А если она вдруг одному человеку принадлежит, то ее и смысл теряется - ее ж не видит никто! А вот бриллианты какую функцию несут – объясни? Тщеславие и амбиции тешат? Так у меня мании величия, слава богу, нет - природа мне такой муки не определила…
Анна, сощурив глаза, слушала ее с недоброй ухмылкой, слегка покачивая в такт ее
словам головой. Потом медленно перевела взгляд на рассмеявшегося Алешу,
хмыкнула снисходительно и, медленно закрыв коробочку, тихо проговорила:
- Вот я все думаю, Анютка… Ты в самом деле дурочка или косишь под нее так удачно? Ищет она у бриллиантов функцию… Да ты ж мне просто завидуешь, подруга, вот и все!
- Да нет, Ань, не путай желаемое с действительным! Ты меня не первый год знаешь - я завидовать не умею… Я понимаю - тебе очень хочется моей зависти, давно и позарез хочется, но что делать - помочь я тебе ничем не могу…
- Ну да, ну да, что тебе еще остается? Конечно, зелен виноград, чего ж еще? Можно подумать, ты бы отказалась, если бы предложено было!
- А ты знаешь, я ведь уже отказалась! Был в моей жизни такой случай! - рассмеялась весело Анюта. - Да ты и сама помнишь, наверное! Кавалер у меня такой был лет пятнадцать назад, безнадежно влюбленный, солидный такой дядечка, в возрасте уже…Забыла даже, как и зовут его! Так вот, он мне тоже все пытался бриллианты дарить, а мне ужас как смешно это было…
- Да, помню, помню… - нехотя улыбнулась ей Анна. - Тебя вообще мужики почему–то приличные всегда любили… Как магнитом ты их притягивала! Странно даже… А бриллианты тогда могла бы и взять! Хотя бы ради дочери!
- Господь с тобой, Ань! Дашка–то тут при чем?
- А при том! Не я ж придумала про то, что эти камушки - лучшие друзья девушек! А что делать - это и в самом деле так! Любой малолетке, поверь мне, и одеться модно хочется, и брюлики в ушки повесить… Это у них резко самооценку повышает, вперед двигает, а иначе комплексы сожрут! У них теперь свои законы выживания, не такие совсем, как в нашей комсомольской юности!
- Да мою Дашку, кроме красок, холстов и кистей, и не интересует больше ничего! Вся в творчестве… Так порой в свои фантазии уплывает, что не слышит и не видит ничего! Вот недавно, например, когда фильм про Есенина по телевизору прошел, она вся в эту тему ушла! Сидела часами с его изданием, оно у нас старое еще сохранилось, полная версия… А потом рисовать начала. Я подошла однажды, позвала ее - не слышит… Еще раз позвала, громко уже - опять не слышит, я испугалась даже! Взяла за плечо, она вздрогнула и будто вернулась откуда–то. Смотрит на меня удивленно, улыбается… Где, говорю, была–то? В Константиново, говорит… Там такая природа красивая! Сама на холст просится… Странно, правда? Сроду она в этом Константиново не бывала…
- Она у тебя талантливая девчонка, Нюточка! Ты береги ее! - с улыбкой произнес Алеша, выразительно глянув на Анну. - Пусть хоть она своим путем идет…
- Ну и куда ее этот путь заведет, по–твоему? - перебила его сердито Анна. - Сколько их сейчас, нищих художников! Пусть тогда хоть дизайнерскому искусству выучится! Хотя эта учеба дорогая, бедной Нюточке не по карману…
- Да ее уже в Ленинград в художественное училище после школы позвали! – радостно сообщила Анюта. - Прав Алеша, пусть идет своим путем!
