Валентин отказывался недолго. Он сел на футляр, подумал и заиграл "Полонез" Огинского. Играл он так мрачно, что все сразу затихли и повернулись к нему. Постепенно его обступили в полном молчании. Женька и Лиза подошли последними и стали позади всех. Исполнение "Полонеза" поразило девушку. Она примолкла, вытащила свою руку из Женькиной.
- Вот в чем дело, - тихо сказала она.
Ей припомнились случайные встречи с Валькой на дороге, когда он, заливаясь краской, твердо шагал мимо нее, выдерживая выражение философской сосредоточенности на конопатом лице. Вспомнила его восхищенный, сияющий взгляд, обращенный на нее, вспомнила, как он оторопел от ее сегодняшнего дурашливого поцелуя.
- Ну и Валька, до чего любит похоронные мелодии! - с хохотом произнес Женька. Лиза неприязненно посмотрела на него, а он уже громко кричал: - Валя! Дай мажорного! Душа веселья просит!
Валька глянул в его сторону и резко переменил мелодию, заиграв камаринскую и напевая: "Ах ты, сукин сын, камаринский мужик!" Затем поднялся со своего места, перешел на веранду, и начал подыгрывать девушке, которая сидела за пианино. Женька опять устремился к Лизе, которая согласилась с ним танцевать крайне неохотно. После танца Антон подозвал Женьку:
- Иди-ка на минутку!
Тот с явным нежеланием отошел от Лизы.
- Чего тебе?
- Отойдем. Слушай, что ты прилип к Лизе? Не видишь, как Валька по ней мучается?
"Прилип к Лизе!" Побледнев от гнева, Женька уже ничего не слыхал. Кулаки его сжались, брови сошлись к переносью, и грудь тяжело задышала. Он грубо выругался, сплюнул под ноги, и это был весь его ответ. Круто повернувшись, он пошел назад. Одним прыжком Антон настиг его, схватил за ворот и бросил оземь. Рука молниеносно скользнула Женьке на горло. Но в сознание проник голос совести, и негромко и предупреждающе прозвучало одно только слово: "Комсорг!" Антон заставил себя резко разжать руки. Женька видел, чего стоила эта выдержка, и просто струхнул. Антон, переводя прерывистое дыхание, сказал лишь: "Дурак!" - и, перешагнув через него, пошел к веранде, около которой по-прежнему танцевали и веселились. Женька поднялся, отряхнулся: "А ведь я, пожалуй, маху дал. Ну и Жгутов, просто бешеный!" - и поплелся к народу.
Сергей, увидав его, удивился.
- Ты чего такой кислый? Валька скис, так это понятно, по Лизе страдает, а ты с нею весь вечер - и тоже кислый. Нет, братцы, у физиков логику искать - пустое дело.
Только сейчас до Женьки дошел смысл слов Антона, и он крепко выругал себя. Он сразу же направился к Антону, но начался танец, к Антону подошла Маша и пригласила его. Женька вздохнул и пригласил первую попавшуюся девушку. Лиза сидела около заметно повеселевшего Вальки и о чем-то оживленно говорила с ним. Да у Женьки, правду сказать, совсем пропала охота ее приглашать.
- Антон, чем ты озабочен? - спросила Маша. - Тебе у нас не нравится? Почему ты хмурый?
- Да нет, у вас хорошо, весело.
- А в чем же дело?
- Зуб разболелся.
- А интересно, как зовут этот зуб?
Антон отмолчался. Мария пытливо глянула ему в лицо, вздохнула и тоже замолчала.
Праздник окончился в начале первого. Самбисты стали прощаться с девушками.
- Э, нет, так легко вы с нами не расстанетесь! - заявила Лиза. Она схватила аккордеон и надела ремень себе на плечо: - Я Валечке помогу донести. Айда с ними, девочки!
- Ну, тогда неси футляр, - сказал Валька, - а я буду играть.
