Она увлекает за собой детей, хватает их за руки и устремляется в коридор.
Вниз по лестнице и бегом в бомбоубежище в подвале!
Проходит минута или две. Но вот уже все жильцы подъезда в сборе. "А Енс? - думает она. - Неужто он в автомобиле по дороге домой? Или он ещё в конторе?"
У одного из соседей радио с собой: "…Повторяем! Началась атомная война между НАТО и странами Варшавского договора. Все должны немедленно укрыться в бомбоубежище. Несколько минут назад Кольсос был поражён атомной ракетой. Многие тысячи наших соотечественников были мгновенно убиты. Врачи, медицинские сёстры и члены Организации защиты мирного населения во время войны, слушайте радиосообщения. Военнообязанные, также следите за объявлениями… Через несколько минут с речью выступит премьер-министр…"
Она обнимает детей и плачет.
Это пришло! Этих секунд она боялась. И они снились ей много-много раз. Тогда она с криком просыпалась по ночам.
Теперь это был не сон. Теперь это был вовсе не кошмарный сон. Теперь это наступило.
Её жизнь! Что она значила теперь? Теперь жизнь её была сном - а это… это было явью.
Она оказалась в этой жизни, оказалась в своём времени. Все вокруг неё плакали. Женщины и дети на бетонном полу. Мужчины тоже. Вахтёр со второго этажа. Он тоже рыдал, сидя в углу.
Секунды!
Они слышат ужасающий грохот. Голубоватый свет наполняет убежище. Потом набегает волна тропической жары. Кажется, будто глаза вот-вот расплавятся. Кто сейчас на улице?
Она молится Богу. Во всяком случае, впервые за пятнадцать лет.
- Господи! - молит она. - Пусть это будет сном! Я не поступала так, как дóлжно было поступать! Преврати это в сон, дорогой Господь! Только ты можешь это сделать! Дай мне шанс помешать этому!
И вот она просыпается. И вот её мольба услышана. И вот ей даётся шанс.
На этот раз она не кричала. Рядом с ней в кровати пусто. Но вскоре в комнату входит Енс и гладит её по волосам.
- Ты проснулась, дорогая? Я уже ухожу. Вернусь в половине шестого, как обычно!
ЭЛЕКТРОННЫЕ ЧАСЫ
Наконец-то и я купил себе электронные часы с таймером, минутами, секундами и десятыми долями секунд. С указанием числа, месяца и дня недели. Они же - с будильником, паркометром, секундомером, часы наигрывают две мелодии: "К Элизе" и "Love story".12-часовой или 24-часовой формат отображения времени. И ночное освещение. Всего двенадцать функций.
За всё это я заплатил 98 крон. Я, разумеется, сделал выгодную покупку. Цена абсолютно бросовая. И всё-таки я начал сомневаться. Я чувствую себя обманутым.
Моя жизнь теперь не та, что прежде. Одно лишь слово "электронные", оно холодно, как сталь.
Всё было иначе, когда часы шли всё кругом и кругом по стрелке. Ни начала, ни конца. Жизнь кружилась, словно вечная карусель. Но вот циферблат стал показывать точную дату, потом дни недели… Но по-прежнему царила гармония цикла. Мне надо было ежедневно заводить часы.
Ныне я ношу всю оставшуюся мне жизнь вокруг запястья. Все секунды и десятые доли секунд запрограммированы. Электронным часам известны даже дни високосного года. (Это запрограммировано аж до 2050 года. Тогда мне исполнится 98 лет.)
С электронными часами вокруг запястья я слишком часто сижу и наблюдаю за временем, за одной секундой, которая неумолимо и плавно переходит в другую.
Я вижу пред собой движущуюся точку, не оставляющую ни малейшей линии. Я вижу перед собой птичку, что бьёт и бьёт крылышками, не оставляя ни малейшего следа в своём полёте над горизонтом. Я становлюсь воспоминанием об элеатическом парадоксе: линия есть абстракция. В действительности же она есть сумма бесконечного количества точек. Так всё и со временем. Так, разумеется, и со всем на свете, думаю я. Нет ни единой чёрточки, которая продолжается.
Я - свидетель неотвратимого процесса. Время никогда не становится тем же, каким было вчера. Никогда больше уже не будет 22 часа 15 минут 36 секунд - суббота, 8 февраля 1985 года (в Токио 06 часов 15 минут 36 секунд, воскресенье, 9 февраля 1985 года).
Цикл прерван, нарушен. Время повтора прошло.
Я сижу, глядя на своё запястье. Оно словно муравейник. Только сама кочка - энергично неподвижна, всё остальное - так и кишит. Часы и минуты, может статься, достаточно надёжны. Но секунды и десятые доли секунд заставляют меня думать об атомах и молекулах.
