Преимущество твоей болезни заключалось в том, что тебя принимали всерьёз. И притом вежливо, внимательно… Теперь Енни представляла собой "медицинский случай". Теперь она стала знаменитостью.
Конверт! Врач так странно смотрел на неё, когда она подавала ему конверт…
Вот тут всё сразу и навалилось. С ядовитым добросердечием, а в голосе такое ужасающее участие, просто злокачественное…
Она тут же встала, как только он открыл конверт.
- Сядь, - сказал он. Приглашая. Приказывая. Улыбаясь.
Времени у него было теперь достаточно. Врач, у которого достаточно времени! Это - плохой знак.
Где она видела эту улыбку раньше? Улыбку, смешанную с профессиональной решительностью и с этим самым - мы справимся! Я возьму это дело…
Он зачитал краткое заключение рентгенолога. Затем сам бросил беглый взгляд на снимки. Для порядка. Наконец, перед тем как сесть за письменный стол, на котором лежал отвратительный конверт, он посмотрел на часы (зачем?).
- Ты не совсем здорова, нет. Ты - больна. Ты действительно больна…
Эти слова она запомнила хорошенько. Они были высечены в камне. Но больше она из этой беседы ничего не запомнила. Остальное же, одна-единственная душераздирающая сцена, единственное, во что она теперь верила, - это само решение, приговор, диагноз.
Вероятно - я полагаю, мы должны быть совершенно откровенны друг с другом и т. д., - вероятно, у неё был далеко зашедший прогрессирующий рак с метастазами в лимфатическую систему. Тем хуже, тем хуже… Поэтому у неё и увеличились эти самые лимфатические узлы. А снимки, снимки показывали активность лимфатической системы и внутри тоже… Прошло столько времени! Трудно обнаружить подобные вещи вовремя и т. д. … Но - ничего невозможного в наши дни нет. Никогда не бывает слишком поздно начать лечение… только бы боги поддержали больную. В первую очередь её было бы лучше всего поместить в Радиологическую клинику в Осло, чтобы снова пройти обследование. Как можно скорее, ну, скажем, после Пасхи… Потому что в наши дни, когда всё происходит так быстро, только это был бы лучший выход. Разумеется, в Америке есть врач, творящий чудеса как раз в таких случаях, как у неё. Новая терапия, курс лечения… Только не падать духом, ей это необходимо. У него самого есть сестра… и она абсолютно выздоровела…
РАДИЙ
И ВОТ ЕННИ шла в клинику с направлением в кармане плаща. Она спешила на железнодорожную станцию - успеть на послеполуденный экспресс в Осло. Уже в среду в восемь часов утра ей надо обратиться в приёмный покой Радиологической клиники.
Радий. Опять это слово. Оно пронизало её до мозга костей.
Енни была уверена, что видит Берген в последний раз. Поэтому она и вышла из автобуса в Брюггене. Она бросила последний взгляд на башню. Затем поднялась на площадь Торгальменнинген. Сейчас она стояла перед рестораном "У Хольберга" и читала меню в стеклянной витрине. Времени у нее было достаточно, поезд отходил без четверти четыре.
Сельдь, антрекот, шницель с сыром…
Енни не понимала, как некоторые люди в этом мире могут хотеть есть…
В стекле перед меню она видит женское лицо.
"Это я, - думает она. - Это Енни Хатлестад…"
КАЗАЛОСЬ, ЖИЗНЬ ЕННИ прошла, как дым. Но последние дни стали вечностью. Она успела пережить столько разных реакций на тот серьёзный диагноз, на своё новое состояние.
Ярость. Депрессия. Протест. Мятеж. Горечь. Траур…
Она цеплялась за любую поддержку, какую только могли дать ей семья и друзья, да и все ближние: какой маленькой и глупой она была!
Теперь уже всё исчерпано. Теперь она ощущала лишь пустоту и усталость.
Кто она теперь? Всё, что у неё осталось, всё, что взяла с собой в эту поездку в Осло, - это несколько несвязных картин детства, юности в Саннвикене, несколько случайных воспоминаний из студенческих лет в Тронхейме.
Потом она вышла замуж. Потом - дети у них не появились. Потом они разошлись.
О, Юнни! Дорогой Юнни… Может, ты всё ещё бродишь по Тронхейму, тоскуешь обо мне.
