Филип Рот хорошо известен российскому читателю по роману "Людское клеймо" и его экранизации ("Запятнанная репутация", 2003) с Энтони Хопкинсом и Николь Кидман в главных ролях. История, рассказанная в "Немезиде", при всей бесхитростности сюжета сродни древнегреческой драме. Главный герой книги - Юджин Кантор, по прозвищу "Бакки" (Бычок), - энергичный, решительный двадцатитрехлетний тяжелоатлет и метатель копья, всеобщий любимец. Он, учитель физкультуры, заведует летней спортплощадкой, где каждый день бок о бок с ребятами играет в софтбол. Если бы не плохое зрение, Бакки давно бы уже был в действующей американской армии, ведь шел 1944 год. То лето в родном Ньюарке выдалось как никогда жаркое, когда на город обрушилась страшная эпидемия полиомиелита, ежедневно уносившая жизни детей. Исполненный сознания долга, он пытается защитить своих учеников все безуспешно. Страх и паника, страдание и злость на несправедливость мира приводят несгибаемого Бакки в замешательство. Ему пытается прийти на помощь его возлюбленная, но тут его настигает неумолимый рок…
Содержание:
От автора 1
Экваториальный Ньюарк 1
Индиан-Хилл 18
Пострадавшие 29
Примечания 34
Филип Рот
Немезида
Посвящается H. L.
От автора
Среди источников, где я черпал сведения, - "Руководство по легкоатлетическим метаниям" ( The Throws Manual, by George D. Dunn, Jr., and Kevin McGill); "Энциклопедия религии" ( The Encyclopedia of Religion, edited by Mircea Eliade); "Обучение прыжкам в воду с трамплина" (Teaching Springboard Diving | by Anne Ross Fairbanks); "Управление детскими лагерями" и "Программы активного отдыха для летних лагерей" ( Camp Management and Recreational Programs for Summer Camps , by H. Ж Gibson); "Грязь и болезнь" [Dirt and Disease, by Naomi Rogers;; "Последствия полиомиелита" ( Polio's Legacy, by Edmund J. Sass); "Парализующий страх" ( A Paralyzing Fear, by Nina Gilden Seavey, Jane S. Smith, and Paul Wagner); "Голоса полиомиелита" (Polio Voices, by Julie Silver and Daniel Wilson); и "Промышленная пустыня" (A Manufactured Wilderness, by Abigail Van Slyck). Но особенно полезны были "Книга о лесе" Эрнеста Сетона-Томпсона ( The Book of Woodcraft, by Ernest Thompson Seton), со страниц 209–215 которой я многое почерпнул, и его же "Руководство для лесных индейцев" ( Manual of the Woodcraft Indians), откуда я цитировал отрывки со страниц 146–147.
Экваториальный Ньюарк
Первый случай полиомиелита в то лето произошел в начале июня, вскоре после Дня поминовения, в бедном итальянском квартале на противоположном от нас конце города. Мы в нашем юго-западном углу Ньюарка - в еврейском Уикуэйике - и знать об этом не знали, как и еще о десятке заболевших: один там, другой здесь - почти во всех районах, кроме нашего. Только под праздник Четвертого июля, когда в городе уже зарегистрировали около сорока случаев, на первой странице вечерней газеты появилась статья "Главный санитарный врач предупреждает об опасности полиомиелита", где цитировались рекомендации доктора Уильяма Киттела, главы департамента здравоохранения: родители должны внимательно следить за детьми и сразу обращаться к врачу, если у ребенка появятся такие симптомы, как головная боль, воспаление в горле, тошнота, онемение шеи, боль в суставах, лихорадка. Признав, что сорок случаев - это вдвое больше обычного на столь ранней стадии полиомиелитного сезона, доктор Киттел подчеркнул, что в городе с населением четыреста двадцать девять тысяч никакой эпидемии в данный момент нет. Нынешним летом, как и каждое лето, следует быть бдительными и соблюдать должные правила гигиены, но для тревоги, подобной той, что родители "вполне обоснованно" испытывали двадцать восемь лет назад, пока нет причин. Тогда - в девятьсот шестнадцатом году - во время вспышки полио на северо-востоке Соединенных Штатов заболело более двадцати семи тысяч человек, из них шесть тысяч умерло.