- А что бедному ребенку остается делать, раз о ней мать не думает? Только и уходить в творчество! Потому и улетает туда, в фантазии свои, поскольку не в чем в реальный мир выскочить! Не в драных же джинсах, в которых она у тебя уже третий год ходит! Бедная девочка… А мать сидит, о функциях бриллиантов рассуждает… Плохая ты мать, Анютка! Поверь мне, что твоей Дашке и одежды красивой, и бриллиантов тоже, как всем, хочется, только она тебе в этом никогда не признается! Потому как что с тебя, с блаженной, возьмешь? А настоящая мать на поводу у ребенка никогда не идет, а на правильную дорогу сама выводит! На то она и мать…
- Ну да! - вдруг зло рассмеялся Алеша. - Раз ребенка не ломает, то плохая мать, конечно… Это ты плохая мать, Анна, а не она! – неожиданно громко и раздраженно заговорил он. - И прекрати ее оскорблять, в конце концов! Хватит уже!
- А тебя вообще не спрашивают, дорогой мой философ–дармоед! Сиди и заткнись, пожалуйста! - так же раздраженно, сквозь зубы кинула ему Анна. – Тебе–то что – сидишь и сидишь, за спиной моей спрятавшись! И не видишь из–за нее ничего…
Ты глаза–то свои открой пошире да посмотри повнимательнее кругом – нельзя больше жить, как раньше!
- А! Ну да! Слышали, слышали… Его величество капитализм пришел, команду дал – всем в одну шеренгу построиться – и на старт! И бежать! И не рассуждать! А кто не желает строиться и бежать, глаза выпучив, – того в расход, с глаз долой – за сто первый километр…
- А по–моему, вы оба ошибаетесь, ребята! Оба в крайности впадаете! – миролюбиво произнесла Анюта. – Не так уж страшен это ваш капитализм, как его малюют! Конечно, его надо за данность принять, за объективную, так сказать, реальность, но и самим собой остаться нужно… А трудные времена всегда были, всякие и разные… И вообще, я считаю, что эти марафонские гонки за материальным - всего лишь мода, умопомрачение всенародное, отчаянный психоз… Никогда себя ломать ни под что не нужно! Я, по крайней мере, не хочу!
- Ну да, ну да… - вдруг оживился Алеша, отворачиваясь от Анюты и пристально разглядывая жену, - действительно – а вдруг это всего лишь мода? А, Ань? Завтра мода изменится, и не золотому тельцу поклоняться будут, а какому–нибудь новому Диогену из бочки с его капустной мудростью… А мы уже все переломанные, под этого тельца подстроенные…. Обратного–то хода не будет, природа человеческая таких экспериментов не терпит!
- Боже, детский сад какой… Блажен, кто верует, конечно… - презрительно усмехаясь, тихо протянула Анна. - Чего я тут сижу с вами вообще, спорю, как с большими! Все время забываю, с кем дело имею!
- А с кем, Ань?
- Да ладно, обижать не хочется!
- Ну все–таки…
- Да как вам объяснить, чтоб и впрямь не обидеть… - протянула она задумчиво. - Дело в том, дорогие мои, что у каждого человеческого индивида своя собственная философия имеется, им для удобства жизни придуманная… Одному индивиду суждено по земле в пыли ползать и тихо радоваться, всю свою жизнь проводя в тесном квадратике выживания, а другому - в небо лететь хочется все выше и выше, рамки бытия раздвигая, потому что ему все время тесно в этом квадратике, понимаете?
- Ну да, в чем–то ты права… - качая задумчиво головой, тихо произнесла Анюта. – Только я с акцентами не согласна… Ты говоришь - пыли ползать… В небо лететь… Тут дело в другом, Анна! Не в пыли и не в небе тут дело!
- А в чем?