Енни и Юнни. Просто идиллия. Слишком мирно для неё. Слишком безукоризненно. Потом она освободилась. Она - молодой инженер-химик, крепко стоящий на собственных ногах…
НЕПОСТИЖИМО, что всё это случилось на Пасхальных каникулах. Не прошло и двух недель с тех пор, как Енни назначили время на приём к врачу, скорее всего рутинного контроля ради, прежде чем ей поехать в горы Мьёльфелль на Пасху. И врач даже не запретил ей эту поездку. Но она чувствовала себя такой слабой. Поэтому осталась дома, во всяком случае на Вербное воскресенье. Но потом в понедельник утром зазвонил телефон. Не может ли она показаться врачу? Как раз пришли результаты анализов крови…
С тех пор удар следовал за ударом. Неотвратимо, шаг за шагом, с холодной неизбежностью медицинской науки.
Пасха…
Немного дней прошло с тех пор, как Иисус триумфально въехал в Иерусалим верхом на осле… Да, на осле! Какая-то наивность. Никогда раньше она об этом не думала. И всё же…
А потом была вечеря с учениками, последняя трапеза. На следующее утро он был предан Иудой! Потом - на следующих картинах - он по дороге на Голгофу с тяжёлой ношей на плечах. Недолог путь от триумфа к унижению. "Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?.."
Болтовня! Она просто боялась. Слишком большое напряжение. Но хватаешься за соломинку, что у тебя под рукой.
Соломинка… Вот оно снова… Это было Рождественское Евангелие. "Не бойтесь! Я приду к вам с благой вестью о радости великой…"
Енни никогда не была религиозна. Но последние дни она часто слушала радио. Поразительное совпадение. Via dolorosa…
Во всяком случае, она - Енни - находилась в достойном окружении. Она - не первый человек в истории, кому предстоит умереть. В возрасте немногим больше тридцати лет.
Ту-ут…
Снова раздался гудок автомобиля. Движение, машины - бессмысленное, абсурдное движение…
Как это понять? Ведь дело в том, что людям надо всё время спешить. Она сама спрыгнула с карусели. Разумеется, отнюдь не добровольно. Её сбросили. Должно быть, это было необходимо, прежде чем она поймёт, сколь бессодержательна эта оглушающая пляска жизни.
Ну, а все прочие, все эти люди, окружающие её, осознают ли они с должной ясностью, что они существуют? Относятся ли они более сознательно к этому факту, нежели стадо пасущихся коров?
Едва ли. Если ты не стоишь на пороге смерти, у тебя вообще нет никакого реального ощущения жизни. Жизнь это нечто, о чём думаешь на похоронах. Или, в лучшем случае, на одре болезни.
Существование началось, когда распахнулась плотная завеса облаков. Там, высоко наверху, Енни видела теперь реактивный самолёт, державший курс на Флесланн. По дороге со Средиземного моря, наполовину заполненный туристами, подумала она.
Туры. Авиапутешествия. Вершина притуплённости чувств в медленном парящем полёте над городом. Пасхальные туристы. Пасхальные праздники…
Человек из Назарета несёт крест на плечах к Голгофе: теперь - это путь не дальний. Хотя в тени нескольких тысячелетий он тянется медленно. Стилизованная история мук…
ПРИ ВИДЕ САМОЛЁТА ЕННИ пришла в голову идея. Зачем ей проводить семь тяжёлых часов в поезде? Когда она с таким же успехом может отсрочить грустное прощание и лететь самолётом. Теперь она могла себе это позволить. Разве есть во всём мире что-либо столь же незначительное, как деньги? Только бы нашлось место в самолёте…
Где ближайшая телефонная будка?
Внезапно и у Енни появилось небольшое дело. И у неё тоже. Она ринулась вниз в погребок Суннта и позвонила в SAS. Конечно же, свободные места на все самолёты в Осло есть, оставалось только выбрать.
Она забронировала место на вечерний самолёт. Всё равно она успеет к сестре в Саннвикен. К половине двенадцатого вечера. Самолёт улетает в 22.20. Автобус от станции отходит за час до отлёта. Взять билет у стойки…
На поезд в порыве оптимизма Енни заказала билет туда и обратно. Теперь она довольствовалась лишь билетом в одну сторону - в Осло.
Пятьсот девяносто две кроны. Ужасно дёшево - показалось Енни. Она не летала самолётом с того самого путешествия на Родос в 1975 году. Она отказалась даже от предложенного любезной дамой льготного билета с открытой датой возвращения и скидкой в 35 %.
