- Ты срубила ее своим мечом? - Тео не так волновал инструмент, как то, где она ее срубила. У него в лесу возле их хижины имелся секретик.
- Ну да. У нас же нет бензопилы, насколько мне известно, правда?
- Нет. - На самом деле пила была - в гараже, спрятанная за банками с краской; он сам ее туда засунул, когда "художественная жилка" жены билась чаще обычного. - Проблема не в этом, солнышко. Проблема, я думаю, в том, что она слишком большая.
- Нет, - ответила Молли, промерив шагами всю длину сосны, после чего перепрыгнула ветку и выключила двигатель "хонды". - Тут ты как раз ошибаешься. Наблюдай - у церкви двойные двери.
Тео пронаблюдал. У церквушки действительно имелись двойные двери. Засыпанную гравием стоянку освещала единственная ртутная лампа, но белая церковь виделась отчетливо, а за нею - смутные тени надгробий. На этом кладбище хвойнобухтинцев высаживали уже сотню лет.
- Потолок в главном зале - тридцать футов под куполом. А в этой малышке - всего двадцать девять. Протащим ее в двери задом наперед и поставим на попа. Мне твоя помощь понадобится, ты же не возражаешь?
- А я не возражаю?
Молли распахнула джинсовый пиджак и мигнула Тео его любимыми грудями - до самого блестящего шрама, что бежал поверху правой, изогнувшись удивленной лиловой бровью. Вот так сталкиваешься вдруг с двумя нежными друзьями - оба бледненькие от нехватки солнца, чуть подвяленные временем, однако свои розовые носики держат по ночному ветерку. Так же быстро пиджак запахнулся, и Тео понял, что его опять оставили на холоде.
- Ладно, не возражаю, - сказал он, стараясь выиграть хоть чуточку времени, чтобы кровь вернулась в мозг. - А откуда ты знаешь, что потолок - тридцать футов?
- По нашим свадебным фотографиям. Я тебя вырезала, а потом тобой измерила здание. Оно чуть меньше пяти Тео в высоту.
- Ты порезала наши свадебные фотографии?
- Только не очень удачные. Ну давай, сгружаем.
Молли быстро развернулась, и полы пиджака трепыхнулись у нее за спиной.
- Ты бы не выходила так на улицу, а?
- В смысле - вот так? - Она обернулась, взявшись за лацканы.
Вот они снова - его розовоносые дружочки.
- Давай поставим елку и сделаем это на кладбище, о’кей?
И она даже чуть подпрыгнула для большей убедительности, а Тео кивнул, следя за реверберациями. Он подозревал, что им манипулируют, что его поработила его же сексуальная слабость, но никак не мог вычислить, почему это плохо. В конце концов, тут же все друзья.
- Солнышко, я блюститель мира и правопорядка, я не могу…
- Да ладно, все будет похабно. - Слово "похабно" она произнесла как "восхитительно" - а именно это она имела в виду.
- Молли, мы с тобой вместе уже пять лет, похабству, наверное, пора и честь знать. - Но даже не договорив, Тео шагал к вечнозеленой громадине, приглядываясь, где веревки, которыми Молли привязала ее к "хонде".
А на кладбище мертвые, внимательно слушавшие весь этот разговор, принялись тревожно перешептываться про новую рождественскую елку и неминуемое секс-шоу.
Они все это уже слышали, мертвые, - плач детей, причитанья вдов, признанья, проклятья, вопросы без ответа; безрассудные вызовы на День всех святых, бред алкашей - те заклинали призраков или просто извинялись за то, что дышат; ведьм-абитуриенток, воспевавших безразличных духов, и туристов, натиравших старые надгробья бумагой и углем, - словно собачки царапались, просились в могилы. Похороны, конфирмации, причастия, венчания, кадрили, инфаркты, школьные дрочки, поминки наперекосяк, вандализм, "Мессию" Генделя, рождение, убийство, восемьдесят три мистерии, восемьдесят пять живых картин на Рождество, дюжину невест, которые гавкали тафтяными морскими львами, пока шаферы вправляли им по-собачьи, не отходя от могильных плит, а время от времени - парочки, коим требовалось что-нибудь темное, с ароматом сырой земли, иначе половую жизнь никак не взбодрить… В общем, мертвые слышали всё.
