– Сиди, – разрешила я. – Но сначала я должна с тобой поговорить.
– А завтра нельзя?
– До завтра я не доживу.
– Что с тобой такое?
– Я влюбилась! – выпалила я и выжидающе уставилась на Кирилла.
Тот усмехнулся:
– Опять?
– Ничего не опять! – бурно возмутилась я. – Теперь по-настоящему.
– Беда с тобой. И сколько времени ты его любишь? Больше недели?
– Четвертый месяц.
– Невероятно! Просто рекорд. И он, конечно, женат.
– Нет. Но он любит другую.
В комнату осторожно заглянула Настя и позвала нас ужинать.
– Ладно, – вздохнул Кирилл, поднимаясь. – На голодный желудок такую проблему не решить. Давай подкрепимся, а потом подумаем, как спасти от тебя этого несчастного молодого человека.
Глава 3
Первый раз я влюбилась, когда мне было пять лет. В Кирилла. Я жила тогда с мамой и папой и не знала совсем, что Кирилл – мой настоящий отец.
Хорошо помню, как он первый раз пришел к нам домой. Я смотрела "Спокойной ночи, малыши!", а папа и мама долго сидели с ним в кухне – даже забыли, что мне пора спать. Эту оплошность я использовала в угоду себе. Насмотревшись, как Хрюша рисовал кисточкой на большом листе бумаги, я решила, что тоже хочу стать настоящим художником. Я вытащила из папиного портфеля точно такой же лист, не обратив внимания, что с одной стороны он заполнен мелким шрифтом, и прикрепила этот лист пластилином прямо к обоям. Потом нашла свои акварельные краски и озадачилась, где взять воду. Ни на кухню, ни в ванную я идти не рискнула, чтобы родители не нарушили мои творческие замыслы. Поэтому я достала из серванта хрустальный фужер на ножке, набрала им воды из аквариума и принялась за дело. Листок, прикрепленный к стене, оказался мне маловат для самовыражения. Я рисовала все ниже и ниже, сначала на светлых обоях, а потом и на полу. Но вот беда: на линолеуме акварельная краска никак не хотела размазываться и собиралась в капельки. Я трудилась, стоя на коленях в зеленой луже и упорно возя ладошками по полу.
Мама, заглянувшая наконец в комнату, ахнула. Я вздрогнула и опрокинула фужер. У него тут же отвалилась ножка. Зеленая вода продолжала растекаться и впитываться в палас. Мама крикнула папе, чтобы он включал горячую воду, и бросилась за половой тряпкой. А Кирилл вошел в комнату и опустился передо мной на корточки.
Этот момент я запомнила на всю жизнь.
– Кто ты такой? – сурово спросила я его, сердясь, что взрослые все же помешали мне.
– Я Кирилл, – ответил он. – А ты кто такая?
– А я Саша, – сказала я и, оглядев его с ног до головы, сообщила: – Я вот рисую. Тебе нравится?
– Очень красиво. Ты любишь зеленый цвет?
– Да. И синий. И красный. И желтый. А у меня в субботу будет день рождения, и я буду задувать пять свечек. Папа надует много шариков, разных-разных.
– А мне в субботу будет двадцать три, – сказал Кирилл.
– И ты будешь задувать двадцать три свечки? – восхищенно поинтересовалась я, не представляя, как они все могут уместиться на торте.
– Нет, не буду, – ответил он с улыбкой.
– Это потому, что ты уже старый, – объяснила я. – Папа с мамой тоже старые, они не задувают.
– Когда я был маленьким, мне на торт тоже не ставили свечей, – сказал Кирилл.
Мне стало жаль его.
– Ты приходи, и мы вместе задуем мои, – предложила я. – А потом будем есть торт и пить лимонад. Хочешь?
– А можно? – спросил Кирилл.
– Если принесешь подарок, то можно, – великодушно разрешила я. – На дни рождения надо ходить с подарками. Не знаешь, что ли?
