- Ладно, извините, пойду я! – как будто очнувшись и с удивлением взглянув на Ксюшу, быстро подскочил он со скамейки. – Извините…
"Вот оно! - с ужасом начала осознавать происходящее Ксюша, глядя в спину быстро удаляющегося парня. – Вот оно! То, чего я так боялась! Развлекаюсь с платьями да прическами, а у дочери проблемы… И что теперь делать?" Стало вдруг очень страшно и стыдно, и голова сама по себе втянулась в плечи, и земля ушла из–под ног, и даже перехватило сильным спазмом горло, как будто она и в самом деле сейчас провалится вниз, и будет лететь долго и страшно, и неизвестно куда… Вообразила себе, видишь ли, что она больше не Ксюша Белкина! Что она теперь Самостоятельная Ксения! Вот и получай… А как раньше все было просто и понятно! Мама на Ольку орет, а она сидит себе в своем закутке за шкафом и переживает себе, и дочку свою жалеет… А теперь что делать? Тоже орать на нее, что ли? Так она и не умеет вовсе… И посоветоваться ей не с кем! Не Нине же срочно звонить… Да и что она может ей насоветовать? У нее и детей–то своих нет… Вот и давай теперь, Ксюша Белкина, решай проблему… А как? Что Ольке говорить–то надо? Что не надо встречаться с богатым и женатым? Что надо любить холостого и бедного? Чушь какая… Она и сама не знает, какого надо любить! У нее по этой части опыта – только Денис Караваев со скамейкой в парке да охранник Серега со стулом в каморке… А в перерыве – изнурительный бег с работы домой, из дома на работу… И все! Не стихи же Пушкина Ольке в назидание читать! Она ее пошлет с этими стихами куда подальше, чего доброго…
- Ты почему такая вся вымороченная сидишь, добрая самаритянка Ксения? – услышала она над головой знакомый голос и вздрогнула от неожиданности.
- Ой, здравствуй, Антон… Напугал меня! Задумалась…
- А о чем так грустно задумалась? Проблемы какие? Вид такой, будто тебя побили…И в глазах паника! Может, помощь нужна? Ты говори, если что… Тем более, я Лизавете обещал за тобой присматривать…
- А ты знаешь, Антон, наверное, нужна твоя помощь! Не помощь даже, а совет… Я с Олькой не знаю, что делать…
- Понятно! Можешь не продолжать! Совет так совет – нет проблем! Надаем тебе советов всяческих… Только попозже, ладно? Тороплюсь я сейчас – ждут меня… Приходи ко мне часиков в девять, лады? Обязательно приходи! Буду ждать… И вот еще что – не зови меня Антоном, не люблю! Антон в той моей жизни остался… Трифон я! Запомнила? Трифон!
Он улыбнулся ей ободряюще и быстро пошел в сторону автобусной остановки, озабоченно глядя на дисплей мобильника. Ксюша долго смотрела ему вслед, растерянно моргая глазами и потихоньку успокаиваясь, уговаривала себя: "Ну вот… И хорошо… Он поможет, обязательно поможет… И научит, и подскажет, он умный…" Потом тихо поднялась со скамейки и на ватных ногах отправилась в свой новый дом навстречу Олькиным неприятностям.
- О! Мама! Как классно! Ты совсем, совсем другая стала… Ну отпад, ну полный отпад… - приветствовала ее восхищенно Олька, разглядывая со всех сторон.
- Чего? – удивленно уставилась на нее Ксюша. – А, это ты про одежду… Я и забыла совсем, не до нее стало… Послушай, Оль…
- Что, Сашка успел таки насвистеть, да? Я видела в окно, как он с тобой на скамейке сидел – ручками махал да за голову хватался… Придурок!
- Почему он придурок?
- Да потому! Носится со своей любовью, как дурень с писаной торбой! На фиг она мне сдалась – на хлеб вместо масла ее не намажешь…
- Оль, наверное, это ужасно – то, что ты говоришь… - робко произнесла Ксюша, садясь рядом с ней на самый краешек дивана и осторожно заглядывая в глаза.
- Да ладно, мам, и не начинай даже! Знаю я, что ты мне скажешь… - махнула Олька раздраженно в ее сторону рукой. – Как будто у нас с тобой возможности для этой самой любви имеются! Нет ведь?
