Середина лета, экватор. Про день Нептуна я была наслышана от подружек, которые в лагере не в первый раз, и все мечтала поучаствовать в нем. Но ответственными назначили наших врагов - второй отряд. Что и говорить, мы им завидовали. Только представьте: каждый день в тихий час, когда мы вынуждены были притворяться спящими, они ходили на Дему и репетировали - девчонки должны были изображать русалок. Они хвастались потом, что им разрешают купаться.
И вот настал долгожданный день; чуть ли не после завтрака "актеры" убежали на генеральную репетицию, а праздник должен был состояться сразу после тихого часа. Счастливые русалки были с сильно подведенными глазами - наверное, не одна коробка вожатских теней пошла на их, так сказать, макияж, - с зелеными волосами-париками из марли, крашенной в зеленые тона. И вот они, значит, умчались. Нам ничего не оставалось делать, как дожидаться окончания тихого часа. Но к назначенному времени небо, бывшее до того безоблачным, неожиданно затянулось тучами, стало темно, и, когда тихий час закончился, полил не то что дождик, а настоящий ливень сплошной стеной, какой редко бывает, - просто ни словом сказать, ни пером описать. В это время мы были на полднике в столовой, откуда местность от Демы до лагеря хорошо просматривается, и стали свидетелями необыкновенного спектакля: со стороны реки по грязной дороге бежали силуэты всякой нечисти - русалки, водяные, омутники, - причем с них, когда они добежали до столовой, текло по волосам и лицам нечто зеленое и синее, все это размазывалось… Они стояли босиком в столовой, грязные с ног до головы, несчастные такие. Простите меня, но не смеяться было невозможно. Рома веселился с нами, хоть и сдержанно, Жора откровенно валялся - так его трясло. Людмила, естественно, нас не одобрила. Опозоренных русалок отправили в душ отмываться, а хохоту хватило до конца смены. Нечего и говорить, что праздник не состоялся, зато мы были отомщены и утешились зрелищем.
* * *
После отбоя к нам в палату явился старший вожатый Жора. Оглядел всех озорным глазом и ткнул поочередно пальцем:
- Ты, ты, ты, ты и ты - вы будете диверсантами. - И больше ничего не сказал.
Мы поломали головы - что бы это значило? - и уснули, а утром вроде ничего не происходило такого, из ряда вон выходящего, все пошли на завтрак, весь лагерь, как обычно. И только в столовой узнали, что сегодня "Зарница".
По рассказам, раньше в лагере "Зарница" проводилась обычно для галочки. Но в этот раз, похоже, все было по-другому. Отряды еще завтракали, когда к нам с заговорщицким видом подошел Жора и, подмигнув, громким шепотом приказал: "Диверсанты, выходите!" Мы вышли. А столовая, она рядом с воротами. У ворот стоял грузовик с толстым брезентовым тентом. "Диверсанты, залезайте!" - скомандовал Жора. И в тот момент, когда кто-то успел залезть в кузов, а кто-то еще лез по лесенке, машина почему-то тронулась с места, оставшихся двух-трех человек буквально закинули внутрь. Всего нас было человек пятнадцать-двадцать диверсантов, включая Жору. В машине сидела врачиха с чемоданчиком и еще несколько взрослых из администрации лагеря. Не успел наш грузовик вырулить за ворота, как раздались громогласные вопли: "Лагерь, вставай! В ружье! Диверсанты смылись!"
Нас повезли к озеру с загадочным именем - Акманай. Туман еще стоял над землей, и место там влажное, росистое было. Ладно еще мы в куртках - на них тут же какие-то погоны нашили, а потом всех собрали в кружок и объявили: "Вот вам флаг, вы его должны хорошо спрятать". И сами мы должны были- спрятаться. А в этот момент было видно, как в лучах только-только поднимающегося солнца вереницей продвигается в нашем направлении весь лагерь. Мы маялись минут сорок, не зная, чем заняться, даже присесть некуда - до того сыро, но скоро туман начал потихоньку подниматься выше, рассеиваться, и показалось ярко-красное солнце.