Он заиграл "Подмосковные вечера", и оживленная ватага с песней двинулась к республике Самбо. Маша взяла Антона под руку и, задерживая шаг, отстала с ним. Прижавшись к его плечу, девушка шла все тише. Пение слышалось уже далеко впереди. Несколько раз закусив губу и наконец решившись. Мария с отчаянием и радостью сказала:
- Антон… Антон… - Остановилась и повернулась к нему: - Ты такой… такой сильный, хороший… Я хочу бывать с тобой, видеться… часто-часто… Антон! - Голос ее дрогнул ожиданием счастья. - Почему ты молчишь?
Антон чувствовал, как сильно, необычайно взволнована девушка, и у него защемило сердце, так он жалел ее и так не хотел причинить боль.
- Машенька, - тихо сказал он, - знаешь…
- Что? - еле слышно шепнула она, поднимая к нему лицо.
- Есть на свете одна девушка…
Он подумал, что луна зашла за облака, так потемнело и помертвело лицо Марии. Она судорожно вздохнула и пошла вперед. Он пошел за нею. Немного не доходя до мостков, у которых собралась поющая и гомонящая толпа, она спросила не оборачиваясь:
- Она хорошая?
- Я люблю ее.
- Как я ей завидую! Ты прости меня. Знаешь, мне сейчас нисколько не стыдно, что я… тебе… Все равно я буду…
Антон сжал ей руку и быстро пошел наверх, догоняя самбистов. Заметив его, Женька отстал и подольстил, чтобы разом кончить ссору:
- А знатную красотку ты подхватил! Правильно, тащи удочку, если рыба клюет…
Антон гневно посмотрел на него и обошел стороной. Женька остался стоять как вкопанный, провожая его тяжелым недоуменным взглядом.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
И ТОЛЬКО ТОТ ДОСТИГНЕТ ЕЕ СИЯЮЩИХ ВЕРШИН…
1
ПРОЦЕС С ПОЗНАНИЯ - ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
(философическая поэма)
В пятницу вечером, когда самбисты ужинали, в дверях сараюшки неожиданно раздался сиплый голос:
- Приятно кушать честной компании!
Снаружи стоял посетитель, которого они никак не ждали: пастух Макар. Из-за его спины, остро поблескивая глазками, выглядывал Володька.
- Спасибо! Садитесь и вы с нами!
- Спасибо, хозяева, да мы сыты. Кушайте, кушайте, нам не к спеху.
- Что, Володька, решил навестить своего друга Ярыгина? - спросил Антон.
Самбисты фыркнули. Валька вперил в пастушонка злой взгляд, но тот, чувствуя себя в полной безопасности, независимо шмыгнул носом.
- Ишь ты, у Володьки здесь друзья-приятели есть, а я и не знал.
- Хм, - промычал Ярыгин.
- Кушайте, кушайте, не беспокойтесь. Нам спешить некуда, мы подождем.
Они отошли и присели на траву. Самбисты в полминуты дочистили миски, выпили чай и высыпали из сарайчика.
- Что так скоро? - удивился пастух.
- А мы объявили декаду по экономии зубов, - ответил Сергей. - Стараемся поменьше есть, эмаль, так сказать, сохраняем.
- А, это дело известное, - усмехнулся пастух. - Один цыган тоже как-то совсем было приучил лошадь не есть, говорят, да вот на десятые сутки она с чего-то околела.
Все засмеялись.
- Я, конечно, извиняюсь. Дело такое: мне свою косу у вас нужно взять.
Ему вынесли косу и другие инструменты, взятые в день заселения республики.
- С чего ж это вы, братцы, так слабо? Не вернулись деньжата со дна морского? - продолжил он разговор.
- Что верно, то верно, - вздохнули самбисты. - Не вернулись.
- Вот и доярки мне говорят, что вы меньше молока стали брать. А дух все играет?
- На высоте, - кратко ответил Антон. - Скулить не собираемся, хоть продукты и кончились.
- Не так-то сами они и кончились, - грозно добавил Валентин.
Володька опять только шмыгнул носом.
- Энтузиасты, значит, - насмешливо одобрил пастух, - вроде лошади у того цыгана.
Антон хотел резко ответить, что, дескать, лучше жить так, чем по его подобию, но Макар, почуяв, как тот мигом ощетинился, миролюбиво сказал:
- Энтузиазм - дело, конечно, хорошее, только я так рассуждаю своей головой, что сытый желудок ему не помеха. Вы подзаработать не хотите?