– А что тебе принести?
– Слона. Очень-очень большого! Мягкого и с хоботом. Папа только кукол покупает. А я хочу слона.
– Хорошо, будет тебе слон, – кивнул Кирилл. – Огромный. Выше тебя.
– Нет, таких не бывает, – недоверчиво проговорила я. – Я уже большая. Я выросла.
– Да, – согласился Кирилл, и его глаза стали грустными. – Ты выросла.
Когда мама отмыла меня от акварели и уложила в постель, я поведала ей, что у меня появился новый друг и что он придет на мой день рождения. Мама почему-то рассердилась и стала меня уверять, что он заходил лишь на минутку и больше никогда не придет. Он чужой, посторонний человек, и мне нужно его поскорей забыть. Она повторяла мне это всю неделю, но я твердила как заведенная: "Он придет, придет. Он принесет мне слона, большого-большого". Мама объясняла, что в магазинах таких слонов нет, они с папой уже искали, но я не слушала ее.
И он пришел. И принес мне огромного розового слона, чья макушка доходила мне до подбородка. Этот слон до сих пор живет на моей заправленной постели, а на ночь я переселяю его на письменный стол. Где Кирилл взял этого слона, оставалось для меня загадкой долгое время, и, лишь когда я подросла, он признался, что летал за ним в Москву на ярмарку игрушек.
После дня рождения Кирилл стал у нас частым гостем. Мы с ним ходили в кино, в цирк, в кукольный театр и просто гуляли в парке. Два раза в неделю он возил меня в бассейн, встречал по вечерам из музыкальной школы. Я частенько бывала у него дома, иногда оставалась ночевать. Я обожала его и твердила родителям, что, когда вырасту, выйду за него замуж. Я говорила это и ему, а он только смеялся и отвечал, что к тому времени он будет уже старой развалиной и не сможет зарабатывать деньги, чтобы мне покупать шоколадки. Я кидалась к нему на шею и шептала в ухо, что шоколадки мне не нужны – нужен только он.
Кирилл и не подозревал, насколько все это серьезно, пока в одиннадцать лет я не вылила на небесно-голубое платье его подружки тарелку борща. Извиняться наотрез отказалась. Пока зареванная девица плескалась в ванной, отстирывая от платья бордовое пятно, Кирилл посадил меня перед собой и строго спросил:
– Ты зачем это сделала? Чем она тебе не понравилась?
– Пусть найдет себе другого жениха, а ты мой! Мой! – завопила я и разрыдалась. – Это я выйду за тебя замуж, а не она!
Он помолчал, потом достал платок и вытер мне щеки.
– Ты еще маленькая, Сашок. Мне не хочется тебя расстраивать. Давай забудем об этом, но пообещай, что больше так не сделаешь.
– Сделаю! Еще хуже! – настырно прохлюпала я. – Ты должен любить меня, а не ее!
– Я и так тебя люблю. Ты мне как… – он запнулся, – как сестра. Я на тебе никогда не женюсь. Пойми, никогда!
Тут я устроила ему истерику с битьем посуды, швырянием ложек об стены и подкидыванием тапочек к потолку, после чего он отвел меня домой, так и не отказавшись от своих жестоких слов. Я дулась на него недели две, потом узнала, что он расстался со своей подружкой (очень может быть, что мой борщ сыграл не последнюю роль), и мы стали общаться как раньше.
Больше полугода я не видела рядом с ним ни одной женщины. Скорее всего, он прятал их от меня. И вот как-то в начале лета (мне тогда уже исполнилось двенадцать) я каталась на велосипеде в парке, как вдруг на скамейке в кустах усекла парочку. В мужчине я с ужасом узнала моего Кирилла. У меня отнялся язык, потемнело в глазах. Мой Кирилл обнимал какую-то белую крысу, что-то шепча ей на ушко. Крыса счастливо смеялась и качала головой.