В Ньюарке было тысяча триста шестьдесят заболевших и триста шестьдесят три летальных исхода.
Надо сказать, что и теперь, даже в год со средним уровнем заболеваемости, когда риск заразиться был гораздо меньше, чем в шестнадцатом году, полиомиелит, который с детства и на всю жизнь делал людей инвалидами, который многим не давал дышать иначе как с помощью цилиндрического металлического респираторного устройства (в так называемом "железном легком"), а иных убивал, парализуя дыхательные мышцы, был для родителей из нашей округи источником немалых волнений и нарушал внутренний покой детей, имевших возможность в летние каникулы с утра до поздних сумерек играть под открытым небом. Беспокойство усугублялось еще и тем, что от болезни не было лекарства, а для профилактики не существовало вакцины. Полиомиелит (или детский паралич, как его называли в те времена, когда считалось, что болезнь поражает главным образом малышей) мог обнаружиться у кого угодно и без явной причины. Хотя обычно заболевали дети и подростки до шестнадцати лет, тяжелые случаи бывали и у взрослых - например, у тогдашнего президента страны.
Франклин Делано Рузвельт - самый знаменитый из перенесших полиомиелит - заболел тридцатидевятилетним, полным сил, после чего ему не только требовалась посторонняя помощь при ходьбе, но еще и приходилось надевать на ноги тяжелые кожано-стальные фиксаторы, от ступни до бедра, позволявшие стоять. Находясь в Белом доме, Ф. Д. Р. основал благотворительную организацию "Марш десятицентовиков", которая вела многолетнюю кампанию по сбору средств для исследования полиомиелита и для денежной помощи семьям пострадавших; хотя частичное и даже полное выздоровление было возможно, оно нередко наступало лишь после дорогостоящей больничной терапии и реабилитации, на что уходили месяцы, а то и годы. Американские дети ежегодно в определенное время жертвовали свои десятицентовики на борьбу с болезнью: их собирали в школах, бросали в специальные копилки, которые пускались по рядам в кинотеатрах. По всей стране в магазинах и учреждениях, в коридорах школ висели плакаты с призывами: "Ты тоже можешь помочь!", "Помоги побороть полио!" - плакаты с детьми в инвалидных креслах: вот миловидная маленькая девочка сосет палец, явно стесняясь своих ножных фиксаторов, вот подтянутый мальчик, тоже в фиксаторах, улыбается героической улыбкой надежды. В глазах здоровых детей из - за этих плакатов возможность заразиться делалась более реальной, более пугающей.
В Ньюарке, расположенном в низине, вечера были паркие, и, поскольку город с разных сторон граничил с большими болотами (рассадником малярии в те времена, когда ее тоже не умели лечить), комары роились тучами - а мы их допоздна прихлопывали в переулках и у подъездных аллей, спасаясь в шезлонгах от нестерпимой духоты квартир, где адскую жару могли умерить только холодный душ и вода со льдом. Это было до эпохи домашних кондиционеров, во времена, когда ветерок от маленького черного электровентилятора, стоявшего на столе, мало что менял при температуре в тридцать пять градусов и выше - тем летом она держалась порой по неделе, а то и дней по десять. Сидя снаружи, люди зажигали цитронелловые свечи и распрыскивали инсектицид "флит" от комаров и мух, переносивших в прошлом, как было известно, малярию, желтую лихорадку, брюшной тиф - а ныне, как верили многие, начиная с ньюаркского мэра Драммонда, инициатора общегородской кампании "Прихлопни муху", распространявших полио. Если мухе или комару удавалось сквозь сетку или в приотворенную дверь проникнуть в квартиру, за насекомым усердно гонялись с мухобойкой и "флитом", боясь, что, прикоснувшись своими микробными лапками к кому-нибудь из спящих детей, оно заразит ребенка полиомиелитом. Поскольку путь передачи инфекции тогда еще не был известен, подозревать можно было чуть ли не всех и вся: тощих уличных котов, рывшихся в мусорных бачках у нас на задних дворах, изможденных бездомных собак, которые рыскали, гонимые голодом, вокруг домов и испражнялись повсюду на тротуарах и мостовых, голубей, ворковавших на крышах и под крышами и пачкавших ступеньки своим белым пометом. В первые месяцы вспышки - еще до того, как департамент здравоохранения признал ее эпидемией, - отдел санитарии принялся систематически истреблять бесчисленных городских бродячих котов, хотя никто не знал, виновны ли они больше, чем коты домашние.