Сколько секунд остаётся мне жить?
Сколько десятых долей секунд?
Часы были у меня и раньше. Но эти часы крадут время. Совершенно откровенно, прямо у меня на глазах. И никто при этом не вмешивается…
Электронные часы постоянно напоминают о том, что всё на свете течёт и меняется. Горная цепь - это брызги водопада. Галактика - трепещущий язык пламени. Душа мира изменчива, будто лёгкое облачко дыма. Вопрос заключается лишь в том, насколько точен инструмент.
Я не привыкаю к тебе, спутник, обвивающий моё запястье. Твоя правда - жестока. Ты извергаешь свои секунды, словно пули из ручного пулемёта. Арсеналов же у тебя достаточно, чтобы терять время. Однако ничего легкомысленного в этом нет.
Числа твои - числа мёртвых. Удары твоего сердца - холодны, будто коса смерти.
КОГДА С ВИЗИТОМ ПРИШЁЛ ПИСАТЕЛЬ
В МАЛЕНЬКОМ ГОРОДКЕ Дорт жили некогда несколько героев романа, и каждый из них играл свою небольшую роль в грандиозно задуманном произведении. От одной страницы к другой говорили и делали то, что требовалось от них, не размышляя: они были всего-навсего персонажами романа. В середине повествования собрались они на праздник летнего солнцестояния. Они сидели кружком вокруг большого костра у моря, солнце как раз село, а мелкие волны заливали берег.
Персонажи романа поднимали тосты, и пели, и развлекались точь-в-точь, как представлял себе это писатель. Они пили белое вино, ели креветки - и наслаждались жизнью.
С самого начала было задумано, что сцена вокруг костра должна растянуться на несколько страниц. Мысль автора заключалась в том, что сцена эта должна была стать фоном для незначительного происшествия, случившегося с несколькими героями. Но дело приняло совсем другой оборот по сравнению с тем, что изначально задумал писатель.
Ведь он не всегда является властителем того мира, который представляют его герои. Мало-помалу этот мир начинает существовать сам по себе. В нашем случае как раз один из персонажей оказался тем, кто неожиданно взял слово сразу же после захода солнца. А сказанное им было столь неожиданным и для писателя, и для других героев книги, что это приобрело решающее значение для развития сюжета.
С САМОЙ СЕРЕДИНЫ страницы 133-й романа его персонажи собрались вокруг костра.
Солнце садится на самом верху страницы 135-й. А праздник достигает своего апогея в самом низу той же страницы.
Как раз в тот миг, когда мы перелистываем книгу со страницы 135-й на страницу 136-ю, один из героев поднимается и начинает демонстративно прогуливаться вокруг потрескивающего костра.
Выражение его лица - крайне беспокойное. А вид при свете огня - по-настоящему неприятный. Громкоголосые беседы умолкают. Всё внимание направлено на него. Но он не произносит ни слова. Он только продолжает ходить вокруг костра - всё кругом и кругом, - по-видимому, совершенно не стесняясь устремлённых на него взглядов.
Когда после этого на несколько минут воцаряется гнетущая тишина, он внезапно останавливается, подпрыгивает и почти с пророческим достоинством начинаем говорить. Медленно и тихо, будто подчёркивая слова, он произносит:
- Знаете… у меня такое ощущение… Я не в силах освободиться от него. У меня такое чувство, будто я - герой романа. Это прочно сидит во мне. Я… я ощущаю нечто бессознательное в моих собственных поступках…
Взгляды других персонажей выражают серьёзность, смешанную с удивлением. В странном поведении персонажа появилось нечто парализующее.
Герой романа продолжает ходить вокруг костра. Затем он внезапно останавливается, потирает руки и восклицает:
- Мы - фантазия!
Он выкрикивает это в ночь. Тело его дрожит от возбуждения. Его голова нервно трясётся.
- Повторяю, мы - персонажи романа! Всё, что мы говорим и делаем, разыгрывается в сознании писателя. Мы только не в состоянии видеть его. Это он видит нас…
Он снова начинает ходить вокруг костра. Несколько минут царит тишина - все затаили дыхание. Затем он останавливается и ворошит поленья в костре обугленной веткой.
- Я разоблачил его игру! - восклицает он. - Вы слышите?
И продолжает свою речь чётко, но в сдержанном тоне:
- Мы - не сами по себе. Мы только внушаем себе это. И более того: даже не мы внушаем, будто мы - сами по себе.
Небольшое общество всё обращается в слух…
- Когда мы болтаем друг с другом - как теперь, - это писатель разговаривает сам с собой. А когда мы видим друг друга - как в этот миг, - это писатель смотрит на нас своим внутренним взором. Он остаётся где-то на расстоянии и прядёт нить своих мыслей. Именно из этих мыслей, дорогие коллега, и соткана наша действительность.