- Не понимаю, Оль… Что ты имеешь ввиду?
- А то! Квартира эта разве наша? Нет! Мы тут на птичьих правах живем! А в коммуналку я больше ни за что не вернусь! Да и тебе не захочется после всех испытанных на себе благ, уж поверь мне… Да и бабушка уже не пустит! И что остается? Какой выбор? Куда пойдем? На улицу? Будем ходить и о любви рассуждать? Что такое хорошо и что такое плохо?
- Нет, конечно…
- То–то и оно! И что у нас остается? Одно только и остается– продаться подороже! И не выпучивай на меня свои глаза, ради бога! На тебя–то как раз покупатель вряд ли найдется…
- Оленька, девочка моя, ну что ты говоришь… Лиза ведь сказала, что мы можем жить здесь столько, сколько захотим…
- Да? А на бумажке какой–нибудь она это написала? Это не наше жилье, мама! Понимаешь? Не на–ше! А я хочу свое иметь, собственное, хоть какое! Пусть пять квадратных метров, но мое, понимаешь? И этот толстый черный карлик мне его купит! Обязательно купит…
- Оль, ну как же ты будешь… Ведь не просто же так все… Саша сказал, он старый и страшный…
- Да! Старый и страшный! И что? – уже почти кричала Олька. – А Сашка молодой и красивый! Только нищий совсем!
- Не кричи на меня, Оль… Я и сама не знаю, что тебе сказать!
- Ну, раз не знаешь, так и молчи лучше!
- Ладно… Оль, а он женат? Или нет? Помнишь, ты же хотела раньше за богатого замуж выйти?
- Ой, ну где я тебе возьму богатого и холостого, мамочка? – рассмеялась нервно Олька. – Таких особей, как выяснилось, в природе не водится, в красной книге разве только… Его или с детства на богатой родители женят, или в него обязательно кто–нибудь вцепляется мертвой хваткой – силой отдирать надо… Можно, конечно, попытаться и отодрать, но это уже другая песня, да и рано мне еще, я ж в малолетках пока хожу… Вот погоди, повзрослею немного, и вот тогда – подвиньтесь, тетки, моя очередь придет… А другого выхода у меня нет, мамочка! И у тебя, между прочим, тоже! Я ведь тебя не оставлю – паровозиком за мной пойдешь…Ту–ту–у–у…Чего молчишь–то?
- Я не знаю, что тебе сказать… Прости меня, Олька! Прости… - вдруг расплакалась отчаянно Ксюша, сползая с дивана на пол и крепко прижав ладони к лицу. – Я не знаю, не знаю, что тебе сказать, Олька! Я не знаю, права ты или не права… Наверное, все это ужасно, что ты говоришь, но я не знаю, что тебе сказать и как тебе возразить… Прости меня, ребенок… Виноватая я…
- Мамочка, ну что ты, не плачь… Да все будет хорошо, слышишь? И не такой уж он старый и страшный – мне даже нравится! Ну что ты сама как ребенок прямо… - испуганно принялась успокаивать ее Олька, садясь рядом на ковер и обнимая за худенькие трясущиеся плечи. – И ни в чем ты не виновата! Ну все же хорошо, мам! Живем пока здесь, и слава богу! Ты ж у меня вон в какую красавицу превратилась – я обалдела, когда увидела! Вот и живи теперь красивой! А меня не воспитывай, не надо… Я уже выросла. Я уже такая, какая есть… Ну–ка вставай, покрутись в новом прикиде, как все порядочные тетки делают! Платье – обалдеть! А денег где взяла? Оно ж дорогое, фирменное… У тети Нины заняла, что ли? Колись давай!
Глава VI.
- Ай да Олька! Ай да занятная девчонка! – тихонько посмеивался Трифон, слушая ее сбивчивый рассказ. Да тебе ж крупно повезло, дорогая моя Ксения, что у тебя такая дочурка выросла! Чего ты горюешь–то?
- Ну как же… Нехорошо ведь…
- Что? Что нехорошо? Отсутствие лицемерия – это нехорошо? Или стремление таким образом выжить – нехорошо? Да она у тебя молодец–девчонка… И программу–минимум себе разработала, и программу–максимум…
- То есть ты ее, похоже, не осуждаешь?
