Конец девяностых. Москва как огромный котел, в котором смешалось все: наглость нового богатства, убожество и зависть "непристроившихся", воспрянувшая на волне ельцинской свободы интеллигенция. Лёша – московский бизнесмен: элитная недвижимость, успешная красавица жена, любовницы, всё как надо и даже лучше. Жизнь перевернулась в один момент после рождения сына, у которого обнаружили проблемы в развитии. Леша в поисках лучшего специалиста встречает Кору и еще не представляет, какие любовные перипетии его ожидают. Но готов ли он отдаться в рабство новой любви? Это роман о всепоглощающей страсти, о жизни и смерти, о том, что сильнее – страх или, правда.
Содержание:
1. Смерть 1
2. Жизнь - (Краткий курс) 9
3. Встреча 36
Примечания 43
Тамара Кандала
Такой нежный покойник
© Иллюстрация. Заборов Б., 2015
© Кандала Т., 2015
© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний "РИПОЛ классик", 2015
Кому надо, тому и посвящается
Читатель! А в жизни-то у тебя что хорошего?!
Сиди и читай.
(перифраз)
И человек есть испытатель боли Но то ли свой ему неведом, то ли её предел.
И. Бродский
1. Смерть
Перед смертью Алекс копался в Интернете, выуживая "шедевры" народного творчества для своей будущей книги. На одном из бесчисленных форумов, где население изгаляется в жанре "кто во что горазд", он напал на следующий перл:
Кацапы
Хто такой есть кацап? Спрашиваем мы, кацапы, сами себя. Кацап – это в первую очередь такой нах чилавек, каторому фсё похую, кроме Родины. Родину настаящий кацап любит больше всиго. Патаму, что за ниё можна ахуенно умиреть. А умирать кацапы любят патаму, что настаящий кацап панимает, что жить на самом деле ваапче смысла нет. И если фсяким буддам нирусским это приходит после прасвитления, то кацапы с эфтой мыслю растут.
Эта мысль в его голове сущиствует оттого, что сознание кацапа пастаянно расшырино. Ат природы. И если фсе атсталые народы жрут и курят всякую гадость, чтобы дастичь прасвитления, кацапы жрут водку, чтобы сазнание хоть нимножко сузилось. Ибо под водкой фсегда хочецца самых прастых и тривиальных вищей – бабу, приключений, ищо водки итп.
Кацапы – люди парадоксальные, и в этом их сила. Они сбацали самую парадоксальную страну в мире – СССР нах. СССР талкал Пиндосии сваю неффть, на палученные долары будувал ракеты, чтобы захуярить ими апять жы Пиндосию. Тем самым кацапы аткрыли вечный перпетуум мобиле, но не хвастаюцца. Пачиму? Патаму что им пох. Они и ни на такое спасобны.
Пачиму кацапы развалили СССР? Патаму что заскучали и заибались. Типерь у них на валне новый праэкт – Государство С Управляемой Нах Димакратией. Мало того, что они разработали этот песпесды прецеденнт, они, ни хуя ни смущаясь, внидряют его.
Абычна, кстатти, парадоксальность кацапскаго мышления замичают кацапские мыслители никацапскаго праисхаждения. "И гений, парадоксав друк…" – это Пушкин А. С. "Мёртвые душы" – эта Гоголь, хохля. Хотя есть и исключения. "Умом Рассию ни понять…" Вот эта точна ф дырочьку сказано, ниибацца!
Виктор Цой, ептыть, работал качигаром. Он отапливал будку сторожа ящиками, которые этот самый сторож охранял. Паскольку Цой был нихуя ни русский, он с данного факта весьма хуел. А вот настащий кацап не хуел бы, а пил бы со сторожем водку и говорил на разные темы.
Кацапия – сторона, пастрадавшая от Фтарой Миравой Вайны и злого Гитлера, но СССР – идинственная страна, каторая после вайны прихватила чужой земли, и дахуя причом. Парадокс? Нихуя. Спраси у любого кацапа, и он толково объяснит што тут к чиму и пачиму фсё правильно.
Хоть Пиндосия жывёт жырно, кацапам это глубоко пох. Ну разви што обидно, што негры ф Аффрике голодают, а энти жлобы абжираютцца. Но зато кацапы первыми вышли ф космас, и ниибёт!
Сила кацапов ф том, шо они ни признают нивазможного. Это фсё следствия атсутствия природного придахранителя в мазгах. Исчо они неизменно верят в сибя, ф следствие чиго лезут во фсе мировые ахтунги, большинство из которых сами создают. Павернуть сибирские реки? На раз! Распахать к ебанай матери Казахстанию? Лёхко! Пиздануть самую бааааааааальшую бомбу в истории чилавечества? Нехуй балавацца! Ани могут фсё!