Что людям было известно доподлинно - это что болезнь очень заразна и может передаться здоровому человеку, даже если он просто находится рядом с инфицированным. Поэтому, чем больше в Ньюарке становилось заболевших, тем сильней его жители боялись и тем меньше было детей в нашей округе, кому родители позволяли посещать большой публичный бассейн в Олимпик-парке ближнего Ирвингтона, ходить в местные кинотеатры "с охлаждением воздуха", ездить на автобусе в центр города или отправляться в Даун-Нек на Уилсон-авеню смотреть на стадионе Рупперта матчи нашей бейсбольной команды "Ньюарк беарз", игравшей в малой лиге. Нас предостерегали от общественных уборных и питьевых фонтанчиков, от глотков газировки из чужих бутылок, нам строго наказывали беречься от простуды, не разрешали играть с незнакомыми ребятами, брать книги в публичной библиотеке, звонить по телефону-автомату, покупать еду у разносчиков, садиться за стол, не вымыв хорошенько руки с мылом. Мы должны были мыть фрукты и овощи и держаться подальше от всякого, кто выглядел больным или жаловался на какой-либо из общеизвестных симптомов полио.
Считали, что надежней всего можно защитить ребенка от полиомиелита, если уберечь его от городской жары, послав в какой-нибудь летний лагерь в горах или в сельской местности. Или поехать с ним на все лето на атлантическое побережье Нью-Джерси, до которого было миль шестьдесят. Если семья могла себе это позволить, то снимали комнату с правом пользования кухней на Брэдли-бич, где была полоса песчаного пляжа длиной в милю, прибрежный променад и коттеджи, - это место несколько десятилетий было популярно у евреев Нью - Джерси. Мать могла ежедневно водить детей на пляж, и они дышали здоровым морским воздухом, а на выходные и в отпуск к ним приезжал отец семейства. Конечно, случаи полио отмечались и в детских лагерях, и в прибрежных курортных городках, но далеко не так часто, как в Ньюарке, и господствовало мнение, что, если город с его грязными тротуарами и стоячим воздухом способствует распространению заразы, то пребывание у моря, за городом или в горах обеспечивает самую надежную защиту.
Так что счастливчики на лето покидали город, а мы - простые смертные - оставались на месте и занимались именно тем, чем не следовало, ибо, хотя еще одной возможной причиной полио считалось "перенапряжение", мы без конца - иннинг за иннингом, матч за матчем - сражались в софтбол на раскаленном асфальте школьной спортплощадки: весь день носились по страшной жаре, жадно глотали воду из запрещенных питьевых фонтанчиков, между иннингами теснились на скамейке вплотную друг к другу, стискивая коленками истрепанные грязнющие рукавицы, которыми на поле вытирали пот с лица, вовсю дурачились в пропотевших теннисках и вонючих кедах, резвились и бесились, не думая, что такая беспечность может для любого из нас обернуться пожизненным пребыванием в "железном легком" и претворением в действительность самых жутких физических страхов.