- Да ни боже мой! Женщина и создана для того, чтоб мужика под себя пристраивать! Брать от него то, что природой положено! Шкуру мамонта, или шубу норковую – без разницы… Природой сразу так было задумано, понимаешь? В этом и есть мудрость, простота и правда жизни, от которой мы убежали, наворотили себе философий всяких…
- Но ведь если берешь, то и отдавать надо!
- Безусловно! Она и собирается отдавать – тело свое, красоту да молодость… Они ей природой как раз для этого и дадены, чтоб отдавать!
- Значит, она права, получается? Цель каждой женщины – отыскать себе добытчика? И все?
- Да, именно добытчика, как бы он ни назывался – мужем там, любовником, папиком, или еще как…
- А мораль? А любовь? Ведь многие влюбляются в таких, которые на добычу как таковую и не способны вовсе!
- Да ради бога! Только при этом природная суть женщины теряется, понимаешь? Изначальное ее предназначение! Когда женщина берет на себя мужскую роль, она за это очень дорого платит! Только не понимает этого, не видит! Цивилизация проклятая всех испортила, все с ног на голову опрокинула! В мое время, например, социум страшно не приветствовал незамужнюю женщину – чуть ли не клеймо изгоя на ней, бедной, ставили. Даже приговорка такая, помню, была… Незамужняя женщина, мол, это деклассированный элемент! И не интересовало никого, есть ли у нее мужчина как таковой. Главное - чтоб муж был! Мне кажется, что отсюда все и пошло. Чтоб не попасть в позорные ряды изгоев, бедные женщины на все готовы были – и на мужские роли, и на терпение окаянное, и на все, что угодно – лишь бы штампик заветный синенький в паспорте получить… Вот поэтому мужиков–добытчиков и не осталось!
- Но ведь есть еще и другой путь…
- Какой?
- Ну, усмирить свои желания, например… Так ли уж и необходима эта самая шкура мамонта, а? Может, и без нее можно прожить? И красоту продавать не надо…
- Так красота–то как раз этой шкуры и требует! – снова громко засмеялся Трифон. – Вот если нету ее совсем – тогда и смиряйся на здоровье, бог тебе в помощь!
- Значит, мне, например, можно и смириться?
- Хм… - озадаченно уставился на Ксюшу Трифон. – Это ты что, кокетничаешь сейчас со мной, что ли?
Я?! Кокетничаю?! – округлила на него глаза Ксюша. – Да ты что! Я и не умею вовсе… И не пробовала даже ни разу – в голову бы такое не пришло…
- Почему?
- Не знаю… Я много чего не умею. Мне иногда кажется, что и не живу, а просто кручусь в колесе, как белка, перебираю суетливо лапками да изнемогаю от напряжения… Хм… Ксюша Белкина – белка…
- То–то я смотрю, ты выморенная какая–то, к земле будто прибитая! И Лизавета мне про тебя что–то подобное говорила… Ты с детства такая, что ли?
- Да не было у меня никакого детства! Так, маета одна…Ты знаешь, я думаю, когда буду старушкой, то обязательно впаду в детство! Буду носить клетчатые юбочки в складочку и прыгать в классики, смешно потряхивая седыми букольками…
- Здорово… - засмеялся Трифон. – А ты не производишь впечатления ограниченного существа, Ксения! Внешне – да, конечно, взгляд у тебя всегда туповато–испуганный, как будто ты от удара уворачиваешься, и суетишься много, лишние движения делаешь… А вот язык у тебя подвешен! Читала много, наверное?
- Да, если можно так назвать… Я не читала, Трифон, я спасалась! Окуналась полностью, с головой уходила в Пушкина, Гумилева, Цветаеву… Да тебе не понять…
- Это отчего же? Нет, я как раз понимаю… У каждого свой адаптер к жизни имеется, не только у тебя… У меня, например, картины, кто–то до безумия животных любит, или шесть соток с цветами да огурцами… А вот если адаптера нет – это уж караул кричи!
- Нет, для меня это другое! Я ведь не просто читаю, я через себя пропускаю, понимаешь? Чувствовать начинаю… Все мое состояние, настроение, даже здоровье от прочитанного в прямой зависимости находится! Вот тебе, к примеру, Лесков нравится?