- Как? - всполошились самбисты.
- Луга у нас тут золотые, а народу - сами видите… Косить некому, и стадо всей травы за лето не съест, досадно будет оставлять: самое лучшее для аппетита сено. Косим помаленьку, еще гектара полтора-два осталось скосить, а остальное скот сам съест. Пойдемте хоть завтра. А? И нашим девкам дело облегчите, а то света белого они не видят: то доят, то хлев чистят, то одно, то другое, а тут еще косить приходится. Ну как, хозяева?
- Не можем, - Женька вздохнул, - у нас ведь занятия с девяти утра до семи вечера.
- А по воскресеньям тоже занимаетесь?
- По воскресеньям считается, что свободны, да вот уже два раза были заняты - нормы сдавали. Первое воскресенье будет свободное, отдохнуть хотелось бы.
- Во-во, и зубы пусть отдохнут, - поддакнул пастух.
- Макар… простите, не знаю отчества, - снова вступил в разговор Антон, пораздумав.
- Васильевич.
- А что платить будете, Макар Васильевич?
- Вот это другой разговор. Ты у них председателем ходишь? Сразу видать, деловой парень, - одобрил пастух. - Чем платить? Молоко, к примеру, вам бесплатно выдавать будем, творог. Целый рабочий день питать будем, что еще?
Самбисты оживились: колоссальное облегчение!
- Согласны, ребята? - пастух заметил поворот в их настроении. - И себе поможете, и девкам полегче будет. Хорошие, между прочим, у нас девки! - он хитро подмигнул. Уходя, крикнул уже со спуска: - Я вас в воскресенье рано подниму, до света! Слыхали поговорку: "Коси, коса, пока роса"? Вот и мы так.
Когда укладывались спать, Сергей спросил у Антона:
- Помнишь, какой был этот Макар, когда мы его в первый раз увидели? Медведь медведем! А сейчас, смотри-ка, шутит, смотрит весело.
- Верно, - согласился Антон.
- Тайна сия велика есть, - глубокомысленно заключил Сергей, - надо разобраться…
Небо только-только начало разгораться на востоке, когда они отправились на дальние луга. Было очень свежо, приходилось плотней заворачиваться в куртки. К тому же обувь сразу намокла от росы, и самочувствие у невыспавшихся, полусонных самбистов было далеко не жизнерадостным: и на черта встали в такую рань? Единственный выходной, и то без отдыха… Но пастух быстро и молча шел впереди, делать было нечего. Через полчаса пришли к помещению для скота. Девушки на лугу кончали доить коров. Володька, который уже был здесь, щелкая огромным кнутом, собирал отдоенных коров. Черный гигант Кирька пасся на опушке. Увидав незнакомцев, он уставился на них и тяжело задышал, глаза его покраснели. Потом протяжно заревел и направился к самбистам.
- Ты куда, кобель колченогий, поперся? - закричал Володька своим тоненьким голоском и щелкнул бичом у быка под носом. Тот как будто опомнился, еще раз промычал и повернул обратно. У самбистов, надо сказать, полегчало на сердце.
- Ну вот, девки, привел вам подмогу, - сказал Макар. - Смотрите не обижайте молодых людей!
- Хоть бы нас кто обидел, - девушки засмеялись, - ждем не дождемся…
- Ну, мы пойдем! - крикнул пастух, прогоняя мимо них стадо. - Полина, раздай ребятам косы и бруски, все, как положено, и отведи, куда договорились. Помнишь?
Полина, крепкая, веселая девушка, ответила:
- Иди, иди, Макар Васильевич! Мы свое дело знаем.
Она отвела ребят в избу, налила им по кружке еще теплого молока и дала по здоровенному куску свежего хлеба.
- Кушайте, кушайте, работнички, скосите нам соточек по десять на брата, и то хорошо будет.
- Что? - возмутился Женька. - Да мы знаешь как косим? Сколько у вас норма?
- Тридцать соток на косаря, а наши девки иной раз и больше дают.
- Мы больше сделаем! - решительно сказал Женька.
- Вот молодцы-то! - обрадовалась Полина.
А вы знаете, за какое место косу держат, а каким косят?