Что касается девочек, их на площадке собиралось всего с десяток, в основном малышня восьми-девяти лет: они прыгали через скакалку за дальним концом поля, там, где по школьной территории проходила неширокая, закрытая для транспорта асфальтовая дорожка. А если через скакалку не хотелось, они играли на дорожке в "классики", в "две базы" или в камешки, а то и просто день напролет с превеликим удовольствием катали и поддавали ногами розовый резиновый мяч. Иной раз, когда две из них крутили в противоположные стороны две длинные скакалки, подбегал какой-нибудь мальчишка и нагло портил игру: отпихнув девчонку, приземлившуюся между прыжками, занимал ее место и, передразнивая их любимую припевку, нарочно запутывался в летящих скакалках: "Гэ, меня зовут Гиппопотам!.." Девочки орали на него: "Пошел отсюда! А ну пошел!" - и звали на помощь заведующего спортплощадкой, которому достаточно было с любого места на поле крикнуть озорнику (чаще всего это был один и тот же сорванец): "Майрон, прекрати немедленно! Оставь их в покое, а то домой отправлю!" Тут же шум стихал, скакалки вновь со свистом резали воздух, и девочки, прыгая друг за другом, подхватывали:
А, меня зовут Агнес,
А моего мужа зовут Альфонс,
Мы едем из Алабамы
И везем с собой апельсины!
Бэ, меня зовут Бев,
А моего мужа зовут Билл,
Мы едем из Бразилии
И везем с собой брюкву!
Вэ, меня зовут…
Своими детскими голосишками девочки, разбившие лагерь у дальнего края площадки, перебирали весь алфавит от начала до конца и обратно, импровизируя при этом, подставляя в конце каждого куплета слово на заданную букву, порой нелепое. Прыгали, скакали, возбужденно носились - если только не встревал со своим обезьянничаньем Майрон Копферман или кто-нибудь ему подобный, - и неистощимость их энергии просто поражала: с июньской пятницы, когда кончался весенний триместр, до вторника после Дня труда, когда начинался осенний и прыгать через скакалку можно было лишь после школы и в переменки, они, казалось, не покидали ту дорожку никогда - разве если заведующий спортплощадкой заставлял их укрыться от палящего солнца в тени школьного здания.
Спортплощадкой в том году заведовал Бакки Кантор, который носил очки с толстыми стеклами и был из-за плохого зрения одним из немногих местных молодых людей, не отправившихся воевать. В прошедшем учебном году мистер Кантор стал в школе на Чанселлор-авеню новым учителем физкультуры и поэтому многих из нас, завсегдатаев спортплощадки, знал по своим учебным классам. Тем летом ему было двадцать три года, он окончил у нас в Ньюарке Саутсайдскую старшую школу, разнородную в расовом и религиозном отношении, и Панцеровский колледж физического воспитания и гигиены в Ист-Ориндже. Низкорослый - чуть меньше пяти футов пяти дюймов, - он, несмотря на прекрасные атлетические данные и бойцовский характер, из-за роста и близорукости не играл за свой колледж ни в футбол, ни в бейсбол, ни в баскетбол, и его участие в соревнованиях ограничивалось метанием копья и тяжелой атлетикой. При компактном телосложении у него была довольно крупная голова, которую составляли резко очерченные наклонные элементы: широкие, четко обрисованные скулы, крутой лоб, подбородок углом и длинный прямой нос без впадины на переносице, придававший профилю медальную чеканность. Его полные губы были столь же рельефны, как его мускулы, и кожа лица у него круглый год оставалась смуглой. Стригся он с подростковых лет по-военному коротко. Из-за этой стрижки привлекали внимание его уши, хотя не такие уж большие, и дело было не столько в том, что они так плотно прилегали к голове, сколько в их сходстве, если взглянуть сбоку, с тузами пик или с крылышками на щиколотках у античных богов: вверху они не закруглялись, как у всех, а были почти остроконечные. В детстве, до того как дед дал ему прозвище Бакки, то есть Бычок, уличные дружки звали его Тузом-Тузищем - не только из уважения к его ранним спортивным успехам, но и из-за необычной формы ушей.