- Не знаю… - пожал плечами Трифон. – Не помню даже и произведений его особо…
- А я от его книг почему–то в состояние душевной тревоги вхожу! А от Чехова – в полную гармонию! А от Пушкина – жутко умнею и гордостью глупой переполняюсь, будто все это мы вместе с ним написали… Смешно, да? Я живу этим там, внутри себя, а внешнего мира боюсь… Мне проще выслужиться перед ним, откупиться унижением, чем воевать…
- Да–а–а, Ксения… - внимательно глядя ей в лицо, протянул Трифон. – Это как раз тот пример, когда суперчувствительность служит человеку плохую службу, когда она не во благо…
- Почему?
- А потому, что и зло ты тоже чувствуешь более обостренно, чем другие! И боишься его больше, и сопротивляешься меньше… Суперчувствительность – штука опасная, слишком уж дорогой подарок природы, и платишь ты за него безумную цену…
- Какую?
- А жизнь с постоянными страхами об руку, с неизбывной печалью – это что тебе, баран чихнул? Это тоже зло, между прочим!
- Как это? Не может быть печаль злом!
- Может! У печали и злобности абсолютные величины одинаковые, только полюса разные. У злобности – плюсовой, у печали – минусовой…Физику в школе проходила? Ну, вот…Разноименные заряды, сама знаешь, притягиваются! Выходит, что чем больше трусишь и печалишься, тем больше вокруг тебя всяких злобных контролеров да манипуляторов и пляшет! Нужна ты им просто позарез, как хлеб насущный! Убирай свое собственное зло, то бишь печаль, и другое зло от тебя уйдет!
- Легко тебе говорить…
- Да, мне–то как раз и легко, потому что я таким же испуганным раньше был!
- Ты?!
- Я! А что, не похоже?
- Нет, совсем нет…
- Я тоже по молодости старался быть для всех хорошим, и тоже своей сверхчувствительности стеснялся…Только потом до меня дошло, что она как раз и является самым большим для меня подарком судьбы, отличительным знаком… И знаешь, как–то в сторону отошел… Начал только для себя жить, в собственных ощущениях плавать, ни на кого больше не оглядываясь.
- И получилось?
- А то! Я теперь, дорогая Ксения, свободный художник, счастливый человек! Занимаюсь любимым делом, за которое, как оказалось, еще и платят неплохо! Хотя я к этому особо и не стремился…
- Так то художник! А я кто? Никто и звать никак! Я Ксюша Белкина… Да я в жизни никому бы не посмела признаться в сверхчувствительности, как ты говоришь!
- Почему?
- Потому что это стыдно! Потому что для людей, с которыми я общаюсь, само по себе чтение классики – уже признак человеческой ущербности, убогости даже! Вот уметь купить подешевле и продать подороже – это общепризнанный талант, да… Все тебя уважать будут. А тут, подумаешь – книжки она читает… Узнают - кроме раздражения да очередного пинка ничего и не получишь…
- Так и не общайся с такими! Ты же не мазохистка, в конце концов!
- А с какими общаться? Мне, знаешь, выбирать не приходится! У меня образования никакого, даже среднего нет! Как Ольку родила в шестнадцать лет, так на этом моя учеба и закончилась!
- Да при чем тут образование, Ксения! Что оно кому дало, это образование? Я ж тебя не карьеру призываю делать, а всего лишь найти свой круг общения, свой аквариум, где такие же рыбки плавают!
- Да где я его найду?
- Ну, если сидеть и вопросы задавать, то и не найдешь… Ты сейчас где работаешь?
- В продуктовом магазинчике небольшом…
- Еду, значит, продаешь?
- Ну да…
- А что, если ты книги, например, продавать будешь? Есть для тебя разница?
- Так меня ведь не возьмут…
- Почему? Потому что ты Ксюша Белкина?