- А вот увидишь! - сказал Антон. - Пошли, ребята!
Они взяли косы и бруски и зашагали за Полиной, провожаемые шутками доярок. Край чистого голубого неба уже рдел вовсю, когда Полина привела их на большую, незнакомую им лесную поляну.
- И сколько тут гектаров?
- Около двух. Скосите, богатыри, половину, низко поклонимся, - ответила Полина, глянув на Женьку. - Отойдите-ка!
Она взяла косу, поширкала по ней бруском и сделала несколько широких взмахов. Сочная трава валилась ровными рядами. Девушка пошла вперед, делая ровные и сильные движения. Коса в ее руках летала как игрушечная.
"Эх, хороша девка, сама красота и здоровье!" - подумалось всем.
- А ну-ка, богатыри, начинайте, я посмотрю, как у вас пойдет, - сказала Полина, остановившись и заправляя волосы под косынку.
- Ладно, девочка, посмеялись и хватит, без тебя справимся, - сказал Антон. Он понимал, что Сергею и Кириллу, которым из-за уроков плавания приходилось косить не часто, позарез не хотелось срамиться перед насмешливым и симпатичным командиром в юбке. Он подошел к Полине, поднял ее на руки, отнес к лесу, бережно поставил на тропинку и тихонько подтолкнул ее.
- Иди, откуда пришла.
- И впрямь, до чего здоровущий! - Полина рассмеялась. - Чистый медведь. Ну, посмотрим, посмотрим, как косить будете, это вам не с девками воевать. Прощевайте, мальчики! Часиков в двенадцать приду за вами, обедать пойдем. А плохо будете работать - кушать не дадим! - Она опять звонко рассмеялась и ушла.
Самбисты остались одни на поляне. Деревья и кусты делили ее на три неравные части.
- Сделаем так, - сказал Антон. - Валя, возьмешь под начало Сергея. Вам эта часть. Кирилл, будешь у Пильщикова. Вам эта часть. Себе я беру дальний кусок. Согласны?
Возражений не последовало, только Женька буркнул что-то непонятное.
Было уже полпятого, когда они разошлись по участкам. Кирилл быстро схватил Женькин темп, и вскоре с их стороны стал доноситься ритмичный хруст, шаг в шаг, взмах во взмах, трава ложилась у них ровными рядами. Пройдя ряд, они точили косы, докашивали огрехи на полосе Кирилла и начинали новый заход. У Сергея и Вальки сложилось иначе. Смородинцев к Валькиному ритму приспособиться никак не мог. Тогда они разошлись по разным концам участка и стали косить каждый по-своему. Антон работал один. Он находился в углу почти прямоугольного участка. "Метров шестьдесят на восемьдесят", - определил он на глаз.
"А что, если?.. - мелькнула было мысль. - Нет, тут за день не справиться. А впрочем… Попробуем! Нажмем!" Ему приходилось раньше жесткую осоку косить почти ежедневно: пышный их ковер после борьбы сильно приминался, наверх начинали вылезать сосновые ветки, нужно было косить осоку снова и снова. "Современный вариант танталовой бочки, - разъяснял Сергей, - или, говоря иначе, самое рациональное сочетание борцовского ковра и силосной ямы. Надо послать статью в "Сельскохозяйственную газету", чтобы председатели колхозов выписывали к себе самбистов. Прямой доход: выроют яму, накосят в нее травы да еще утрамбуют ее. Представляете заголовок: "Шире распространить ценный опыт новаторов сельско-спортивного хозяйства"?"
Антон снял куртку, поточил косу, сунул брусок за пояс и сделал первый взмах. Хорошо отбитая острая коса врезалась в сочную росистую траву. Он не торопясь начал косить, ведя заглавный ряд. Через несколько минут ему стало тепло, он разделся до трусов, утренняя свежесть приятно охладила кожу. Но одно дело косить полчаса, час, а другое - целый день. "Надо найти самые точные движения. Поехали!" - решил он.