В меня будто бес вселился. Я разогналась и свернула на тропинку, ведущую прямо к скамейке. Ночью шел сильный дождь, и рядом застыла большая грязная лужа. Велосипед на полном ходу пронесся по ней, мощно окатив влюбленную парочку. Раздался вскрик Кирилла и истошный визг белой крысы. Мне этого показалось мало, я буквально жаждала крови. Развернувшись, я понеслась назад. Но во второй раз моя месть не удалась. Крепкие руки схватили руль велосипеда. Больно ударившись о раму, я кувырнулась в лужу, подняла глаза и увидела суровое лицо Кирилла.
В этот самый страшный для меня день я и узнала, кем он приходится мне на самом деле и почему никогда, никогда не сможет на мне жениться.
Глава 4
Историю шальной, непутевой любви моей матери и Кирилла я по крупицам собирала не один месяц и не один год. Зато мне стало наконец более-менее ясно, как все происходило…
В свои семнадцать Кирилл Барс выглядел намного старше. Он сдавал экзамены для поступления на факультет журналистики и одновременно работал в местной газете "Самарский вестник" внештатным корреспондентом. Сколько себя помнил, он всегда строчил заметки в школьную стенгазету, и свою жизнь с журналистикой связал без раздумий. Весь июнь Кирилл не вылезал из редакции, выпрашивал себе дополнительные задания, рыскал по городу в поисках чего-нибудь свеженького, а потом запирался в своей комнате и писал-переписывал заметки, статьи и очерки. Большей частью их печатали, и Кирилл всегда имел кое-какие карманные деньги.
И вот в один прекрасный день он переступил порог медицинского училища, того самого, где сдавала последний экзамен Марина Ширяева, моя мама.
Маме шел двадцать первый год. К тому времени она больше трех лет была знакома со своим женихом. Василий Александрович работал в окружном военном госпитале, где Марина лежала с воспалением легких, и постепенно у них завязались отношения. Василий не мог не нравиться – спокойный, внимательный, рассудительный, порядочный, с хорошей стабильной работой. Да и вообще, свой врач под боком – большое дело. Именно по его совету Марина после школы пошла в медучилище. Он был старше мамы на девять лет, с ним было хорошо и надежно.
Взяв интервью у директора училища, Кирилл задержался в коридоре, чтобы поговорить с выпускницами. Марина в это время стояла у окна и ждала подружку, которую все еще мучили экзаменаторы. Она с удивлением разглядывала молодого симпатичного журналиста. А он сыпал шутками, расспрашивал студенток об экзаменах, что-то рассказывал сам. Марина поймала на себе его внимательный взгляд – и ей вдруг стало тревожно, захотелось сбежать. Но она продолжала стоять и смотреть на парня со смешанным чувством раздражения и восхищения.
А когда он подошел… У нее заколотилось сердце, ее начала бить дрожь. Еще никогда мужчина не производил на нее такого впечатления. Тем более мальчишка. Марина видела, что он моложе ее, но не предполагала, что на целых три года. Они перекинулись парой общих фраз о суровых экзаменаторах и распределении, потом он вдруг спросил напрямик, свободна ли она. Марина поняла вопрос по-своему и ответила, что скоро выходит замуж.
– Когда? – поинтересовался Кирилл. – Сегодня?
– Нет, – растерянно ответила Марина. – В конце августа.
– Ну, тогда у нас полно времени, – засмеялся Кирилл.
Она ушла вместе с ним, забыв о подружке, о Василии и обо всем на свете.
Позже мама называла первое время знакомства с Кириллом своим затмением. Она порвала с женихом, разругалась в пух и прах с матерью и перебралась вместе с любимым в комнату в коммуналке. Даже самая близкая подружка говорила, что она помешалась – связалась с сопливым молокососом.