- Вот и я не знаю, как объяснить, чтоб тебя, Ань, не обидеть! – тихо засмеялась Анюта. - Мне и не объяснить тебе, наверное… Просто за рамками этого самого квадратика выживания, как ты говоришь, опасностей для души человеческой много, понимаешь? Соблазнов много, которые за себя огромных кусков души требуют! И это только кажется, что ты ничем не расплачиваешься за них, этого же глазу не видно! А на самом деле все не так, не так! За каждое полученное материальное удовольствие кусочек души отламывается совсем незаметно, по самой маленькой крошечке…Вот она и опасается цельность свою потерять, вот и держит человека в этом квадратике, сознательно в аскезе держит, не выпускает… Потому что знает – без материальных излишек можно прожить, а без души – нет…
- Да ерунда какая, Анюта! Вечно ты все усложняешь! Вот даже и Чехов твой любимый приземленного человека обсмеял, помнишь? Ионыча, кажется? У которого все мечты только клочком земли да крыжовником ограничились?
- Так все ж в этом мире, относительно, Ань… Твои материальные достижения по сравнению, допустим, с собственностью какого–нибудь нефтяного или газового магната – тот же самый клочок земли с кустиком крыжовника – не более того… Главное не в клочке и не в квадратике, а главное в том, что ты отдашь в борьбе за тот клочок… И стоит ли оно того? Может, душу–то сохранить дороже и выйдет…
- Да ерунда это все, Анютка! И душа твоя – ерунда! Чушь какая, боже мой! – рассмеялась громко Анна, хлопнув себя рукой по коленкам. – Моей вот душе от вида бриллиантов только веселее становится, и все! И от пива хорошего – веселее! И от еды вкусной–веселее! И от возможности все это иметь в любое время – тоже!
- Да уж, ерунда… - едва слышно произнес Алеша. – Ты так старательно себя развлекаешь, не знаешь, как этой самой душе покой найти! Сама с собой наедине и остаться–то боишься - на стены от страха прыгать готова…
- А в твоем, значит, обществе я от страха на стены уже не прыгаю! По–твоему, я с тобой живу, потому что одиночества боюсь, да? – вставая со стула и глядя на мужа сверху вниз, злобно и тихо произнесла Анна, держа на весу стакан с недопитым пивом. – Да мне тебя жалко просто, придурка блаженного, вот и все… Пропадешь ведь без меня, с голодухи загнешься на свою медицинскую зарплату…И вообще… Идите вы к черту со своими разговором дурацким! Надели!
Со стуком поставив пустой стакан на стол, Анна резко развернулась и вышла из кухни, прихватив по пути пачку "Парламента" с лежащей на ней сверху изящной серебряной зажигалкой.
- Ой, пошла я уже домой… - поднялась со своего места Анюта - Вечер, как всегда, неожиданно перестал быть томным…
- Я провожу! - буркнул неловко Алеша. - Пошли…
На улице моросил мелкий, едва заметный дождь. От легких порывов теплого августовского ветра отрывались от деревьев и ложились на мокрый асфальт первые осенние листья. Почему–то очень жалко было ступать ногой на эти первые желтые пятнышки, они казались живыми и беззащитными под дождем, словно нежные цветы, брошенные кем–то приглашающим жестом под ноги торжественно вступающей в свои права осени. Анюта поежилась слегка, втянула носом влажный густой воздух, глубоко и с облегчением вздохнула, словно сбросила с себя некую тяжесть. Взглянув на понурого, идущего рядом Алешу, устыдилась вдруг своей радости вырвавшегося на свободу узника, тронула слегка за плечо:
- Тебе совсем плохо, да, Алеш? Может, и в самом деле уйдешь? Чего мучиться–то? Сам говоришь – есть у тебя другая кухня на примете…
- Да я и сам все время об этом думаю, Анют! Только как–то все не решаюсь, стыд какой–то держит! Получается, что я не ухожу, а трусливо сбегаю, потому что семью содержать не способен! Получается, права она - и не мужик я вовсе! Действительно, дармоед…
- Эк она тебя обработала! Вот уже и комплексы твои наружу выползли, уже сам себя розгами сечешь, как унтер–офицерская вдова!
- Ну что ты ругаешься, Нюточка! Я и так себя последним дерьмом чувствую!
- Алешенька, милый… Обычно ведь уходят не туда, где лучше, а оттуда, где плохо!