- Ведь вам, вероятно, нужно будет вернуться обратно в Берген?
БЫЛО БЫ БЕЗУМИЕМ утверждать, что у Енни стало легче на душе. Но у неё оставалось ещё несколько часов для себя самой.
На что она потратит всё то время, что остаётся у неё до поездки в аэропорт Флесланн? Она могла поехать автобусом обратно в Осане. Но там она уже со всеми знакомыми попрощалась. Она могла заскочить ненадолго к старой подруге в Сёрейде. Нанести визит по пути из Бергена и рассказать той: у неё, у Енни, рак, она едет в столицу, где ей предстоит умереть… Да, это такая возможность… Воспользоваться поводом, чтобы попрощаться, чтобы ещё один-единственный раз почувствовать сострадание.
Но сначала нужно пойти в кафе. Потому что охотнее всего она побыла бы в одиночестве. Последняя чашка кофе в кафе Реймерса. Быть может, даже круглая булочка с креветками. Она ничего не ела после завтрака.
У РЕЙМЕРСА
БЫСТРЫМ ШАГОМ ЕННИ ВХОДИТ в кафе Реймерса. Как любой другой послеобеденный клиент. Единственное, что её отличает от обычной жаждущей кофе конторщицы, возвращающейся домой после работы, - это белый дамский чемоданчик, который она осторожно помещает под столиком, прежде чем подойти к стойке - сделать свой заказ.
Она даже не запоздалая пасхальная туристка по дороге домой с каникул. Слишком выразительна бледность её лица! В лучшем случае она могла сойти за бедную посменную работницу, нанятую на время пасхальных каникул. А могла, например, ехать по трассе во Флесланн после недельного путешествия на Родос, о котором можно только мечтать. Но никто, никто не может догадаться, что она - больная раком, инженер-химик, - на пути в Осло, чтобы умереть.
- Кофе… круглую французскую булочку с креветками. И пасхальную булочку.
- За каким столиком вы сидите?
Енни и прежде бывала у Реймерса - несколько сот раз. Но на этот раз она забыла посмотреть номер столика. Она побежала обратно, а потом снова к стойке.
- Тринадцатый…
- Двадцать две кроны. За вашим столиком булочки подают с кофе…
"Тринадцать", - подумала Енни.
Само собой разумеется, она и должна была сесть за столик № 13. Да и родилась она 1-го марта. 1/3 1947. Никогда раньше она об этом не думала. О том, что дата её рождения составляет число тринадцать.
Будь она здорова, её бы позабавило это маленькое совпадение, если бы она, конечно, обратила на него внимание. Теперь же эта случайность испугала её. Теперь её словно пронзил луч страха.
Она порылась в сумочке в поисках пачки сигарет, выудила её оттуда и закурила.
Кто-то оставил на столике газету. Енни бросила взгляд на щеголеватую цветную фотографию пасхально-загорелой парочки в красных колпачках и тёмных очках на фоне солнца и снега перед штабелями лыжных палок.
"Пасха, о которой можно только мечтать… Пасхальные каникулы, отмеченные летней температурой над большей частью территории страны…"
Вторник, 5 апреля 1983 года. Енни, глубоко затянувшись сигаретой, снова принялась считать. Тридцать шесть дней прошло с того дня, как ей исполнилось тридцать шесть лет…
Енни не была суеверна, это всего лишь нервы. Казалось, словно теперь она стала центром мира словно все события сконцентрировались вокруг неё и обрели смысл в свете её болезни… Принесли кофе. Енни отодвинула газету в сторону. Она погасила сигарету и съела креветку. Затем поставила блюдо с булочками на снимок из Финсе и снова закурила.
Она не справлялась с едой. Одной креветки было более чем достаточно. Ей была невыносима мысль о том, что клейкие креветки с майонезом пройдут через её больной раком желудок. К кофе она тоже не притронулась. Он был таким чёрным и отвратительным. Енни вспомнила, как спросила врача, связано ли в её случае заболевание раком с факторами окружающей среды - например, это может быть работа с химикалиями в лаборатории. На этот вопрос он ответил уклончиво, но и, пожалуй, утвердительно.
Будь проклята эта работа! Хотя какое это имеет теперь значение? Ведь смерть нечто большее, нежели политический скандал. Раньше или позже она всё равно умрёт. Просто раньше она об этом не думала А теперь мысль о смерти ударила её, как полный абсурд. Мысль о том, что люди должны умирать…
ЕННИ НЕ В СИЛАХ БЫЛА видеть ни пасхальную романтику, ни креветок, ни кофе. Она не в силах была даже думать.