Мы с нетерпением ждали, когда же эти дойдут до нас. И когда первые преследователи подошли достаточно близко, последовала команда: "Диверсанты, прячьтесь!" Мы с Адель спрятались в ложбине, поросшей кустарником, куда с трудом, кряхтя, спустились: не больно-то и хотелось хорониться в мокрой траве. Залегли в каком-то болоте. Остальные тоже разбежались, кто за дерево, кто куда. И в это время нас накрыла волна лагерников. Они неслись с воплями, причем несколько человек промчались чуть ли не по нашим головам, перепрыгивая через нас. Мы слышали там и сям голоса, что этого поймали, того поймали. Нам уже и сидеть-то надоело - думали, скорей бы все закончилось. Но, к нашему удивлению, несмотря на то, что безумное стадо через нас промчалось, нас не обнаружили. Неожиданно возник Артур, поглядел направо и налево, Адельку в упор не видит. "Аделька, тебе пора сдаваться, - пошутила я, - вряд ли он способен самостоятельно найти свое счастье". Прошел совсем рядом Роман, скорее всего, заметил нас, но он свой и поэтому не выдал. Людмилины туфли-тапочки появились неожиданно прямо перед моим лицом, я уже хотела подняться, однако вожатая сделала вид, что смотрит в другую сторону, - понятно, ей приятно, что мы валяемся в мерзкой грязи, хочет продлить удовольствие. Так мы пролежали больше двадцати минут, пока из мегафона не раздался трескучий голос Людмилы: "Диверсанты, выходите!" Мы вышли - нас оказалось человек семь непойманных, - вышли, как законопослушные граждане, и тут Людмила объявляет ехидно: "Вы арестованы!" Что за фигня? Не может она без подлостей. "Вы нарушаете конвенцию", - возмутился было Жора, но неожиданно заткнулся, увидев выставленный средний палец Людмилы. И как ей не стыдно, она же вожатая! Мы были условно связаны и условно отконвоированы. Флаг так и остался ненайденным - никто из диверсантов так и не вспомнил, где его спрятали.
К этому времени гвардия безумно проголодалась, поэтому все были рады полевой кухне и… о нас моментально забыли. Забыли обо всем. Но "диверсантов" не обделили: принесли чай и кусочки сыра - кстати, нет ничего вкуснее лагерного чая, который готовится в полевых условиях; возле будки начальника лагеря, рядом с выходом, росли кусты малины и смородины, и вожатые никогда не забывали брать с собой веточки для заварки; когда в котле на костре все это закипало, получался чай, изумительный по аромату.
Все лопали так, что за ушами трещало. Не успели мы дожевать последний кусок, как к нам опять подкрался Жора и шипящим змеиным шепотом сказал: "Диверсанты, вам устраивается побег". Нас опять забросили в машину. При этом оказалось, что лагерная элита, которой не хотелось переться обратно пешком, заняла большую часть кузова, так что нам, диверсантам, скамеек не хватило и пришлось сидеть буквально друг на дружке. И тут вожатые стали вопить: "Диверсанты удрали, диверсанты удрали!" Но публика на это чихает и продолжает обедать, всем по барабану и никто за машиной не бежит.
Мы едем, едем и вдруг чувствуем, что начинаем задыхаться - представьте, солнце печет адски, брезент у машины раскалился, а народу внутри как сельдей в бочке. Сначала крепились, потом кому-то стало плохо, медичка достала чемоданчик с лекарствами, стала искать нашатырный спирт, а потом как закричит: "Режьте брезент!" Пока была суматоха, я смотрю, у нее в чемодане пузырьки с зеленкой болтаются - а зеленка в лагере вещь полезная, - я незаметно прибрала их себе в карман, авось пригодятся.
Нас довезли до боковых ворот. Мы были счастливы, что наконец-то выгрузились, и ничего больше не хотели, никакой "Зарницы". Но нам говорят: сейчас массы пойдут на штурм, а вы должны защищать ворота. Ну ладно, остались у ворот - ворота двустворчатые, в которые машины проезжают в столовую. И вот с воплями приперся лагерь, причем ор слышался далеко, за километр. Без ропота и сомненья мы заняли оборону. И когда уже поклялись друг другу биться до последнего - победа или смерть, - толпа равнодушно прошла мимо нас, никто на штурм не пошел. Зачем, если есть другие ворота? На этом "Зарница" и закончилась. Нам потом завидовали все: мол, вы катались целый день, а мы мотались туда-обратно. Честное слово, сидеть как мокрые курицы в грязном овраге, а потом задыхаться в душегубке грузовика было ничуть не лучше.
* * *
Людмила объявила, что первым делом идем в душ, и отправила нас в палату за банными принадлежностями. Мы уже почти собрались, когда в комнату залетела деловая Тыковка.
- Ася, ты завтра дежурная! - сказала громко, чтобы и мы услышали.
- Я не могу, - встрепенулась та, губы у нее задрожали от волнения. - Завтра ж родительский день, ко мне мама приедет.
- Надо говорить только правду, вранье твое никому не нужно. У тебя нет мамы.
Тыковка взяла с тумбочки фотографию Асиной мамы, отшвырнула ее с презрением, а потом неожиданно вырвала из рук Аси телефон и протянула нам:
- Вы думаете, она все время звонит маме? Посмотрите, она даже номер при этом не набирает.