По ибанутости с кацапами сравнимы только китайцы, но китайцы сидят тихо. Патаму что китайцы негромко пруцца себе по китайски, на фсё плотно забив. А вот кацапы никагда ни пазнают пакоя, если не исполнят сваю Виликую Миссию. Ахтунг! У кацапов есть Виликая Мисия, а патаму фсем рекомендовано ховацца в жыто. Виликая Миссия миняется примерно раз ф семисят лет, но (!) миняится токо иё направление. Ниизменной остаётся её цель – счасте фсего чилавечества, и нисакрушимая, буйная сила, с каторой кацапы шарахаюцца из стораны в сторану, нися людям и неграм добро.
Так вот, камрады. На наш глубоко субъиктивный взгляд, панятие "Рассея" лежит ни на палитическай карте мира, а гдета в астрале. Этот народ познать сложно, но можно. Надо лиш углубится ф сибя. Ибо ф каждом из нас сидит кацап. Ни сдавайтесь.
Ом мани! Падме хум, блять.
"Редкий шедевральный образец, – в возбуждении потирал Алекс руки, – хоть сейчас на конкурс постмодерного фольклора – литкузнец-малоросс нашу блоху подковал. Чисто метафизика".
Это была его последняя мысль в жизни – в этой жизни. И последнее, что он прочёл за миг до перехода в следующее состояние. "Весьма символично", – успел он подумать, практически уже с той стороны…
В следующее мгновение в его мозгу что-то взорвалось, полыхнуло адской болью, и он потерял сознание.
А ещё мгновением позже увидел себя съехавшего со стула, распластавшегося на обожаемом Верой белом пушистом ковре, с рукой, откинутой в нелепом приветствии, и не соответствующей торжественности момента перехода в другой мир плотоядной улыбочкой на застывших устах, казалось бы говорившей: "Ну и что ж, что я умер?! Во-первых, всё относительно… Во-вторых, до меня умерло уже столько народу, что нельзя считать смерть чем-то бесчеловечным, скорее наоборот. В моём случае я почти не возражаю".
Отпевали Лёшу (Алекса, как его называла жена, считая это имя шикарней и значительней плебейского "Лёша") в церкви на Никитской, в той самой церкви "Большое Вознесение", где венчался Пушкин, у которого в самый момент благословения погасла венчальная свеча. Народу набилось довольно много – у Лёшиной жены было полно светских подруг (они же клиентки процветающего в Жуковке салона красоты), подруг вполне успешных, как правило, с богатыми мужьями или любовниками. Но были и одиночки, для которых подобное мероприятие могло оказаться счастливой оказией на пути к перемене их социального статуса.
Да и сам Лёшка был когда-то преуспевающим бизнесменом, щедрым на всяческие застолья и праздники, и, как казалось со стороны, лёгким, прыгающим по жизни кузнечиком. Правда, всё это было в прошлом, последние же пару лет его практически никто не видел. Но время летит так быстро, и воспоминания о людях так мешаются с реальностью, что ещё через пару-тройку лет никто уже точно не сможет вспомнить, три, пять или сколько там лет назад он отчалил на другой берег.
Некоторые из присутствующих действительно скорбели – грустно было потерять этого гостеприимного хозяина, честного собутыльника, балагура и неуёмного любителя женского пола. Другие пришли из любопытства и разглядывали теперь тех, что скорбели, дабы обсудить их потом при случае. Для некоторых барышень-дам это и вовсе был повод для светского выхода, они до деталей продумали не только свой туалет и макияж, но и выражение лица – достойно-печальное, без слёз и всхлипываний. Многие были в тёмных очках – это позволяло скрыть истинное выражение глаз, а также стрелять последними в поисках возможного партнёра, ведь окружение почившего было, что называется, хоть куда, к тому же в самом "нужном" возрасте – от сорока до шестидесяти.
В общем, событие было из тех, где, по негласному мнению тусовки, "было что ловить".
И потом, кто сказал, что похороны не светское мероприятие? На Западе даже целое направление в моде возникло – похоронное, – все ведущие дизайнеры приобщились. Недаром же хоронят по категориям и классам, от высшего до общей могилы.
Нашего хоронило не официальное учреждение, а значит, на высшее он не тянул, но вот на первое-второе запросто.
Репутация у покойничка была та ещё, но этим он и привлекал толпу – как при жизни, так и на момент "последнего прощания". И каких только разговоров в ней не было, в этой толпе… И выражение лица у почившего некоторые находили глумливым. И про бесконечные связи его рассказывали и озирались, вычисляя в толпе бывших и настоящих любовниц (ну почти настоящих, учитывая нынешнее состояние героя), а также жену и детей. И рассказывали всякие глупости по поводу обстоятельств смерти – то ли жена его в очередной раз застукала с любовницей, то ли, наоборот, он жену… А некоторые и вовсе предполагали "сознательную" смерть, мол, наложил на себя руки из-за бабы, которая его бросила. Кто-то смутно припоминал о каких-то трагических обстоятельствах, связанных со смертью то ли ребёнка, то ли любимой собаки.