- О да, о да, о да! - выкрикивала Молли, оседлав городского констебля, который елозил по неудобному ложу из пластиковых роз в нескольких футах над усопшей учительницей.
- Они всегда считают себя первыми. Ууууу, давай сделаем это на кладбище, - сказала Бесс Линдер, которой муж с последней трапезой подал чай из наперстянки.
- Я знаю, у меня только на этой неделе на могиле три использованных презерватива, - ответил Артур Таннбо, фермер-лимоновод, скончавшийся пять лет назад.
- А откуда вы знаете?
Слышали-то они всё, вот со зрением было не очень.
- По запаху.
- Омерзительно, - сказала Эстер, та самая учительница.
Мертвых шокировать трудно. Поэтому омерзение Эстер было притворным.
- Что за гомон? Спать не даете. - Малькольм Каули, торговец антикварными книгами, инфаркт миокарда за чтением Диккенса.
- Тео Кроу, констебль, и его чокнутая женушка занимаются непотребством на могиле Эстер, - ответил Артур. - Могу поспорить, она не пьет свои медикаменты.
- Пять лет как женаты - и до сих пор непотребствуют? - После смерти Бесс встала на весьма антиматримониальные позиции.
- Супружеский секс - это так банально. - Снова Малькольм - как всегда, скучая и в провинциальной, захолустной смерти.
- А вот от посмертного я бы не отказался, - подал голос Марти Поутру, лучший диск-жокей радио ГРОБ с пулей в голове: одна из первых жертв грабежей автотранспорта еще в те времена, когда эфиром правили волосатые банды музыкантов. - А то сплошные дразнилки в могилке, не согласны?
- Вы ее только послушайте. Вот кому бы косточку заправить, - сказал Джимми Антальво, который поцеловался со столбом на своем "кавасаки", а потому остался навеки юным.
- Которую? - хмыкнул Марти.
- А новая елка - на слух очень мило, - сказала Эстер. - Спели бы в этом году они "Доброго короля Венцеслава".
- Если споют, - высказался заплесневелый книготорговец, - я законно в гробу перевернусь.
- Губу раскатал, - заметил Джимми Антальво. - Черт, по-моему, я тоже.
Мертвые не ворочались в гробах - они вообще не шевелились, да и разговаривали только друг с другом - безвоздушными голосами. Они спали, изредка просыпались и подслушивали, перекидывались словечком-другим, а в конце концов не просыпались уже никогда. Бывало, вечный сон смаривал их лет через двадцать, бывало - через сорок, но никто не помнил, чтобы голос доносился из более глубокой древности.
А в шести футах над ними Молли аккомпанировала своим последним оргазмическим взбрыкам вот чем:
- ОХ - КАК - Я - ВЫ - МО - Ю - ТВОЙ - "ВОЛЬ - ВО" - КО - ГДА - ПРИ - Е - ДЕМ - ДО - МОЙ! ДА! ДА! ДА!
После чего она выдохнула и рухнула Тео на грудь, чтобы перевести дыхание.
- Я не понимаю, что это значит, - сказал Тео.
- Это значит, что я вымою тебе машину.
- О, значит, это не эвфемизм. Вроде как "вымыть старый "вольво"", мырг-мырг, тыц-пыц.
- He-а. Это твоя награда.
Теперь, когда они закончили, Тео уже не мог игнорировать пластмассовые цветы, впившиеся ему в обнаженные тылы.
- Я думал, моя награда - вот это. - Он провел руками по голым бедрам по обе стороны от себя, дойдя до ямок в дерне, оставшихся от коленок Молли, и потрепал ее волосы, разметавшиеся по его груди.