Тут тесный кружок персонажей романа начинает шевелиться. Но ещё ни один из них не осмеливается взять слово.
- Вам понятно, о чём я говорю? Вам ясно, сколь глубоко наше убожество? Даже то, что я ныне разоблачил нашего писателя - а мы тем самым получили своего рода представление о нём, - это тоже лишь нечто, внушаемое им, потому как мы лишены сознания. Мы сами - сознание. Независимо от того, что мы говорим и делаем, это всё - его слова и его дела! Мы - фантазия. Мы ведь даже не знаем, что мы - выдумка!
Он наговорил ещё много чего. Свыше часа стоял он у костра, излагая другим героям романа свои дерзкие размышления.
Вопреки крайне рискованному содержанию речей, его слова были приняты всерьёз. Частично это объясняется тем, что он и раньше пользовался известным уважением (он был главным героем романа), а частично - той трепетной серьёзностью, которую он вкладывал в свои утверждения.
Когда он наконец закончил, всё общество словно застыло в тяжёлом молчании, прежде чем мало-помалу вновь пригубить бокалы. А потом слово стали брать один за другим. Вскоре разразилась бурная дискуссия. Она шла со страницы 159-й романа Его персонажи быстро разделились на две партии: на тех, кто верил в писателя, и тех, кто в него не верил.
До самого светлого утра они, сидя у костра, дискутировали вплоть до страницы 247-й романа - и целых восемь месяцев жизни писателя. Желание вникнуть в детали этой дискуссии завело бы нас слишком далеко. Ведь мы лишь хотели вкратце рассказать о том, что происходило в некоем мире.
ПЕРСОНАЖИ РОМАНА были совершенно обычными людьми, которые жили в совершенно обычном городе. Но они в то же время являлись - героями романа.
Маленький городок стоял недалеко от берега, где они праздновали день летнего солнцестояния. Здесь находился небольшой винный погребок, где они часто встречались по вечерам и пили вино. В течение всей осени они то и дело спорили, существует ли этот писатель. Почти каждый раз, собираясь в винном погребке, они только об этом и рассуждали.
Но их дискуссии обычно заходили в тупик. Те, кто не верил в писателя, презирали тех, кто верил в него. Одни утверждали, что лишь мир, в котором они жили, реален и что сам писатель - продукт фантазии. Персонажи, которые верили в него, со своей стороны повторяли, что продукт фантазии - как раз тот мир, в котором жили они, а что мир писателя и являлся как раз реальным. Не верящие же подчёркивали: писатель был чем-то, что верующие просто внушили себе, меж тем как сами верующие продолжали утверждать, будто писатель внушил себе: они существуют. Трудно представить себе, что можно разойтись во мнениях больше, чем герои романа. Но ни одна из сторон не могла доказать, что другая ошибалась. Только те, кто читал роман, могут быть уверены в правоте тех или иных. Правда заключалась в том, что они лопались от гордости и восторга именно поэтому. Но им тоже следовало бы поразмыслить кое о чём, прежде чем они надумают снова закрыть книгу.
ТАК ПРОШЛА зима. После того как персонажи романа в течение года обсуждали, существует ли писатель, те из них, кто в это верил, единодушно решили пригласить его на следующий праздник летнего солнцестояния.
Однажды в начале июня взошли они на высокую площадку за городом и, подняв головы в небо, воскликнули:
- Дорогой писатель, ты, что есть сама Действительность, из глубины своей души мы призываем тебя: предстань пред нами на нашем нынешнем празднике! Вступи в нашу историю вместе со своими творениями и будь с нами в эту единственную ночь. Ты видишь нас, и ты слышишь нас. Мы ждём знака от тебя.
В ответ на эту причуду не верящие в существование писателя разразились презрительным хохотом.
- Вы удваиваете действительность, - сказали они.
Но мольбы их не были услышаны никем другим, кроме них самих.
- Зачем нам удваивать действительность, если она и так двойственная, - возражали верящие. - Это вы упрощаете её.
По мере того как время близилось ко дню летнего солнцестояния, те, кто не верил, всё равно участвовали в подготовках к празднику - и к тому, что писатель явится к ним с визитом. Ожидание откровения, вероятно, независимо ни от чего, будет способствовать тому, чтобы придать остроту празднику.
РОВНО ЧЕРЕЗ ГОД после того, как один из персонажей романа оповестил, что чувствует себя его героем, все они вновь собрались вокруг костра в означенный день. Об этом шла речь со страницы 376-й романа. А произошло на двадцать шестом году жизни писателя.
Всё было устроено, как год назад: креветки, крабы, омары, белое вино, большой костёр. Герои романа сидят в ожидании автора. Несмотря на то что больше половины собрания не верит ни в какого писателя, с самого начала праздника - настроение приподнятое. Герои романа сидят и смотрят в огонь, они серьёзны, словно перед началом спиритического сеанса.