- Да…
- О, господи! И правда, как все запущено! А я никак не мог понять, чего мне про тебя такое Лизавета толкует…
- Не сердись на меня, пожалуйста, Трифон…Ты знаешь, Иван Ильич говорил, что такая вот Ксюша Белкина абсолютно в каждой женщине живет! Хоть малюсенькая совсем, но живет! А мне просто не повезло – я крайнее ее воплощение…
- Ага! Нашла себе оправдание! А он тебе не говорил, что каждая абсолютно женщина если не изгоняет, так хотя бы пытается поглубже припрятать в себе эту самую Ксюшу Белкину? И почему именно женщина? Как будто у мужиков не бывает клубочка подобных комплексов…
- У меня, наверное, безнадежный случай. Ксюша Белкина выросла в огромного монстра, который занял собой все пространство, и не выгнать его теперь – ни в одни двери не пролезет…
- Да почему? Придумаем что–нибудь, не отчаивайся… Выгоним! Да ты уже и начала потихоньку ее уничтожать, сама того не замечая!
- Как это?
- Сама ж говоришь – платье вдруг захотелось купить, прическу сделать – облик человеческий принять! Внешние изменения ничего не значат, конечно, по сравнению с внутренними, но все равно – это уже первый шаг… А теперь и второй делай – уходи из своего магазина к чертовой матери! Тебя там за Ксюшу Белкину держат, и по–другому уже вряд ли воспримут… Только не думай, что убежишь – и все проблемы решатся! Если на новом месте будешь так же трястись – в любом аквариуме для тебя своя щука сыщется! Притянешь ты ее своим минусом, поняла?
- Да…
- Будешь другую работу искать?
- Да! Я сегодня мимо большого книжного магазина проходила, но мне даже и в голову не пришло…
- А хочешь, я тебя нарисую, Ксения? Не такую, какая ты есть, а настоящую Ксению Белкину? Ведь ты понятия не имеешь, какая на самом деле! Из–за постоянного стремления выкупить–выслужить, не обидеть–увернуться ты свою натуру черным пластилином залепила…А может, ты капризная? А? Или порочная? Или просто записная кокетка?
- Так ведь и ты не знаешь…
- А я попытаюсь разглядеть! Ты будешь приходить ко мне вечерами и рассказывать о своих успехах – как ты прогоняешь из себя это противное животное, эту белку, крутящуюся в колесе, а я буду тебя рисовать! Хочешь?
- Прямо "Портрет Дориана Грея"…
- Ну да… - рассмеялся Трифон, подумав. - Что–то в этой задумке есть…Так хочешь или нет?
- Хочу, конечно!
- Тогда завтра же и начнем!
- Как завтра? А что я успею сделать до завтра?
- Во–первых, перестанешь бояться что–то не успеть сделать, а во–вторых, перестанешь бояться не доложить о том, что ты ничего не успела сделать…
- Понятно… - улыбнулась ему Ксюша, вставая со стула. – Тогда до завтра?
- А в–третьих - посмотри на себя в зеркало! У тебя такая чудесная улыбка… И вообще – ты же красавица, Ксюша Белкина, ты знаешь об этом?.. До завтра…
Глава VI
Господи, как быстро пролетело лето! Первое, настоящее, ее личное, собственное лето, в котором и солнце светило ярко – как оказалось, в том числе и для нее тоже! - и дожди лили, и тополиный пух катался по асфальту мягко–снежными комьями, и появившиеся вдруг на деревьях первые августовские желтые листья приветливо маячили яркими пятнышками, робко приглашая в такую же личную ее, собственную осень… Господи, счастье какое! А вы, проходящие мимо витрины магазина и спешащие по своим делам, как думали? Вы, в ком никогда не жила Ксюша Белкина, и не знаете, и предположить даже не можете, какое это счастье…
В книжный магазин неподалеку от своего нового жилища она все же устроилась. Зашла туда в первый раз – перетряслась вся от страха… А ее сразу и взяли! У них как раз продавщица в тот день уволилась, так что повезло… А может, и не повезло, может, так и должно было случиться! Ведь как говорит Трифон – стоит только начать, а дальше все само собой произойдет, и ни жизнь свою, ни саму себя не узнаешь…
- Представляешь, меня поспрашивали о том о сем – и что я читаю, и кто больше нравится, и почему … А потом говорят – мы вас берем! – взахлеб докладывала ему Ксюша, счастливо заламывая руки. – Представляешь? Вот так раз – и взяли!
- Ну и нормально… Чего тут такого–то? - рассеянно бормотал он, переводя взгляд с мольберта на ее сияющее счастьем лицо. - Так радуешься, будто тебя в космонавты взяли, а не в продавцы…