Молли оттолкнулась и посмотрела на него сверху вниз:
- Нет, это была награда за то, что помог мне с елкой. А вымыть машину - награда вот за это.
- A-а, - сказал Тео. - Я тебя люблю.
- Ох, кажется, меня сейчас стошнит, - раздался новопреставившийся голос из-за рощицы.
- Кто у нас новенький? - поинтересовался Марти Поутру.
Затрещала рация на поясе, обвившем колени Тео:
- Констебль Хвойной Бухты, прием. Тео?
Служитель закона неловко приподнялся и нажал тангенту:
- Чего, Диспеч?
- Тео, у нас два-ноль-семь-а на Вустерской, шесть-семь-один. Жертва, одна, подозреваемый до сих пор может быть поблизости. Я отправила два патруля, но им до вас двадцать минут.
- Буду на месте через пять, - ответил Тео.
- Подозреваемый - белый мужчина, шесть футов с лишним, длинные светлые волосы, одет в черный плащ или пальто.
- Понял, Диспеч. Уже еду. - Тео пытался натянуть штаны одной рукой, другой сражаясь с рацией.
Молли уже была на ногах, голая от пояса и ниже; мокасины и свернутые джинсы она прижимала к себе левым локтем. Правую руку она протянула Тео.
- Что такое два-ноль-семь?
- Черт его знает, - ответил Тео, позволив ей поднять себя сложа из роз. - Либо попытка киднеппинга, либо опоссум с пистолетом.
- У тебя пластиковые цветочки на задницу налипли.
- Вероятно, первое. Про стрельбу она ничего не сказала.
- Нет, оставь. Тебе идет.
Глава 5
Пора для заведения друзей
Тео делал по Вустерской улице полсотни миль в час, когда из-за дерева на проезжую часть выступил светловолосый человек. "Вольво" только что подбросило на асфальтовой заплатке, поэтому решетка радиатора была нацелена вверх и попала человеку выше колен, отчего тот подлетел в воздух и рухнул перед самой машиной. Тео встал на педаль тормоза, антиблокираторы забились в падучей, но блондин успел оказаться под колесами "вольво", и внизу тошнотворно захрустело и застучало - части тела рикошетили в ниши шасси.
Когда наконец машина остановилась, Тео глянул в зеркальце: блондин перекатился еще разок и замер, осиянный красным светом стоп-сигналов. Выскакивая из машины, констебль сорвал с пояса рацию и совсем было приготовился вызывать "скорую", когда фигура на дороге начала приподниматься.
Рука Тео с зажатой в ней рацией бессильно повисла.
- Эй, приятель, лучше не шевелитесь. Лежите спокойно. Помощь уже едет.
Он вприпрыжку двинулся было к раненому, но сразу притормозил.
Блондин уже стоял на четвереньках. Тео видел, что голова у парня повернута задом наперед и длинные светлые волосы метут асфальт. Затем что-то раскатисто щелкнуло, и голова повернулась лицом к земле. Парень встал. Он был в длинном черном дождевике с пелериной. "Подозреваемый".
Тео слегка попятился.
- Оставайтесь на месте. Помощь уже в пути. - Но, не успев договорить, Тео понял: никакая помощь парня, судя по всему, не интересует.
Нога, развернутая пяткой вперед, после череды тошнотворных щелчков тоже встала на место. Блондин впервые взглянул на Тео и произнес:
- Ай.
- Наверное, больно, - сказал Тео. По крайней мере, глаза у жертвы красным не светятся; Тео отступил за открытую дверцу "вольво". - Может, вам лучше полежать и дождаться "скорой"?
Уже второй раз за последние два часа констебль пожалел, что не прихватил с собой пистолет.
Блондин вытянул к Тео руку и тут заметил, что большой палец - не на той стороне. Схватился за него другой рукой и резко вправил на место.
- У меня все хорошо, - ровно произнес он.