Она огляделась в зале, битком набитом спешащими людьми. И увидела теперь то, на что никогда прежде не обращала внимания. Она открыла для себя всех этих людей в кафе. И теперь видела их с такой молниеносной остротой, выхватывая взглядом одного за другим.
Казалось, будто она знала каждого - узнавала его. Словно они были членами её собственной семьи. Словно были той же самой плоти и крови, что и она сама.
Ближние…
Каждое лицо говорило само за себя, рассказывало свою историю.
"Бедные люди, - думала Енни. - Они переживут меня, но жить они не будут".
Она почувствовала, как в ней начинает расти своего рода гордость. Одновременно она испытывала сострадание ко всем людям, да, ко всей жизни вообще.
- Енни!
В ней что-то дрогнуло. Внезапно её вырвали из потока непривычных мыслей…
- Ха-ха! Как давно мы не виделись! Как ты провела Пасху?
Атака велась из-за угла! Это была её подруга из Сёрейде. Чертовски по-пасхальному загорелая. С тёмными очками в светлых волосах.
Ещё одна случайность…
- Ты была дома?
Сири села за столик и положила ладонь на её руку. На запястье сверкал золотой браслет.
- Да… в этом году я осталась дома…
- Но у тебя ведь тоже были каникулы, да?
- Ну да, а у тебя?
- Мы ездили в Финсе. Вернулись вчера. Я и Рагнхильд. Мы… Мы, вообще-то, большей частью жили в её хижине…
- В её хижине?..
- Я знала, что ты задашь этот вопрос.
- О чём же? Разве я о чём-то спросила?
- Ты что совсем скисла, Енни? Почему ты вообще осталась дома?
- Ты сказала, что большей частью жила в хижине у Рагнхильд.
- О да, это правда. Нет, но потом мы, стало быть, встретили одного лектора и одного врача…
Сири подняла глаза к небу.
- А они-то жили в гигантской хижине… с сауной, понимаешь… и всем прочим. Так что мы пожили немного и там.
- Значит, у тебя вышло пасхальное приключение?
- Енни! Ты что, нездорова?
- Я…
- Забудь об этом… Горожане кажутся такими бледными, когда спускаешься с гор. Но это проходит… Послушай, несколько дней там было так тепло, что мы загорали в одних трусиках от купального костюма. Посмотри!
Она только что не вывернула на себе весь свитер наизнанку.
"Золото и блеск!" - подумала Енни. Внезапно она поняла, что означает слово "тщеславие". Со времён гимназии она помнила, что в каком-то старинном стихотворении слово это часто употреблялось вместе со словом "преходящее". О, тщеславие! О, преходящее! Слова-близнецы. Разве это не две стороны одной медали?
"Пасхальный секс", - подумала Енни.
Хотя секс не был единственным содержанием её жизни, всё же он, пожалуй, составлял значительную её часть. Она испытывала не только наслаждение, занимаясь им. Несколько раз оргазм давал ей ощущение того, что она становится единым целым не только с другим человеком, но со всем на свете. Она вспомнила, как беседовала об этом однажды с Юнни. И вот он показал ей снимок скульптуры Бернини "Тереза из Авиллы". Религия и эротика Познание, словно оргазм. Избыток жизни… шквал…
Секс. Она снова и снова наслаждалась вкусом этого слова. Теперь всё равно оно абсолютно ничего не значило. Теперь всё было иначе. Теперь всё было словно креветки и кофе, на которые она не могла смотреть.
- О чём ты задумалась, Енни? По-твоему, я не вижу: что-то случилось?
Енни глотнула кофе. Он был холодным, как кола, и напоминал по вкусу питона.
Долгие годы Сири была лучшей подругой Енни. Теперь казалось, будто она её больше не знала. Сири - жила, да, она жила. Как Енни перед Пасхой. Для Енни жизнь стала мыслью. Мир - чем-то, что было у неё в голове. Идеей, голым представлением.
- Разве мир - это Тиволи, Сири? Увеселительный парк?
- А что? Ты стала религиозной?
- Возможно…
- Погоди…
Сири подбежала к стойке. Через мгновение она вернулась с чеком на хлебец и кофе. Енни снова закурила сигарету.