Антон не мог косить просто так, как получится. Он начал анализировать свои движения, экспериментировать, уточнять, строить в мозгу схемы усилий и проверять напряжение мышц. Сначала отметил у себя излишнюю скованность и напрасную трату сил: он разгонял косу так, что ее приходилось к концу тормозить, хотя она могла кончать движение по инерции. Стал напрягаться меньше. Чутко улавливая мышечные сигналы, он заметил, что левая рука дармоедствует за счет правой, и совершенно расслабил правую руку на полпути, заставляя левую работать как следует, а затем в конце движения за счет резкого сгибания в локте чисто срезать траву - так, чтобы край полоски получался ровным. Стал проступать четкий ритм. Так Антон прошел от одной опушки до другой. Поточив косу бруском, вернулся назад - начинать новый ряд. То, что он увидел, неприятно поразило его: первый ряд был скошен совсем нечисто, трава срезана на разной высоте, в некоторых местах коса даже прихватила землю, а кое-где в оставшейся траве могла скрыться ступня. В чем дело? Почему коса ходит на разной высоте? Он опять начал косить медленно, вглядываясь. Ага! Нужно пятку косы вести над самой землей.
"Черт побери, такое простое дело - косить, - думал Антон, - и столько тонкостей… А казалось, помахивай себе косой: размахнись, рука, раззудись, плечо…"
Некоторое время спустя, ряду на четвертом или пятом, работать стало трудно, сердце учащенно колотилось, мышцы обмякли, коса отяжелела. "Понятно, разогревание кончилось, открывается второе дыхание", - решил Антон и усилил темп. Через несколько минут дышать стало легче, вернулись быстрота и сила движений. От избытка энергии Антон как-то иначе, чем раньше, повернулся и вдруг почти не ощутил сопротивления травы. Что такое? Почему так легко? Он пробовал так и этак - нет, не легче. Наконец понял: корпусом сильней сработал, чем прежде. Взмахи стали мощнее, и он, захватывая на срез более широкий ряд, чем раньше, быстрей стал продвигаться вперед. Иногда он делал движение почти за счет одного корпуса, и тогда отдыхали руки, а порой захватывал поменьше травы, и тогда отдыхал корпус. Ряд за рядом ложилась скошенная трава. Возвращаясь к опушке, Антон каждый раз с удовольствием отмечал чистую работу.
Но вот больно начало ломить спину - дело ясное, работал в излишне наклонном положении. Пришлось снова менять все.
"Какой наглядный урок, целая философская поэма, - думал Антон. - Как сложно овладеть даже таким, относительно простым делом. Сколько открытий - и конца им не видно, за одним горизонтом уже виден другой, а там - новые. А что же в более сложных профессиях? А в неизмеримо более сложных? Нет края совершенствованию… Чтобы азы узнать, сколько надо работать, а за азами ведь только чтение по слогам, и когда еще сможешь сказать свое новое слово…"
Не зазнаваться, не зазнаваться, вжик-вжик, вжик-вжик, надо работать, надо работать… И со звоном ложились все новые ряды зеленой травы.
Прошло уже часа два или больше, солнышко, пока еще не жгучее, ласкало загорелое тело, но трава начала подсыхать, и чаще приходилось точить косу. Антон продолжал косить, взмахи его стали автоматическими, в точности похожими один на другой - сильными и широкими.
- Молодец, председатель! - услыхал он голос Макара. - Пришел посмотреть, как вы тут справляетесь. Неплохо у тебя получается. А впрочем, - он оглядел могучего, почти обнаженного атлета, - еще бы да не вышло. Дай-ка мне косу. - Он попробовал лезвие пальцем, молча взял брусок, направил косу и принялся косить.
Вот это была работа! Антон не мог скрыть своего восхищения. Почти не применяя силы, Макар делал косой огромные захваты в полтора раза шире Антоновых. Антон только теперь понял, что значит чисто косить: трава была срезана у самой что ни на есть земли. Макар шел как будто не торопясь, и, когда дошел до противоположной опушки, скошенный им широченный ряд выделялся среди других, как могучий бык Кирька в стаде коров.
"Что значит практика! - думал Антон. - Ведь наверняка Макар никогда не анализировал, что он делает левой рукой, когда правая начинает замах, а поди ж ты, насколько лучше косит, чем я! А мне практику пока заменяет теория. А великое дело все же, когда такой практик покажет, как нужно работать".
Глядя на Макара, он начал повторять его движения.