- Знаете, если этот ваш плащ прямо на моих глазах себя вычистит, я лично выдвину вас в губернаторы, - сказал Тео, пытаясь выторговать себе хоть немного времени - придумать, что бы сказать диспетчеру, когда нажмет тангенту вызова.
Блондин неуклонно приближался - первые несколько шагов он сильно хромал, но чем ближе, тем меньше.
- Стойте, где стоите, - сказал Тео. - Вы арестованы за два-ноль-семь-а.
- Это что? - спросил блондин. Он стоял уже в нескольких футах от "вольво".
Тео теперь окончательно уверился, что 207А - никакой не опоссум с пистолетом, но по-прежнему не понимал, что это, а потому сказал:
- Испуг маленького ребенка в его собственном доме. Теперь стойте на месте, или я выпущу вам нахер все мозги. - И Тео направил антенну рации на блондина.
И тот остановился, не дойдя до машины лишь несколько шагов. Тео видел на его скулах глубокие борозды от контакта с дорогой. Крови не было.
- Ты выше меня, - сказал блондин.
По прикидке Тео выходило, что в человеке примерно шесть и два, от силы - три.
- Руки на крышу машины, - скомандовал он, целя антенной прямо между невозможно синих глаз подозреваемого.
- Мне так не нравится, - отозвался блондин.
Тео быстро пригнулся, чтобы казалось, будто он на пару дюймов короче незнакомца.
- Спасибо.
- Руки на машину.
- Где церковь?
- Я не шучу, положите руки на крышу машины и разведите их. - Голос у Тео дал петуха, точно к констеблю вернулось половое созревание.
- Нет. - Блондин выхватил у Тео рацию и смял ее. Посыпались осколки. - Где церковь? Мне нужно в церковь.
Тео нырнул в машину, проелозил по сиденью и выскочил с другой стороны. А обернувшись, увидел, что блондин послушно стоит, где стоял, и разглядывает его, словно попугай - собственное отражение.
- Что?! - заорал Тео.
- Церковь?
- Дальше по дороге. Там будет рощица. Пройдете насквозь - она в сотне ярдов.
- Спасибо, - ответил блондин. И двинулся прочь.
Тео снова запрыгнул в "вольво" и дернул рычаги. Если надо опять переехать парня - так тому и быть. Но когда он оторвал взгляд от приборной панели, на дороге никого не оказалось. Ему вдруг пришло в голову, что в старой церкви Молли могла и задержаться.
У нее дома пахло эвкалиптом и сандаловым деревом и стояла дровяная печь со стеклянным окошком - комнату через него заливал оранжевый свет. Летучая мышь осталась в ночи за дверью.
- Ты легавый? - спросила Лена, отодвигаясь от Такера по дивану.
Крылана она уже преодолела. Плотоядную летучую мышь он ей хоть как-то объяснил. Он был женат на женщине с тихоокеанских островов, и тварь ему досталась в опеку по решению суда. Такое бывает. Дом, где они теперь сидели, перешел к ней после развода с Дейлом, и там до сих пор стояла джакузи из черного мрамора с бронзовыми греками в эротических позах, вправленными по краям. От развода всегда остается постыдный плавучий мусор, поэтому не стоит никому ставить в вину летучую мышь или ванну, спасенные после кораблекрушения любви, но Такер, должно быть, обмолвился, что он полицейский, перед тем, как похоронить ее бывшего и пригласить ее на ужин.
- Нет-нет-нет, я не настоящий легавый. Я здесь работаю на Администрацию по контролю наркотиков. - Так придвинулся к ней по дивану поближе.
- Так ты, значит, - наркотический легавый?
Не похож он ни на какого легавого, сказать по правде. Может, игрок в гольф - эти выгоревшие от солнца волосы и морщинки у глаз, - но никак не полицейский. Может, коп из телевизора - тщеславный, крутой, у которого шашни с окружной прокуроршей.