Да и с бизнесом всё было не так просто – деньги ведь у нас легче заработать, чем удержать. К тому же с каждой новой властью они меняют владель цев. Тут, как говорится, кто не успел, тот опоздал.
Говорили, что покойного нашли распростёртым на полу в обнимку с телефонным справочником, на обложке которого было выведено чёрным фломастером "В МОЕЙ СМЕРТИ ПРОШУ ВИНИТЬ" и двоеточие (врали, конечно, просто он однажды выкинул такую шутку). Книжку, говорят, дико непотребную писал, типа фольклор.
Обсуждали и попа, обслуживающего отпевание. Из бывших артистов, удостоившийся ЯВЛЕНИЯ и уверовавший в одночасье, – такое сейчас случалось с деятелями культуры чуть ли не ежедневно, спрос на "духовку" рос не по дням, а по часам, и с невероятной скоростью нарисовывались тёмные личности, провозглашавшие себя ясновидящими, новыми мессиями, излечивающими тела и души. А этот ещё прославился и своим интервью в каком-то патриотическом эфире: "Если б моя дочь привела африканца в качестве мужа, я отвёз бы обоих на 30-й километр, в лес, и расстрелял бы из ружья, к чёртовой матери!.. Ну, против я смешанных браков с африканцами! На биологическом уровне против!.."
* * *
Колоритная фигура, одна из многих.
Эх, жаль, самого покойного не было в этой толпе, уж он бы веселился и сплетничал больше всех – а то как же! В последний-то раз и не покуражиться! Он бы такой возможности на собственных похоронах точно не упустил! Когда ещё представится случай! Жаль и то, что он не мог позволить себе сейчас выступить в роли кого-нибудь из "высоких" проходимцев – Гришки Распутина или, на худой конец, Кашпировского – и провести сеанс массового гипноза! А ведь в данной ситуации у него были для этого все возможности… И в Храме Господнем вполне могли бы произойти не очень приличествующие случаю действия… Но, не позволено!
Жаль, что и речь он не мог произнести над гробом – в ней бы нашлось место многому. И ситуацию сегодняшнюю описал бы, и прогнозы кое-какие бы сделал – ему сейчас, сверху-то, далеко вперёд видно. Помог бы кому-то глупостей избежать, быстро исправить ошибочку, отозвать с виду невинный доносик, чреватый парочкой разрушенных жизней. Иному помог бы деньжата сохранить, объяснив, что экономистов придумали метеорологи, чтобы не было так уж одиноко. Кого-то подтолкнул бы под руку, чтобы старушке матери позвонил, да и мало ли что ещё… Но не положено!
Всё, что мог позволить он себе сейчас, так это выставить на всеобщее обозрение свою неизменную ухмылочку.
Но и усмехаться себе в ус не всякому в России дано. Ведь маятник русской души, по классику, раскачивается от агрессивной угрюмости к истерическому веселью. А посередине – мертвецкий сон разума. Русский мужик – это ведь или бомба, или запой. А народ русский, как известно, склонен к оргиям с хороводами.
А у нашего покойничка усмешка имела массу оттенков (когда он был ещё живым, конечно), от спокойной прохладности, обдающей собеседника таким ледяным презрением, что тот больше рта раскрыть не осмеливался, до заразительного смеха, на который невозможно было не отозваться. И неважно, что в промежутках между едкой иронией, понимающим смешком и откровенным издевательским хохотом он умудрялся всё с той же улыбочкой на устах раз за разом вспарывать себе живот, как камикадзе-завсегдатай, и с проворством матроса наматывать собственные кишки на локоть. Этого-то как раз никто и не знал. Ну, почти никто…
Теперь Лёшка, наблюдая за клубившейся вокруг его гроба толпой, констатировал, насколько меньше в ней сочувствия, чем любопытства. От этого было немного обидно. Но тут же стало понятно, что во все времена и во все эпохи, даже на прощаниях с великими, большей частью толпились любопытствующие, а не горюющие. И дело здесь не в личности почившего, а исключительно в свойстве любой толпы превращать какую-никакую индивидуальность в подобие барана, примкнувшего к стаду. Недаром ведь у Чехова: "…хочешь быть нормальным – иди в стадо". А в данной толпе ни одного ненормального не было. Ну, за редким исклю чением, Костя, вон, например. Или тот же Семён.
Но с другой стороны, кому сострадать-то?! Умершему? Уже поздно. А близким… так ведь пришли не ради них. Собственно, и не ради него. А в основном порадоваться, что это ещё не их очередь. Да на других поглазеть, невольно вычисляя, кто будет следующим… Ну и обязательно шикарные поминки – посмертные "презентации", на которые повезут сразу после кладбища, – отзывались приятной теплотой в сердцах и желудках.