Из-за всех этих скошенных лицевых плоскостей его дымчато-серые глаза позади очков - глаза продолговатые и узкие, как у азиата, - казались глубоко посаженными, упрятанными в кратеры глазниц. Голос его, однако, был неожиданно высоким для человека со столь мужественно обтесанным лицом, что, впрочем, не уменьшало исходившего от него ощущения силы. На молодого здоровяка с таким железно - твердым, неподатливым, волевым лицом можно было положиться.
Однажды в начале июля во второй половине дня к задам школы, где была наша спортплощадка, подкатили две машины, полные подростков-итальянцев из Истсайдской старшей, - подкатили и остановились в верхней части улицы, которая шла мимо школы. Истсайдская находилась в Айронбаунде - промышленном трущобном районе, где к тому времени насчитывалось больше всего заболевших полиомиелитом в городе. Увидев приехавших, мистер Кантор сбросил на асфальт свою рукавицу (он играл на третьей базе в очередном нашем импровизированном матче) и заторопился туда, где из двух машин вылезли десять чужаков. Мальчишки с нашей спортплощадки уже начали подражать его атлетической косолапой трусце, как и вообще его целеустремленной пружинистой манере передвигаться, его ходьбе с небольшой раскачкой впечатляющих плеч. Иные весь его способ держаться брали за образец, причем не только на спортплощадке.
- Что вам тут надо, ребята? - спросил мистер Кантор.
- Полиомиелит разносим, - ответил один из итальянцев. Он первым вышел из машины, и вид у него был развязный. - Правильно я объясняю? - красуясь, обратился он к дружкам, которые с ходу показались мистеру Кантору настроенными на заварушку.
- А по-моему, вы бузу разводите, - сказал ему мистер Кантор. - Давайте-ка не бузите и жмите отсюда, хорошо?
- Не-не-не, не сразу, - возразил итальянец. - Сперва мы вас угостим нашим полио. У нас-то он есть, а у вас нет, вот мы и поделимся маленько.
Пока шел разговор, он все время покачивался взад-вперед, с пятки на носок, показывая, что с ним шутки плохи. Наглая непринужденность, с какой он держал большие пальцы просунутыми в ременные петли штанов, не хуже, чем его взгляд, выражала презрение.
- Я заведующий этой спортплощадкой, - сказал мистер Кантор, показывая через плечо на нас, школьников. - И я бы вас попросил около нее не болтаться. Дел тут у вас никаких быть не может, и я вам по-хорошему говорю: уходите. Что скажете?
- А разве есть такой закон, что нельзя разносить полио, мистер заведующий?
- Полио - такая вещь, которой не балуются, ясно? И есть такой закон, что нельзя нарушать общественный порядок. Я могу, конечно, вызвать полицию, но лучше обойтись без этого. Ну так как: сами уйдете или позвать, чтобы нас доставили куда надо?
Тут вожак стаи, который был на добрые полфута выше мистера Кантора, шагнул вперед и харкнул на мостовую. В нескольких дюймах от носка спортивной туфли мистера Кантора на асфальт шлепнулся комок густой слюны.
- Как это понимать? - спросил мистер Кантор. Его голос все еще звучал спокойно, и, плотно скрестив руки на груди, он был воплощением незыблемости. Никакая айронбаундская шпана не одержит над ним победу и не приблизится к детям, вверенным его попечению.
- А я уже сказал, как это понимать. Мы разносим полио. Пусть ваши теперь попробуют, что это такое.
- Так, а ну-ка давай без этого: "наши, ваши", - сказал мистер Кантор и, сделав один быстрый, рассерженный шаг вперед, оказался лицом к лицу с итальянцем - в считанных дюймах. - Даю тебе десять секунд, чтобы ты уехал отсюда со всей компанией.
Итальянец ухмыльнулся. С тех пор как он вылез из машины, ухмылка с его лица, можно сказать, и не сходила.
- А то что мне будет? - спросил он.
- Я уже сказал, что тебе будет. Позову полицейских, они вас выдворят и сделают так, что больше вы сюда не сунетесь.