Но постепенно Марина начала прозревать. Любовная пелена сходила с глаз. Не так она себе представляла семейную жизнь. Ей хотелось, чтобы рядом был надежный мужчина, который бы обеспечивал ее и заботился о ней. Словом, такой, как Василий. С Кириллом было безумно весело и интересно, но он оставался мальчишкой, безалаберным, непрактичным. Он не замечал, порядок в их доме или бардак, он не клал свои вещи на место, мог целый день бегать голодным в поисках материала, а вечером завалиться на кровать в пыльных брюках и ботинках. Иногда забывал предупредить, что задержится, мог уйти на рассвете и не появляться до полуночи. В довершение этого в коммуналке было трое соседей, а вот горячей воды не было совсем.
Марине быстро приелась неуютная жизнь. К тому же она желала, чтобы Кирилл уделял все внимание ей, но у него была еще одна страсть – журналистика. Бывало, Кирилл писал целыми днями, а Марина сидела возле него и ждала. Чем ей еще было заниматься, ведь у них не имелось даже телевизора. Она хотела к морю в романтическое путешествие, а ему первого сентября нужно было идти в институт…
Марина держалась из последних сил, пытаясь создать семейный очаг из страшной ободранной комнатушки и правильного супруга из ветреного подростка. Но однажды, поняв тщетность своих усилий, она собрала те немногие вещи, которые принесла с собой, и вернулась к матери.
Кирилл день и ночь осаждал ее квартиру, беспрестанно звонил, залезал по пожарной лестнице на балкон. Но и Василий приходил несколько раз, приносил огромные букеты цветов, уговаривал Марину опомниться. Измученная Марина, лежа в темноте без сна, сравнивала двух мужчин, и чаша весов склонялась не в пользу Кирилла.
В конце концов, когда он пропал в очередной раз и от него двое суток не было вестей, Марина решилась. Она поехала к бывшему жениху, и они в тот же день подали заявление. Причем Василию удалось все устроить так, что работники загса согласились расписать молодую пару через две недели.
Придя к Марине, Кирилл попал прямо на свадьбу.
Марина буквально выволокла его на лестничную площадку. Кирилла не слушались ноги, на него нашло что-то вроде ступора. Он отказывался верить в происходящее. Марина дрожала – надо же, когда его принесло, только первый раз крикнули "горько"! И как она теперь сможет целоваться с Василием?
– Ты что, в самом деле выходишь замуж? – едва выговорил потрясенный Кирилл. – По-настоящему? По правде?
На Марине было белое платье и фата.
– Да я вышла, дурак, уже вышла! – закричала Марина, и из ее глаз потекли слезы. – Я его жена, у меня его фамилия! Я теперь Тюлькина. Ты понял? Уходи сейчас же!
– Но почему? Зачем он тебе?
– А ты мне зачем? У тебя на первом месте работа. И на втором, и на третьем – только работа и работа. Ты утонуть готов в своей работе. А для него главное – я. Я нужна ему.
– А как же я? Мне ты тоже нужна.
– Тебе я не нужна. Ты счастлив в своей редакции. Там твоя семья.
Марина достала платочек и осторожно, чтобы не испортить макияж, вытерла глаза.
– Кирюша, милый! Я тебя очень люблю. Но жить с тобой я не могу. Мы слишком разные.
– Как же ты с ним будешь жить, без любви? – с горечью спросил Кирилл.
– Не хочу я больше никакой любви, – устало вздохнула Марина. – Без нее спокойнее.
Она ушла. Бушевавший внутри Кирилла вулкан вырвался наружу, и он начал в исступлении колотить кулаком бетонную стену, не чувствуя боли, пока его не остановил проходящий мимо сосед-старичок. Только тогда парень заметил, что его правая рука в крови.
Рука четыре недели была в гипсе и потом еще долго болела по ночам, напоминая о том, о чем хотелось забыть. Наконец Кирилл справился с собой. Он больше не искал встреч. Отучившись на факультете журналистики один год, он ушел в армию.