Тыковка торжествовала и смотрела на нас неуютным взглядом скорпиона, убивающего исподтишка. Первой опомнилась скромная Алсушка. Одним молниеносным движением она стащила простыню с кровати и набросила на Тыкву. Мы повалили "членистоногую" на пол и задали ей баню:
One, Two, Three, Four, Five, Six, Seven -
All good children go to heaven…
* * *
Собрались и идем за Людмилой в душевую. "Дрянь! - думаю. - Рассказала все Тыковке". Ася бледна, Эдита в эмоциях и плачет, стараясь скрыть слезы длинными черными локонами. Пока идем, незаметно передаю Адель пузырьки с зеленкой.
- Я отвлеку Людмилу, - шепчу ей, - а ты вольешь ей это в шампунь.
Адель кивает, она понимает с полуслова. Хорошо б, конечно, и синьки добавить, да где ее возьмешь сейчас в лагере?
Раздевшись, заходим в душевую, Людмила мешкает, а когда появляется в дверях, я делаю знак Адельке и… замираю с глупо вытаращенными глазами, вмиг задохнувшись, как от неожиданного удара: май гяд - вместо угрюмой очкастой мымры в проеме светится, улыбаясь, Людмила, волосы, вечно прибранные назад в лошадиный хвост, распущены и каскадами льются на плечи и грудь, фигурка - вылитая леди Мадонна, и кожа не загоревшая, а природно смуглая, она чертовски эффектна, и я это понимаю.
- Что с тобой, Юля? - подошла ко мне и дотронулась до лба рукой. - Ты себя хорошо чувствуешь?
- Да… Нет… - теряюсь, не зная, что сказать, понимаю, что надо как-то отвлечь вожатую.
Аделька уже юркнула с шампунем обратно в раздевалку и сейчас колдует над ним. Что ж сказать-то, надо тянуть время. "У вас шикарная темная кожа, как у негритянки…" Нет, не пойдет, это мне нравятся негритоски, а она может обидеться. "У вас чисто модельная фигурка. Зачем же вы одеваетесь так стремно?" Не, "стремно" тоже не подходит…
- Там… там… - постепенно прихожу в себя, - там дырка в стене (показываю, не глядя, куда-то в сторону), мальчишки подсматривают…
Людмила инстинктивно прикрывается руками.
- Где?
- Вон там, - теперь показываю уверенно и вижу сбитый кафель.
Подходим к стене.
- Как не стыдно! - возмущается Людмила, поскольку действительно обнаруживается дырка, проделанная кем-то из чемоданной комнаты. Девчонки визжат, быстро затыкают чем-то дырку. В это время появляется Адель и кивает мне: дескать, все в порядке. И тут я начинаю представлять, как Людмила выливает на себя шампунь, как зеленка растекается по густым волосам, льется по лицу и смуглому телу, как вожатая постепенно превращается в подобие измазанной растекшейся краской Маринки на дне Нептуна. Нет, я не могу на такое смотреть.
- Ну, я пойду, - говорю я.
- А мыться?
- Я это… я шампунь в палате оставила на кровати, щас принесу.
- Нашла проблему, - улыбнулась Людмила, - я поделюсь с тобой.
И пошла, и принесла, и протянула мне свой шампунь - на, бери! (Так трогательно!) Я приняла, как принимают саперы неразорвавшуюся гранату - Аделька в трансе мотала головой и чуть не кричала - не вздумай! И тогда я решилась: пошла под душ и вылила на себя весь флакон - приятно пахло морским египетским берегом, где сейчас отдыхала Лизка, и одновременно больницей, куда я однажды попала с воспалением легких и невообразимым жаром, все тогда беспокоились и заботились обо мне, и мама никуда не уходила, и все держала мою руку в своей, и мне было приятно, что я всем нужна, а поэтому старалась побыстрее выздороветь…
* * *
Придя в палату, долго не могла заставить себя взглянуть в зеркало. Все-таки посмотрела - зрелище не для слабонервных: водоросли в осеннем пруду, зеленый веник в бане. Подруги пытались успокоить. Но успокаивать-то особо и не нужно было: я сама сделала выбор, и он мне показался правильным. Только вот как быть дальше? Завтра приедет мама, ей же не объяснишь всю историю тонких взаимоотношений с Людмилой. Не стоит ее расстраивать. Значит, мне опять придется врать, значит, маме опять придется делать вид, что она мне верит. Как сложно со взрослыми!
Пришел Йоршик, посидел рядом и потом говорит:
- Зеленка через три дня сойдет, а можно еще и попробовать отмыть.
- Угу, - отвечаю мрачно. - Попробую.
- Девчонки, - говорю, - мне бы немного одной побыть, никак в себя прийти не могу.
- Я не девчонка, - бурчит Йоршик, - но, так и быть, уйду.
И меня оставили.