Однако часы идут. На странице 393-й солнце садится, а ничего, что бросилось бы в глаза, не происходит. И напряжение немного спадает. Кое-кто принимается за еду, некоторые выпивают глоток белого вина, а иные герои шепчутся о чём-то с сидящими рядом.
- Вот видите, - говорили те, кто не верил в писателя, - он не приходит. А причина совсем проста: его не существует. И сколько бы тот, кто не существует, ни напрягался и каким бы мудрым и добрым вышеупомянутый ни был, явиться на праздник он так или иначе не может.
Так смеялись они и забавлялись за счёт верящих. И даже если верящие были в это время уже слегла разочарованы, у них на эти слова был один ответ:
- Писатель, должно быть, существует. Не существует нас.
ЧАСЫ ШЛИ. Вскоре вечер стал походить на совершенно обычный праздник летнего солнцестояния, причём не без помощи тех, кто не верил в существование писателя. Персонажи романа кричали и пили. Некоторые бродили, пошатываясь, вокруг. Стемнело, и костёр больше не горел уже так весело, как прежде.
Внезапно случается так, что один из них замечает некую фигуру у края воды. Это - незнакомец, молодой человек, который шагает вдоль берега.
Он останавливается вдалеке от костра и испуганно смотрит на них. Он не осмеливается сразу подняться к ним наверх, на береговой откос, он долго стоит, разглядывая их издалека и разрывая меж тем ногами песок.
Через некоторое время один из верящих встаёт и говорит:
- А ты не поднимешься наверх - погреться?
Он нерешительно и торжественно уступает.
Медленно входит он в общество героев романа. Там он останавливается перед костром, оборачивается и смотрит на каждого из них.
Это довольно невзрачная фигура с бледным и встревоженным лицом. Он выглядит довольно неприятно при свете угасающего костра.
Он не произнёс ещё ни одного слова. Но вот один из персонажей разражается мучительно прямым вопросом:
- Ты и есть писатель?
Ясно, что человек этот чувствует себя не в своей тарелке. А вдобавок он видит ещё направленные на него жалящие взгляды героев романа.
Полминуты проходит, пока он отвечает:
- Я - тень писателя.
Он говорит это приглушённо, но чётко. А потом добавляет:
- Вы хотите видеть меня. Смотрите - вот я стою среди вас. То, что вы видите, - мой портрет. Но вы сами - портреты… Воистину странно лицезреть вас в такой близи!
ВОТ ТАК СОЗДАТЕЛЬ явился пред своими творениями. Те, кто не верил в него, само собой разумеется, отказывались признать, что тот, кто предстал перед ними, - молодой человек, писатель - приглашён верящими. Кроме того - а это бросалось в глаза, - он держался словно истинный творец.
- Как узнать, что это ты - писатель? - спросил один из них.
- А ты вообще ничего не можешь знать. У тебя нет никакого ясного представления о чём-либо. Ты сам - предмет познания. И там, где я сижу за своим письменным столом, там, где я опираюсь на спинку стула и внимательно подбираю слова, там я едва удерживаюсь от смеха и лишь улыбаюсь тому, что заставил тебя сомневаться: существует ли писатель.
Любопытный персонаж романа тут же отскочил на пару шагов - назад.
- Но ведь я это и говорил, - подал реплику тот, кто в прошлом году удивил всё общество своими пророческими речами. - Это нас не существует!
И он с явной гордостью посмотрел на мастера. Но тот отверг его намёк:
- Разумеется, вы существуете! Через несколько месяцев книга о вас будет находиться в сотнях экземпляров там, в Реальности. В автобусах, трамваях и поездах будут сидеть люди, читая о вас. Вы и в самом деле думаете, что понапрасну тратите время на нечто, чего нет на свете?
Персонажи романа оглядываются по сторонам. Словно они видят свой собственный маленький мир в более сложной взаимосвязи.
- Это я сочиняю вас, - продолжает писатель. - Но что такое сочинительство? Сочинять - это значит завоёвывать всё существующее, прежде чем оно завоёвано. Но теперь, когда вы завоёваны в моей фантазии, вы - вполне реальны. А вы сами нечто подобное не переживаете?
Вокруг костра раздаётся шёпот. Переживают ли они свою реальность? Многие из персонажей утвердительно кивают.
- Я думаю, - бормочет один из них, - стало быть, я…
- Во мне бурлят мысли, - бормочет второй, - стало быть, я другой…
- Мы - в родстве! - всплескивая руками, восклицает писатель. - Мы из одной стаи! Я сам - творение!.. И живу в гораздо более глупом мире, чем вы. Через несколько лет меня не станет. Но вы меня переживёте.