О себе подумай! И тоже душу свою спасай, пока не поздно, иначе она у тебя так взбунтуется, что мало не покажется! Все лишнее от себя отбрось – только о себе думай! Почему ты должен ломать себя для кого–то? Ты ведь у себя один, и душа – она тоже только твоя, собственная! Ты ж видишь – претендуют на нее сильно, вот и спасай!
- Значит, ты так ставишь вопрос… Понятно… - протянул задумчиво Алеша. – А ведь ты, пожалуй, права, Анюта…
- Ну да… Думаешь, мне легко было с Борисом расставаться? Да он никогда бы из семьи не ушел! А только испугалась я…
- Чего?
- Привыкнуть испугалась! Знаешь, как легко многие женщины привыкают быть нелюбимыми? Даже и сами не замечают, как быстро это происходит! Мирятся с неприязнью к себе мужа, лишь бы только не ушел, лишь бы свой статус пресловутый сохранить, лишь бы не влиться в ряды разведенок –неудачниц! А прикрывают свои страхи благим якобы намерением – семью сохранить, детям отца обеспечить… Я ведь могла Бориса, когда он меня разлюбил, вечно около себя на одном только чувстве стыда держать! Только знаешь, как трудно было в его неживые глаза смотреть? Он же не жил – он же мучился! Глаза закрывал – и ту женщину вместо меня видел…А душа, она такого унижения долго не терпит. Она болеть начинает, в скуку впадать, в депрессию – мстит по–своему… Вот и отпустила я его с миром к ней, к сопернице то есть. За душу свою испугалась. Ее, знаешь ли, как величайшую драгоценность, беречь надо! Хоть и трудно мне сейчас одной. Ой, как трудно…
- Ты знаешь, а я тоже уйду! Теперь я уже точно решил. И ты права – уйду не туда, где мне лучше, а оттуда, где плохо! Устал я уже сопротивляться… Еще немного – и сдамся, тоже буду на золотого тельца молиться, как сектант–фанатик, ничего вокруг себя не замечая!
- Ну вот, сделала я доброе дело подруге… - грустно рассмеялась Анюта. – Опять скажет, что из зависти: у нее есть муж, а у меня нет… Поступай, Алеша, как знаешь, как сам чувствуешь! Я тут тебе не советчица… Ну вот мы и пришли. Спасибо, что проводил!
Она остановилась около двери, ведущей в свой подъезд, медленно достала из сумки ключи. Алеша стоял, опустив низко голову и засунув сжатые кулаки в карманы брюк, медленно покачивался с пятки на носок.
- Значит, душу надо спасать, говоришь? - не поднимая головы, тихо спросил он. – Интересно…
- Да чего там интересного–то? – улыбнулась Анюта. – Ничего интересного в этом как раз и нет! Вот грустно – это да… Ну ладно, пока! Пошла я. Чего–то мои не спят, окна вон светятся…
Она быстро и легко взбежала на пятый этаж, коротко нажала на кнопку звонка. Посмотрев на часы, ахнула: " Половина второго! Ничего себе, загуляла мать…"
- Ты почему так долго? – недовольно начала выговаривать ей Дашка. – Я же волнуюсь, работать не могу! И Кирюшки до сих пор дома нет! Еще два часа назад ушел свою принцессу провожать – и как в воду канул! Что, дома нацеловаться нельзя было, что ли? Обязательно надо ночью в ее подъезде это делать?
- Ладно, хватить ворчать! – легко шлепнула Дашку по круглой красивой попке Анюта. - Иди лучше спать ложись! А Кирилл и сам как–нибудь разберется, в каких условиях ему целоваться больше нравится!
- А ты вкусненькое что–нибудь принесла от тети Анны? – капризно спросила Дашка, сложив губы пухлым маленьким бантиком.
- Только привет и массу наилучших пожеланий! – рассмеялась в ответ Анюта. – И еще выговор, что ты в старых джинсах ходишь… Ладно, Даш, иди правда спать! Завтра поговорим!