Сижу в раздумье, а сама утешаю себя. Что, если бы Людмила эту злополучную зеленку на себя вылила? Было бы мне от этого счастье? Нет, конечно, нисколечко не было бы. А почему? Да потому, что в тот момент она впервые позаботилась обо мне по-своему, думала о чем-то хорошем, улыбалась. Довольная такая, радостная, нельзя портить роскошные волосы человеку, когда у него в душе покой и гармония. Мои-то что? Они так себе и никакой ценности не представляют. Если их, к примеру, обрезать, то ничего страшного не случится.
Я достала из тумбочки ножницы и стала выстригать понемногу, по клоку волос, с разных сторон. Сначала убрала откровенную зелень, а потом пошла кромсать все подряд. В результате голова стала похожа на позеленевшую от времени шахматную доску. Полюбовалась в зеркало проделанной работой и пошла к Роману в вожатскую.
Что мне нравится в Роме, так это то, что он ничему не удивляется и особо ни о чем не расспрашивает. Такое ощущение, что он понимает тебя с ходу. Вот и когда увидел ребят с разбитыми носами, воспринял все так, будто это обычное дело: хотят мальчишки - ходят с побитыми рожами, а не хотят - ходят с непобитыми. Чему удивляться?
- Садись, красавица, - сказал Рома и предложил мне единственный стул в комнате. Немного подумав, достал бритвенный станок и пошутил не очень остроумно:
- Думаю, нужно чуть подровнять, особенно на висках.
Бритье длилось долго - около часа. Процедура несколько непривычная, но прикосновения Роминых рук были нежны и приятны, а от рубашки его пахло папиным потом. Между делом Роман как бы невзначай предложил:
- Ты как-то рассказывала мне о пяти причинах, почему хочешь покинуть Россию. Завтра по приглашению начальника лагеря приезжает известный журналист, давай после ужина устроим с ним диспут по твоей статье. Я думаю, это будет неожиданно для журналиста и интересно ребятам.
- Кстати, твой внешний вид будет неплохо сочетаться с возмутительной темой, - добавил хитрющий Рома.
Ну как я могла отказать человеку, которому обязалась помогать с самого первого дня пребывания в лагере?
- Все, принимай работу, - сказал довольный Роман. Я поднялась, протянула ладонь, и мы ударили по рукам.
- Спасибо, - говорю.
- Не за что. Обрастешь, приходи еще. - Шутить Роме дозволялось.
6
Мой новый имидж произвел фурор, и я вмиг приобрела популярность. Обо мне говорили, на меня показывали пальцами. Девки из второго отряда вдруг пожелали со мной водиться ("А ты, оказывается, классная", - удивилась Маринка, жалея, что первой не догадалась обриться наголо), а несколько мелких из младших отрядов даже попытались подражать мне: облились зеленкой и выстригли волосы. Со всех сторон ветер успеха доносил мое правильное имя - Джулия. Но сейчас совсем не об этом.
На следующий день случился давно ожидаемый родительский день, который означал, что практически всех счастливчиков разберут под расписку, можно будет погулять на свободе с родными, поесть привезенных вкусностей и даже искупаться в реке или озере.
Аська с утра была сама не своя, что называется - как на иголках. Каждые пять минут хваталась за телефон и чего-то ждала. Смотреть на нее было больно и страшно, и мы все за нее переживали. Зашла Людмила, зализанная как всегда, разве что без дурацких очков. Сказала весело:
- Ася, Роман Анатольевич дает мне на сегодня выходной, а сам остается дежурить. Пойдешь со мной купаться?
И в это время зазвонил Асин телефон.
- Мама! - заорала она как бешеная.
Ни моя бритая голова, ни разорванное сердце Адель не могли вынести такого, да и другим стало не по себе. Мы дружно покинули палату, а Аська осталась что-то быстро-быстро щебетать. Но ведь позвонил же ей кто-то?
Когда мы вернулись, Аська сияла. Мы ждали объяснения, но его не последовало.
- Она едет, - твердо объявила Ася.
Приехали к Алсу, к Эдите, к Адель. Наконец приехала моя мама. Что и говорить, мой вид ее впечатлил. "Была русалкой, - соврала я. - А потом дождь, и вот - результат на лице. Вон Ася подтвердит. Если помнишь, я давно мечтала обриться, чтобы волосы были гуще, да ты и сама об этом твердила". Мама вздохнула, но предпочла поверить и не стала больше расспрашивать.
- Вы снова с отцом поругались? - спросила я, чтобы сменить щекотливую тему.
- Почти не общались. Сказал, что приедет вечером.
И в этот момент раздался звонок Асиного телефона. Ася вскрикнула и, схватив его, помчалась на улицу.
- Что с девочкой? - спросила удивленная мама.