А у мамы родилась я. Как раз в день рождения Кирилла, пятого апреля. Папа с самого начала знал, что я не его ребенок. Когда он уговаривал маму вернуться к нему, она сразу же заявила, что беременна от Кирилла. Но Василий, обдумав все хорошенько, все-таки организовал свадьбу, после чего семья Тюлькиных отбыла в Омск. Мы прожили там пять лет, а потом вернулись в Самару.
Кирилл в то время учился на четвертом курсе. Как-то в конце марта он обратил внимание на то, что его отец чем-то озабочен, и принялся выведывать причину. Тот сначала мялся, отнекивался, потом нехотя признался:
– Марину недавно встретил, с мужем. Не знал, стоит ли тебе говорить.
Кирилл почувствовал, как засосало под ложечкой. Зачем она вернулась? Оставалась бы далеко, в другом городе…
– Дочка у них, – продолжил мой дед и замешкался.
– Как зовут? – машинально проговорил Кирилл.
– Сашенька.
Кирилл помолчал немного, потом глубоко вздохнул и тряхнул головой.
– Вот и хорошо, – сказал он. – Значит, теперь у нее настоящая семья.
– Мне кажется, я могу показать тебе фотографию девочки…
– Что? – удивился Кирилл. – Она дала тебе фотографию? С какой стати?
Его отец не ответил, достал из шкафа семейный альбом, полистал и, найдя нужную страницу, положил перед сыном. На снимке был изображен давно не стриженный, обросший Кирилл в пятилетнем возрасте.
– Ты что, пап, это же моя фотография! – Кирилл с недоумением взглянул на отца.
Тот молча кивнул. И когда до Кирилла дошло, у него перехватило дыхание.
– Сколько ей лет? – чужим голосом проговорил он.
– Почти пять.
– Точно, пять. Ей должно быть пять.
– Она родилась пятого апреля.
– Пятого апреля?!
Кирилл сорвался с места, схватил куртку и, не слушая отца, старавшегося его остановить, побежал к остановке.
Мама даже и не пыталась ничего отрицать. Только просила, чтобы я ничего не узнала. Я очень любила Василия, которого считала папой. А Кирилл стал для меня взрослым другом, возлюбленным…
Только в двенадцать лет, после эпизода с велосипедом, я узнала правду. Мама сопротивлялась, просила Кирилла опомниться, но тот был непреклонен. Если в двенадцать лет Саша приходит в ярость от одного вида девушки рядом с ним, что будет дальше? Нужно немедленно пресечь ее буйную фантазию. Надумай он жениться, где гарантия, что эта сумасбродка не плеснет в лицо невесте зеленки, краски или чего похуже?
В подробности меня не посвящали. Просто объяснили: так, мол, и так, дорогая, так вышло, что человек, которого ты всю жизнь звала папой, вовсе тебе не отец. А вот человек, за которого ты собралась замуж, и есть твой настоящий папочка.
Целый месяц я ни с кем не разговаривала. Маму и Василия сторонилась, а перед Кириллом вообще захлопывала дверь. А потом шагнула на шоссе перед идущей машиной. Водитель в последний момент успел затормозить, и машина лишь слегка задела меня. Но я упала, ударилась головой об асфальт и две недели пролежала в больнице с сотрясением мозга.
Все это время Кирилл не отходил от моей постели. Постепенно мы снова стали общаться, но отцом я его все равно не считала. Это по-прежнему был друг, только теперь за него нельзя было выйти замуж. А Василий так и остался для меня настоящим папой, спокойным и добрым.
Правда, через два года он ушел к другой женщине, которая ждала от него ребенка. Родители развелись без скандалов и раздела имущества. Их семейная жизнь изжила сама себя, и они почувствовали, что не нужны друг другу. У меня появился сводный братишка Никитка, а мама и Кирилл попробовали пожить вместе, но выдержали двадцать дней. Совместный быт был не для них. Да и чувства поостыли…