А вот и его лучший друг, с пелёнок можно сказать: их родители дружили и жили в одном дворе, в Замоскворечье. Сенька прилетел вчера из Калифорнии, где неплохо пристроился в Силиконовой долине. Специально на похороны. Этот страдает по-настоящему – любил Лёшку пуще брата родного, только из-за него и на отъезд когда-то не решался – целых пять лет просидел с готовым приглашением в кармане. Лёшка в конце концов сам же его и вытолкал – понимал, что его будущее там, а не здесь. Сенька вообще трудно решался на перемены; как говорила его хитрющая бабка, сначала не втолкаешь, потом не вытолкаешь.
Бабка Сенькина по отцу была, пожалуй, самым колоритным персонажем из их общей молодости. Звали её Раиса Моисеевна, но родных она заставляла величать себя другим, даденным ей при рождении именем – Ривка-Малка, – что вызывало у мальчишек приступы безудержного смеха в кулак. Сенька, а за ним и Лёшка звали бабушку просто "ба-у-шка", превратившееся в дальнейшем просто в "башка". Разговаривала она в присущей только ей манере – вещала, как пифия, но с различимыми еврейскими интонациями и картавым "р", – и всё больше сентенциями, превращавшимися потом для обеих семей в афоризмы – её цитировали на все случаи жизни. Провоцировать её на всякие "неприличности" было для мальчишек любимым занятием.
– А правда, башка, что евреи все кастрированные? – начинал с невинным видом Сенька, так как только вчера на перемене именно это утверждал главный лоботряс и второгодник из их класса Шурка-Фикса.
– Не кастрированы, дурень, а обрезаны! И это совсем не одно и то же – даст Бог, когда-нибудь сам поймёшь р-разницу, – хитро прищуривалась башка.
– А зачем их обрезают? – вступал Лёшка.
Ривка-Малка на мгновение задумывалась, отряхивала мучные руки о фартук и задумчиво переводила взгляд куда-то вверх:
– Ну во-первых, как говорит наш раввин, это красиво…
Подзатыльников от неё перепадало мальчишкам больше, чем от остальных родственников, вместе взятых. Те, и с одной, и с другой стороны, были постоянно заняты – работали, торчали в бесконечных командировках, – на детей оставались только выходные. В такие дни обеими семьями шли гулять в парк, закармливали мальчишек мороженым, отпускали кататься на аттракционах. А Ривка-Малка за это время умудрялась приготовить на всю ораву обед – супчик куриный с домашней лапшой, селёдочку под шубой и обязательно какой-нибудь сладкий пирог, с курагой, например.
Говорят, что ностальгия в большой степени держится на воспоминаниях о еде, которую ты любил в детстве, о запахах, витающих над тарелкой с твоим любимым супчиком с клёцками или жарким с хрустящей картошечкой и соусом, который потом можно собрать румяной корочкой хлеба. А какую ностальгию вызывало так называемое кусочничество, то есть поедание во дворе хлеба с маслом, посыпанного сахаром, когда у всей остальной ребятни текли слюнки, независимо от того, были они сыты или голодны, – этакий коллективный сеанс кулинарного гипноза.
И потом, за обедом, когда оба семейства обменивались мнениями о происходящем в стране, используя для этого, как было принято, эзопов язык, бабка "лепила" всё, что думала, прямым текстом, заявляя, что сейчас не 37-й, рябой сдох и рот ей никто не заткнёт, всё равно во дворе её считают "сбрендившей жидовкой", и она намерена воспользоваться этой репутацией на все сто. Родители делано закатывали глаза к потолку, втайне получая огромное удовольствие от её язвительных комментариев, и умоляли детей не слушать, а главное, не повторять этой "антисоветчины" в школе.
Собственному сыну, то бишь Сенькиному отцу, очень любила вопросики задавать: "Ты уверен, что ты именно ЧЛЕН этой партии? А может, женский орган? Тоже хор-р-оший, только применение другое. Пассивное".
Когда Лёшке с Сенькой было лет по тринадцать-четырнадцать и к ночным поллюциям прибавились утренние неожиданные эрекции, которыми они гордились, принимая их за признак мужества, всевидящая бабка сказала им как-то, вроде невзначай, что, мол, не всё то солнце, что по утрам встаёт. Эти слова стали впоследствии их любимым паролем.
Несмотря на полную несхожесть натур, мальчишки друг друга обожали, и каждый знал про другого практически всё. Такие дружбы – с детства и на всю жизнь – настоящий подарок судьбы, поважнее всех любовей будут.
Похоже, Сенька в его смерть до сих пор не верит. В сторону гроба смотреть боится – уставился сухими глазами в пространство, только кадык на тонкой шее судорожно подёргивается.