- Нет, я летчик. Они нанимают летчиков на стороне, чтобы те делали облеты районов, где растет марихуана, вроде Биг-Сура, и агенты инфракрасными лучами засекали бы пятаки в лесу. Я работаю на них всего пару месяцев.
- А после пары месяцев? - Невероятно, что Лена ждет обязательств от этого парня.
- Попробую найти другую работу.
- Значит, уедешь?
- Необязательно. Могу остаться.
Лена снова переместилась по дивану ближе и всмотрелась в его лицо: не таится ли где-нибудь гадкая ухмылка. Беда в том, что с момента их знакомства его лицо на эту ухмылку постоянно намекало. Это была его лучшая черта.
- А зачем тебе оставаться? - спросила она. - Ты ведь меня даже не знаешь.
- Ну, дело может быть и не в тебе, - улыбнулся он.
Она улыбнулась в ответ. Дело в ней.
- Дело во мне.
- Ну да.
Он подался совсем близко, и должен был случиться поцелуй - само по себе это хорошо, подумала Лена, если б не было так кошмарно. Было бы хорошо, если б их богатая общая история не уместилась в такое короткое время. Было бы хорошо, если бы… если бы…
Он ее поцеловал.
Хорошо, она не права. И так хорошо. Она обхватила его рукой и ответила на поцелуй.
Десять минут спустя она уже осталась в одном свитере и трусиках, а Такера Кейса загнала в самый дальний угол дивана - так глубоко, что уши ему зажало подушками и он не расслышал, когда Лена, оттолкнувшись, сказала:
- Это не значит, что мы сегодня будем вместе спать.
- Я тоже, - ответил Так, притягивая ее к себе.
Она снова его оттолкнула:
- Нельзя так самонадеянно предполагать, что это случится.
- У меня в бумажнике один, кажется, есть, - ответил он, пытаясь стянуть ей свитер через голову.
- Я этим не занимаюсь, - сказала она, сражаясь с пряжкой его ремня.
- Я проходил обязательный медосмотр месяц назад, - сказал он, освобождая ее груди от ига хлопка повышенной прочности. - Чист, как стеклышко.
- Ты меня не слушаешь!
- Ты очень красивая в таком свете.
- А если мы делаем это… понимаешь, так быстро после знакомства, - я от этого не кажусь тебе порочной?
- Конечно, можешь называть его хорьком, если хочешь.
И вот так, в нежной честности, в искренней близости заговорщики изгоняли друг из друга одиночество, и в комнате романтично разносился запах гробокопательского пота, пока они постепенно влюблялись друг в друга. Самую малость.
Несмотря на тревоги Тео, Молли в старой церкви не было. Ее навещал один старый знакомый. Ну, не совсем знакомый, скорее - голос из прошлого.
- Совсем рехнулась, - сказал он. - Вряд ли тебе от этого хорошо.
- Заткнись, - ответила Молли. - Я пытаюсь вести машину.
Если верить "ДСС-IV" - "Диагностическому и статистическому справочнику умственных расстройств", - нужно, чтобы у тебя наблюдалось хотя бы два симптома из нескольких, и можно диагностировать психотический припадок, или, как нравилось называть его Молли, "биение художественной жилки". Но есть исключение - один-единственный симптом, по которому тебя запросто внесут в графу малахольных: "голос или голоса, постоянно комментирующие события повседневной жизни". Молли называла его закадровым голосом, и уже больше пяти лет от него не было слышно ни звука - с тех пор, как она пообещала Тео принимать лекарства и не бросать. Таков был уговор: если она не перестанет принимать свои лекарства, Тео перестанет принимать свои - а если конкретнее, даже не притронется к излюбленному, марихуане. Привычка в Тео укоренилась крепко и держалась четверть века: курить он начал еще до их знакомства.
Молли не нарушала уговора; штат даже отозвал у нее справку, и она больше не получала пособия. Расходы частично оплачивались авторскими отчислениями от всплеска интереса к ее старым фильмам, но в последнее время денег перестало хватать.